Худшие версии нас / Worst versions of us

      Меня трясло. Господи, как же меня трясло… несколько дней назад, когда по телевизору объявили о моей смерти, этот дом настигла истерика. Я дрожала как осиновый лист, до смерти напугав несчастного Джерри, но даже тогда мое состояние на сравнилось бы с тем, что я испытываю сейчас.       Страх.       Животный страх.       Одиночество и отчаяние.       Неумолимое чувство надвигающейся смерти, дышащей уже над моей головой. Ее костлявые белые пальцы застыли у плеча, а взгляд пустых глазниц уставлен в затылок. Я чувствую ее дыхание, практически ощущаю прикосновение, но она не двигается. Ждет, чтобы коснуться в самый неожиданный для меня момент, как делает это вот уже год. Она следует по пятам, заставляет оглядываться, ненавидеть и бояться, и я ничего не могу сделать! Да и вряд ли когда-либо могла.       Я очутилась в детской, когда паника наконец отпустила. Компьютерный стол, к которому, как оказалось, придавил меня Коннор, стоял неровно. Чем дольше я осматривала комнату, тем сильнее задыхалась, ощущая, как истерика возвращает свою власть. Мне срочно требовалось отсюда выйти! Если бы еще ноги слушались, ослабев и отказываясь держать.       Иного выхода не было, и я поспешно закрыла глаза, тяжело дыша через рот. Спокойно… я в безопасности. Я в доме, окруженном солдатами, задача которых – оберегать мою жизнь. Я здесь одна, совершенно, и никаких призраков не существует. Все это мне просто видится: и Джерри, и Джош… и все остальные, стоящие за спиной как незримые обвинители перед небесным судом. Все это просто кажется. Определенно.       Спустя какое-то время – счет которого я просто не замечала – пульс уменьшился, мысли в голове перестали мельтешить из стороны в сторону. Успокоив себя собственными объятиями, я неуверенно открыла глаза. Главное – не смотреть по сторонам. Только на руки. Только на рубашку.       Крови больше не было, однако руки были пропитаны синими пятнами. Кожа внезапно начала зудеть, требовать смыть все следы чужого преступления. Пришлось приложить немалое усилие воли, чтобы встать с колен и побрести в ванную, держа кисти перед собой так, словно они и были орудием убийства. Во всем доме была полная тишина. Ни единого андроида, желающего заключить меня под стражу, так что я спокойно – если это можно так назвать – закрылась в ванной комнате, стараясь оттереть пятна.       Не получается. Совсем не получается. Тириум въелся в кожу, кажется, я чувствую его вкус. Участки от трения жутко покраснели, и пятна стали еще темнее, приобретая фиолетовый цвет. Это было бесполезно, и через десять минут безрезультатных попыток я оставила затею, выключив воду и застыв у зеркала, схватившись за раковину. В отражении на меня смотрела малознакомая мне женщина с покрасневшим от слез лицом и пустым взглядом. Я и впрямь себя не узнавала… даже успела отвыкнуть от этого чувства, когда мир вокруг рушится, оставляя после себя руины несбывшихся планов и мечт.       Что теперь делать? Джоша больше нет, Коннор настроен отрицательно, и тут его не в чем винить. Пусть он и детектив, способный рассчитывать все вероятные события, даже он вряд ли допускал вариант, что никто не умрет. Ведь такова природа людей, верно? Рассчитывать на «авось». И кому, как не андроидам, перенять привычки своего создателя.       Опустив голову, я постаралась унять назревающую панику. Какой смысл в истериках, если исход отныне один? Моя работа закончится, Президент наверняка отзовет своего политика обратно под каким-либо предлогом и в мире развернется очередная война. Никто в США не пойдет на те условия и договоренности, которые были приняты на аудиенциях – Уоррен делала это ради пыли в глаза, а Маркус даже и не подозревает о подставе. Новые жертвы, новые бесчинства… возможно, новые катастрофы. Кто знает, по какой причине Джоша убили. Ею может стать даже та самая «грязная бомба», о которой Лидер просто не должен был знать.       Забавно, как быстро протрезвела голова, стоило только выстроить наиболее логичное завершение. Нет ни истерик, ни грусти – вообще ничего. Только смирение и абсолютное безразличие к происходящему, включая собственную судьбу. Она и так ясна как день: нам с Кином одна дорога, и конец ее – могила.       С плеч словно свалилась целая гора – вот насколько меня радует перспектива закончить все эти метания и страхи, коими окружена жизнь в Детройте. Пусть даже придется умереть, это все равно лучше, чем дрожать на каждом шагу. Смирившись и приняв эту мысль, я аккуратно подняла лежащую на полу настенную лампу и повесила ее обратно. Хотела уже выйти в ожидании скорого ареста, как тут же подумала о кейсе. Так и застыла на месте, понуро смотря на ванную.       Может, стоит связаться с Грэгом? В конце концов, я же обязана предоставить отчет о таком событии, как смерть информатора, пусть Кин и просил оттягивать новости. С другой стороны смерть Лидера не пройдет мимо Президента. Маркус наверняка известит о случившемся, если уже не известил. А больше мне не о чем докладывать Президенту – она и сама все прекрасно поймет, включая наше дерьмовое положение дел. Так кейс и остался под ванной, пылиться в ожидании неизвестности.       Спустившись на первый этаж, я, словно в тумане, уселась за кухонный стол напротив нетронутого обеда. Рыба. Печеные овощи. Какой-то салат. Настолько все равно на происходящее, что мне лень даже думать о возможности поесть. Желудок с самого утра не выказывал особого желания к пище, теперь же он, кажется, и вовсе отключился.       Как долго я просидела на стуле, таращась в одну точку, ожидая скорого суда? Знаю только, что когда вернулась домой – на улице было светло. Сейчас же на город опустились густые сумерки. Над дорогой за окном включились фонари. Для кого они вообще включаются? Вряд ли солдаты не способны видеть во тьме, да и вряд ли вся улица освещается только ради меня – сидящей в одиноком доме, за одиноким столом.       Звук подъезжающей машины разбудил меня из транса. Проморгавшись, я хмуро обернулась к двери, прислушиваясь к шуму. Их несколько – слышны шаги далеко не одного человека. В дверной замок вставился и провернулся ключ – только у одного в этом городе есть ключи, и, если честно, я молю, чтобы это был именно он.       Каким же облегчением было то, что мои мольбы были услышаны.       Коннор вошел в коридор с совершенно равнодушным лицом. Нет. Не равнодушным. Выражение его лица было холодным, отстраненным, но даже таким я была рада его видеть, несмотря на случившееся. И я не находила в этом ничего удивительного. Именно Коннор оказался рядом, когда мне попался труп Джоша. Именно Коннор не станет сомневаться в моей непричастности. Именно Коннор знал о наших делах, принимая в них участия. Именно Коннор стал единственным в этом городе, кто знает обо мне больше, чем положено.       Он ничего не сказал, застыв в коридоре. Те, кто шел с ним, в дом не вошли – они наверняка остались за дверью, держа винтовки наготове на случай, если я захочу воспротивиться. Лидеру не пришлось ничего объяснять. Понимая без слов, я молча встала с места и вышла из дома, ощущая на себе взгляды. Как и предугадывалось, за дверью оказалось двое солдат, и стоило мне застыть в ожидании Коннора, выходящего из дома, оба девианта встали по разные от меня стороны. В какой раз я нахожусь под заключением? Только недавно получилось завоевать доверие Лидеров, избавившись от сопровождения, и вот я вновь на исходной. Что ж, осталось совсем недолго.       На сей раз к моему дому подъехал едва ли не конвой. Три машины, одна из которых – привычный черный седан. Конечно, остальные два внедорожника мне тоже могут быть знакомы, но сегодня они навевают грустные мысли. Я ведь уже говорила себе, что вернулась к начальной точке, да?..       Коннор не произнес ни единого слова. Как и в первые дни нашего знакомства, он смотрел в окно, искря желтым диодом. Только если тогда между нами была стена неизвестности и вражды, то сейчас – неоценимая потеря, причиной которой могу быть я. Коннор не глупый – он прекрасно знает, как мал шанс моей причастности к смерти, но Коннор – не город, и вряд ли жители, увидевшие совсем иную картину, пойдут за детективом после всего, что случилось за последние несколько дней. Мои дни здесь сочтены. Вероятно, моя жизнь приближается к закату! А я, вместо страха или размышлений о побеге, раздумываю над отношением одного из Лидеров! Мне точно пора в психбольницу.       Несколько дней назад одиночество меня пугало. Теперь я смирилась. Единственное, что не давало мне покоя – андроид, сидящий рядом и понуро смотрящий на улицы. В этом городе у меня больше не осталось поддержки. Вероятно, поэтому мне было ужасно совестно, и потому я обратилась к девианту, боясь нарушить его размышления:       – Куда мы едем?       Коннор едва заметно дернул головой в мою сторону, неотрывно смотря в окно. Он не хотел на меня смотреть, что не могло не расстроить.       – В участок.       Куда еще могут отправить после случившегося? Хорошо, что не сразу на границу, дабы отправить обратно в Штаты. На такой поворот я точно еще не была готова, да и желания нет возвращаться туда, где убийцей станет собственное начальство.       Сумерки постепенно превратились в ночь. Вокруг участка никого не было – слишком поздно для работы, однако попав внутрь я поняла, что поспешила с выводами. На регистрационной стойке было пусто, и все же изнутри здания доносился чей-то крик, оживленный спор. Эти звуки продолжились еще несколько секунд, когда мы вошли в зал. Здесь было много девиантов в униформе, большинство из которых были полны агрессии, возбуждения. Их вид намекнул на назревающую ссору между сотрудниками, но стоило появиться нам – в комнате воцарилась тишина. Едва ли не все посмотрели в нашу сторону, заставляя меня покрыться мурашками. И пока я старалась смотреть в пол, отгораживаясь от общего внимания, Коннор шел вперед с уверенно поднятой головой, совершенно ничего не выражая лицом. Мне бы его выдержку, хотя, возможно, он чувствует куда большую ненависть в мою сторону, нежели те, что провожают нас глазами.       Уже знакомый мне кабинет для допроса, такой же знакомый стол. Открыв дверь и пропустив меня вперед, Коннор вошел следом. Я и без лишних инструктажей знала что делать, и все же удивилась, когда Лидер вместо того, чтобы сесть напротив, приблизился к столу, как только я уселась на стул. Послышался металлический треск. Ощутив как в желудке нарастает бездна, я испугано вскинула взгляд на андроида. В его руках виднелись наручники.       – Они обязательны?       Коннор застыл, смотря мне прямо в душу, но я не отвела взгляд, стараясь мысленно передать все свое сочувствие, извинения, хоть я ни в чем и не была виновата. Конечно, его ответ должен был быть положительным, а глаза – холодными, однако ничего из этого не было. Выдержав продолжительный взгляд, Лидер посмотрел на наручники и убрал их обратно за пояс, после чего сел напротив, избегая зрительного контакта. Как странно, что я в нем напротив – безгранично нуждаюсь.       Несколько секунд ничего не происходило. Я сжалась в комок, опустив плечи и стиснув ладони между бедер. Любое слово, которое вот-вот скажет Лидер, казалось мне жизненно важным.       – Думаю, вы понимаете, по какой причине попали сюда, – наконец, начал Коннор, не поднимая на меня глаз. Его отстраненное поведение казалось мне ударом ножа по сердцу – настолько сильно я нуждалась сейчас в поддержке.       – Понимаю.       Вновь тишина, сдавливающая грудь. Паники нет, я в принципе спокойна. Все, что меня сейчас тревожит – неизвестность и отчужденность мира, в котором приходится находиться. Одинокий корабль в бушующем море, старающимся выкинуть нежеланного гостя на скалы.       Коннор пристально взглянул на меня. Кожа покрылась мурашками, но я выдержала его внимание, неосознанно умоляя не оставлять меня здесь одну. Вряд ли это произойдет: детектив на то и детектив, чтобы заниматься допросом подозреваемых личностей. Правда, допрашивать Коннор не торопился. Его молчание нагнетало, он словно нарочно оттягивал момент, не желая приступать к тому, что заведомо бессмысленно. Уж кому, как ни ему знать, насколько глупо приписывать меня к убийству Лидера.       – Как вы оцениваете свое состояние?       Неожиданный вопрос, не стану отрицать. Потупив глаза, я без слов задала вопрос Лидеру одним лишь взглядом, на что он отрешенно опустил взгляд ниже. Я последовала за ним, опустив голову и поняв о чем идет речь. Так усердно умывала руки, но не заметила синих пятен на рубашке. Вещь придется выкинуть – кровь въелась в ткань, наверняка окрасив еще и живот.       – Нормально, – я мысленно махнула рукой на свой внешний вид, понимая, что Коннор спрашивает далеко не о моем физическом состоянии.       – Уверены? Я могу пригласить специалиста…       Мой резкий взгляд сиюминутно заткнул девианта. Предложение прислать ко мне психолога было более чем неуместным, даже глупым в этой ситуации. Зачем спасать то, что вот-вот по идее должно умереть? Не в Детройте, так в Штатах, задача которых – не дать дипломатам выйти к гражданским лицам.       – Нам придется осмотреть ваш дом на наличие запрещенных предметов и веществ, – Коннор вновь отстранился, словно и не было обеспокоенного вопроса о моем состоянии. – Рекомендую признаться в незаконном хранении сейчас, если таково имеется. Признание облегчает меру наказания, если придется к нему прибегнуть.       Напрячь мозг оказалось непосильной задачей. Только сейчас, задумавшись над вопросом Коннора, я поняла в каком шоке все еще пребываю. Полная тишина, темнота, непробивной мрак. Задумавшись над сказанным, как первоклашка над высшей математикой, я уставилась в стол невидящим взглядом. Лидер воспринял это как отказ от ответа, после чего вдруг засобирался. Я мгновенно вышла из оцепенения, взволнованно наблюдая желание Коннора встать и уйти.       – Куда вы? – Лидер недоуменно остановился, придерживая галстук у рубашки. – Вы собираетесь оставить меня здесь?       – Вам придется ответить на несколько вопросов, но не мне. Это все, что мне позволено вам сказать.       Что за аура таинственности? Если не Коннор, то кто будет снимать с меня показания? Саймон? Норт?! Или сам Маркус, лишившийся очень важного соратника и близкого друга? Не хочу думать с какими мыслями он войдет в эту комнату после того, как поручился за меня перед толпой приближенных девиантов. Уверена, его убежденность в выбранном пути существенно пошатнулась.       Все мои страхи и сомнения отразились на моем лице. Я заметила в глазах Коннора понимание, но уже через секунду оно было сменено на холод. Детектив окончательно встал со стула и двинулся к выходу, оставляя меня кипеть в неизвестности, и, как ни странно, именно в этот момент мозги включились.       – Коннор.       Я окликнула девианта резко, сама от себя не ожидая. Коннор обернулся уже у самой двери, ожидая ответа, однако мне пришлось потратить несколько секунд на подбор верных слов. Кто знает пустует ли помещение за смотровым стеклом.       – Кажется, я… – я заикнулась, облизывая губы, словно пробуя придуманный аргумент на вкус. – Кажется, я разбила лампу в ванной. Очень спешила… вроде собрала все, но могла пропустить несколько осколков. Не хотелось бы, чтобы они там лежали. Вдруг кто наткнется…       Сначала детектив не понял. В его глазах мелькнуло недоумение, смешанное с растерянностью. Он точно помнил, что лампа была целой, когда покидал дом. А если я и успела разбить – разве об этом стоит беспокоиться человеку, которого подозревают в убийстве одного из Лидеров города?       Детектив уже открыл рот, чтобы уточнить, однако тут же закрыл – непонимание в глазах сменилось ясностью. Он прищурился, затем опустил взгляд в пол, но так ничего и не ответил, оставив меня уже через несколько секунд. Я знаю – он догадался о чем идет речь. Не мог не догадаться. Ведь только он и Джош знали о кейсе. И если Джош сам поместил его под ванную, то Коннору об этом было невдомек. Теперь же у меня есть шансы выйти сухой из воды.       И вновь тишина, одиночество. Я сижу за столом, уставившись перед собой в ожидании неизвестного, решившего заняться моим допросом. С уходом Коннора комната стала чуждой, холодной. Температура словно упала на несколько градусов, заставляя ежиться и греть саму себя, обхватив плечи. Время потеряло свой счет, я совершенно забылась в его течении, стараясь не думать о худшем. И уже начала клевать носом, ощущая жуткую усталость, как вдруг интерком на двери издал писк.       Дверь отворилась. На пороге показался Маркус.       Стоит ли говорить, какую тревогу мне пришлось ощутить с его приходом? Раньше его присутствие вызывало спокойствие, как минимум чувство безопасности и веры, что никто меня не тронет. Сейчас же все было наоборот. Маркус потерял важного андроида, и хоть от Лидера не веяло враждебностью, все же его состояние нельзя было оценивать как дружелюбное.       Девиант выглядел уставшим, я бы сказала «невыспавшимся», если бы такое было возможно. Привыкшая к строгому стилю одежды, я удивилась его футболке темного цвета и спортивным свободным штанам. Впервые задумалась над тем, где находится дом андроида, чем он занимается в свободное время… а где живет Коннор? И есть ли у него увлечения? Даже странно задумываться о бытовой, другой стороне жизни тех, кто раньше представлялся хладнокровными убийцами.       Маркус присел за стол в полном молчании. Он не смотрел на меня, да и я старалась меньше поднимать взгляд, украдкой косясь на Первого Лидера. И вновь как и с Коннором – девиант не торопился начать разговор. Как и я, он не знал с чего начать, облокотившись о стол и смотря куда-то вниз. Его молчание выедало изнутри. Кажется, я была готова искать поддержку в ком угодно – в любом, кто войдет в эту комнату. И уж тем более искать ее в Маркусе – Первом Лидере, что с первого дня знакомства показывал ко мне только уважительное отношение.       – Я соболезную, – единственное, что я смогла выдавить из себя. Маркус поднял вопрошающий взгляд, словно не понимая о чем идет речь. – Он был хорошим соратником, и наверняка хорошим другом.       На последних словах андроид благодарно кивнул и опустил взгляд обратно вниз, на свои руки.       – Джош был с нами с самого начала. Он действительно был отличным Лидером и хорошим другом.       Вот и что я должна ему сказать? Мне и самой тошно и страшно от случившегося. Сейчас произошедшее кажется немым фильмом. Все произошло слишком быстро: волнение перед «Киберлайф», убеждение себя, что все вот-вот закончится, появление надежды и… смерть. Джош ушел слишком резко, и я стала свидетелем того, чего не должна была видеть. Или же должна?..       Мои мысли нашли отражение на моем лице, и Маркус забеспокоился. Иначе я не могу объяснить его тревожный, хмурый взгляд, мечущийся с моих глаз к перепачканной одежде.       – Как вы себя чувствуете?       Его вопрос выбил меня из колеи. Я и сама не могла понять свои ощущения, теряясь между отчаянием, смирением и животным страхом перед тем, кто оставляет трупы на моем пути.       – Еще не пришла в себя, – единственное, что удалось выдать, так и не найдя слово, подходящее к моему состоянию.       Маркус понимающе кивнул, несколько секунд выжидая паузу.       – Я знаю, что вопрос может показаться глупым. Но я все равно обязан его задать, – Первый Лидер вопрошающе заглянул мне в глаза, и я, сложив руки на столе, всем своим видом показала готовность к предстоящему допросу. – По какой причине Джош назначил вам встречу на мемориальном кладбище?       Вопрос действительно показался мне странным. Кому, как ни Маркусу, знать о том, зачем Джош вытащил меня из дома?       – Я думала, что вы знаете. Мы ведь собирались в офис «Киберлайф» для…       – Я знаю, куда вы собирались. Но разговор на кладбище… вам не кажется это место неприемлемым для деловых встреч?       Ах, вот о чем речь… напрягшись, дабы нащупать смутные воспоминания, я хмуро посмотрела в стол. Удивительно как резво развеялись те памятные фрагменты, что происходили до обнаружения тела Джоша.       – Коннор сказал, что… кто-то назначил Джошу встречу, – до сих пор помню свое удивление. Смотрела на детектива с таким же лицом, как Маркус смотрит на меня, хотя уверена, что он уже слышал тоже самое от Коннора. – Мы не особо разговорчивы. Я вообще многого не знаю в силу своего незавидного положения в этом городе.       Первый Лидер вновь кивнул, на сей раз задумчиво уставившись в стол. То, что он не задал мне вопроса из разряда «Зачем вы это сделали» дало понять насколько Маркус все еще верит в мою непричастность. Конечно, с его стороны было бы глупо считать иначе – мало того, что я в разы слабее Джоша, так еще и нахожусь под постоянным наблюдением. Тем не менее среди жителей города наверняка увеличится процент тех, кто готов обвинить меня во всех смертных грехах. Боюсь представить какой будет реакция девиантов, если я вновь буду появляться в их обществе.       – Отныне мы все в незавидном положении, – подавлено, с ноткой строгости произнес Маркус, подняв на меня взгляд. – Был убит Лидер. Один из основоположников. Как вы понимаете, это существенно меняет ситуацию в городе. Я буду вынужден ввести чрезвычайное положение и усилить контроль над городом.       – Почему вы мне это говорите?       – Наши аудиенции со Штатами придется временно отложить, – чем больше говорил Маркус, тем больше я понимала почему его тон сменился на суровость. По сути меня просто ставят перед фактом, как и всегда не давая права на слово. – Вам будет запрещено находиться где-либо, даже в собственном доме, без сопровождения Коннора. Отныне с него снимаются все иные обязанности, кроме как соблюдение вашей безопасности.       – Вы хотели сказать слежки?       Выражение его лица не поменялось, однако взгляд на секунду потерял былую суровость. Маркус почувствовал себя виноватым по той причине, что я зрила в корень.       – Я нахожусь на стыке двух миров, Сенатор. Я верю в возможность мира и компромиссов, верю, что вы не способны убить. Но и пренебрегать доверием своего народа не могу. Вы же не считаете, что после случившегося город все также будет искренне верить в вашу невиновность?       Нет, конечно. Не считаю. Я уже представляю какие взгляды будут сопровождать мою спину при появлении на улице. С одной стороны это справедливо, если вспомнить мою главную цель посещения Детройта. С другой стороны – обидно ощущать себя виноватой в том, чего ты еще не совершила.       Я промолчала, выражая согласие. Первый Лидер благодарно кивнул, продолжив свой монолог. Похоже, допрос изначально не планировался быть допросом. В основном говорил Маркус, и его речь была похожа больше на напутствия, чем на разговор.       – Вам запрещено выходить на улицу и на свой двор без сопровождения Коннора. К сожалению, мы вынуждены усилить ограничения вашего нахождения в городе. Вам будет предоставлен маячок, который будет находиться всегда рядом с вами и связывать вас с Коннором…       «Точно слежка», – пронеслось в голове, вызвав у меня мысленную усмешку. Нас не хватает только связать наручниками, как в самом паршивом комедийном фильме.       – …Президент Уоррен согласилась с вынужденной мерой в виде отложенных переговоров, но настояла на краткосрочной аудиенции с вами перед тем, как вы уйдете на локдаун. Учитывая, что наши договоренности в отношении Штатов и фабрик остаются, я не стал препятствовать вашему периодическому общению…       – Фабрик? То есть, наши планы все еще в силе?       Маркус воспринял мое удивление с недоумением, считая все сказанное само собой разумеющееся. Для меня же услышанное означало, что я еще могу попасть в офис компании под предлогом продолжить хоть какую-то работу, а не попусту тратить ресурсы и просиживать жопу. Вот только окунаться обратно в бездну из очередных попыток достичь непостижимой цели мне не хочется. Тем более теперь, когда главный соратник мертв, а я сижу в его крови, шокированная и подавленная.       – Может, мы и не сразу получим штат, – Первый Лидер не обострил внимание на моем удивлении. Я же мысленно упрекнула себя в несдержанности, вернув уставшее выражение лица. – Я понимаю, что это невозможно в силу многих факторов. Но мы со своей стороны можем выполнить часть договора. Конечно, это не значит, что я допущу вас к руководству над фабриками после случившегося. Но ознакомить с настоящей ситуацией касательно производства могу.       На последних словах нечто неприятное, даже раздражающее в голове напомнило о главной цели, поставленной больше недели назад правительством США. Этим нечто оказался внутренний политик, привыкший делать все до конца. Раньше его голосок был куда приятнее, даже желаннее, чем нынче. Сейчас мне совершенно не хочется его слушать и слышать, в который раз желая чувствовать себя женщиной, хрупкой и живой, нежели машиной для решения задач. По-моему, андроид, сидящий передо мной, куда живее, чем я – человек, погрязший в строгих рамках и обязанностях.       Несмотря на собственное нежелание возвращаться в мысли о предстоящей работе, я нехотя поинтересовалась:       – Я верно понимаю, что ознакамливаться придется в офисе «Киберлайф»?       – Вас расстраивает перспектива посетить компанию?       – Нет, конечно, – я постаралась выглядеть равнодушной, что, в принципе, соответствовало действительности. – Наоборот рада возможности выбраться из дома хоть куда-то. Просто… как на это отреагируют остальные? После произошедшего.       – Их реакция – не ваша забота, Сенатор, – Маркус попытался меня успокоить, но на деле вызвал саркастичную улыбку. – В любом случае смерть Джоша не отменяет нашей главной цели. Мы потеряли друга, но жизнь на этом не заканчивается.       В который раз убеждаюсь в рассудительности Маркуса. Все еще не укладывается в голове, как девиант с таким суждением мог быть зачинщиком кровавых распрей, завершившихся оккупацией города.       – Сенатор.       Голос Лидера прозвучал обеспокоено. Вырвавшись из раздумий, я отстраненно посмотрела на андроида. Его глаза зеленого и голубого оттенков были тревожны и наполнены чем-то, что я никак не могла уловить, хоть девиант и попытался это скрыть, держась уверенно. Его настроение все равно мне передалось. Я мгновенно перевела внимание с биографии и поведения Лидера на вопрос, который он хочет задать.       – Вы не видели ничего странного? Или чего-то, что могло как-то привлечь ваше внимание?       Смысл его вопроса дошел до меня не сразу. Потребовалось потратить несколько секунд для того, чтобы осознать, о чем идет речь.       Маркус спрашивает о кладбище, не так ли? Он надеется услышать хоть что-то, схватить хоть какую-то зацепку, держась за нее крепко, как утопающий за спасательный круг. Маркус надеется найти во мне поддержку также, как я надеюсь на нее всякий раз, когда приходится сталкиваться с гневом жителей этого города. Вот что я не смогла прочитать в его глазах – надежду. И мне было стыдно из-за того, что я не могла ее дать.       Я сожалеюще сжала губы в тонкую полоску, давая понять, что мне нечего сказать. Первый Лидер все равно ждал ответа, и мне пришлось выдавить из себя виноватые слова:       – Нет, к сожалению, – смотреть в его глаза было так стыдно, словно я сама виновата в случившемся. Словно могла предотвратить, но не успела, и эта была полностью моя вина. Огонек надежды во взгляде Лидера начал гаснуть. – Только какие-то прохожие вдалеке. Рядом совсем никого не было.       – Ни звуков, ни шорохов?       Я отрицательно покачала головой, опустив взгляд на свои руки. Маркус какое-то время помолчал, смотря в стол.       – Вам знакомо чувство, когда из рук ускользает что-то важное?       Недоуменная таким философским вопросом, я хмуро взглянула на девианта. Тот был мрачнее тучи.       – Я чувствую, будто что-то упускаю. Но никак не могу понять что именно.       Этот разговор кажется мне знакомым. Я не стала скрывать своего нежелания обсуждать тему убийств и убийцы, мне вообще не хотелось думать или даже гадать о личности преступника. Мое пребывание здесь и так приносит лишь одни проблемы, окунаться в тему крови на моей рубашке мне совсем не хочется.       Я ничего не ответила. Маркус, видимо, расценил это как сочувствие, однако продолжать рассуждение не стал, подняв на меня глаза.       – Вы ведь извещены о том, что ваша территория подвержена досмотру?       Сбитая с толку, я сначала смолчала, после неуверенно кивнув.       – Я только что получил протокол. В вашем доме обнаружен алкоголь…       Ох, черт…       – Откуда он у вас?       Что ж, мне не придется врать. Вряд ли Маркус станет гневаться на своего мертвого друга.       – Джош принес, – я виновато пожала плечами, посмотрев вниз как провинившийся ребенок. – Я попросила его, когда мне стало дурно в уборной, после вашей конференции.       Как ни странно, Маркус поменялся в лице и в голосе. Минуту назад он попытался предъявить мне претензию, теперь же, при упоминании друга, его попытка была разрушена. Более того, в его глазах словно зажегся огонь понимания: я – человек, и как всякое живое существо – нуждаюсь в отдыхе. Признавать однако он этого не стал. По крайней мере, не сразу.       – Ваш рацион построен с учетом потребностей вашего организма. Алкоголь – не лучший способ задействовать свою голову по максимуму.       – Зато это единственный способ, который поможет расслабиться. Я нахожусь в четырех стенах, а если и выхожу из дома – обязательно в сопровождении солдат. И словно этого мало, меня постоянно подозревают в том, чего я не совершала. Боже, да я даже не могу выбрать свой собственный ужин!       Первый Лидер не ожидал такой реакции. Я и сама не думала, что найду в себе смелость отстаивать собственные права, сидя в допросной как подозреваемый в убийстве.       – Извините, – поняв, что могла переборщить, я усмирила пыл. – Я в постоянном напряжении, и это угнетает. Я как канарейка в клетке, которой разрешают открыть клюв только по желанию хозяина.       На это Маркус не сразу нашелся что ответить. В его взгляде проскочило сочувствие, однако девиант быстро взял себя в руки, дабы постараться перевести все в шутку.       – Похоже, мне стоит пересмотреть ограничения вашего рациона, – конечно, мы оба понимали, что дело совсем не в этом, но по крайней мере мы оба перестали чувствовать напряжение. Молчание повисло тяжелым грузом. Некоторое время девиант ничего не говорил, однако когда пришло время – уверенно выпрямился на стуле и оповестил меня об окончании разговора, – думаю, на этом мы закончим. Время близится к ночи, так что будет правильным отправить вас обратно домой, после встречи с Президентом.       Я понимающе кивнула, воображая как прячусь от мира под одеялом и подушкой. Теперь даже вина в доме нет. Не представляю как доживу до утра, отчасти боясь остаться в одиночестве и тишине, в которой будут мелькать воспоминания случившегося. Вряд ли я усну этой ночью, отчаянно отмахиваясь от всплывающих перед глазами страшных картинок и звука собственного голоса, истерично просящего помощи. Единственное, что меня радует – мне верят. Маркус и Коннор точно, и если второй верит, потому что знает о наших делах с Джошем, то Маркус… а почему верит Маркус?       Первый Лидер, получив мое безмолвное согласие, встал со стула и уже двинулся в сторону выхода, как был окликнут. Я сделала это спонтанно, не задумываясь, и если обернувшийся андроид был полон спокойствия, то я, не ожидавшая от себя еще одного жеста смелости, несколько секунд протупила, подбирая слова.       – Почему вы мне верите? – девиант нахмурился, безмолвно прося пояснений. – Вы сказали, что ставите Коннора рядом со мной ради моей безопасности, а не ради того, чтобы следить за моими действиями. Вы ведь изначально верите, что это не моих рук дело. Почему?       Он не растерялся. Даже улыбнулся, хоть и едва заметно дернув уголком рта.       – Я знаю, что многие среди нас не всегда мыслят рационально, когда дело касается присутствия людей в городе. Но я все еще сомневаюсь, что один единственный человек, находящийся под надзором, способен на такой безрассудный поступок, как убийство одного из Лидеров. Переубедите меня, если я не прав.       О нет, ты прав, Маркус. И это то, за что я все больше тебя уважаю – рационализм, расценивающийся мной как поддержка.       Не дождавшись ответа – потому что я и не планировала отвечать – Лидер вышел из кабинета, и я вновь осталась одна. По правде говоря, стало легче. Одно из главных, что терзало после смерти Джоша – отношение тех немногих, кто еще положительно или хотя бы терпимо ко мне относится. Я ожидала от Маркуса любой реакции: отторжение, желание отправить назад, обвинения – что угодно, кроме понимающего кивка и обеспокоенного «Как вы себя чувствуете?». По крайней мере теперь я знаю, что все еще не одна. И пусть я не чувствую великого желания продолжить путь к цели – все равно ощущаю опору под ногами. Осталось только понять в каком направлении топать. Надеюсь, Уоррен укажет сторону.       Сколько прошло времени с ухода Маркуса? Андроид сказал, что приближается ночь, но я совершенно не ощущала ни сонливости, ни какого-либо ощущения, что день приближается к завершению. Мне ужасно хотелось пить, наконец, проявился и голод, задавленный шоком. Живот начал бурчать, когда дверь вновь открылась и в проходе показался Коннор. Он ничего не сказал, только отрешенно взглянул, безмолвно требуя встать и двинуться следом за ним. Я также безмолвно повиновалась, пристыжено спрятав взгляд. Смотреть на Маркуса было куда спокойнее, чем на того, кто продолжает хранить тайну, даже будучи свидетелем смерти своего перебежавшего друга.       Участок был уже не таким оживленным, как при нашем первом появлении. Количество девиантов поубавилось, больше никто не кричал, не ругался, не носился как бешенный из стороны в сторону, явно не зная как дальше действовать. Все присутствующие андроиды постарались сделать вид, будто нас не замечают, однако я все равно почувствовала на своей спине косые взгляды. От этого стало не по себе. Хотелось сжаться в комок, держаться поближе к Коннору или еще лучше – спрятаться за ним, неосознанно ища поддержки и защиты. Но я не смела подходить к нему ближе, чем на два шага. Он и так выглядел враждебным, мне же хватило на сегодня приключений, чтобы искать еще и новые.       В машине было тихо. Взглядов в спину больше не было, но уверенности от этого не прибавилось. Стараясь отгородиться от всего мира, я практически вжалась в автомобильную дверцу, поплотнее скрестив на груди руки. Ночь действительно накрыла город одеялом, но на сей раз на улицах никого не было. Часть дорог были освещены, часть оказались в темноте, словно брошенные всеми следы цивилизации. Забавным фактом для меня оказалось то, что окна горели как в домах освещенной, так и в темной части города. Похоже, система жизнеобеспечения страдает от нехватки ресурсов, раз приходится экономить электроэнергию.       – Что ты ему сказала?       Я нехотя отстранилась от размышлений, устало покосившись на девианта. Подол его пиджака откинулся в сторону, обнажая черные лямки плечевой кобуры. В свете желтого света фонаря блеснул черный металл. Похоже, Маркус побеспокоился не только о слежении за моим передвижением.       – Это так важно?       Перекинув взгляд с пистолета на девианта, я продолжила ожидать от него ответа. Детектив, поглядывая на дорогу, с некоторой суровостью посмотрел на меня. Похоже, я задала очень глупый вопрос.       – Ничего не сказала, – от его взгляда по коже прошелся холодок. Я отвернулась обратно к окну, понуро осматривая темные проулки. – Только то, что он и так знает.       – Хорошо. Пусть так все и остается.       Легко сказать. Маркус все равно не станет сидеть не месте. Он, а вместе с ним и другие Лидеры, начнут копать глубже, выискивая следы убийцы. Если к делу подключится Норт – все их следы наверняка будут вести именно ко мне, а если даже и не будут – она все равно найдет за что меня закопать. Может, оно и к лучшему. Я все еще не горю желанием продолжить свое дело, особенно когда на каждом углу происходят убийства, еще и с теми, кого я знаю лично, что наталкивает на невеселые мысли.       – Это ведь из-за меня, да?       В салоне повисла тяжелая тишина. Буквально чувствую кожей, как Коннор пытается подобрать подходящие слова, словно боясь меня обидеть или испугать еще сильнее. Секрет в том, что сильнее уже просто невозможно.       – Я не знаю.       Детектив не стал врать, за что можно было сказать «спасибо». Лучше отчаянная, но смиренная правда, чем лживые попытки обнадежить.       – Кто-то постарался очистить его публичный канал с его памятью. Я постараюсь вскрыть скрытые архивы Джоша, куда происходила повторная запись, но на это уйдет время.       – А если получится? Никто ведь все равно не узнает кто убийца, да?       Ответ лежал буквально на поверхности, но я все равно хотела его услышать, вновь взглянув на помрачневшего андроида. Конечно, никто не узнает – Коннор никому не скажет, иначе ему придется объяснять откуда взялся второй канал и какого черта в записях памяти мы втроем шныряем по кабинету Маркуса. Обнародование увиденного приведет к последствиям, за которые Коннор, конечно, не хочет отвечать.       Детектив промолчал, что определенно значило согласие. Что ж, я с этим смирилась еще заранее, прекрасно понимая, что при любом раскладе окажусь врагом не чужого, так своего народа. Какой смысл искать шанс на спасение там, где его в принципе быть не может? Кин повторяет каждый раз, что мы знали на что шли, однако даже он пытается отыскать возможность избежать логичного завершения нашей истории. Вся эта беготня кажется мне совершенно нелепой. Наверное, стоит перестать задавать глупые вопросы.       Мы заехали на территорию мэрии. Парковка здесь опустела, в округе не виднелось ни единой живой души. Некоторые окна рабочего здания все еще светились, намекая на припозднившихся работников. Скорее всего, они вынуждены остаться здесь по причинам смерти Джоша, а может им просто некуда идти.       Как и предполагалось, в здании практически никого не было. Если кто-то и находился в офисах, освещающих улицу, то они прятались где-то глубоко внутри, занятые своей работой. Никто нам не попался ни в холле, ни в лифте, ни в коридорах. Помещение как будто вымерло, оно и в обычное время не особо живое, но сейчас здесь словно поселилась сама смерть, занявшая кабинет Джоша. А он у него наверняка был.       Неприятные ассоциации встали комом в горле. Отмахнувшись от мрачных мыслей, я, все это время следующая за Коннором на рефлексах, наконец-то осмотрелась. Мы шли по темному коридору, что обычно освещается хотя бы не так тускло, к той самой комнате, где каждый день происходят наши заседания. До нее оставалось буквально несколько метров, когда я резко поняла – я не хочу туда заходить.       – Вам будет дано десять минут, – Коннор не заметил моего замешательства или предпочел не заметить. Он открыл дверь и взглянул на меня, приглашая пройти внутрь.       Комната никак не изменилась с последнего нашего визита. Та же мебель, тот же огромный экран едва ли не на всю стену. Единственное, что здесь было не так – центральный стул Маркуса, отодвинутый от стола как будто приглашая на него сесть. Похоже, мне уже определили место, и оно мне совсем не нравится. Словно заняв его, я поставлю точку в этой главе и начну новую, полную событий, куда страшнее предыдущих.       Я прошла внутрь, ощущая себя зверем на поляне с притаившимся охотником. Нахожусь здесь каждый день, но чувство такое, будто сегодня меня может поджидать какая-то опасность. Отчасти я понимаю это ощущение. Предстоящая дискуссия с Президентом означает, что вскоре мне дадут последние напутствия перед окончательным заточением в четырех стенах. С каждым днем соратников становится все меньше, а условия жизни только ухудшаются. Вот почему мне не нравится находиться в этом кабинете – ведь я вижу его в последний раз.       Коннор проследил за тем, как я вхожу внутрь и оглядываюсь, ежась под натиском тяжелых мыслей. Не знаю зачем ему это. Вероятно, испытывает особое удовольствие, глядя на меня такую – подавленную и перепуганную.       – Будьте краткими. У вас ограничено время.       – Это ведь последний раз, когда я здесь бываю?       – А вы бы хотели вернуться?       Вопрос Коннора застал врасплох. Вместо ответа я взглянула на него понурым взглядом, и этого хватило, чтобы детектив правильно понял мою тревогу. Холод в его глазах на секунду сменился состраданием, но тут же вернулся к равнодушию. Больше он ничего не произнес, закрыв за собой дверь.       Я осталась одна. Должна сказать, не самое приятное чувство. Оно выедало изнутри еще в допросной, когда детектив покинул кабинет, и я осталась в ожидании неизвестности. Сейчас было практически тоже самое. Президент не просто так настояла на последней аудиенции. Маркус мог запросто отказать в общении, аргументировав все подозрением меня в убийстве, но раз я здесь – значит, Уоррен это нужно. А раз я нужна Уоррен – дела мои куда хуже, чем планировалось, и вся эта канитель с офисом и вирусом никогда не закончится.       Стул Маркуса остался пустовать. Занимать его казалось мне святотатством, так что я вернулась к своему привычному месту, ощущая себя сконфужено и неуместно. Не успела освоиться и выдохнуть, как экран активировался. Белоголовый орлан не успел сделать полный круг вокруг своей оси. Президент Уоррен заменила его в считанные секунды, и выглядела она так, словно на дворе была не ночь, а полдень. Выглаженный бежевый костюм, укладка и макияж – даже Маркус выглядит куда более соответствующе времени суток, а ведь он не нуждается в таком количестве отдыха, как человек.       В ее глазах читалось волнение. Определить искренность ее чувств не представлялось возможным. Кристина Уоррен – отличная актриса, однако сейчас мы все находились на краю бездны, и потому все в полной мере имели право на страх и волнение. Может, она действительно беспокоилась за мое положение. Маленькая девочка внутри меня очень сильно нуждалась в поддержке и потому свято в это верила, но политик в голове продолжил гнуть свою линию, напоминая с кем я имею дело. Уоррен нельзя доверять. Ее сочувствующим речам тоже.       – Как ваше самочувствие, Сенатор?       Боже, я уже начинаю ненавидеть свою должность. Хоть бы кто назвал по имени, не напоминая мне каждый раз какую роль я играю в этой пьесе.       – Приемлемо.       – Вам оказали психологическую помощь?..       – Со мной все нормально.       Голос охрип, как ни странно. Я прозвучала достаточно черство, и Уоррен это почувствовала, прищурив взгляд. В другом случае она бы наверняка ткнула меня в мои обязанности, вероятно напомнив о жизни человека, который полностью зависит от моих решений. Сейчас мое состояние было оценено как плачевное, потому Уоррен не стала комментировать мое поведение.       – Доложите о произошедшем.       Она серьезно хочет слышать о случившемся в красках? Неужели считает, что я начну описывать увиденное?       – Джош мертв.       Сказала, как отрезала. Сложив руки на груди, я уставилась в стол, всем своим видом показывая нежелание обсуждать поднятую тему.       – Вы видели как это произошло?       – Все, что я успела увидеть – тело с хлещущей из горла кровью. И при всем уважении я бы не хотела возвращаться в эти воспоминания.       – Я понимаю, что вам не просто, – тон женщины намекнул на кончающееся терпение. Уоррен сдержана, но это может быть недолгим явлением. Как я и заметила раньше, мы все находимся в напряжении. – И меньше всего на свете мне бы хотелось сейчас вас трогать. Но смерть одного из Лидеров с учетом подозрений на вашу личность вынуждает меня планировать действия, которые зависят только от вас.       Это было мерзко. Меня словно лишили возможности быть хрупким человеком, напомнив об ответственности, что лежит на моих плечах. В который раз взваливаю на себя груз обязанностей, грозясь выжать из себя все соки до последней капли. Только чувства вины за свое состояние мне не хватало.       – Я не знаю как это произошло, – я нехотя начала свой рассказ, понимая, что выбора у меня просто нет. – Джош хотел отвести меня в офис для ознакомления с документацией по фабрикам, но когда я прибыла на место – он уже был мертв.       – У вас есть предположения, кто мог это сделать?       Я покачала головой, вынуждая Уоррен замолчать в раздумьях на несколько секунд.       – Вы можете быть с этим связаны?       Странный вопрос, но по своему понятный. Нахмурившись, я посмотрела на Президента, дабы удостовериться в том, что права насчет своих теорий. Уоррен хочет знать связано ли убийство с тем, что мы с Джошем так старались сделать. По правде говоря, я и сама мимолетом об этом задумывалась, будучи уверенной в том, что все происходящее скрыто ото всех, кроме меня и Коннора. Если бы об этом знал кто-то еще – мое тело давно бы лежало в земле, как и сам Коннор в печи для утилизации.       – Не думаю. Если только как способ запугать.       Такой ответ удовлетворил Уоррен. Похоже, не только я ищу возможность почувствовать опору под ногами.       – Надеюсь, что это действительно так. Иначе нас всех ждут большие неприятности.       «Нас»?.. это меня будут ждать проблемы. Это я окажусь на передовой, если убийца внезапно узнает о наших с Джошем договоренностях. Президент не будет иметь к этому никаких отношений, разве что Маркус официально уличит ее во лжи. Только что Маркусу дадут эти обвинения? Мир отменят? Уоррен и не планирует мириться, выискивая способ уничтожить проблему без ресурсных затрат. Маркус в любом случае будет стерт с лица Земли вместе со своим народом.       – Мне жаль, что вы оказались в этой ситуации, Ребекка. И я горжусь вашей выдержкой. Не каждый человек сможет с достоинством встретить подобные сложности.       Что я там говорила про мое имя? Поправка: хочу слышать его от кого угодно, кроме этой лицемерной женщины.       Ничего не ответив, я посмотрела в стол. Не нужна мне ее жалость, тем более такая неискренняя. Президенту на самом деле абсолютно все равно на мою жизнь, и ей точно совершенно не жалко мою тушку, вынужденную находиться на грани смерти не от рук убийцы, так от инфаркта.       – Мы больше не встретимся с вами. По крайней мере до того момента, как Маркус не завершит расследование по делу об убийстве одного из своих соратников, – только сейчас заметила, что Уоррен не называет Джоша по имени. Похоже, для этой женщины все, кто не Маркус – продолжают быть тумбочками или предметами мебели, да и Маркус берется в учет только потому что политически опасен. – В городе вводится чрезвычайное положение, и на ваше присутствие наложат дополнительные ограничения, но это не значит, что мы прекращаем работу. Я настояла на реализации уже имеющихся договоренностей, в противном случае мы просто тратим время.       В ее словах буквально прозвучало «Тебе придется идти до конца». Уже начинаю мечтать о смерти.       – Мы с нашей стороны гарантируем начать разработку программы по передаче Штата. С вашей же – изучение всех проблем и тонкостей состояния фабрик «Киберлайф», включая тех, что не активны. Если понадобится, Маркус предоставит вам возможность связи с руководством фабрик через систему аудиенции. Но, я думаю, она нам не понадобится.       Нахмурившись, я покосилась на Президента. Ее речи твердят о фабриках, но глаза настаивают на претворении плана о вирусе как можно быстрее. Меня не спрашивают, хочу ли я продолжать игру. Меня в принципе больше никогда ни о чем не спросят.       – Как скажете, госпожа Президент.       Мой ответ ее удовлетворил. Чуть улыбнувшись, Уоррен откинулась на спинку стула, ощущая как контроль возвращается в ее руки.       – Удачи, Сенатор. И будьте осторожны. Мы не имеем право на ошибку.       Лисий взгляд женщины исчез, картинка сменилась орланом, крутящимся вокруг своей оси. Признаться честно, уж лучше одиночество, чем общество этого человека. Никогда не думала, что, будучи политиком и дипломатом, буду отличаться таким отвращением к собственному правительству.       В комнате воцарилась тишина, и судя по всему, раз Коннор не появился сразу, десять минут еще не закончились. Не думаю, что в прошедшем разговоре был смысл, разве что мне озвучили то, что я так не хотела слышать – «продолжить дело, дойти до конца». Эта гонка никогда не закончится…       Дверь отворилась. Звук был неожиданным, но я не дернулась, лишь едва заметно качнув головой в сторону плеча. Шагов за спиной не прозвучало, но дверь закрылась обратно. Я почувствовала на себе его взгляд, и почему-то стало душно. Час назад так жаждала его поддержки, а теперь сижу здесь, после разговора о предстоящем уничтожении всех существующих девиантов. Откуда это мерзкое ощущение предательства?..       Ни Коннор, ни я не произнесли ни звука. Встав со стула, я устало придвинула его к столу и повернулась к детективу, ожидая следующих указаний. Лидер держал в руках нечто круглое, лентообразное. Слова Маркуса о маячке пронеслись где-то в сознании. Мы оба смотрели на него так, словно совершаем преступление против человечности. Коннору точно было неловко: он пальцами перебирал браслет, не решаясь сделать ко мне шаг.       – Это обязательно?       Мой голос как будто снял с него обязанность начать первым. Лидер, все такой же холодный и равнодушный, наконец, подошел ближе. Я, уже заранее зная ответ на вопрос, подняла руку.       – Нет, если у вас получится переубедить Маркуса в обратном.       Как иронично, что именно это у меня как раз и не получится. Маркус склонен не подозревать меня в преступлении, но игнорировать страх в народе не может. Может, маячок на моей руке и не решит проблемы, все же хотя бы создаст видимость того, что руководство города пытается предпринимать действия по усилению безопасности.       Коннор старался меня не касаться. Браслет был достаточно широким и тонким, так что запросто скользнул по кисти, оказавшись на запястье. Только здесь девианту, сосредоточившемуся на процессе до сдвинутых вместе бровей, пришлось коснуться кожи. Не скажу, что это приятное ощущение, однако что-то в этом было. Само понимание, что мы варимся в одном котле, роднит, и прикосновения на этом фоне как доказательство нашего единого положения.       Это успокаивает.       – Как все прошло? – Коннор аккуратно затянул ремешок, кинув на меня мимолетный вопрошающий взгляд. – Обыск.       – Мы обнаружили бутылку вина, но вы уже, должно быть, в курсе.       – Что с ней сделали?       – Утилизировали, – я была благодарна девианту за возможность говорить повседневным тоном, словно не было убийства, не было истерики в детской комнате, не было отобранного телефона, мысли о котором заставляют сжиматься сердце. Коннор вел себя так, как будто передавал мне новости погоды, не находя в этом разговоре ничего важного. – Маркус предложил позволить вам самостоятельно формировать свое меню на следующий день. Алкоголь не значится в списке допустимых продуктов, но мы хоть как-то пытаемся войти в ваше положение.       – Даже странно, что вы это делаете. Учитывая все, что творится вокруг меня.       Мой голос был тихим, я неосознанно звучала расслабленно, рассматривая мелкие детали на теле андроида: узел галстука, узор плотной синей ткани пиджака, родинки – словом просто блуждала по нему взглядом, находя этот процесс умиротворяющим. Коннор между тем закончил с крепежом и аккуратно, практически невесомо обхватил запястье с браслетом, соединяясь с маячком через кисть.       – Уже известно что-то об убийце? – как ни странно, но размышления о преступнике перестали вызывать страх. Появление детектива сняло с темы убийства завесу ужаса, позволив смотреть на нее равнодушными глазами.       – Нет. Но если бы и было, вас это все равно не касается.       – А если наоборот?       Сбоку блеснуло желтым. Я едва успела поднять взгляд выше, чтобы отыскать блеснувший диод, как встретилась взглядом с пристальными карими глазами. Их насыщенный оттенок буквально затягивает внутрь, обволакивая абсолютно весь мир в спокойствие и чувство безопасности.       Да. Именно. Безопасность. Безграничное ощущение тепла и уюта, как будто теплое одеяло в холодной зимней ночи, пока за окном воет вьюга. Даже представить не могу откуда это чувство, да и представлять не хочу. Достаточно того, что оно здесь и оно греет, и мне совершенно не хочется его отпускать, возвращаясь в одинокий мир боли и отчаяния, страха перед надвигающейся угрозой.       Его диод агрессивно сверкнул желтым цветом, на сей раз не притянув к себе моего внимания. Стабильность Коннора была под вопросом, но мне не нужен диод, чтобы это определить. Его глаза говорят сами за себя. Похоже, не только я испытываю такое неприличное и неуместное чувство нужды в чем-то, кроме соратничества. Еще бы поверить в эту мысль.       – Не слишком ли много внимания к вашей персоне, Сенатор?       Какое же мерзкое слово, особенно когда его говоришь именно ты. Неужели так сложно назвать меня по имени?..       – Не знаю, – я безразлично поднимаю одно плечо, показывая свое равнодушие к вопросу. – Вам, лишившемуся всех обязанностей, кроме моей безопасности, лучше знать.       – Это произошло не по моей воле. По крайней мере, не в этот раз.       Он давно закончил с маячком, теперь держа мою руку по забывчивости. Его темные глаза забегали по моим. Коннор так старался высмотреть во мне скрытые цели и мотивы, в то время как я была максимально проста и честна. И подавлена. Пожалуй, детектив стал единственным, кто мог видеть меня такой, какая я есть, и мне не было страшно ему показать свое состояние. Вот только сейчас его слова звучали как предложение придержать язык, ведь больше Коннор ни за что не пойдет мне на встречу, и уж точно не станет иметь со мной дела.       – Я понимаю, – то, что так искалось в его темных глазах, не было найдено. Опустив взгляд вниз, я вдруг смирилась со своим положением, при котором этот мир окончательно повернулся ко мне спиной. – Я бы тоже ненавидела себя после случившегося.       Мужские пальцы, которые до этого едва касались кожи, вдруг некрепко, но ощутимо сдавили запястье. Захотелось плакать, и пришлось приложить усилие, чтобы удержаться и поднять взгляд обратно к девианту. Увиденное откинуло слезы назад. Отныне Коннор смотрел не холодно или равнодушно, но уверенно и требовательно, одним лишь взглядом заставляя искренне верить в каждое его слово, как в закон или нерушимый завет.       – На том месте мог бы быть любой, включая вас. И я не вижу логики в том, чтобы ненавидеть вас за то, в чем нет вашей вины.       Как сильно это разнилось с тем, что произошло несколько часов назад в «месте временного пребывания»! Шокированный и испуганный смертью друга, детектив кричал, метал и сжигал все мосты. Теперь в нем не осталось ничего из той агрессии, что выходила наружу водопадом. Взгляд изменился, изменилось и отношение. И все, что я смогла сделать – тоскливо улыбнуться в знак благодарности. На большее я не осмелилась, чувствуя как дрожат голосовые связки.       Удостоверившись в моей вере в его слова, Коннор отпустил мою руку, но смотреть буквально в душу не перестал. Мне так хотелось видеть его глаза, но сейчас я всеми способами избегаю его взгляд. Стыдно. Не знаю почему мне стыдно. Надеюсь, он этого не заметил.       – Нам нужно идти, – его голос вновь стал холодным и черствым. Может врать сколько угодно, больше меня не обмануть напускной суровостью. – Вам нужен отдых.       Что есть, то есть. Организм и впрямь вовсю сигнализировал об усталости: желудок свело, голова налилась туманом. Душу отдала бы за сэндвич, подушку и одеяло.       Подгоняемая мыслью об отдыхе, я двинулась следом за Коннором, уже вышедшим из кабинета. Мы миновали коридоры, зал с фотографиями и лифт также тихо, как и пришли сюда. Стены отдавали эхом от наших шагов, мэрия выглядела вымершей. На улице оказалось, что многие окна уже погасли – девианты покинули рабочее здание, отправившись по домам. Возможно, многие из них сегодня прибудут домой вымокшими до нитки – мы едва успели подойти к машине, как на город начали опускаться первые капли дождя.       Тишина в салоне успокаивала и в то же время навевала некоторую тоску. Тихое урчание мотора звучало как мурлыканье большой кошки – мерное, спокойное и мягкое. Коннор не торопился, автомобиль в его руках словно плыл по дороге. Сразу заметно как сильно девиант переживал, перевозя меня с места на место до этого момента. Теперь же, когда все уже решено и установлено, Коннор равнодушно смотрел вперед. Последние несколько часов были сложные в нашей жизни, и план, хоть выстроенный худо-бедно, все же подарил хоть какую-то уверенность в том, что ситуация вновь под контролем. Пожалуй, даже слишком…       Где-то вдалеке сверкнула молния, но расслышать гром так и не удалось. Мерное урчание мотора поглотило шум, оставив его там, в других мирах. В этом глухом звуке я расслышала все то, что происходит со мной вне этой машины. Убийство Джоша, смерть несчастного Джерри, мои собственные «похороны» в глазах граждан США – такое чувство, будто весь мир нацелен на доведения меня до истерики. Даже в «собственном доме» я постоянно под угрозой, не из-за кейса в ванной, но из-за страха быть разбуженной солдатом с оружием в руках. И только здесь, в автомобиле, всегда чувствую спокойствие, даже когда еду в жутком напряжении рядом с Коннором. Господи, да я с ним чувствую себя безопаснее, чем без него! Хоть он периодически ужасно бесит.       Дождь больше не моросил, и его слабые следы остались на окне мелкой крошкой. Я рассматривала мелкие узоры сквозь тоску, пока не заметила, что фигур на его фоне становится все больше. Девианты шли по тротуарам в одном направлении: кто-то из них нес что-то в руках, кто-то был пустым; кто-то оживленно разговаривал между собой, а кто-то был одинок. Так или иначе они стекались к одному месту, периодически отсвечивая диодами, что сохранили на себе редкие андроиды. Их массовость насторожила меня.       – Почему они на улице? – я на рефлексах бросила взгляд на приборную панель, высматривая время. Десять часов вечера. Разве так себя ведут во время карантина? – В городе ведь чрезвычайная ситуация.       – Еще нет.       То, что я запуталась, слабо сказано. Я удивленно посмотрела на детектива, не видящего в происходящем ничего необычного. Коннор спокойно вел машину, смотря исключительно на дорогу.       – Но Маркус сказал, что он объявил ЧС.       – Мы еще не объявляли о Джоше, – Коннор нахмурился на секунду при упоминании друга. Использовать слово «смерть» ему совсем не хотелось. – Наведение паники – последнее, что нужно в нашей ситуации.       