И грянет буря...

      На одном энтузиазме далеко не уедешь — к сожалению, Лайла поняла это на горьком опыте. Она не единожды сбегала из дворца, но за границы Аль-Сафира выехала впервые. Да и, честно говоря, что интересного могло там быть, когда за городскими стенами сплошь песок, ветер да палящее солнце?       Жара душила неимоверно. Перед глазами всё расплывалось, дыхания не хватало — каждый вдох давался тяжело, как будто Лайла вдыхала жгучий пар, что каленым железом царапал лёгкие. Руки периодически подрагивали от перенапряжения, но девушка упрямо сжимала тигриный ошейник, пока Муин неторопливо брёл, разбрасывая мощными лапами песок.       Грубая ткань светлых одежд натирала, прилипала из-за пота к коже, посему Лайле пришлось немного ослабить тугой пояс, чтобы хотя бы чуть-чуть остудиться. И как бы не был велик соблазн скинуть с себя одеяния, она знала точно — нельзя.       Таково первое правило пустынных кочевников. О нём она узнала от одной из знакомых, с которой училась в Академии — отец у нее нередко странствовал с караванами по пустыне. Ни один участок кожи нельзя оставлять открытым, даже если солнце печет неимоверно и слишком хочется скинуть с себя всё. Такая секундная слабость может стоить жизни, дети пустынь это прекрасно знают. И хотя гостей из Империи и иных государств удивляет то, что жители Серебряных Городов даже в самый адский полдень закутываются с головой в легкие ткани, тем не менее, эта странная хитрость может иногда спасти.       Редкие порывы ветра гнали песчинки по бесконечному желтому морю. Лайла прикрыла нос и рот тканью, чтобы сберечь органы дыхания от вездесущего песка, и щурилась в попытке разглядеть среди этого марева какой-никакой оазис. Однако с упавшим сердцем осознавала, что вокруг только бездушные барханы, а всё, что она может сейчас делать — продолжать путь.       В иной ситуации, если бы ее сопровождала хотя бы парочка джиннов и големов, Лайла предпочла передвигаться прохладной ночью, а днем отсыпаться и отдыхать, но сейчас она могла рассчитывать только на себя саму да на своего тигра.       Поэтому ночами юная волшебница останавливалась на привал, используя остатки маны на разжигание костра. Но его тепло не всегда могло согреть девушку в ледяной пустыне — даже не верилось, что за одни сутки палящий зной может смениться морозным дыханием ночи. Одеяло из теплой овечьей шерсти да теплый пушистый бок Муина рядом тоже не всегда давали ощутимый результат, из-за чего Лайле приходилось вздрагивать от холода.       Пустыня жестока и беспощадна. Здесь нет места слабости, а полагаться можно только на самого себя. Бесплодная песчаная почва и однотипный пейзаж без единого кустика — не говоря уже про деревца — угнетали. Здесь не было и следа той роскоши и богатства, к которым девушка привыкла в столичном дворце.       Только безжалостный зной пустыни. Вот тебе и иная, значительно более злая и суровая сторона таких дружелюбных Серебряных Городов.       — Ничего, Муин, — легонько поглаживая тигра по боку, вздохнула Лайла. Прохлада ночи пробирала до костей, отчего она зябко поежилась и сильнее укуталась в теплое одеяло. — Скоро мы доберемся до земель Империи, а там полегче будет.       Тигр лишь задумчиво сощурил янтарные глаза, загадочно блеснувшие в отсвете костра, но даже не рыкнул — сомневался в правоте слов хозяйки, почувствовал ее сомнения. Впрочем, кого Лайла обманывает? Она ни разу не была в пустыне одна, а тут бросилась очертя голову невесть куда навстречу собственной погибели.       Перед сном магесса обычно сверялась по звездам, не сбились ли с пути. Бледная луна постепенно шла на убыль, снова превращаясь из блюдца в коготь, из-за чего Лайла каждый раз мрачнела — нужно спешить, если она хочет добраться до Жёлтой Долины вовремя. Оставалось лишь надеяться на то, что она верно истолковала слова дракона Тьмы, и заглушать остатки сомнений.       Пустынное солнце нещадно палило, иссушивало ее будто бы до самых сухожилий. Каждый раз Лайла просыпалась на рассвете и направлялась на север, ориентируясь по встающему над песчаным морем солнцем и гаснущим звездам. Иногда она путешествовала верхом на не менее изможденном, чем она сама, тигре — а порой шла рядом, ведя Муина за ошейник и одновременно с тем ослаблено опираясь на него.       