les Misérables (Отверженные)

Уложив в сундук все красивые платья, принадлежавшие Эпонине, девушка смотрела на мать, гадая, не забыла ли та, что в конце лета она вернется в школу и просто не сможет носить платья. Заметив озабоченное выражение на лице дочери, Элоиза заверила ее, что, когда Эпонине придет время возвращаться в Хогвартс, содержимое ее сундука изменится, но в эти минуты все, что было упаковано в сундук, должно было произвести впечатление на молодого Регулуса Блэка. Эпонина содрогнулась при мысли о том, во что она превратилась. В кобылу, которую Эрнест Нотт подарил ее отцу, когда жеребцы были готовы. Каждая выведенная кобыла была тщательно обследована, потому что родословная заходила так далеко, это касалось и конформации. Он следовал костной структуре лошади, пропорциям тела, а также мышечной структуре. Каждая категория была исследована, чтобы увидеть, могут ли они породить совершенство, и в чистокровных семьях, которые с каждым годом становились все меньше, Эпонина должна была стать следующей идеальной кобылой, чтобы произвести потомство, которое пойдет к величию. В конце концов, быть наследником рода Блэков считалось честью и удовольствием. Хотя Эпонина не совсем понимала это, она понимала важность чистоты крови, однако думала, что многие в семьях были слишком одержимы ею, до такой степени, что это затуманивало их суждения и часто время разрушало аспекты их семей. И какая разница, если они с Регулусом родят здоровых детей, но их брак не будет счастливым? Какой пример это подаст ребенку? К счастью, родители Эпонины любили друг друга, и родители Регулуса, казалось, тоже очень любили друг друга все эти годы, но будут ли они с ним такими же счастливыми, как их родители? Если нет, то что увидит их ребенок и как это повлияет на них в период, наиболее важный для их развития? Эпонине не хотелось даже думать о таких вещах, ей было всего пятнадцать, и меньше всего ей хотелось думать о детях. Но именно к этому мать пыталась подготовить ее. К лету, которое сделает ее на шаг ближе к тому, чтобы быть с Регулусом всю оставшуюся жизнь. Все это время девушка просто заглушала советы матери о том, как вести себя в присутствии членов семьи Блэков, так как понимала, что с наступающим пятым годом ей предстоят экзамены, которые определят, какие предметы она сможет продолжать сдавать на шестом и седьмом курсах. Однако ее мать быстро поняла, что дочь не обращает на нее внимания, и щелкнула пальцами перед лицом Эпонины, прежде чем сказать девушке, чтобы она приняла ванну перед отъездом. Она также велела Эпонине использовать более тяжелое душистое мыло, прежде чем ей разрешат выйти из комнаты. Эпонине не нужно было повторять дважды, чтобы избежать лекций о том, как она должна выглядеть, проводя лето в обществе других. Она поднялась наверх, в ванную, и пустила горячую воду, настолько горячую, что она почти обжигала кожу. Раздевшись и оставив одежду на полу, Эпонина скользнула в горячую воду и позволила телу нагреться до температуры, от которой кожа покраснела. Она на несколько мгновений закрыла глаза, пытаясь расслабиться в окружающем ее воздухе и тишине. Однако уже через минуту ее взгляд остановился на правой руке, которую неприятно покалывало. Можно было бы предположить, что это было из-за температуры воды, но это было далеко не так. Она покалывала и жгла задолго до ванны, беспокоя с предыдущего дня. Перед отъездом Эрнеста отец Эпонины пригласил его к себе, к большому огорчению дочери. К счастью, большую часть его пребывания она провела наверху с матерью, но во время еды она могла сосредоточиться только на своей тарелке, потому что каждый раз, когда поднимала глаза, мужчина, казалось, смотрел на нее. Ей хотелось накричать на него и сказать, чтобы он перестал на нее смотреть, но она знала, что это вызовет только ответную реакцию от ее имени и довольно неприятный выговор со стороны родителей. Вместо этого у нее свело шею от того, что она держала голову опущенной, а глаза сосредоточились на тарелке. Ее родители, казалось, никогда не замечали чрезмерно