Это было бы разумно, если бы не одно «но» – где-то по городу расхаживает убийца, и вряд ли снятие комендантского часа является адекватным решением. Задумавшись над собственным выводом, я обеспокоенно посмотрела на девиантов, шагающих по взмокшему асфальту.       – Но комендантский час ведь никто не отменял. Или я чего-то не знаю?       Несколько секунд царило молчание, после чего послышалось отстраненное:       – Сегодня «Ночь революции». Каждый гость готовится едва ли не за месяц. Мы не можем отменить мероприятие по причине такой трагедии.       – Не можете? А то, что среди них может гулять убийца, вас не волнует?       – Он может быть и среди нас.       Услышанное было произнесено с явным намеком на подозрения в мою сторону. Почувствовав горький осадок в груди, я отрешенно покосилась на детектива. Как и всегда непоколебим и суров. Поставил точку в поднятой теме, намекнув, что мне, как главному подозрительному лицу, не стоит рассуждать на тему убийств в городе. Сую нос не в свои дела?.. возможно. Может, мне и впрямь стоит меньше думать о Детройте, загнивая от бесконечных секретов, скрытых целей и одиночества.       Я замолчала, подчиняясь скрытому желанию Коннора закрыть разговор. Мое молчание было гораздо многословнее длинных монологов. Детектив уловил тоску, воцаряющуюся в салоне, видимо, восприняв ее как последствие своих суровых слов.       – Прошу прощения. Я не хотел грубить.       Пару дней назад его извинения воспринялись бы как сарказм. Теперь я слышала в его голосе искренность, сожаление. Душу они, конечно же, не грели.       – Все нормально, – я отвернулась от окна, не желая смотреть на тех, кто волен передвигаться по городу когда ему вздумается. – Быть может, оно и к лучшему. Нам всем нужен отдых.       – «Ночь революции» – это не отдых. Это траур. Ведь люди не отдыхают на похоронах, верно?       – Это не мешает им быть свободными и делать то, что хочется. А не кататься из одного места в другое, как животное в передвижном зоопарке.       Больше я ни слова не сказала, уставившись себе под ноги. Давящее напряжение повисло в воздухе тяжелым грузом. Не то, чтобы мои слова звучали как жалоба на несправедливый мир, но и счастливым человеком я себя назвать не могу. Ощущаю себя как тигр под наркотиками, странствующий по миру вслед за передвижным цирком – хочется укусить и вырваться, но вещества в крови просто не позволяют. В моем случае эти вещества – Штаты в примеси с ложью, в котором погрязла моя жизнь с момента приезда в Детройт.       Молчание нагнетало. Я почувствовала как Коннор косится на меня, отсвечивая желтым мерцающим диодом, но он не решался что-либо говорить. Вместо этого детектив вернулся к дороге, решив больше не поднимать разговоров.       Как бы мне не хотелось, взгляд все равно периодически цеплялся за девиантов, идущих по дорожкам. Мелкие мокрые крупицы на стекле высохли, и теперь можно было рассмотреть мелькающие лица, освещенные уличными фонарями и деревьями, обвитыми гирляндами. У большинства в руках были какие-то плоские прямоугольные предметы, напоминающие картины. Совершенно разных размеров: от мала до велика – все обернуты в целлофан, словно несущие их андроиды рассчитывают на дождь. Что такого может происходить на «Ночи революции», что едва ли не все несут какие-то изображения в рамках?.. невероятно сильно терзает желание узнать, выйти, поздороваться и спросить! Я даже не знаю откуда у меня такая тяга к жизни города, знакомого мне от и до! Мания? Любопытство? Стресс от постоянного напряжения и надзора?! Чем бы оно ни было, оно мучало меня, и мне раз за разом приходилось отворачиваться от окна, подавлено смотря на пустынную дорогу. Коннор прав. Мне действительно не стоит лезть не в свое дело, каждый раз напоминая себе зачем я приехала в этот город.       Мы углубились в город, девиантов стало больше. За своими мыслями я не заметила, как автомобиль свернул в другое направление и притормозил у обочины. Из мыслей вырвала только тишина, постепенно сменяющаяся глухими разговорами девиантов вдалеке. Коннор заглушил мотор. Ошарашенная, я удивленно посмотрела на детектива. Тот безмолвно посмотрел на меня уставшим взглядом, после чего перевел его за мое плечо, предлагая последовать за ним. И я обернулась. И я впала в ступор.       Я узнала этот парк. Именно узнала, ведь его общие и привычные мне очертания изменились, преобразились до неузнаваемости! Высоких металлических ворот не было – их сняли, позволив любому желающему посещать обустроенный парк в любое время дня и ночи. Живая двухметровая изгородь разрослась, но это не придавало ей неопрятный вид, напротив: кустистое строение смотрелось живым и естественным. Не было адресной таблички, не было парковочных барьеров. Только свет многочисленных гирлянд, фонарей и разговорный шум, сопровождающийся детскими криками. Здесь есть… дети?..       Удивившись не на шутку, я ошарашенно обернулась на Коннора. Девианты, стекающиеся к парку за моей спиной, не обращали внимания на машину, и мне страшно представить что будет, если они узнают о моем присутствии. Какова будет их реакция? Будут ли меня молчаливо приветствовать или же сожгут на костре как ведьму? Чертово воображение, зачем ты рисуешь такие страшные вещи?!       – «Нам всем нужен отдых», – и мне не потребовалось других объяснений. Детектив повторил мои слова, дозволяя мне выйти из машины и двинуться вглубь парка, ступая неуверенной походкой, точно навострившаяся лань посреди поляны. Я неуверенно вернула взгляд к парку, где кучки девиантов, входящих внутрь, уже поредели. Рука машинально потянулась к двери, но так и не дернула ручку, держась за нее холодными дрожащими пальцами.       – А если мне нельзя? – так много вопросов и совсем нет ответов. Чувствуя как нарастает напряжение, я неуверенно вернулась к Коннору, нуждаясь в его поддержке как никогда. – Вдруг меня не должно быть здесь?       – Мероприятие открыто для всех жителей города. Ты житель. По крайней мере, временно.       Своеобразное разрешение идти, такое необходимое мне для первого шага. Мне предстояло совершить немыслимое по моим меркам: выйти к тем, кто всю свою жизнь был подвержен уничижению со стороны человека. К тем, кто пропитан ненавистью, страхом и обидой. Надеюсь, я не пожалею о своем решении.       Дрожащие пальцы неохотно послушались, потянув ручку и открывая дверь. Свежий прохладный воздух ворвался в салон, откинув мои волосы и обдав холодом мое раскрасневшееся лицо. Не стану скрывать: воображение сыграло в злую шутку. Ставя ногу на асфальт, я ожидала, что вот-вот обожгусь и идея выйти в свет перестанет быть такой уж привлекательной. Но нет. Ожога не было. Напротив, свет, сочащийся из парка, и радостные голоса были даже лучше, чем глоток свежего воздуха. На секунду я почувствовала себя свободной. Как бы не привыкнуть к этому чувству.       – Ребекка, – Коннор произнес мое имя, и это не вызывало у меня отвращения. Из уст Президента слышать его было куда неприятнее. Я обернулась к девианту, ожидая, что тот скажет мне вернуться назад, объявив происходящее плохой шуткой. – Застегни пиджак.       О чем это он? Недоумевая, я хмуро посмотрела на свою рубашку. Синяя. Действительно не самый лучший антураж для иностранного гостя на национальном празднике.       Я поспешно застегнула пиджак, но спешить было некуда. Ощущение свободы спало. Как можно быть свободной, когда на тебе висит клеймо вероятного убийцы или как минимум свидетеля смерти Лидера этих существ? При чем ты вынужден все тщательно скрывать!       Былой энтузиазм опал, когда я вышла из машины и, остановившись у парка, застыла. Там так тепло, так громко и уютно… что, если мое появление разрушит эту атмосферу? Что, если я приношу несчастья и беды, и андроиды, увидевшие меня на своем личном традиционном празднике, сочтут это как угрозу? Это ведь все равно что на семейный обед в честь Дня благодарения в дом завалится сосед-пьяница, на рубашке которого – кровь твоего собственного родителя. Пусть я не убийца, да и Джош не отец, все же отношение к людям сложено именно в таком виде, не говоря уже о Лидере, что помог завоевать свободу путем потерь и крови.       – Что-то не так?       Я даже не заметила, как Коннор оказался рядом, плечом к плечу. Я не взглянула на него, стараясь совладать со своими эмоциями, подбирая наиболее правильные слова. К моему счастью, почти все девианты вошли внутрь, и в парк больше никто не приходил. «Все свои уже дома», но… я ведь не свой?       – Мне нет там места, верно?       Коннор посмотрел внутрь парка, словно вместе со мной гадая что именно нас может там ожидать.       – Ты ведь не узнаешь, пока не попробуешь.       К сожалению, не узнаю. Потому, глубоко вздохнув, поднимаюсь по ступенькам, проходя мимо изгородей и открывая новый для себя мир.       Здесь было светло. Уютно. Много гирлянд в виде лампочек, развешанных между деревьями; много снующих в разные стороны андроидов с теплыми улыбками и такими же голосами. Центральная улица порядком изменилась: из узкой дорожки тротуар превратился в широкую дорогу, аккуратно обустроенную лавками. По обеим сторонам выстроились шатры, совсем как на ярмарках, их содержимое было скрыто группами девиантов, пришедших свободно провести время. Не так я представляла себе «Ночь революции», посвященной трауру, но представившаяся картина мне нравилось намного больше чем то, что крутилось в голове.       Держащие меня страхи на удивление быстро испарились. Очарованная происходящим вокруг, я медленно двинулась вперед по дороге, стараясь быть незаметной для окружающих андроидов. Все они были увлечены разговорами, шатрами с полками, друг другом, и никто не смотрел в мою сторону. Только когда я прошла мимо нескольких групп кто-то все же проследил за мной, но их взгляды остались для меня загадкой, ведь я не обратила внимания на их лица, заворожено наблюдая за происходящей атмосферой.       Чего здесь только не было: личные вещи, садовые принадлежности, посуда, книги, даже виниловые диски – огромное количество различного барахла или же полезных вещей, которые девианты, судя по всему, обменивали на другие «ценности». Я проходила мимо, стараясь не приближаться близко, лишь бы не отсвечивать, но как не хотела – все равно привлекала внимание своим уставшим и официальным видом. А может, дело в моем сердцебиении, которое некоторые андроиды способны улавливать. В любом случае, кто-то все же смотрел на меня, но я не обращала внимания на их взоры, намеренно отрешаясь от эмоций, которые девианты могут испытывать.       Здесь был тир. Тир, господи, как давно я не видела тир! На удивление, шатер был пустоват: лишь парочка андроидов серии Трейси увлекательно старались попасть в мишени, подбадривая друг друга колкостями. Их взгляды в сторону друг друга намекнули на нечто большее, чем дружба, и я не решилась приближаться, хоть было до жути интересно осмотреть шатер.       Шатры остались позади. Дорога закончилась перекрестком, в центре которого высился нерабочий фонтан. Пусть воды в нем не было, все же он выглядел опрятным и вычищенным, совершенно не портя окружающий вид. В отличие от основной дороги остальные три, ведущие от фонтана в разные стороны, остались такими же узкими, как и при моем последнем визите в парк. Со всех сторон звучали людские голоса, слышались веселые возгласы, все пестрило яркими красками на фоне зеленых лужаек. Я даже потерялась от такой красоты, потеряно осматриваясь вокруг. И я бы долго стояла так рядом с фонтаном, привлекая к себе внимание прохожих и сидящих на лавочках, если бы не заметила ряд красочных мольбертов справа, дальше по тротуару. Чем ближе я подходила, тем больше картин представало перед взглядом. И если издалека изображения казались яркими абстракциями из маслянистых мазков, то вблизи открывалось все больше деталей. Каждое творение завораживало.       Практически все картины были закончены, но были и те, над которыми художники продолжали работать. Зеленая лужайка была как своеобразная галерея с мастерской, и все в ней было прекрасно: от мягких теплых лучей ярких гирлянд до утонченных масел на белых и черных полотнах. Пейзажи, «бетонные джунгли», повседневная жизнь девиантов – здесь было заключено все, что могло окружать обычного андроида, и именно этим картины привлекали внимание. Мне нравилось медленно проходить рядом с каждой, стараясь рассматривать скрытые детали.       Здесь улыбки на лицах друзей, пришедших в бильярд. Один все еще сохранил свой диод, окрашенный в алый, и причина тому – траектория, по которой пошел злосчастный шар. Андроид злится, но все же улыбается, смиренно смотря на бильярдный стол.       А здесь?.. здесь собака? Это точно собака, несущая палку своему верному другу и хозяину. Хозяин седой и совсем не похож на андроида, но что-то в нем отдавало знакомым. Кожаная куртка, поводок в руке и набережная. Как ни старалась высмотреть что-то свое – так и не смогла придти к выводу.       А это? Разве не прекрасно? Башня-офис «Киберлайф» под огромным ночным небом, в бушующей пурге, в которой прослеживаются блеклые очертания людей, стоящих вначале моста, ведущего к зданию. Некий силуэт отделяется ото всех, стоя впереди толпы, смотрящей на башню, и в этом силуэте я нахожу знакомую фигуру, ведущую свой народ к свободе.       Так много прекрасного, так много ужасающего и в то же время восхитительного, что захватывает дух. Я бродила между картин из стороны в сторону, то и дело меняя направление. Бродила бы долго, если бы не наткнулась на художника, увлеченно вырисовывающего что-то на полотне мелкими мазками. Отвлечь творца от работы казалось святотатством, так что я застыла в метре от его плеча, очарованно наблюдая за движениями его руки. Кажется, он хочет нарисовать рукопожатие, и почему-то одна из рук имеет возрастные морщинки и складочки. Кажется, это рукопожатие обозначает нечто более важное, чем приветствие двух существ.       Мое любопытство не могло долго оставаться в тени. Девиант в серой футболке и синих джинсах, но по какой-то причине босой, потеряно покосился в мою сторону. Я на рефлексах взглянула ему в глаза и меня пробило током.       Это Джерри. Тот самый Джерри, что подал мне стакан с водой.       – Все в порядке?       Девиант был обеспокоен, и хоть его внешность была идентична андроиду из прошлого, все же его голос был иным. Не таким ребяческим и неуверенным, а сильным и спокойным. «Джерри» едва заметно улыбался, демонстрируя, что мое присутствие его никак не смутило. Мне же напротив, стало неловко.       – Извините… – я едва не заикнулась от волнения, ощущая себя дурой. Даже отступила на полшага назад, показывая свое смущение. – Я не хотела вас отвлекать.       