Сколько дней она уже так бредет? А не сбились ли они с пути? Эти вопросы, на которые у нее решительно не было ответа, Лайла всячески гнала от себя прочь. Осознание и предчувствие столь глупой смерти давило — иронично, ничего не скажешь: принцесса Серебряных Городов сгинула в пустыне от обезвоживания.       Уже стало не смешно, когда фляга с водой опустела больше, чем наполовину, а запасы маны и вовсе давным-давно иссякли. Обреченная осознанность полосовала сердце, солнце по-прежнему припекало покрытую платком голову, перед глазами всё предательски плыло.       Сар-Илам, о чём она только думала?.. Рванула в пустыню навстречу своей погибели, без поддержки и помощи, ради… чего? Смутных слов Малассы? Послушав совета орочьей шаманки?       Лайла горько усмехнулась, уже ничего не чувствуя, — ни злости, ни отчаяния. Она уже почти смирилась с тем, что встретит свою смерть здесь, среди песков и палящего зноя, когда горло пересохло, а губы все потрескались от недостатка воды.       И даже надвигающаяся, подобно рыжему цунами, песчаная буря, не испугала бредущую словно в каком-то трансе девушку. На грани заторможенного сознания Лайла сообразила плотнее укутаться в ткани, чтобы не наглотаться пыли и как-то прикрыть глаза.       — Прорвёмся, Муин, — безучастно отозвалась колдунья, из последних сил дёрнув опешившего тигра за ошейник. Тот сдавленно мялся, как робкий котенок, недоверчиво глядя на несущийся на них ураган песка и пыли.       Пути назад нет. Аль-Сафир уже давным-давно остался позади.       Есть только путь вперед. Даже если он проходит через песчаную бурю, которая вполне может их похоронить под собой, если стихия разыграется не на шутку — а у Лайлы нет ни капли маны, чтобы как-то попытаться даже ее укротить.       Безнадежно. Они умрут здесь от жажды, а могилой их станет вездесущий песок.       Ветер зловеще завывал в ушах, пыль болезненно лезла в глаза, как бы Лайла ни щурилась. Муин с трудом передвигался, то и дело утопая в песке и тщетно пытаясь идти против свирепого встречного ветра. Буря налетела буквально из ниоткуда, грозясь смести несчастных путников со своего пути — словно в насмешку, словно злобно скалясь, что те бедные-несчастные забрели так далеко от дома. И никто-никто не найдёт их бездыханные тела, погребенные в песках.       Сквозь слепящий рыже-каштановый ураган Лайла заприметила на грани сознания какое-то строение — сердце ее неверяще сжалось. Откуда посреди пустыни может быть вообще что-то построено? Приглядевшись же, она поняла, что ошиблась — то, что она приняла за покосившийся домик, оказалось всего лишь ущельем потрескавшихся скал.       И вполне неплохим укрытием, чтобы как-то переждать непогоду. По крайней мере, это было их последней надеждой, а потому девушка слабо дёрнула тигра за ошейник, а Муин подался круто влево, по направлению к каменной гряде.       Переход показался вечным, но всё-таки они дошли. Скалы надежно защищали от бушевавшей и завывавшей снаружи песчаной бури.       Лайла не чувствовала в себе ни малейших сил, а попытка слезть с тигра завершилась очень некрасивым падением прямо на каменный пол ущелья. Муин испуганно рявкнул, в панике ткнувшись обессилевшей хозяйке в бок, на что девушка, слепо нашарив мокрый кошачий нос, погладила питомца по полосатой морде.       — Всё хорошо, Муин… я в порядке, — сипло выдохнула та еле слышно, всё еще не находя в себе сил подняться. Тем не менее, Лайла упрямо приподнялась на дрожащих руках — от падения с лица спала защитная ткань — и из последних сил доползла до скалистой стены, на которую устало оперлась.       Снаружи не видно ни зги — только слышен вой ветра да гонимый им песок. Перед глазами всё плыло настолько, что тигриная морда то чётко вырисовывалась, то казалась рыжим пятном с едва заметными темными полосами. Трепыхающееся, будто пойманная в клеть птица, сердце колотилось о ребра, а слабое дыхание едва-едва вырывалось из онемевших губ. Безумно хотелось пить, но во фляге оставалась буквально пара капель, а наколдовать себе немного воды Лайла не могла — банально не было сил даже палочку из рукава достать, не говоря уже о том, что маны совершенно не осталось.       