дружелюбного поведения Эрнеста, а если и замечали, то это их никогда не беспокоило. После ужина Эпонина попыталась избежать неловкого прощания и поспешила в свою комнату наверху, но вместо этого отец позвал ее обратно, чтобы попрощаться с Эрнестом. Она заставила себя улыбнуться, когда Эрнест схватил ее руку и поцеловал в макушку — поступок джентльмена, но в глазах Эпонины — поступок хищника, отмечающего свою жертву. Сразу же после поцелуя Эпонина с взволнованным красным лицом побежала наверх и вымыла руку, но до сих пор чувствовала, как его сухие губы коснулись ее ладони. Возможно, она недостаточно усердно терла себя, подумала она, поднимая руку из воды и доставая душистое мыло, которое мать велела ей использовать. Мочалка снова и снова бегала кругами по коже ее руки в течение целых десяти минут, прежде чем она сполоснула ее, и она, казалось, выполняла это действие снова и снова, теряясь во времени. Однако она была поражена, когда ее мать позвала ее поторопиться, так как ей нужно было одеться, чтобы они могли уйти. Быстро вымыв остальную часть тела, Эпонина встала в ванне, чтобы смыть мыло, и позволила воде стечь. Ее кожа покраснела, когда она вышла из ванны на коврик, который использовался для лишней воды, прежде чем схватить полотенце. Быстро проведя им по телу и волосам, Эпонина подошла к большому зеркалу, стоявшему сбоку, чтобы рассмотреть свое тело. В тот день, когда она прибудет в дом Блэков, ей придется столкнуться лицом к лицу со своей собственной внешностью, она была уверена, что Вальбурга будет рассматривать ее так же, как и при каждом посещении. Когда ей было девять лет, Вальбурга заметила, что Эпонина довольно невысокая, что было ужасным замечанием в то время, учитывая, как молода была девушка в то время. Когда наступили годы полового созревания, Эпонина действительно выросла, и ее нельзя было считать невысокой, когда она была выше Регулуса на третьем и четвертом курсе и в какой-то момент сравнялась ростом с Сириусом. Мужчины в семье Блэков считались миниатюрными, стройными и легкими в телосложении, а двое сыновей, даже став старше, напоминали отца. Это работало в их пользу, хотя, не только в аспекте сохранения привлекательной внешности, но также Регулус был ловцом команды Слизерина по квиддичу, и большинство ловцов, как правило, были довольно легкими, поскольку им приходилось крепиться на своих метлах, чтобы вовремя схватить снитч. Регулус со временем рос в высоту, но, казалось, ему суждено было стоять наравне с Эпониной, заставляя Вальбургу проглотить ее преждевременные замечания. Стоя перед зеркалом, Эпонина продолжала разглядывать свою внешность, гадая, какой недостаток попытается найти в ней Вальбурга. Эпонина тоже была стройной, возможно, ее отсутствие «родовых бедер» сочли бы недостатком, в этом отношении она походила на свою мать, и Элоиза родила просто замечательно. В теле Эпонины не было особых изгибов, в отличие от некоторых ее одноклассниц, которые, несомненно, развились за лето, о чем говорили многие парни, когда грудь занимала их внимание. Взглянув вниз, Эпонина обхватила ладонями свою грудь, полагая, что она совершенно не подходят по сравнению с другими девушками, которых она видела со стороны, она видела себя совершенно плоской. Плоская грудь, плоский живот, плоская улыбка… все плоское. Наклонившись поближе, Эпонина порадовалась тому, что ее лицо наконец-то прояснилось: кошмар, который был на третьем и четвертом году, когда она ужасно страдала от прыщей, покрывавших ее лицо, исчез. Хотя многие из ее сверстников не стали бы указывать на это прямо, она помнила, как многие из них хихикали за ее спиной, когда думали, что она их не слышит. К счастью, мать и отец помогли ей, но она не была уверена, было ли это ради нее или из-за того, что она не считалась бы «выведенной кобылой», если бы у нее были недостатки. Независимо от их рассуждений, Эпонина была благодарна за избавление от прыщей, поскольку ненавидела ежедневно сталкиваться с пятнами на лице. Было несколько вещей, которые Эпонина любила в своей внешности, и одна из них — ее глаза. Они были темно-каштановые, очень похожие на отцовские, в тон ее волосам. В группах, где у всех, казалось, были голубые или зеленые глаза, Эпонина чувствовала себя особенной, потому что унаследовала этот аспект отцовской внешности. Ей также нравилось, что у нее появляются веснушки, и как бы ни хотелось матери спрятать их за пудрой и тому подобным, Эпонина позволяла им сиять, как звездам в темную ночь. Когда прыщи исчезли, Эпонина увидела, как веснушки рассыпались по ее носу и щекам. Глядя в зеркало, она улыбнулась, увидев свои веснушки. — Ты сегодня прекрасно выглядишь, Эпонина, — прошептала она про себя, не зная, услышит ли это от кого-нибудь еще. — Ты прекрасно выглядишь каждый день. Крики матери, донесшиеся снизу, прервали момент самолюбования, оставив девочку хихикать и слегка закатывать глаза. Она закончила вытираться, прежде чем надеть халат, чтобы выйти и вернуться в свою комнату. Платье с цветочным принтом, очень мятно-зеленого цвета с красивым богатым ассортиментом цветных цветов украшало ткань. Рукава заканчивались на верхней части руки, слегка взъерошенные, а длина платья доходила до колен. Конечно, в ее глазах это никак не сказывалось на фигуре, разве что подчеркивало, какая она плоская, но у Эпонины не было времени сосредоточиться на таких вещах, так как ей нужно было заканчивать собираться. Натягивая туфли, она слышала, как ее мать становится все более и более нетерпеливой, чем дольше девочка спускалась вниз. Когда Эпонина наконец показалась на верхней площадке лестницы, Элоиза уперла руки в бока и постукивала ногой по полу. — Maman, — улыбнулась ей Эпонина с невинной улыбкой, протягивая руки для объятий, когда она спускалась по ступенькам. Она надеялась, что у нее не будет неприятностей из-за того, что она так долго ждала, и хотя ее мать казалась раздраженной, она не была настолько раздражена, чтобы не обнять ее. — Говори мама, — сказала мать во время объятий, прежде чем отодвинуть от себя Эпонину, — так будет лучше. Эпонина нахмурилась, чувствуя прилив разочарования в матери. Коренная француженка, какой позор она принесла своей стране, отказавшись от родного языка ради того, чтобы произвести впечатление на других. Производя впечатление на других, которых в то время даже не было в их доме. Виктор разрешал Эпонине говорить по-французски, когда они оставались вдвоем, но ее мать дошла до того, что ее собственная дочь даже не могла обращаться к ней по-французски. Так было не всегда, но, похоже, желание произвести хорошее впечатление перевешивало привязанность и гордость. Если ее мать была готова пойти так далеко, чтобы произвести впечатление, Эпонина не понимала, почему бы им всем не взять английские имена и не избавиться от французских. Раздосадованная, она не стала больше ничего говорить матери, вместо этого ее глаза искали отца. К счастью, Виктор прибыл на место через несколько минут, поздоровался с двумя членами своей семьи и спросил Эпонину, готова ли она идти. По выражению ее лица было совершенно ясно, что она не готова покинуть дом, чтобы провести все лето в компании семьи Блэков, но она знала, что лучше сказать это. Сжав губы, она просто кивнула. Площадь Гриммо, двенадцать, с годами не изменилась, хотя к стене с высохшими головами домовых эльфов добавилась еще одна голова. Оставшийся был домовым эльфом по имени Кричер, который был также предан семье Блэков, как и они. Когда семья Розье прибыла, он был домашним эльфом, который открывал дверь и приветствовал их. У него были эти огромные голубые глаза, которые смотрели на них снизу вверх, Виктор действительно не любил домашних эльфов. Они, казалось, пугали его с самого детства, те, что работали в доме Розье и вокруг лошадей, делали все, чтобы избегать его, когда это было возможно. Он не был груб с ними, но, конечно, и не старался быть милым. Он просто игнорировал их, как будто их там не было, но Эпонина находила их исключительно интересными с тех пор, как была очень юна. Главным образом потому, что у домовых эльфов была своя собственная форма магии, которой Эпонина