Бой на баррикадах

      Ожидание противника продолжалось, вокруг нарастала нервозность. А шум вдалеке гремел теперь ещё громче. Йозеф не знал, что издавало его: «Вроде машина, вроде трамвай, а вроде и не то, и не другое. Но оно приближается к нам. Бронеавтомобиль, наверное. Или нет? Что-то очень знакомое, я будто это уже где-то это слышал. Похоже на трактор с такими штуками на колёсах. Как они называются? Не помню». Грохот и лязг вызвали замешательство даже у Германа с Младеновым.       — Нам говорили, что наши подпольные ячейки в армии должны сломать всю технику в день восстания, — сказал Стоян. — Но если их вычислили, то нам придётся несладко. Ох, неужели у нас и теперь ничего не выйдет?       — Я думаю, туда приехали грузовики с солдатами, — с неуверенным видом предположил Валенский, одолеваемый сомнениями.       — Шум другой. Я слышал, как грузовики ездят.       — Я тоже.       Вдруг на Йозефа словно сошло озарение с небес: «Я вспомнил, где я слышал такой шум!»       — Товарищ командир, разрешите обратиться? — спросил он у Валенского.       — Товарищ командир? Я думал, ты будешь попроще, Герман, — усмехнулся Младенов.       — Порядок есть порядок, Стоян. Да и Йозеф не знает тебя. Решил, наверное, ничего не нарушать, — ответил Герман. Затем он повернулся к Павелке. — Говорите, Йозеф.       — Я знаю, что там едет.       — Что же?       — Я сначала думал, что это трактор. У него ещё колёса обмотаны такой железной штукой…       — Гусеницами. Так их называют, — пояснил Стоян. Лицо его помрачнело.       — Да! Я в армии видел именно такой трактор. Наша рота тогда на манёврах мимо деревеньки проходила. А там по полю трактор ехал…       — Зачем солдатам пригонять в город трактор? — c выражением сильного удивления спросил Валенский. — Они хотят проломить им баррикаду?       — Вы меня перебили. Мы ещё вместе с танками в учебную атаку шли. Они шумят вот точно так же, — объяснил Павелка.       — Н-да, не справились они, — сказал рувенец и отошёл. — Какой тут трактор!       Йозеф и Герман переглянулись.       — С трактором ещё можно совладать, — произнёс Валенский. — Я не думаю, что наших подпольщиков раскрыли. Они не могли нас подвести.       — А Стоян думает по-другому, — ответил Павелка. — Он встревожен.       Младенов решил отправить вестовых к зданию городского телеграфа на Булочной улице, что находилась в полукилометре от перекрёстка и баррикады. В занятом без боя здании телеграфа размещался штаб Новичевской бригады Красной гвардии. Оттуда планировалось поддерживать связь со столицей Вишневыградом. Очень многое зависело от того, смогут ли коммунисты захватить тамошний телеграф. Выслушав Стояна, вестовой побежал назад по дороге, окружённой с двух сторон бежевыми домами, из чьих окон посматривали на улицу перепуганные жильцы.       Как заметил утром Павелка, люди, жившие в центре Новича, не обрадовались появлению красногвардейцев. Некоторые даже в открытую высказывали своё недовольство, называя коммунистов «бандитами», «смутьянами» и «палачами». Другие испугались боевиков компартии и вели себя с ними так, что со стороны могло показаться, будто город оккупировали иностранные захватчики. Лишь немногие поддержали красногвардейцев и помогли им строить баррикады или пожертвовали им свою мебель. Павелку шокировало, что у части горожан её пришлось отбирать силой.       Но кое-что объединяло всех жителей центра Новича — появление на улицах целой подпольной армии стало для них полной неожиданностью. Никто и представить себе не мог, что Словании в один прекрасный день могли разгореться уличные бои.       Поведение жителей центра разочаровало Йозефа. Он ожидал, что они вывесят красные флаги на стенах своих домов и поддержат, все без исключения, коммунистов. Однако вышло всё совсем иначе.       «Глупо ждать помощи от буржуазии и обуржуазившихся специалистов, — говорил утром Валенский, пытаясь объяснить Йозефу, почему горожане не приняли сторону Красной гвардии. — Здесь ведь живут только они. Но зато нас поддерживают в рабочих кварталах. Именно из их жителей сформировали нашу бригаду. Увы, но нашлись там и те, кто купился на подачки буржуазного правительства и предал нас! Если бы не они, мы бы могли победить другим способом!»       Павелка знал, что до начала этого года стратегия компартии была совсем другой. Вместо подготовки внезапного удара подпольной армии в ней делали ставку с одной стороны на участии в парламентских выборах, а с другой — на организации стачек, забастовок и маршей протеста. В начале 1920-х годов популярность КПС росла в геометрической прогрессии, из-за чего многие поговаривали, что коммунисты со временем смогут совершить бескровную революцию, не выходя из зала заседаний Государственного собрания.       На победу бескровной и парламентской, но в то же время социалистической революции работали экономические трудности и невзгоды первых послевоенных лет. По результатам выборов 1923 года компартия едва не стала лидирующей, уступив лишь пять депутатских мандатов Партии Слованского национального возрождения. После такого стремительного рывка коммунисты уже не сомневались, что на следующих выборах через четыре года победа будет за ними. В то же время они продолжали радикализировать рабочих, чтобы в случае поражения огонь пролетарской революции сжёг власть буржуазии.       Однако уже в 1925 году ситуация изменилась. Правительству удалось выправить положение и добиться улучшения благосостояния простых слованцев. Наметился экономический рост, а слованская крона окрепла. У людей появилась какая-никакая надежда на лучшее и без радикального слома системы.       «Рабочие часто выбирают прибавку к зарплате, а не революцию», — сказал однажды Валенский. Как и Павелка, он пережил тогда большое разочарование. Популярность коммунистов начала падать, огонь рабочих выступлений начал затухать. Многие заводские труженики обратили свой взор на злейших врагов коммунистов - социал-демократов, занимавших соглашательскую позицию с буржуазией и отличавшихся умеренными взглядами. Это поставило крест на победе «бескровной революции». В ЦК КПС решили изменить стратегию борьбы за власть, чему способствовало ещё одно обстоятельство.       «Наша популярность падает, что развязывает руки нашим классовым врагам, — считал Валенский. — Многие отвернулись от нас и перебежали к трусливым социал-демократам. Они ведь понимают, что при установлении фашистской диктатуры их пустят в расход вместе с нами, если они останутся в нашей партии. А так они пытаются выторговать для себя спокойную жизнь».       Герман очень часто говорил о возможном установлении в Словании фашистской диктатуры. Его слова казались Павелке малость странными, ведь в Словании не существовало мощной и многочисленной фашистской партии, которая бы повторила бы успех марша на Рим. Конечно, в стране действовали две партии ультраправого толка, но они не могли сравниться по могуществу с итальянской Национальной фашистской партией.       Консервативная партия Словании во главе с ныне профессором, а в прошлом офицером-легионером, Корнелиу Мыряну объединяла вокруг себя набожных сельских жителей, священников и ветеранов Гражданской войны в России, только тех, который боролись против большевиков бок о бок с силами контрреволюции в составе Слованского корпуса. Партия Мыряну имела хорошие результаты на местных выборах в деревнях и маленьких городах. Сам Мыряну всеми силами пытался придать своим сторонникам респектабельный вид, однако они не гнушались драться с коммунистами на улицах.       Заодно с Мыряну действовала Национальная рабочая партия Словании. Её лидера с самого начала успел затмить энергичный заместитель, Эрнё Нилаши. НРПС делала ставку на рабочих, живших в крупных городах, и мелких лавочников. Её активисты любили копировать униформу итальянских чернорубашечников и гитлеровских штурмовиков и любили задирать коммунистов, что всегда приводило к дракам.       Обе эти партии не представляли для действующей власти особой опасности.       Вот только Валенский видел угрозу вовсе не в них: «Нет, уличные подражатели Муссолини и Гитлеру не смогут покончить с нами. Фашистский переворот осуществит буржуазия во главе с президентом Маслеком, Он станет диктатором. Позиции буржуазии окрепли, и она рано или поздно организует расправу над нами. Сначала нас вытеснят из парламента, а потом убьют. Уж очень мы мешаем. Маслек с его кликой не хотят, чтобы на карте Европы появилась Слованская Советская Республика. Пример Венгерской Советской Республики их пугает, пусть её и разгромили румыны. Мы восстанем не только ради того, чтобы свергнуть Маслека, но и ради того, чтобы выжить».       Возможно, Герман и сгущал краски, так как Болеслав Маслек отличался довольно миролюбивой натурой и всеми силами стремился построить в Словании демократическое государство. Однако через два года рождённому в революционный 1848 году президенту должно было исполнится восемьдесят лет. Он не мог править вечно. Вдобавок, в Государственном собрании набирало вес радикальное крыло во главе с депутатом Антонином Дробеком, яростным антикоммунистом, предлагавшим запретить деятельность КПС на законодательном уровне. Такая инициатива очень нравилась министрам внутренних дел и юстиции.       Да и действия властей по отношению к акциям компартии стали более жёсткими. В феврале в ответ на очень вялый и малочисленный марш протеста рабочих в Ийнглаве власти не просто арестовали его участников и организаторов, а по сути дела разгромили партийную организацию коммунистов, дав всем её членам тюремные сроки. С того момента компартия стала вести себя довольно тихо, чтобы не давать властям поводов для атак, а её члены тайно перешли к подготовке восстания, так как крыло Дробека продолжало извергать огонь в парламенте. И Маслек начал поговаривать о необходимости ужесточения общественного порядка.       «Иржи боролся за наше выживание. И своё выживание тоже. Но он погиб», — подумал Йозеф, посмотрев на павшего товарища. Его кровь засыхала недалеко от красного флага. «Злая шутка. Красная кровь, красный флаг. Словно именно её он и символизирует», — промелькнуло в голове у Павелки, когда послышался крик:       — Солдаты!       — К бою! — скомандовал Младенов.       — Огонь! — приказали пулемётчику.       — Или они, или мы! — изрёк Валенский.       И вновь затрещали винтовки, и затарахтел пулемёт. Под прикрытием своих товарищей солдаты оттаскивали трупы с дороги на тротуар. «Зачем?» — в голове у Йозефа тут же возник вопрос. И вскоре он получил ответ на него.       Позади военных показался миниатюрный танк FT-17. Он словно выехал из армейских воспоминаний Йозефа. Те же широкие гусеницы, те же прямые очертания корпуса, ту же круглую башенку с белыми крестами с двумя перекладинами Павелка видел буквально полгода назад на манёврах.       Танковый пулемёт незамедлительно открыл огонь по баррикаде, пока пехотинцы под его прикрытием расчищали дорогу, пригнув спины. Уже скоро красногвардеец, жавший на гашетку Шварцлозе упал замертво на брусчатку. В панике Йозеф принялся палить по танку из винтовки.       — Не стреляйте! Его броню не пробить! — кричал ему Валенский. Он бил по солдатам, а те отвечали на его выстрелы. — Его нужно взорвать! Гранатами! У нас они есть! Нужно только добросить их!       Однако танковый пулемёт и винтовки солдат создали такую высотную плотность огня, что красногвардейцы не могли поднять голову. Пули барабанили буквально повсюду. Попытки коммунистов выстрелить в ответ и бросить гранаты ни к чему хорошему не привели: Павелка увидел, как двух бойцов Красной гвардии, стоило им высунуться из-за баррикады, мгновенно прошило насквозь.       Йозефом овладела паника. От страха у него будто отнялся дар речи. Они о чём не думал, им двигали лишь инстинкты. Подобно дикому зверю, Йозеф забился в углу между домом и баррикадой.       Обстрел продолжался. Танковый пулемёт перебил древко революционного флага, и надломленный надвое, он упал вниз. Теперь красное знамя лежало рядом с лужей крови. Вместе с ним на брусчатку упала и всякая надежда на победу.       — Это безнадёжно! — сквозь грохот пальбы прорвался чей-то голос, полный страха и отчаяния.       — Мы все умрём!       — Отставить панику! К пулемёту! — приказал командир тройки, чьи бойцы сражались в центре. — Живо!       — Да нас сразу пристрелят! Нет! Ни за что!       — К пулемёту! Иначе мы их не остановим!       — К чёрту их! Мы тут все погибнем! Надо рвать когти!       Пока шёл спор под вражеским огнём, один красногвардеец бросил гранату во врага. Вслепую, правда.       — Граната! Ложись! — закричали по другую сторону баррикад.       Грянул взрыв, после чего запахло дымом и гарью. Потом послышались стоны раненых. Выстрелы из винтовок теперь звучали реже. Но танковый пулемёт никак не смолкал.       Герман ненадолго выглянул из-за баррикады и сразу же пригнулся, опередив пехотинцев и танкистов.       — Они приближаются! — сказал он с ошалелым видом. — Ещё немного, и танк проломит баррикаду! Там сзади, там пулемёт! На станке! У них два пулемёта! Он сейчас стрелять начнёт!       Последовал второй бросок гранаты. Тоже вслепую. Некоторые красногвардейцы пытались стрелять похожим образом: они поднимали винтовки над баррикадой и нажимали на спуск, не видя цели. Затем опускали оружие, щёлкали затворами и начинали всё заново. Йозеф решил последовать их примеру. Командир тройки в центре открыл даже огонь из пулемёта, не поднимая головы.       Противник же не бездействовал. Солдаты стреляли в ответ по рукам и винтовкам, из-за чего у Йозефа появилось дикое желание опустить оружие и больше никогда не поднимать его вверх. По рукам пробежала дрожь, ладони сотрясались от страха. Свист и стук пуль над головой страшил Павелку. Ему хотелось или броситься бежать восвояси, или лечь на брусчатку и обхватить голову руками. Однако он всё-таки нашёл в себе силы, чтобы сражаться с врагом: «Я должен! Так надо! Другие не боятся! А чем я хуже?! За революцию! С Богом!»       Ударил третий взрыв гранаты. Её осколки отскочили от танковой брони. «А если они в нас гранату бросят?» — подумал вдруг Йозеф, когда перезаряжал винтовку.       — Сколько гранат осталось?! — спросил Младенов у бойцов.       — Две! — ответили ему.       — Попробуйте высунуться! Мы прикроем вас!       — Нас убьют!       — А может и нет! Танк раздавит нас! Ладно! Дайте мне гранаты! Огонь по моей команде! Все вместе!       Красногвардейцы одновременно начали стрелять из винтовок и пулемёта. Стоян рискнул. Он резко высунулся и бросил первую гранату. Через секунду пригнулся. Прогремел взрыв, и Йозеф больше не слышал лязга танковых гусениц. «Младенов подбил танк?! Вот это да! Тогда мы победим! Что они смогут без танка?!» — обрадовался Павелка. На его худом квадратном лице с острыми скулами появилась улыбка.       — Я бы не радовался раньше времени! — Валенский был настроен скептически. Он надеялся, что Младенов подбил танк, но в то же время допускал, что рувенец мог промахнуться. — Мотор ещё работает!       Рёв танкового двигателя и правда гремел на всю улицу в один такт вместе с винтовками и пулемётами.       — Нужно попробовать ещё! — крикнул Стоян. — Огонь по команде! Все вместе!       Стрельба красногвардейцев усилилась именно в тот момент, когда вновь послышался лязг гусениц. Танк снова ехал вперёд. Младенов бросил последнюю гранату и пригнулся. На сей раз «Рено» даже не остановился. Он продолжал ехать к баррикаде и во время взрыва, и после него.       — Отходим! — приказал Стоян.       — Но мы должны держать! У нас приказ! — возразил ему командир одной из троек.       — Танк теперь никак не остановить! Если останемся здесь, то сдохнем!       «Как отступать?! Ну как?!» — возмущался Йозеф. Ещё каких-то двадцать минут назад никто не думал отступать, и коммунисты считали, что враг не пройдёт. А тут вдруг ситуация изменилась в одночасье. Ветер подул в другую сторону. Настолько разительный контраст с большим трудом укладывался в голове у Йозефа.       Танк неумолимо, словно сама смерть, приближался к баррикаде. Он напоминал неподвластную человеку стихию, которую оказалось невозможно обуздать. Волна неслась к баррикаде и могла запросто смести её на своём пути. Боевикам компартии оставалось лишь спасаться бегством.       Стояну пришлось изрядно постараться, чтобы отступление его людей не переросло в паническое бегство. Он остался на баррикаде с небольшой группой прикрытия, пока остальные отходили к Булочной улице, где тоже не смолкали выстрелы.       Йозеф с Валенским палили по солдатам вместе с Младеновым. Напряжением нарастало. Через пару секунд танк уже вполне мог проломить баррикаду. Стоян не выдержал и приказал отступать.       — За мной! Дворами!       Он побежал к арке дома по левой стороне улицы. Остальные бойцы последовали за ним. Завернув в арку, Йозеф увидел, как миниатюрный «Рено» разломал баррикаду. От увиденного у Павелки ушла душа в пятки. Сердце бешено колотилось. Йозеф поспешил за Валенским.       Широкие дворы между зданиями пустовали. Жильцы домов прятались в своих квартирах и уж точно не думали выходить на улицу. Скамейки, клумбы и фонари быстро пронеслись перед глазами Йозефа, словно в калейдоскопе. Павелка бежал без оглядки, будто спасаясь от языков пламени, тянувшихся за ним из преисподней.       Беглец ждал, что буквально через мгновение в него начнут стрелять солдаты. В глазах Йозефа начало темнеть. От перевозбуждения у двадцатиоднолетнего коммуниста закружилась голова. Но страх смерти и мурашки не давали ему остановиться, они гнали его вперёд.       «Жители Новича! Ради вашего же блага мы просим вас не покидать своё жилище! В городе идут бои. Всякий человек, вышедший на улицу, будет расцениваться как террорист и подвергнется аресту! Мы сообщим вам об отмене комендантского часа, а пока просим вас оставаться дома!» — обратился к жителям центра Новича офицер с громкоговорителем.       Красногвардейцы забежали в другой двор. Там они устремились к арке одного из домов. Она вела на Булочную улицу. Йозеф не успел заметить, как выбежал туда вместе со всеми. Справа от здания телеграфа, которого находилось за поворотом, с едва ли не безумными лицами бежала толпа вооружённых людей.       — Они взяли телеграф! — из толпы доносились крики паникёров.       — Нас выбили оттуда!       — Нас преследуют! Спасайтесь!       Боевики компартии бежали кто куда. Никаким отступлением тут уже не пахло. Это было паническое бегство дезорганизованных подразделений. Младенов и его бойцы стояли на тротуаре. Они толком не знали, куда бежать дальше.       — А ну стоять! Прекратить бегство! Немедленно развернуться! Марш обратно, трусы! Вы должны отбить телеграф! — кричал толпе невысокий мужчина семитской наружности во френче и фуражке с узкой тульей. Йозеф увидел на околыше кокарду с красной пятиконечной звездой. Павелка быстро узнал мужчину во френче — это был бригадный комиссар и член ЦК партии Йожеф Корвин.       Рядом с ним стояли три крепких боевика в точно таких же фуражках и кожаных куртках — личная охрана. В руках они сжимали пистолеты-пулемёты «Томпсона», купленные в Америке.       — Стоять! — кричал Корвин и стрелял в воздух из револьвера Нагана. Толпа не подчинилась.       — Вы сдурели! У них танк! А ещё за нами гонятся гусары! — ответил ему один из красногвардейцев.       — Назад! Развернуться!       Справа из-за поворота выскочили всадники на лошадях. Одни кавалеристы принялись стрелять из укороченных карабинов по коммунистам, а другие с саблями наголо устремились к толпе. На Йозефа фигуры гусаров в форме цвета хаки и шлемах с рожками, что полностью повторяли дизайн немецкого штальхельма, оказали устрашающее воздействие. Он крепко вцепился в винтовку, будто даже не руками, а костями.       — Гусары! Гусары! — кричали в толпе.       Телохранители Корвина открыли огонь по всадникам. Улица наполнилась душераздирающими криками раненых лошадей.       — Немедленно развернуться! Я приказы… — внезапно ударил выстрел, что не дал договорить Корвину. Он рухнул на брусчатку. Павелка толком не понял, кто и откуда выстрелил в Йожефа. Его могли застрелить как гусары, так и озверевшие паникёры. Один боец с винтовкой Маннлихер смотрел на Корвина с таким выражением лица, будто именно он убил бригадного комиссара. