volleyboys

      Впервые Иваизуми обратил внимание на эту таинственную незнакомку во время возвращения из очередного похода рыцарей по приказу короля Тоору Великолепного, когда их небольшая процессия проезжала мимо Главного рынка в столице.       И на этот раз договориться с Лисьим колдуном не удалось, поэтому рыцари возвращались в королевство в обозлении и полном раздрае. Хаджиме слишком сильно сжимал поводья своей лошади от гнева и разочарования, поэтому та недовольно фыркала и брыкалась, норовя скинуть нерадивого седока. Ханамаки ежеминутно оглядывался на друга, но благоразумно молчал — если капитан зол, что даже едет не впереди, то справляться о его настроении — гиблое дело.       Ты молча стояла с лукошком, полным свежих лесных ягод, и лукаво смотрела на рослую фигуру Иваизуми, железные доспехи которого слегка бликовали от тусклого солнца. Ты прекрасно знала, что вот так открыто смотреть на королевских рыцарей немного опасно (не замышляешь ли чего?), но искушение было слишком велико.       — Что ж вы так лошадь свою не любите? — хихикнула ты, сверкнув глазами — в них полыхнул голубой огонь. Не смогла удержаться от легкой издевки в голосе. — Ей не нравятся ваши резкие движения, господин.       — А? — Хаджиме окончательно отстал от товарищей, чувствуя себя немного подавленно. Незнакомка ещё раз хихикнула и, вновь сверкнув глазами, растворилась в пестрой толпе из горожан, сельчан, купцов и просто гостей города. А Иваизуми остался в ещё более запутанных чувствах, чем был до этого.       Жизнь горожан и сельчан резко изменилась после ссоры короля Тоору Великолепного с королём Вакатоши Сильным. Последний попросил помощи у волшебников с Синих гор (отец короля Шираторизавы был смертельно болен и только колдовство магов могло его излечить). Владения волшебников граничили с королевством Аоба, поэтому король пришёл в ярость, узнав о таком предательстве. Волшебники аргументировали это своими собственными доводами, на что Тоору Великолепный отреагировал вполне закономерно для монарха — отныне вся магическая деятельность на территории королевства была строго запрещена, а все колдуны и волшебники объявлялись вне закона и потому подлежали высшему суду. Если же волшебство их было доказано, то наказание было одно для всех, и теперь почти каждый день по всему городу, на каждой площади горели костры аутодафе.       Иваизуми не перечил воле монарха, из всех рыцарей он был к нему ближе всех с самого детства. Но Хаджиме с малолетства не любил ведьм — его бабка связалась как-то с одной ворожеей, чтобы отвадить порчу от семьи. Маленький Хаджиме тогда очень испугался вида старой женщины — вся в морщинах, в дыму едких, раздирающих глаза сигар и в странном красном одеянии до самых пят. Она говорила странные вещи, хрипло смеялась и трепала испуганного ребёнка за щеку, поэтому когда король решил прекратить деятельность магов в королевстве, Иваизуми был не очень-то и против.       Чего не сказать о тебе. В деревне к волшебникам относились не так, как в городе. Если в городе то были не волшебники даже, а так, мелкие шарлатаны и гадалки, наживающиеся на наивности глупых горожан, то в деревне жили потомки настоящих колдунов, а также люди, которые принимали помощь от волшебников с Синих гор почти регулярно. Сейчас же это было запрещено, и любое вольнодумство, любая связь с колдунами, особенно с гор, карались в той же степени сурово, как и сама магия.       Сегодня солнце палило так, что даже в тени было тошнотворно жарко. Около вашего дома, в десяти минутах, находился небольшой пруд со всякой живностью — лягушки и утки водились здесь даже в самое пекло и чувствовали себя вполне сносно. Ты молча сидела на берегу, расчесывая длинные волосы и прислушиваясь к топоту копыт проезжавших мимо лошадей. Это были и купцы, торопившиеся на рынок, и гонцы, доставляющие письма из одного королевства в другое.       Волосы спутывались, вода приятно холодила ноги, лягушки вились около тебя, не страшась ничего. Ты ласково дотронулась до одной из них, та утробно квакнула и запрыгнула на голую ногу, оставляя следы грязных лапок на бледной коже. Жара была тебе нипочем с самого детства — многих соседей до сих пор пугала твоя температура тела, которая в любое время года была всегда намного ниже средней человеческой.       — Здравствуй, милая, — ты взяла одну лягушку на руки и погладила. Она внимательно смотрела на тебя, продолжая мерно покачиваться в такт ветру и воде. Только здесь, вдали от шумной суеты столицы и тихой грусти деревни, ты могла назвать себя по-настоящему спокойной и на своём месте. Мысли сами-собой вернулись к симпатичному рыцарю, которого ты встретила на днях. Он почему-то не желал выходить у тебя из головы, и ты сердцем чуяла, что не выходишь у него тоже, что очень тебе льстило.       Вновь раздался стук копыт, на этот раз уже знакомых. Ты оглянулась, лягушки инстинктивно попрятались в пруд, скрываясь за густой травой и камышом от прытких рыцарских глаз. То была свора рыцарей, но на этот раз — всего трое. Иваизуми выглядел бодрее и спокойнее, чем в прошлый раз, поэтому вполголоса переговаривался с кем-то из товарищей. На коне одного из неизвестных тебе рыцарей сидела старая женщина со спутанными волосами и безумным взглядом. Она оглянулась на тебя и еле слышно зашипела, затем резко сорвалась с седла, упала навзничь на пыльную дорогу и медленно поползла к тебе. Ты в ужасе отползла подальше к пруду, не беспокоясь ни о грязных босых ногах, ни об испачканном платье.       Женщина протянула к тебе старую, морщинистую руку и схватила за волосы. Ты чувствовала, как от безумной старухи исходит дикий холод, такой же, какой всегда исходил от тебя. Она вновь зашипела и с силой дернула тебя за волосы, привлекая к себе и наклоняя твою голову. От боли на глазах у тебя выступили слёзы.       — Ты знаешь, что бывает… — сипло прогнусавила она. Холод от старухи совсем не обжигал тебя. — С такими, как мы…       — Эй! — один из рыцарей оттащил старуху от тебя и отвел в сторону, когда та успокоилась. Хаджиме слез с лошади, устало потирая шею. Он наклонился к тебе.       — Всё в порядке? — ты вновь сверкнула глазами и Иваизуми застыл на пару мгновений. Он оглянулся на старуху, которая миролюбиво пела какую-то богом забытую крестьянскую песню про пастушка, медленно раскачиваясь рядом с седоком. Хаджиме прокашлялся, чувствуя невыносимый для человека жар, исходящий уже от тебя. Но твои глаза так увлекли его, что он забыл и про чокнутую бабку, которую везли во дворец на суд, и про то, что вы до этого встречались всего один раз…       — Вполне, — ты лукаво улыбнулась, кончиками пальцев поглаживая лягушку, высунувшуюся от любопытства из пруда. Иваизуми вновь прокашлялся — он хотел поскорее уйти из этого злачного места, чувствуя, что по неопределенной причине всё его нутро не может здесь находиться — странный пруд, весь кишащий неприятными для него существами и странная ты, чувствовавшая себя здесь в своей тарелке. Но с другой стороны ему очень хотелось узнать о тебе чуть больше, и хоть ты выглядела не намного младше него… Впрочем, неважно.       Третья встреча случилась по глупости. Ты даже не заметила его, наслаждаясь обществом своей старшей сестры, которой решила помочь с работой в поле. Это было через две недели после встречи у Лягушачьего пруда, поэтому Хаджиме считал, что у него было достаточно времени, чтобы привести мысли и чувства в порядок, уложить всё по полочкам в своей голове. Но ошибся.       