была очарована, такая как способность трансгрессировать в места, которые другие не могли и даже колдовали без использования палочки. — Привет, Кикимер, — поздоровалась Эпонина с домовым эльфом, — рада снова тебя видеть. Домовой эльф подошел, чтобы ответить, явно довольный признанием, но прежде чем он успел что-то сказать, Виктор потянул девушку внутрь и подальше от существа. Как только они полностью вошли внутрь, их встретили Орион и Вальбурга, к радости Эпонины, без никаких признаков Регулуса. Орион, как всегда, ласково обнял ее, и после того, как Вальбурга закончила приветствовать родителей, Эпонина затаила дыхание, когда женщина направилась к ней. Это был практически момент истины, когда осмотр Вальбурги состоится и действительно пройдет ли Эпонина в ее глазах. Как бы агрессивно это ни было, Вальбурга не испытывала стыда, когда схватила лицо девушки и посмотрела прямо на нее. Эпонина стояла неподвижно и ни разу не моргнула, когда холодные руки коснулись ее кожи. — Ах, Эпонина, я должна сказать, что с тех пор, как я в последний раз видела тебя на Рождество, твое лицо совершенно прояснилось, — сказала Вальбурга так, словно это был величайший комплимент, но в тот момент Эпонине хотелось только плакать. Это только подтвердило, что все смотрели на нее и видели только прыщи, особенно Вальбурга, поскольку она чувствовала необходимость поднять их, хотя это больше не было проблемой. — Теперь мы наконец-то можем увидеть твое прекрасное лицо… Как раз перед тем, как девушка собиралась разрыдаться, группа отвлеклась на звук кого-то спускающегося по лестнице. Все обернулись и увидели, что к ним направляется Регулус. Поначалу он выглядел довольно скучающим, но когда подошел ближе, на его лице появилась искусственная улыбка, когда он почтительно приветствовал Виктора и Элоизу. Они, казалось, были рады видеть его, в то время как она отвела взгляд, чтобы сосредоточиться на чем-то другом. Она все еще чувствовала комок в горле, так как небольшая ободряющая речь, которую она произнесла, глядя на свое отражение, не сделала ничего, чтобы спасти ее от чувства поражения. Она могла видеть свое отражение в одном из окон вдалеке, и все, что она могла видеть, это возвращение прыщей, заставляя ее поднять одну из своих рук к лицу, быстро проверяя, не появились ли шишки снова. К счастью, когда она дотронулась до лица, кожа осталась гладкой, и она вздохнула с облегчением. Это заставило всех посмотреть в ее сторону, задаваясь вопросом, что она делает, и в то время как все, казалось, были сосредоточены на ее выражении лица, глаза Регулуса сосредоточились на другом. На ее руке была красная, раздраженная отметина, которая выглядела на грани того, чтобы быть сырой, она была в форме круга, ничего большого, но заметного. Внезапно Виктор откашлялся, прежде чем позвать дочь по имени, чтобы вывести ее из транса, в который она впала. Она резко повернула голову и, увидев, что все смотрят на нее, быстро опустила руку и накрыла ее другой. Встретившись взглядом с Регулусом, она открыла рот, чтобы что-то сказать, но обнаружила, что слишком смущена, чтобы что-то сказать. Регулус был слишком сосредоточен на ее руке, но это оставляло его смущенным относительно того, что он должен был делать в то же самое время. Когда они оба потеряли дар речи и покраснели, взрослые истолковали ситуацию так, как будто подростки были взволнованы в присутствии друг друга. — О, я думаю, было бы лучше дать им немного времени побыть наедине, — прошептала Вальбурга, но это не было похоже на то, что они не могли услышать, заставив их покраснеть еще больше. Они быстро попытались объяснить родителям, что не хотят оставаться одни ни по какой причине. Но их мольбы не имели значения, так как они остались перед лестницей, пока их родители ушли пить чай. Неумело, двумя взглянув украдкой друг на друга, прежде чем вглядываясь далеко. Эпонина заметила, что искусственная улыбка Регулуса исчезла, а Регулус заметил, что у Эпонины появились веснушки. Что-то, чего он никогда не мог увидеть, когда она все время пряталась за книгой.