Вот, где она встретит свою смерть — в забытой богами-драконами скалистой пещере, пока вокруг свирепствует песчаная буря. Обессиленная и изнеможённая, не способная даже на самое простейшее заклинание. Даже иронично, что столь родные пески и солнце принесли ей погибель.       Неужели предки ошиблись, позволив ей отправиться в дальний путь? Ошиблась Маласса, явившаяся во сне? Или надвигающаяся на Асхан неведомая буря уже случилась и похоронила ее заведомо?       Вопросы, вопросы… а ответов на них по-прежнему нет.       Ощущения и чувства постепенно притуплялись — Лайла даже не сразу поняла, что Муин лижет шершавым языком пыльную щеку хозяйки, смотря на нее особенно встревоженно, словно пытался как-то приободрить. У нее даже не было сил расплакаться от обреченности своего положения, но всё же она ощутила едва теплившееся чувство благодарности в груди.       Животные — преданные друзья, в отличие от людей.       — Прости, приятель, — невесело прохрипела Лайла, невесомым слабым прикосновением потрепав тигра по шерсти на лобастой голове. — Наше приключение закончилось, так и не начавшись… я подвела тебя.       Достав из сумки жестяную, ставшую с момента их побега из Аль-Сафира легкой флягу, волшебница задумчиво посмотрела на нее. Воды хватит на пару глотков, не больше. Холодная логика твердила — она всё равно умирает, её эта пара капель не спасёт. Оставалось лишь смиренно ждать смерть, как облегчение перенесенных страданий.       Помутневший взгляд остановился на покорно сидевшим подле хозяйки тигре, и только сейчас Лайла заметила, как свалялась его некогда роскошная шерсть — вся в пыли и песке. Она втянула его в это всё… ради чего? Чтобы они оба здесь умерли от обезвоживания?       Муин не был виноват, что его хозяйка оказалась безрассудной авантюристкой, из-за чего когти сомнений терзали душу Лайлы, а она задумчиво и в упор смотрела на почти опустевшую флягу. Низменные желания и инстинкт самосохранения грызли изнутри, склоняли ее выпить всё до последней капли, но всё же…       Как бы судорожно ни сжималось иссушенное горло, а вина терзала больше. После долгих мгновений раздумий девушка рвано выдохнула, с болью прикрыв глаза, — и протянула дрожащей рукой флягу тигру. Тот навострил уши, приподнявшись и подавшись вперед, припоминая, что хозяйка всегда так делала, когда они делили между собой пищу и воду.       Муин удивленно промычал что-то нечленораздельное, когда Лайла вылила жалкие остатки живительное влаги его в пасть, после чего отбросила пустую бутыль в сторону и устало оперлась о каменную стену. Тигр неторопливо поднялся и направился к фляге, которую принёс обратно в зубах и положил подле хозяйки — зачем она ее выкинула, разве она не хочет пить?..       Однако Лайла не глядя отодвинула, невесело усмехаясь:       — Больше нет воды, Муин. Извини, что так мало.       В янтарных глазах животного промелькнула такая боль и отчаяние, какие она не всегда встречала во взглядах людей. Растерянная кошачья морда недоверчиво уставилась в ее изнеможённое лицо, словно не веря ни единому слову.       Муин с тихим мурчаньем боднул ее в плечо, слегка потершись о него… после чего направился, к удивлению Лайлы, к выходу из пещеры, где еще бушевала буря. Силуэт его постепенно становился все более размытым, а потом и вовсе исчез в бесконечном потоке песка и пыли.       Лайла осталась одна — покинувшая всех и покинутая всеми. Даже собственный тигр от нее ушел, понимая, насколько безнадежно их положение без помощи и воды. Она горько усмехнулась, но усмешка вышла похожей на сиплое гарканье.       Такой бесславный конец ожидал ее? Вдали от дома? Когда лишь одна настойчивая мысль прошивает жалкие остатки сознания — пить?..       Впрочем, уже неважно… всё неважно. Оставалось только смириться и принять неизбежное, бороться с которым всё равно бесполезно. Надежды нет никакой, и Лайла почти приняла это. Поэтому устало откинулась на стену ущелья и закрыла глаза, за которыми лишь бесконечная тьма, взрывающаяся всё еще цветными пятнами.       Пока она не стала совсем темной. Пока остатки сознания не померкли окончательно.       