Ты была в легком крестьянском платье. Иваизуми привык, что дамы при дворе носят пышные, вычурные наряды, но почему-то это светло-желтое платье заставило его сердце проделать кульбит и остановиться в районе живота. Твой громкий смех и глаза, чертовы глаза с этим непостижимым для него и его расчетливого ума, голубым блеском внутри… Макки сказал ему, что он чокнулся и в любой бы другой ситуации посоветовал бы просто плюнуть на все с высоты Королевской башни, пойти да познакомиться — Такахиро не из тех, кто подвержен сословным предрассудкам. Но капитан гвардии страшился тебя — крестьянская девочка, девочка-рассвет, девочка-ужас совсем околдовала его за какие-то жалкие несколько дней, одними лишь глазами заставляя сердце сладко ёкать.       На твоих руках царапины, глубокие порезы, ты любишь солнце и купаешься в этом сладковатом, душном воздухе, как рыба в воде. Маццун не раз твердил, что ведьмы не такие, как обычные люди, они другие. Иваизуми боится этой отвратительной, залетной мысли — он предает свой кодекс чести, свою клятву верности Тоору, свои убеждения…       «Так нельзя, — говорит он себе, — так нельзя… Мне нужно перестать об этом думать и сосредоточиться на том, чтобы заставить Лисьего колдуна помочь нам… Черт!» — было морально тяжело отпустить все мысли, связанные с тобой. Он не знает ни твоего имени, ни твоих увлечений, ничего. Мимолетное увлечение, когда он встретил тебя на рынке, переросло в бессонницу по ночам и мысли по кругу, мысли по кругу, мысли по кругу.       «Ведьм у нас сжигают», — твердил он каждую ночь, когда оставался наедине в своей комнате. В комнате, освещаемой редким светом свечей, всегда было прохладно, но каждый раз, стоило мыслей капитана коснуться тебя — становилось нестерпимо душно, словно ты забирала у него всё тепло из его тела и души.       «Отстань!», — продолжает твердить он себе уже утром, когда Маццун снова заливает Макки водой из бочки для поднятия духа и бодрости, а Куними лениво начищает лошадь. Кьётани, отсидевший в карцере за плохое поведение двое суток, хмуро осматривает внутренний двор, где снует прислуга. Король не в духе сегодня, поэтому рыцари отсиживаются на тренировках, чтобы лишний раз не мозолить Августейшему глаза.       Лисий колдун до сих пор не согласился помогать королевству, хотя в ссоре двух монархов выбрал справедливый нейтралитет. «Может, поймать его кицунэ-близнецов за хвост да шантажировать?» — с надеждой как-то спросил Киндаичи, самый молодой из рыцарской гвардии. В ответ на это король фыркнул и, тряхнув голубой мантией, исчез из тронного зала. Сейчас королю Аобы помогала лишь одна ведьма, живущая в одиночестве со своим котом-оборотнем Куроо, который не переваривал рыцарей Тоору — это всё психологически давило на короля, который больше жизни желал наконец-то победить зарвавшегося короля Шираторизавы.       «Ведьм у нас сжигают», — вновь повторяет себе Иваизуми уже вечером, когда зачем-то идет на рынок, один, без оружия и обмундирования. Раз таково правило, то нужно ему следовать… Сердце толкает его туда, на Главный рынок, словно он привязан к бешеной лошади, которая того и гляди вот-вот сорвется и убежит восвояси. Но отпускать сердце с привязи опасно, ты его украдешь, вцепишься длинными острыми пальцами и вырвешь.       Головой он не думает, что ты связана с магией. Но сердце чувствует, словно твои все в царапинах руки скованы красной нитью колдовства, красной нитью, которая сулит огонь и смерть. И его руки, кажется, теперь скованы ею тоже.

***

      — Отнеси на рынок, — матушка передала тебе два пустых кувшина из-под воды. — Но не гуляй допоздна, иначе рискуешь нарваться на патруль… Сама знаешь, куда мы идем вечером. Лишние глаза…       — Знаю, знаю, — ты весело хохотнула.       Тебя очень прельстила идея снова пойти в город — на рынке люди почти всегда приветливые и дружелюбные, а сам рынок находится в соседнем с богатым квартале, а оттуда подать рукой до дворца короля Аобы. Может, судьба улыбнётся тебе и доведется увидеть этого симпатичного капитана рыцарской гвардии ещё раз.       Стояла ранняя осень, и сельчане готовились собирать урожай. В этом году без помощи волшебников с урожаем пшеницы было туго, но фермеры не унывали. В полях люди задерживались допоздна, а приходили на работу засветло, поэтому и работа спорилась.       Ты всегда, сколько себя помнишь, жила в крестьянской среде. Босоногие мальчишки, вечно набивающие шишки и получающие ссадины и синяки, туман над рекой ранним утром и стойкий, уже вошедший под кожу запах роз из сада соседки. Всё это — уже неотъемлемая часть тебя, часть того спокойного, крестьянского быта, который всегда был и будет тебе дорог. Часть того быта, где колдуньи были нормой и к волшебникам с Синих гор обращались за помощью, а не проклинали всеми мыслимыми и немыслимыми словами…       Крестьяне мало что понимали в городской жизни, а уж тем более в жизни при королевском дворе, поэтому, как и полагается, горожан недолюбливали, рыцарей боялись, а короля любили…       Вечерело. В деревне было спокойно. Площади горели.       Неожиданно задул ветер с Синих гор, освежил твои босые ноги. В горах было странно-спокойно. Со стороны деревни раздалось начало заунывной вечерней песни, её быстро подхватили ещё с десяток голосов, ещё и ещё. Казалось, ты слышала, как поют твоя матушка и старшие сестры. Запахло печеным деревенским хлебом и свежими яблоками из чьего-то сада.       Жара стояла уже месяц и только под вечер сходила на нет. Ты напевала нехитрую песенку и бодро шагала по чистым, узким улочкам. Некоторые горожане готовились ко сну и запирали ставни на ночь, мальчишки громко смеялись и играли в футбол кожаным мячом, а старушки неторопливо вели беседы под окнами каменных, серых домов.       К вечеру на рынке движение потихоньку замедлялось, люди ходили спокойно и лениво, а купцы старались распродать все, что у них было, торгуясь с какими-нибудь особо скупыми ремесленниками и в итоге отдавая им товар задешево.       — Добрый вечер, госпожа, — ты учтиво поклонилась торговке средних лет. Та улыбнулась и, поправив синий платок на плечах, приняла из твоих рук пустые кувшины. — Как торговля сегодня?       — Помаленьку, — крякнула она, стряхивая пыль с потемневшего от времени дерева стола. — Сегодня утром жарко было, так немного фрукты и испортились… Как в деревне, ничего?       — Ведём хозяйство, — ты облокотилась о деревянную столешницу, с интересом рассматривая диковинные украшения лежащие на соседнем торговом столе. — Сестрицы мечтают поскорее выскочить замуж, чтобы сбежать из деревни, поэтому каждый день караулят купцов у ворот.       — Прелестные девочки… А ты слышала, что Лисий… — твои руки потянулись к кулону с ярким синим камнем, бликовавшим в свете факелов. — Дорогая, тебе лучше бы не брать это в руки…       — Почему же? — подивилась ты.       — Потому что это подозрительный артефакт, — ты ойкнула от сурового голоса и выронила кулон. Ловкая рука рыцаря поймала его. Ты подняла голову, стыдливо вжимая её в плечи. Мимо вас проскочил какой-то мальчишка в потрепанной кепке и со счастливым смехом умчался прочь, к Главным воротам.       Иваизуми был в обычной льняной рубашке и штанах, подпоясанных обычным кожаным ремнем, без всякого оружия. Он покрутил в руках вещицу и молча положил на стол. Выглядел он при этом чрезвычайно сосредоточенным.       — Вы…       — Что же делает сельчанка в городе в столь поздний час? — Хаджиме внимательно посмотрел на тебя. Вновь почувствовав липкий дискомфорт, ты попятилась к торговке. Женщина нахмурилась — рыцарь без обмундирования не внушал сильного страха, но капитаном гвардии от этого он быть не переставал, ибо его серьезное лицо и жесткие волосы запомнились и горожанам, и сельчанам очень хорошо.       — Мне нужно было кое-что отдать, — ты пришла в себя когда ощутила расслабленность и мягкость в чертах рыцаря. — А возвращаться домой я собиралась с минуты на минуту, господин.       — Занятно. Позволь проводить тебя? По сельской дороге ходят толпы наёмников и бандитов с горных дорог, негоже такой очаровательной девушке бродить там одной.       Ты оглянулась на торговку. Та молча кивнула, сунув тебе в руку небольшую корзинку с гостинцами, которые всегда передавала твоей матушке. Иваизуми молча хрустнул костяшками пальцев, продолжая смотреть на твое лицо так внимательно и упорно, будто бы ты — тот самый колдун, которого они так хотят переманить на свою сторону.       — Хорошо. Идемте, господин… До встречи, госпожа!       Иваизуми и сам не понял, зачем предложил это тебе. В голове резко что-то щелкнуло, как сегодня утром, а слова потекли сами — и вот вы уже вдвоём идёте по главной улице города, которая постепенно клонилась ко сну. На площади догорал последний сегодняшний костер аутодафе. Ты чувствовала приятный мандраж, но вместе с тем и опасение — рыцарь сам ни с того ни с сего предложил проводить тебя.       — В этом году слишком жарко, — невзначай сказал Хаджиме.       — Правда? — ты удивлённо приподняла брови. — У вечеру не так уж и жарко… — Хаджиме скосил глаза вниз — твои щеки полыхали, несмотря на то, что кожа была неестественно бледна, холодна. Иссиня-белая кожа.       Иваизуми хорошо знал черты и повадки ведьм, но отмел эти мысли сразу. Ему не хотелось думать, что девушка, к которой его почему-то так необъяснимо тянет, может оказаться ворожеей. На твоих светлых, очень бледных руках всё еще царапины, словно следы от каких-то когтей… Один старый советник при дворце Тоору, которого в прошлом году искусали русалки из Звездного пруда, часто говорил, что это бесы в ведьмах сидят, выход наружу ищут, вот и царапаются изнутри. Хаджиме проморгался — он никогда не слушал этого старого завистника и внимать его словам и по сей день не собирается.       — Говорят, что колдуны отвернулись от Аобы… — грустно проговорила ты. Иваизуми пожал плечами, всё еще задумчиво рассматривая глубокие красные царапины на твоих руках. — Одна лишь ведьма из башни…       — Да, всё так. Не волнуйся, Аоба прекрасно справиться и без помощи предателей с гор, — Хаджиме ощутил приступ едкого холода, едва его рука случайно дотронулась до твоей. «Ведьм у нас сжигают», — напомнило ему сознание. Невдалеке показалась деревня, огни твоего дома сразу отвлекли твое внимание.       — Но тем не менее вы не оставляете попыток призвать на службу Лисьего колдуна, — ехидно хихикнула ты. — Почему он отказывается?       — Это непростое дело, — начал увиливать Иваизуми. Он никогда бы не подумал, что разговорится так сильно с какой-то там сельчанкой, вроде тебя, но ты вытягивала из него слова, как фокусник вытягивает за уши кролика из шляпы на потеху народу. — Мы всё еще не доверяем ведьме из башни, она раньше работала на…       — Короля Шираторизавы?       — Да.       Иваизуми запнулся, чувствуя, что стыдливая краска залила все его лицо. «Пощади меня…». Он будто бы был болен чем-то, болезнью, которую не излечит ни один из самых искусных лекарей ни Аобы, ни даже дальней Карасуно, где жил рыцарь, столь досадивший недавно королю Тоору Великолепному… Что же его могло бы вылечить?.. Какие-то иноземные лекарства? Вино? Или только твое сожжение на костре на площади завтрашним ранним утром?.. Ты лукаво улыбнулась, все еще посматривая на смущенного рыцаря своими глазами с синими огоньками, горящими адским пламенем где-то изнутри.       — Разве мы не в деревню?.. — рыцарь не понял, как вы подошли к опушке, ведущей в Сумрачный лес, где год назад они вместе с ведьмой из башни выгоняли прожорливого гоблина, по ошибке заблудшего сюда и сожравшего половину оленей.       — Прощайте, милый рыцарь, — ты вновь хихикнула, и Иваизуми с ужасом обнаружил дьявольские нотки в твоем голосе. Синие огоньки твоих прекрасных глаз на секунду ослепили его, и он растерялся, чувствуя, как и ноги, и руки сковала неведомая сила, а сердце будто обросло толстым слоем льда. Из чащи леса раздался громкий женский смех.       Так смеялись ведьмы.       — Прощайте!.. И советую вам не идти завтра к тому приехавшему господину — он сегодня вусмерть напьется, а завтра упадет с лошади и сломает ногу!       Ты мило помахала ему, твоя кожа ярко заискрилась всеми цветами радуги, и ты исчезла так, будто бы никогда не появлялась ни в деревне, ни в городе, ни в его сердце…       «Ведьм у нас сжигают…»       Видимо забыли тебя.