Андроид загадочно, но не враждебно улыбнулся, и сделал то, отчего у меня душа в пятки ушла. «Джерри», застыв на месте, мягко повернул кисточку в мою сторону, предлагая продолжить его работу. Это было не просто неожиданно, это было и пугающе и забавно, так что моя улыбка стала еще шире, я же вновь отошла на несколько шагов назад, придерживая ладони выставленными вперед.       – Спасибо, конечно, но я точно не могу называть себя художником.       Андроид как-то по дружески, безобидно рассмеялся, вернувшись к своей работе. Это был первый раз, когда я вступила в контакт с кем-то, кроме приставленных ко мне лиц. Скажу честно, это подбодрило, и я, постояв еще несколько секунд, двинулась в другую сторону от фонтана, где слышался детский смех и музыка.       Чем дальше я уходила в парк, тем больше убеждалась в волшебстве этого места. Времена людей оставили после себя не самые приятные ассоциации с данным парком: платный вход, камеры видеонаблюдения и безграничный список правил нахождения на частной территории. Я не раз бывала в этих местах с собственной семьей, все потому что некоторые ее члены любили уединение и красоту здешних мест. Что правда, то правда: частный владелец содержал парк в педантичной чистоте, и все же… не было здесь того, что витает сейчас. Здесь не было ощущения… уюта?..       Каким же было мое удивление, когда оказалось, что музыка далеко не искусственная. Музыканты, играющие незамысловатую мелодию на музыкальных инструментах, расположились дальше фонтана. Кто-то из них сидел на стульях, кто-то – прямо на лужайке. Гитара, барабан, саксофон – чего здесь только не было! И несмотря на все свое разнообразие, девиантам с улыбками на лицах удавалось играть гармоничные и прекрасные мелодии, разливающиеся в воздухе словно пение птиц.       Пальцы темнокожего андроида, играющего на гитаре, так ловко перебирали струны, что я не заметила, как оцепенела. Смотреть на это было одним удовольствием, и увлекала меня не столько игра, как сама атмосфера – улыбающиеся, веселые, они подбадривали друг друга, подшучивали и задавали общий ритм, периодически его меняя. Андроиды словно светились. Нет… андроиды были свободными.       Детский смех ворвался в изумительную серенаду, пронесшись вокруг меня словно вихрь. От неожиданности я крутанулась на месте, выискивая источник заливистого хохота, и вскоре поняла, что он не один. На противоположной лужайке бегали дети – андроиды, некогда созданные для удовлетворения родительских потребностей бездетных людей. Мальчики и девочки от шести до девяти лет играли в свои незамысловатые игры. Одна из девочек выдувала в воздух мыльные пузыри, громким смехом призывая остальных ловить кристальные сферы. Им было весело. И мне, наблюдающей за ними, тоже.       Двое ребят и та самая девочка, увлекшись своими играми, даже не заметили, как оказались рядом со мной. В их глазах не было удивления или страха, когда на их пути встретился человек. Кажется, они даже не поняли, кто я такая, продолжая смеяться и пускать пузыри. Девчушка с темными распущенными волосами и в белом платье, встретившись со мной взглядом, не испугалась, напротив: она выдула в мою сторону целую копну мелких пузыриков, приглашая присоединиться. Устоять, глядя в эти голубые ясные глаза, было невозможно, и я действительно начала их лопать, улыбаясь от уха до уха как пятилетний ребенок. Давно не чувствовала себя маленькой девочкой. Давно не чувствовала себя так счастливо и трепетно, как сейчас, когда девчушка, вдоволь нахохотавшись со своими друзьями, в порыве эмоций подорвалась ко мне, выплескивая мыльную жидкость из тюбика. Ее тонкие ручки обхватили меня за талию. Она прижалась ко мне так, как будто я всю ее жизнь была ее лучшим другом. Будто она видит меня не в первый раз, а в сотый или тысячный, и сколько бы мы не общались – ее радости при моем появлении не будет предела.       В сердце больно защемило, но эта боль была сладкой. Неуверенная и ошарашенная, я сначала не поняла как именно мне реагировать, однако уже в следующее мгновение опустила руки на ее хрупкие детские плечи. Совсем маленькое существо, невинное и наверняка когда-то испуганное. Тугой ком от накативших ностальгических эмоций подоспел к горлу, но я сдержалась, чтобы не пустить слезу. Вместо них заметно улыбнулась, прижимая к себе хрупкое создание. Девчушка, довольная и счастливая, подняла на меня взгляд, который в то же мгновение сменился беспокойством. Некто неизвестной мне модели подхватил ее за правую руку и силой оторвал от меня, потащив куда-то в сторону. Девушка с белыми длинными волосами что-то строго бормотала совершенно не понимающему ребенку, и когда ее взгляд встретился с моим – внутри все словно оборвалось.       Она меня ненавидит. Или же она меня боится?       Волшебная аура треснула по швам. Испытать чувство свободы и уюта впервые за неделю и вдруг резко вспомнить кто ты есть на самом деле... мне все еще нет места в этом мире. Взгляд девианта, уводящего ребенка, словно дал мне пощечину, и руки опустились. Несмотря на это, я, отвернувшись, молча побрела дальше, надеясь ухватить еще немного тепла от этого мира.       Парк всегда был разделен на несколько секторов метровой живой изгородью. Одно из немногого, что девианты оставили нетронутыми в прямом смысле – даже не стали обстригать, позволяя растению разрастаться и выглядеть не таким «правильным». Пройдя мимо изгороди, я обратила внимание насколько здесь тихо и немноголюдно по сравнению с предыдущей частью парка. Лампочек стало не так много: все они, обвивающие редкие деревья и не горящие фонари, словно нити паутины вели к мостику, перекинувшемуся через искусственное озерцо. Но здесь и без лампочек было много света. Он буквально струился по самой земле.       Все лужайки были уставлены фотографиями. Маленькие и большие, круглые и квадратные – их так много! И все они по своему атмосферные: где-то черно-белые и печальные, где-то яркие и веселые, или же наоборот. Но абсолютно все изображали тех, кого я не ожидала здесь встретить – людей. Бывших хозяев, бывших друзей, бывших спасителей или же просто незнакомцев, оказавших мелкую помощь. Интуиция подсказывает, что этих людей давно не стало, а все хозяева фотографий изображены на тех самых фото с памятной стены в мэрии.       Какое-то время я стояла у изгороди, не решаясь пройти внутрь, словно врываюсь в чужое святилище. Любопытство в конце концов одолело, да и вряд ли бы Коннор не остановил меня, если бы вход сюда был воспрещен. Так что я двинулась по дорожке несмелой походкой, осматривая траурную лужайку.       Почти все фотографии имели свою атрибутику: мягкие игрушки, живые или искусственные цветы и обязательно лампадки, освещающие лица на фото. Лужайка была похожа на отражение звездного неба, разве что не такое бесконечное и темное. Я шла мимо, осматривая все доступные моему взгляду фотографии, пока не заметила одно изображение, стоящее на пустующей скамейке. От взгляда на лицо человека телом охватил ступор.       Я узнаю эти очертания. Узнаю глаза, узнаю улыбку. Даже здесь, в полном безмолвии, девушка на фото словно смеялась, и ее смех до сих пор стоит в ушах. У меня всегда были веселые одноклассники, а лучшие подруги детства – еще веселее.       Знакомых лиц здесь оказалось немало. Мужчина-коллега, проходящий стажировку в Огайо вместе со мной; подруга матери, всегда в строгом деловом костюме и с не менее строгим выражением лица; даже среди участников сообщества волонтеров по благотворительной сдачи крови оказались те, кто теперь улыбается мне с фото, окруженный белыми розами. Как много здесь знакомых лиц… странно, что я не увидела их на памятной стене.       Вышагивая мимо фотографий, я старалась рассмотреть каждое, что доступно зрению. Лужайка уже почти закончилась, когда я вновь застыла, рассматривая фото, хозяин которой мне лично не знаком. Зато его история известна всему политическому сообществу США. Седые волосы, угрюмое выражение лица, нелепая яркая рубашка гавайского стиля. Зачем Коннор поставил сюда фотографию лейтенанта Андерсона? Пытается искупить вину за убийство?       Озадаченная возникшим вопросом, я хмуро посмотрела вперед. Лужайка заканчивалась деревянным небольшим мостиком, перегнувшимся через спокойное озеро, но до моста оставалось еще не меньше десяти метров. Эти десять метров впечатлили меня даже больше, чем фото полицейского.       По обеим сторонам от дорожки стояли картины в несколько рядов. Разного размера полотна водрузились на мольберты, предлагая поздороваться с теми, кто изображен. На сей раз персонажи были нарисованы от груди. Своеобразная дань погибшим в революции? Только вот изображены были не люди. С полотен смотрели девианты, и при взгляде на каждого можно было понять их характер, взгляды на окружающий мир.       Как много здесь было лиц… как много среди них одинаковых моделей и в то же время совершенно разных. Огромное количество Джерри, огромное количество Трейси. Большинство из них не улыбались, смотря то строго на зрителя, то пряча свой взгляд в углу. Были и те, кто открыто улыбался, или смотрел смущенно, словно вот-вот грозясь отвернуться, сдерживая неловкую улыбку. К одному из полотен я подошла чуть ближе. Масло, оставленное мазками, было плотным и свежим, но достаточно подсохшим. Воспоминание сразу подкинуло картину, где тот самый «Джерри» с лужайки рисует лица некогда знакомых ему девиантов, ушедших в другой мир. Неужели он все нарисовал это сам?..       Высоко над городом прогремела молния. За спиной послышался детский визг, переполненный испуга и восхищения. Подул ветер, и воздух вокруг резко насытился сыростью. Не желая останавливаться, я двинулась вперед вдоль «галереи», рассматривая каждое лицо, стараясь разглядеть в них что-то свое, что-то необычное и прекрасное. Уже у моста картины закончились, и я поднялась наверх, с блаженством вдыхая свежий воздух. «Галерея» оставила эмоции, которые невозможно описать. Сжавшееся от горя сердце и изнывающая от восторга душа – мне было хорошо и плохо, радостно и грустно. Десятки, сотни людей и девиантов погибли. Их лица навсегда застынут на фотографиях и картинах, андроиды будут чтить память обо всех, кто жил, в то время как человечество ищет способ уничтожить кочку на своей дороге. Вскоре я тоже стану этой кочкой. Как же это несправедливо…       Ветер подул в очередной раз, взметнув мои волосы вверх. Остановившись посреди моста, я устало подняла лицо к мрачному небу, выискивая в нем того, кто сможет успокоить мою душу. Я ждала слов, намека на то, что поступаю правильно, но вместо ответа получила первые крупные капли дождя на горячую кожу.       Почему я вдруг почувствовала себя такой свободной? Сердце в груди резко замерло и изменило ритм, секунду назад я чувствовала как неугомонный орган то сжимается в холодные тиски, то бешено колотится, и причина тому – все те, чьи лица застыли в этом парке навсегда. Так почему же я чувствую себя так открыто? Почему вдруг могу дышать полной грудью, задрав голову навстречу шумному дождю? Его капли уже успели превратиться в ливень, очередная молния пронеслась над городом, оглушая всех находящихся рядом, но я не услышала в громе чего-то пугающего. Нет. В нем я слышу саму себя, свое разочарование и отчаяние.       За спиной раздался людской шум. Девианты, прибежавшие за картинами, в срочном порядке принялись все складывать, уносить. Их взгляды чувствуются спиной, но я не оборачиваюсь, подняв голову к тучам и ощущая себя птицей в бесконечном небе. Мои волосы вымокли, костюм пропитался тириумом и дождем, но это ничто по сравнению с разрывающим изнутри чувством свободы. Никогда такого не испытывала. Кажется, я достигла своего счастья, пусть и временного.       Дождь резко прекратился, но шум продолжился. Даже больше: среди звука падающих о воду капель слышен резкий стук по брезенту. Некая тень нависла надо мной, пряча от света и ливня. Я уже знала кто это и зачем он пришел. То самое чувство свободы, что разрывало на части, уже практически исчезло, начало ускользать как последний луч среди тучного неба. Задыхаясь от отчаяния, я открыла глаза и медленно посмотрела через плечо.       – Ты простудишься, – Коннор без страха обращался на «ты», понимая, что спешащие за его спиной андроиды нас просто не услышат. Над городом вновь сверкнула молния, но ни взгляд Коннор, ни его рука, держащая зонт, не дрогнули. Он смотрел на меня пристально, с хмуростью, и в его глазах было не то сочувствие, не то понимание отчаяния, отраженной на моем лице.       – Это неважно, – я полностью развернулась к андроиду, игнорируя стекающие по ресницам и лицу капли дождя.       – Важно.       – Пожалуйста, – голос прозвучал непривычно, умоляюще. В карих глазах девианта сверкнуло сострадание, и я была готова его принять, позволяя себе быть слабой рядом с Лидером. – Я ведь прошу немногого.       В очередной раз в глазах Коннора что-то сверкнуло. Или это была молния? Чем бы оно ни было, девиант ничего не ответил. Его диод прокрутился ярким желтым цветом, после чего зонт медленно опустился вниз, позволяя дождю обрушить на нас всю свою силу. Увы, ее осталось не так много, но я и этому была рада, вновь подняв лицо вверх, не сдерживая тоскливой улыбки.       Я знаю, он смотрит на меня. Ему все равно на дождь, он его практически не чувствует. Его не волнует ощущение свободы, вряд ли волнует постоянное напряжение от мысли «среди чужих». У него другие проблемы. Кажется, я становлюсь одной из них.       Дышать стало намного свободнее. Ливень, словно материнские руки, сбросил с меня последние оковы, позволяя расслабиться и вздохнуть полной грудью. Я бы стояла так очень долго, пожалуй, всю ночь, но дождь был быстрым. Уже через минуту он постепенно сошел на «нет», впуская в мой мир иные звуки. И когда последние капли опустились на водную гладь, а в округе воцарилась полная тишина – я вновь открыла глаза и посмотрела на Лидера. Ни единого слова, ни единого звука. Разговор глазами, дающий осознать важную вещь: Коннор действительно меня понимает. Самое страшное – я понимаю его.       Парк опустел. Картины были в спешке убраны, музыкантов и художников не оказалось рядом. Город словно за несколько минут заснул крепким сном. Мы шли молча по тем же тропинкам, мимо фотографий и фонтана, высокой изгороди, за которой никого не виднелось. Удивительно как быстро девианты способны собраться и покинуть место. И пусть мне не довелось с кем-то пообщаться, все же я была очень довольна визитом на традиционное мероприятие. Не каждый день увидишь обычаи зарождающейся расы, особенно если ты – враг народа номер один.       Только в машине я поняла как сильно вымокла. Коннор отбросил влажный зонт на заднее сиденье, но на себя не обратил внимания. Его не смутили ни прилипшие ко лбу пряди, ни мокрый костюм. Он завел мотор и молча двинулся по улице, увозя меня обратно по темным дорогам. В отличие от него я некомфортно ощущала себя в мокром костюме, потому все же стащила с себя пиджак и так же отправила на заднее сиденье. С непослушными влажными волосами не удалось ничего сделать. Только терпеть, периодически убирая их за уши.       Не прошло и двух минут, как последствия дождя дали о себе знать. Я постаралась скрыть свой чих, прижав руку к носу, но все равно была замечена за сокрытием улик.       – Я ведь говорил, что это плохая идея, – безобидно произнес Коннор, не удосужившись хотя бы пожелать здоровья.       – Просто простуда. Завтра я приду в себя.       – Вы всегда стремитесь к саморазрушению.       – «Вы»? – не то, чтобы я удивилась такому обращению наедине, но все равно многозначительно переспросила, косясь на андроида. Коннор не дрогнул и «мускулом» лица, беспристрастно пояснив.       – Люди.       – Жизнь дана для того, чтобы ее проживать, а не ограничивать себя во всем, что может хоть как-то принести потенциальный вред.       На губах Коннора мелькнула усмешка. Ее природу я так и не смогла определить: для веселой – слишком тоскливая, для грустной – слишком теплая.       – Я знал того, кто наверняка бы поддержал эту мысль.       – Ни его ли фотографию я видела в парке?       Лицо Лидера мгновенно изменилось. Только сейчас я начинаю понимать, что мужчина с фото, а именно лейтенант Андерсон был изображен не только на фотографии. Картины того художника никак не идут из головы.       – Зачем ты его туда поставил?       По правде говоря, я даже не думала, что задаю излишне личные вопросы. Общее единение под дождем настолько размыло грань между «наше» и «личное», что сама мысль о неловкости не желала посещать мою голову. Андроид, кажется, испытывал тоже самое, однако все равно хмурился и холодел из-за поднятой темы.       – Затем, что это правильно, – тон девианта сказал сам за себя. Отчетливо понимая по какому опасному краю ступаю, я отрешенно отвернулась. Кажется, я слишком рано сделала вывод о том, что понимаю детектива. Кажется, я слишком рано восприняла его как «своего».       – Вряд ли это может быть правильным после того, что ты с ним сделал.       В салоне воцарилось молчание. Тягучее напряжение, которое можно было ощутить физически. Детектив ничего более не произнес, да и я больше не хотела разговаривать, предпочтя рассматривать мелькающие улицы и витрины, сверкающие мелкими каплями. Так мы и просидели в тишине всю дорогу, пока автомобиль не заехал на нашу улицу.       Машина притормозила едва ли не у самого начала дороги, внезапно свернув к обочине незнакомого мне дома. Совершенно ничего не понимая, я потеряно и с испугом осмотрелась вокруг. Это определенно наша улица, но совсем не наш дом. Одноэтажный коттедж, поросшая лужайка, кадиллак на гаражной площадке – все здесь было незнакомым, чужим. От того по телу пробежался холодок.       Коннор заглушил мотор и уже собрался на выход, как я перепугано окликнула его, на рефлексах коснувшись рукава пиджака.       – Мы не едем домой?       Девиант взглянул с некоторым холодом. Его тон внезапно стал суровым.       – Я должен кое-что сделать. Так что вам придется отправиться со мной, хотите вы этого или нет.       Мог бы и полегче пригласить пойти следом. Конечно, я понимаю, что действительно обязана следовать за детективом, отвечающим за мою безопасность, но все равно была так ошарашена, что не нашлась что ответить. Только открыла и закрыла рот как рыба, потуплено наблюдая за тем, как девиант покидает машину. Очухаться удалось только когда тот оказался на улице. Тогда из машины выбралась и я, испугано оглядываясь в страхе, что наше самовольное посещение чужого дома расценится как нарушение закона.       Что вдруг сорвало Коннора с места? Он словно забыл о моем существовании, уверенно направившись к дому, на ходу доставая ключи. Я же шла как вор, крадучись и оглядываясь в поиске возможных свидетелей. Конечно, здесь их быть не может – вряд ли человека поселили ли бы на жилой улице, но это не отменяет солдат, стоящих едва ли не по всей территории моего дома. Даже отсюда вижу их силуэты, вольно похаживающие из стороны в сторону. Только сейчас задаюсь вопросом насколько им, должно быть, скучно. Искренне надеюсь, что бедолаги работают посменно.       – Коннор! – я позвала андроида как можно тише, но тот уже скрылся в доме, оставив дверь приоткрытой. Черт, назло заманивает войти внутрь, прекрасно зная, что у меня нет выхода! Что за игру ты затеял, негодник?       Выбора у меня и впрямь не оставалось. Глубоко вздохнув в попытке успокоить себя, я быстро направилась к дому. Из дверного проема уже сочится свет.       Внутри было тихо. Аккуратно приоткрыв дверь и заглянув внутрь, я тихо позвала Коннора по имени, но тот не откликнулся. Дом словно погрузился в молчание, а сам девиант просто исчез, растаял в воздухе, словно его и не было. Я в который раз огляделась вокруг, ожидая увидеть погоню, но той не было, так что мне ничего не оставалось, кроме как войти внутрь, прикрыв за собой дверь.       – Коннор! – я вновь позвала детектива, ощущая себя вором в доме со спящими хозяевами. Девианта так и не наблюдалось. Ругая себя за то, что ввязалась в это, я все же прошлась по гостиной. Ничего необычного: диван, отключенный телевизор, несколько пустых полок, тумбочка с виниловыми дисками и одна маленькая фотография на книжной полке, покрытой пылью.       Что-то крупное уткнулось мне в ногу. Среагировав на рефлексах, я, ничего не ожидающая, опустила взгляд и едва не словила инфаркт, заприметив огромный комок шерсти в тусклом освещении напольной лампы.       – О, Господи! – сердце едва не провалилось в желудок! Подпрыгнув на месте, я схватилась за грудь, удерживая бушующий орган на месте. – Как ты меня напугал!       Огромный комок шерсти оказался крупной собакой. Я не знала пород, в конце концов собаки были не самым моим любимым животным, но интуиция подсказала, что данное животное бояться не стоит. Слишком ленивое поведение и далеко не враждебный «Вуф», с которым пес отправился к своей миске с водой в сторону кухни. Странным в собаке мне показалось то, что она была сильно похожа на силуэт с картины художника. Совпадение?..       – Все в порядке. Он не агрессивный, – девиант показался из темного коридора так же неожиданно, как и «его» пес. В который раз дергаюсь, недоверчиво смотря на Лидера, поставившего меня в такое неловкое положение.       Коннор показался в новом сухом костюме, точнее ботинках, черных брюках и белой рубашке с черным галстуком. На его плечах все еще красовалась черная портупея вместе с пистолетом, его вид совсем не напугал. Учитывая, что Коннор застегивал запонки рукавов на ходу, это и было его важное дело. Даже не знаю как расценить это с учетом того, что сама стою промокшая и уставшая.       Девиант не кинул на меня ни единого взгляда. Он молча прошел к кухне, остановился у кухонного гарнитура и открыл дверцу ящика, достав крупную пачку сухого корма. Кажется, теперь я поняла, какое именно «важное дело» ждало Лидера. Что ж, это почтительный аргумент.       – Это твой дом?       Я неловко осмотрелась, решив не шпионить за тем, как Коннор кормит собаку. На самом деле было интересно как именно пес реагирует на своего хозяина, в принципе было интересно чем живет детектив. И все же не стала бестактно наблюдать за происходящим, предпочтя получше осмотреться.       – Теперь мой.       – А раньше был чей?       Шуршание прекратилось. Коннор замер на несколько секунд, смотря куда-то в стол. Я не видела его лица – девиант был повернут спиной, но все равно почувствовала напряжение, нарастающее в его голове. Тем не менее, он продолжил разговор, намеренно поднимая неприятную тему:       – Лейтенанта Андерсона.       Не могу сказать, что не ожидала такого ответа. Наоборот, именно эту фамилию я и думала услышать, и все равно ощутила себя неловко после того, что прозвучало в машине. Переминувшись с ноги на ногу, я еще раз огляделась. Теперь помещение смотрелось совсем иначе. Фотография на полке явно принадлежит не Коннору, но подходить ближе и рассматривать ее не решилась. Внезапно находиться здесь стало сродни святотатству, прямо как в парке у лужайки с фото.       – Ты здесь… из-за него? – я кивком головы указала на пса, лениво ожидающему, когда Коннор наполнит его чашку, но даже когда это произошло – собака не сразу сдвинулась с места, пристально рассматривая содержимое миски.       – Кто-то должен за ним присматривать.       – Но это же можно делать в другом доме, разве нет?       Коннор не ответил. Убрав корм обратно в шкафчик, он обошел кухонный стол и стащил со стула чистый черный пиджак. И почему-то я резко поняла, что на самом деле совершенно ничего не знаю о Конноре и его прошлом.       – Должна признаться, что это жутко. Жить в его доме после случившегося...       – Я не убивал лейтенанта Андерсона.       Сказал, как отрезал. Опешившая не то от откровения, не то от возможности в принципе разговаривать на эту тему, я застыла, недоверчиво смотря на андроида. Коннор, как ни в чем не бывало, надел пиджак.       – Тогда почему он мертв?       – Лейтенант испытывал острую неприязнь к андроидам. Он был очень недоволен, когда капитан приставил меня к нему в качестве напарника, – было видно, как детективу неприятна эта тема, и все же он продолжил ее, всячески избегая визуального контакта. – Я считал, что такое отношение продиктовано исключительно ко мне, пока не изучил его биографию.       – С ней что-то было не так?       Пес, вдоволь покопавшись в миске, лениво подошел к девианту, тыкаясь ему в ноги. Коннор воспринял это как предложение пообщаться и с большой охотой присел на корточки, чтобы погладить собаку.       – У него был сын. Ему было шесть лет, когда они попали в аварию. Андроид, который оперировал ребенка, допустил ошибку. Думаю, несложно догадаться каковы были последствия.       Догадаться действительно несложно. Не сложнее, чем понять чье лицо изображено на фото, которое я так и не осмелилась рассмотреть поближе. Кинув задумчивый взгляд на фотографию, я мысленно принесла соболезнования тому, кому они уже не нужны. Отчасти чувствую некое родство с лейтенантом. Слишком понятна и близка его боль.       – Он ненавидел тебя, потому что ненавидел андроидов как таковых?       – Нет. Он ненавидел людей, – впервые Коннор поднял на меня взгляд. Земля словно ушла из-под ног. Еще не встречала такой ядерной смеси отчаяния и смирения в одном создании. – Андроид не должен был проводить операцию, но ему пришлось, потому что дежурный хирург был под действием наркотических веществ.       – Зачем ты это рассказываешь?       – Я сделал свой выбор, – Коннор встал на ноги, в последний раз почесав пса за ухом. – И лейтенант не стал мне препятствовать, считая, что андроиды – не те, с кем стоит бороться. Я предложил ему остаться дома, когда Маркус попросил проникнуть в «Киберлайф» и освободить оставшихся андроидов…       Детектив запнулся и, выдержав на мне взгляд, спрятал его. Его смирение превратилось в боль, в свою очередь передаваясь мне по воздуху.       – Но все пошло не так, когда «Киберлайф» отправило завершить мою задачу другого RK800.       Все сказанное превратилось в такую кашу, что я окончательно запуталась. Мозг отказался раскладывать услышанное по полочкам. Казалось, что голова вот-вот лопнет. Встряхнувшись, я машинально сделала шаг вперед, переключая внимание андроида на себя.       – Погоди. Есть еще один RK800?       Коннор с некоторой туманностью в глазах посмотрел на меня, после чего отрицательно покачал головой.       – Больше нет. RK собирают непосредственно перед активизацией. Он был последним, кого выпустили с фабрики.       – И… что он сделал?       – Он привел лейтенанта в башню, представившись мной.       Кажется, теперь начинаю понимать, что именно произошло в складах башни, хоть это до сих пор не укладывается в голову, да и верить в подобное мне не хотелось до последнего. Открыть рот и задать вопрос я не решилась, но это и не потребовалось. Девиант сам продолжил рассказ, заставляя меня ощущать сочувствие от услышанного.       – Я все равно виноват. Я должен был прикрыть лейтенанта, а вместо этого продолжил будить остальных. Я понимаю, что в случившемся нет моей прямой вины… но это не снимает с меня ответственности.       Я уже и не знала во что верить, и стоит ли верить вообще. Коннор не говорил прямо, он ничего не утверждал, потому его слова никак не сопоставлялись с уже имеющимися знаниями. Потерянная и недоумевающая, я все-таки осмелилась задать вопрос, мучащий последние десять минут.       – Что стало с лейтенантом?       Коннор не решился смотреть мне в глаза. С каждым словом он становился подавленней, но сейчас как будто окончательно смирился с произошедшим. Его тон стал равнодушным, несколько холодным.       – Его застрелили. RK800.       – А разве это сделал не ты?       – Почему я должен был это делать? – наконец, девиант посмотрел на меня со всей строгостью, на которую был способен. Меня аж пробило током от допущения, что мои убеждения были неверными.       – Потому что он пытался тебя остановить?..       – С чего ты взяла, что Хэнк хотел меня остановить?       – Ну, мне так сказало…       Я запнулась. Коннор многозначительно приподнял брови. Пазл из всего произнесенного постепенно сложился в мерзкую картинку. Убеждения в который раз пошатнулись, затрещали по швам. И вправду, откуда я могу знать истину? Моя вера в убийство состоит исключительно из слов Правительства, которое даже не предоставило никаких доказательств. Впрочем, они мне, объятой горем и жаждой мести, не были нужны. Достаточно было услышать «убийца», чтобы сформировать свое видение ситуации.       Коннор почувствовал мое смятение. Он не фыркнул, но отвернулся с таким взглядом, мол, «Я так и знал». Противопоставить мне было нечего.       – Я не стану спрашивать, почему они донесли подобную информацию…       «И не стоит. Я и так не отвечу, по крайней мере честно».       – …но это в который раз убеждает меня в том, что я выбрал правильную сторону.       С этим было сложно поспорить, так что я не стала, подавлено промолчав. Коннор, наконец, поправив свой внешний вид до конца, развернулся ко мне всем телом. Здесь его дела закончились.       – Думаю, мы закончили.       Этого хватило, чтобы понять – меня выгоняют. Ничего не ответив, я лишь кивнула головой и двинулась к выходу, переосмысляя все, что только что произошло. Уже пожалела, что вообще начала разговор за лейтенанта и его фотографии на лужайке. С каждым днем этот мир становится сложнее, а его черные и белые краски смешиваются и образуют серые оттенки. То самое, что так не люблю в политике: друзья могут резко стать врагами, как враги – друзьями. Лишний повод для того, чтобы поставить свои цели под сомнения.       На улице похолодало. Внезапный порыв ветра пробрал меня, одетую в мокрую одежду, до дрожи. Все мысли вмиг улетучились, я быстрым шагом дошла до машины и уселась внутрь, не дожидаясь Коннора, запирающего дверь на замок. Когда он вернулся в автомобиль, я в последний раз бросила взгляд на его дом. Даже и не знала, что он находится так близко. Теперь мне понятны его задумчивые взгляды в сторону дороги, не говоря уже о том, почему меня поселили именно на эту улицу – чтобы всегда быть на виду.       Похоже, нас никто не хватился. Солдаты либо не заметили нашей остановки у дома детектива, либо оставили это без внимания. В конце концов, я имею право следовать за Коннором в любое место, куда он соберется идти. Хоть в чем-то плюс моего положения: мало того, что собственный охранник, так еще и тот, кто замешан во всей этой каше с правительственными тайнами.       Я вышла из машины первой, когда автомобиль заехал на площадку перед гаражом. Ежившись от холода и обнимая себя за плечи, медленно двинулась к двери, не заботясь об окружающих меня солдатах. Может, их стало больше, может, оружие у них стало куда серьезней – все равно. Этот день высосал из меня все силы, и размышлять о чем-то постороннем мне совсем не хотелось.       В доме гораздо теплее, чем на улице, однако дрожь не унялась, когда дверь закрылась за спиной девианта. Мне срочно требовалось сбросить мокрую одежду и уединиться в ванной, чтобы привести себя в порядок. Или вызвать на разговор Кина?.. если, конечно, кейс все еще находится под ванной. Самое время, чтобы уточнить сей момент у детектива, но случившийся разговор не давал мне это сделать. Коннор и так отказался от сотрудничества, крикнув, что в «Киберлайф» я не попаду. После откровений в его доме начинать тему правительственных заговоров было большой наглостью, даже для меня. Совесть и без того мучает. Как можно проигнорировать ее шепот?       – Я хочу извиниться.       Решив, что муки совести мне не потянуть даже до утра, я неуверенно взглянула на андроида из-за плеча. Я видела лишь силуэт Коннора, оставшегося стоять в темном коридоре, но его голубой диод резко перескочил на желтый. Прозвучал щелчок. Девиант включил свет на кухне.       – Я думала, что ты убийца… а ты на самом деле потерял друга.       – Вряд ли он мог назвать меня другом, – Коннор убрал руки в карманы брюк, смотря на меня беспристрастно.       – Но это не значит, что ты не можешь его считать таковым.       Понравилось ли детективу то, что я сказала? Он нахмурился, опустил взгляд, но углы его губ вздернулись в мимолетной улыбке. Какие же смешанные чувства играют в его голове, если он не может определиться с физической реакцией?       – Среди нас есть те, кто терял куда больше, чем напарника, с которым был знаком всего неделю. Но я ценю твое сочувствие.       С его слов это прозвучало как «Спасибо», и я бы с большим удовольствием поддержала разговор, впервые за долгое время построенный на сострадании понимании, если бы не скрытые демоны, скребущие мою душу похуже кошек. Кто-то действительно потерял куда больше. В их числе – я.       – Что-то не так? – андроид заметил мой потухший взгляд. Потеряно подняв на него глаза, я на секунду замешкалась, стоит ли говорить Лидеру то, за что могут вздернуть без вопросов. Президент бы точно вздернула, знай она какие разговоры ведутся в этом доме, и как легко я ставлю под угрозу всю нашу работу.       – Вообще-то, я… была не совсем честна.       Это еще слабо сказано, если учесть сколько тайн хранится в этой голове! Коннор не стал перебивать, с внимательным видом дожидаясь когда я снова открою рот. Я же боролась с последними сомнениями, мешающими открыть завесу тайн над моей личностью.       – Я родом из Детройта. Родилась и выросла здесь, – моя очередь испытывать неловкость и прятать взгляд от удивленных глаз детектива, медленно опустившего руки по швам. – Я и в Сенате никогда толком не работала, только международным дипломатом. Даже моя фамилия фальшивая.       – Как твое настоящее имя?       Вопреки моим ожиданиям, голос Коннора не был прогневанным. Он был спокойным, понимающим, но при этом потерянным, словно ему только что сказали, что все, во что он верил – не существует. Только за это можно было поблагодарить Лидера, который и так знает о моих незаконных делах. Поворачивать назад было поздно, так что я продолжила, все еще не решаясь смотреть на андроида.       – Меня зовут Ребекка Кин. Труман меня звали до пятнадцати лет.       Воцарилось молчание. Кажется, я слышу как кипит система андроида, пытающегося осмыслить новость. Коннор не глупый – он вмиг определил забавную схожесть фамилий со вторым прибывшим сюда Сенатором. От сделанного открытия его диод сверкнул алым, и только тогда я обратила внимание на его лицо, зацепившись на взгляде. Похоже, он был готов сломаться. Даже сделал один шаг вперед, словно хотел лучше меня слышать и видеть.       – Кем тебе приходится Грэгори Кин?       – Здесь все очень сложно, возможно, даже аморально, – нервная усмешка сорвалась с моих губ. Я вновь посмотрела в пол, все еще обнимая себя, продрогшую и уставшую, за плечи. – У меня никогда не было родителей. Точнее, родных родителей. Отец ушел от матери, когда та забеременела, а сама мать подсела на наркотики после того, как я родилась. Так что меня быстро определили в детский приют.       Я словно щипцами вытаскиваю из себя все самое страшное, самое печальное, что было в моем прошлом. Нет, конечно, после революции в Детройте самым страшным стало именно это событие, однако оно не отменило то детство, что было отобрано у маленькой девочки, родившейся не в той семье. Ведь мать я даже не запомнила, зато помню все тяготы сиротской жизни среди других никому ненужных детей.       – Я частенько сбегала из приюта по вечерам, когда мне было четырнадцать. Когда ты не знаешь родительской любви, ты стараешься искать ее где-то в другом месте. Мне не раз за это прилетало, но было все равно, особенно когда я нашла неплохую компанию сверстников. Кин был там, среди них. Он показался мне забавным парнем, и мы довольно быстро сдружились.       И не только сдружились. Первая любовь, основанная на крепкой дружбе, одна из самых стойких и впечатлительных. Даже сейчас я говорю об этом с особой теплотой, несмотря на то, что сам Грэг стал мне как брат.       – Он меня довольно быстро познакомил со своими родителями. Отец у него был военным, очень приятным человеком. Часто пропадал в других Штатах из-за работы, – я не заметила, как начала улыбаться, вспоминая лица поистине прекрасных людей. Совсем забыла, что нахожусь здесь не одна. Коннор как будто слился с окружающей обстановкой, молча слушая мой ностальгический монолог. – Мама тоже работала в правительстве, была консервативной, но дружелюбной женщиной. Они приняли меня, как и любого другого друга Грэга. Даже не испугались, что я из приюта.       На этом моя улыбка начала сходить на «нет». Конечно, дальнейшие события жизни не пестрят негативными красками, и все же в ней было немало проблем и трудностей, которые перевернули мою жизнь с ног на голову. Вспоминать о них было и тепло и страшно.       – А потом я забеременела, – ком встал в горле. Кое-как проглотив его, я вовсе отвернулась от андроида в другую сторону, не желая видеть выражение его лица. – Его родители восприняли это с достоинством, но представь каково это – приютская девочка пятнадцати лет и с пузом. Его мама быстро приняла решение меня удочерить, так что я перекочевала к ним в дом. Сейчас, наверное, в нем живет какой-нибудь девиант и даже не подозревает, кто до него в том доме обитал.       – Вы женаты? С Сенатором Кином.       Неужели это единственное, что его заботит? Ему только что рассказали об одной из самых страшных секретов государства – скрытие нашего с Кином родства стояло на первом месте, чтобы андроиды искренне верили в наше с ним слабое знакомство. Ведь легче послать на летальную задачу тех, кто всем сердцем желает подгадить врагу, верно? И вместо того, чтобы узнать зачем именно Штаты скрыли наше родство, Лидер задает вопрос о замужестве. Наверное, я действительно его сломала. Искренне надеюсь, что именно это является причиной вопроса, а не некие личные притязания.       – Нет, мы никогда не были женаты. Достаточно было пожить вместе, чтобы понять, что нам не стоит быть вместе как муж и жена. Не всегда влюбленность может превратиться в крепкую любовь. Но у нас уже была дочь, так что мы просто остались близкими людьми и родителями Кэтрин.       Буквально почувствовала, как напряжение отпустило Коннора, но все же решила не обращать на это внимания, продолжая свой рассказ.       – Моя мама, ну… точнее, его мама помогла мне выучиться. Устроила на работу. Кин тоже ушел по стопам отца, которого к тому времени уже не стало. Мы очень много работали, старались содержать семью и давать ей все самое лучшее. Его мама все больше занималась внучкой, но мы были близкой и крепкой семьей.       Я запнулась. Ком подкатил к горлу. Душа, исцарапанная демонами, была готова разорвать мою грудь, вырвавшись наружу. Говорить стало очень сложно, потому я молчала.       – Почему «были»?       Самое неприятное, самое страшное и мерзкое, горькое во всей этой истории – ее концовка. То, за что я себя никогда не прощу.       – Они пропали, – я взглянула на андроида прямо, и он воспринял это как обвинение в свой адрес. Диод вновь мигнул желтым, в глазах сверкнуло чувство вины. – Здесь, в Детройте, во время волнений. Мы с Кином часто разъезжали по стране из-за работы, находились в другом штате. Попасть сюда после случившегося уже было невозможно. Многие люди в принципе считаются пропавшими без вести, но мы-то все понимаем, что их уже нет в живых.       В конце концов, эту дамбу прорвало, и по щекам побежали слезы. Снова отвернувшись, я постаралась стереть с лица влажные дорожки, чувствуя нарастающую тоску и истерику. Насколько сложно матери понимать, что ее ребенка больше нет? Насколько страшно осознавать, что ты даже не смог похоронить свое дитя, уже успевшего стать подростком? Конечно, есть что-то, о чем Коннору я так и не сказала: быть откровенной до конца с тем, кого практически не знаешь, опасно. Но детективу хватило и того, что ему было доверено, чтобы почувствовать себя виноватым не в своем грехе. Андроид несколько секунд молчал прежде, чем растеряно произнести:       – Ты для этого пронесла телефон?       – Единственный способ слышать ее голос – это автоответчик. Только это у меня и осталось. Даже фотографий толком нет.       Голос просел. До чего же жалобно я звучу! Никогда не приходилось плакать перед посторонним человеком. До этого мои слезы видел только Грэг, да и то сам исходил на истерику в тот день, когда мы получили известие – близких больше нет.       – Соболезную, – прозвучал подавленный голос. – Я не знал.       – Ничего, все нормально, – ложь и провокация! Ничего не нормально! Лишь сильнее берет злость и ненависть, не говоря уже о возрастающем желании добиться своей цели в этом городе! – Ужасно, когда ты теряешь ребенка и понимаешь, что война еще не закончилась. Не хочу, чтобы кто-то еще пережил эту боль.       Мы замолчали. В доме воцарилась тишина. Не стану скрывать, на душе стало немного легче, да и сам Коннор, понесший утрату, стал казаться мне не таким уж и плохим персонажем.       Наконец, приведя себя в относительный порядок, я глубоко вздохнула и развернулась к андроиду полубоком, давая понять, что стабильна. Продолжать разговор мы не стали. Вместо этого Лидер вытащил из кармана что-то квадратное и, медленно подойдя к кухонному столу, положил это нечто на гладкую поверхность.       Это был телефон, который Коннор забрал у меня прямо на месте преступления на случай досмотра.       – Я отведу тебя завтра в «Киберлайф», – карие глаза взглянули на меня со всей серьезностью, на которые были способны, но мне не было страшно. Мне было спокойно, как будто Коннор одним своим присутствием гарантирует мне безопасность. – Ты возьмешь все, что тебе будет нужно. И это будет последний раз, когда мы нарушаем закон.       Я даже не знала, что ему ответить. Отчасти я знала, что Коннор все равно примет решение помочь доделать дело до конца, и все равно понимала, что он не обязан этого делать. Слов так и не нашлось, да и сам Лидер лишил меня права на благодарность.       – Тебе нужен отдых. Так что я рекомендую отправиться спать. Завтра у нас будет сложный день, может, даже сложнее этого.       «Куда уж еще сложнее?» – так и хотелось спросить. Тускло и благодарно улыбнувшись, я не спеша подошла к столу и забрала телефон, после чего направилась вверх, по лестнице, намереваясь упасть в кровать и проспать до утра.       – Ребекка.       Коннор окликнул меня, и я развернулась уже на третьей ступеньке. Чувство страха одолело, я неосознанно прижала телефон к груди, боясь, что детектив передумает и заберет его обратно. Но Лидер просто помялся несколько секунд, после чего тихо добавил:       – Доброй ночи.       Как же сильно этот детектив разнился с тем, кого я знала пару дней назад! Только сегодня днем он был готов убить меня, придушить за обнаружение запрещенного устройства! И вот он желает мне доброй ночи, смотря так сочувственно и грустно, как будто знал меня до этого несколько лет. Словно просит прощения за свое поведение, которое стало для него неприемлемым после того, что открылось. Это грело душу. Я улыбнулась сквозь все еще стекающие слезы, сжимая телефон холодной рукой.       – И тебе доброй ночи.       Коннор неловко улыбнулся и больше ничего не произнес, позволив мне уйти наверх. Уже в спальной комнате, прикрыв окна и дверь, я присела на край кровати, тоскливо смотря на телефон. Несколько нажатий на кнопки, и в динамике раздался девичий, веселый голос.       

«Приве-е-е-ет! К сожалению, я сейчас не могу ответить, так что придется справиться без меня. Просто оставь свое сообщение после звукового сигнала. Мама, если это ты – сразу хочу сказать, что это не я! Это все папа!»

      Голос сменился звуковым сигналом, телефонная линия затихла. Но на сей раз я не решилась что-то сказать. На сей раз я тихо пролилась слезами, впервые за все время после смерти дочери понимая – ее и впрямь больше не вернуть. И никакие телефонные звонки мне в этом ничем не помогут.