* * *

      Всполохами воспоминаний видела она за закрытыми веками промельки прошлых лет — вот она обнимает маму, а здесь отец читает ей, еще совсем маленькой, сказку на ночь… всё такое уютное и домашнее — и такое далёкое. Оставить позади дом ради смутных слов Малассы? Отец наверняка от беспокойства с ума сходит и собственные покои меряет нервными — широкими — шагами, в ожидании новостей от рыщущих по всей столице стражников. А мама? Она ведь еще не знает, что ее нерадивая дочь сбежала из дома и сгинула в пустыне, погнавшись за миражом — во всех смыслах.       И тут иссушенных губ коснулись спасительные капли, отчего бессознательная Лайла даже не поняла — вода? Но откуда? Неужели ее нашли стражники и сейчас отведут домой?       Думать не хотелось — только пить и пить, пока вода не иссякла снова, пока течет по сжимающемуся от спазмов горлу. Как цветок, что тянется к солнечному теплу и оживает под его мягкими лучами, так и Лайла постепенно возвращалась в сознание, как только она немного напилась. Слабость всё еще судорожными волнами растекалась по телу.       Но хотя бы жива.       — Очнулась, наконец-то, — незнакомый женский голос — несколько грубый — тихо раздался подле нее, из-за чего девушка не без труда приоткрыла будто бы налившиеся свинцом веки, чтобы посмотреть в лицо своего спасителя. Заторможенное сознание и включавшиеся в работу органы чувств не дали адекватно среагировать и схватиться за оружие, когда Лайла увидела перед собой бледно-розовую, испещренную руническими знаками кожу и вспыхнувшую, будто солнце, красно-рыжую шевелюру, как у львов. — Не спеши за орудие браться, дева. Орки не нападают на слабых, а ты сейчас слаба.       Лайла сипло задышала, окончательно придя в себя и неторопливо осматриваясь вокруг — она по-прежнему была в той скалистой пещере, сослужившей ей укрытием, ощутила стекающую с подбородка влагу. Но больше удивило ее не это.       Перед ней на коленях сидела мускулистая орчиха, чьи черты лица показались смутно знакомыми. На ее бугристых плечах покоились бурые шкуры каких-то зверей, а могучую грудь прикрывали разве что походные ремешки. Густые красные волосы струились по рельефным плечам до пояса, в них были вплетены и надежно закреплены бусинами мелкие косы. Багряно-красные очи же спасительницы светились небывалой добротой и участием, а губы тронула радостная улыбка — несмотря на воинственный вид, та, видимо, не стремилась нападать.       — Ты… — недоуменно нахмурилась Лайла, тяжело дыша, но в упор разглядывая незнакомку, — Кто ты?..       На вид орочья воительница оказалась ровесницей самой Лайлы, но всё-таки вопрос оказался логичным. Да и что она вообще делала в пустыне? Откуда взялась?       Она ласково улыбнулась, похлопав себя по груди:       — Гулла меня звать. Я тут шла своею дорогою, как навстречу мне тигр идёт, — только сейчас Лайла заметила лежащего у другой стены пещеры Муина, который заинтересованно наблюдал за хозяйкой и ее спасительницей, еле слышно и мирно мурлыча, — Сказал он мне, что беда приключилась, сюда привёл, — взгляд орчихи помрачнел от тревоги, а сама она глухо продолжила: — Он еще сказал, что ты воду последнюю ему отдала. Ты поступила, как настоящий орк, юная волшебница! Мало, кто из людей согласится последнее отдать ближнему, не говоря уже о братьях наших меньших. Ты храбрая, а тигр твой благодарный. Видать, благоволил тебе Отец-Небо, что позволил спасти — поступок твой благородный, Гулла приятно удивлена.       Лайла растерянно уставилась перед собой, до сих пор не веря своим ушам. Так… Муин не покинул ее, а ушел за помощью? И привел орчиху, которую отыскал среди безжизненной пустыни? В голове не укладывается, всё это слишком похоже на какую-то странную сказку, в которой печальный конец вдруг приобрел неожиданный поворот.       — Но откуда? — пытаясь включить логику, растерянно пробормотала Лайла, всё еще недоуменно смотря на новую знакомую. Та же, казалось, совершенно ничем не обеспокоена, будто всё случившееся не казалось ничем странным. — Что ты делала среди пустыни?       — Отец-Небо ведет меня, — равнодушно дернула могучими плечами орчиха, словно ответ лежал на поверхности. — Сон я видела накануне, вот и иду дорогою своею.       Лайле показалось, что снаружи внезапно грянул гром, а ее с головой окунули в воду — но песчаная буря давно утихла, а вокруг них по-прежнему завывала безжизненная жаркая пустыня. Сердце бешено застучало в груди, в нём затеплилась надежда и какое-то странно-щемящее чувство — выходит… не ей одной явилась Маласса? Есть еще и другие?       — Я тоже видела! — выпалила она, вытаращив золотисто-карие глаза, на что Гулла удивленно взметнула брови, а Лайла, поглощенная внезапным порывом чувств, выдала всё, как на духу: и о своем сне, где явилась ей дракон Тьмы, и о терзавших ее душу сомнениях… наконец, закончив свой рассказ, магесса протяжно вздохнула и хрипло усмехнулась, с некоторым облегчением смотря на заинтересованную знакомую. — Значит… это всё правда? Я… я была права, когда ушла.       Ей хотелось кричать и плакать от облегчения — камень сомнений окончательно исчез в душе. И даже думать не хотелось о том, что боги-драконы задумали что-то масштабное, раз позвали не только Лайлу. Главное, что то был не просто сон, а самое настоящее видение! Ей действительно явилась Маласса.       Гулла же поначалу молчала, не смея нарушить затянувшуюся тишину, после чего задумчиво и беззлобно усмехнулась:       — Забавно выходит. Так, значит, Отец-Небо в сговоре с вашими богами-драконами? И нас еще несколько? — Лайла нервно прикусила губу, внезапно рухнув с небес на землю грешную, после чего глухо сглотнула и нехотя призналась:       — Вообще-то… мы, маги, безбожники, и не верим в богов-драконов.       — Но тебе явилась богиня, — упрямо отрезала орчиха, — Значит, были на то причины.       На это Лайла тактично промолчала, пожевав губу. По матери она была наполовину темным эльфом, Илайя все эти годы верно служила Матери Теней — вполне вероятно, что по этой причине та выбрала дочь своей преданной жрицы. Интересно, неужели другие стихийные драконы тоже отправили в дальний путь кого-то? Но кого?       — Хорошо, что я послушала Куджин, — сдавленно выдохнула, скорее, обращаясь к самой себе, юная волшебница, из-за чего Гулла задумчиво нахмурилась:       — Ты сказала Куджин? Орочья шаманка с равнин Ранаара?       — Она приехала с дипломатической миссией в Аль-Сафир и… — Лайла поперхнулась, застопорившись, после чего перевела подозрительный взгляд на загадочно улыбающуюся знакомую, — Стоп… а откуда ты ее знаешь?       Та закивала, беззлобно рассмеявшись:       — Странно не знать свою мать.       Лайла так и замерла с разинутым ртом — так вот, кого ей так напомнила Гулла! Те же нежные черты лица шаманки в ней легко прослеживались. Видимо, у нее был слишком шокированный и странный вид, поэтому молодая орчиха еще пуще рассмеялась, похлопав волшебницу по острому плечу увесистой ладонью:       — Здорово вышло, согласна. Да, я дочь шаманки Куджин и хана Готая. Явился мне Отец-Небо во сне и сказал идти в полупустыни, которые людьми зовутся Жёлтой Долиной, — тут она вдруг посерьезнела. — Но торопиться нужно. Последняя ночь пред новолунием будет дана нам, чтоб знамение предков получить.       Сказать, что она была удивлена, ничего, значит, не сказать — смуглое лицо Лайлы вытянулось от изумления. Так, выходит… она даже слова Матери Теней верно истолковала? Поистине, везение какое-то!       — Надеюсь, мы не опоздаем, — взволнованно произнесла девушка, попытавшись встать на обессиленные ноги, но Гулла уверенным жестом заставила ее сесть на место:       — Успеваем, волшебница, покойна будь. Тут до Жёлтой Долины рукой подать, — орчиха успокаивающе похлопала ее по плечу, из-за чего Лайле показалось, что та ей хочет все кости переломать, но багряный взгляд новой знакомой светился небывалой добротой, — Вместе пойдём ночью. Вдвоём веселее и безопаснее.       Вот такое выдалось знакомство избранных ветреным Илатом и мрачной Малассой. Воистину, пути богов-драконов неисповедимы. А потому новым знакомым оставалось только идти вперед, рассказывая попутно немного о себе и строя догадки о том, что за буря надвигается на Асхан.       И встретят ли они кого-нибудь еще на своём пути.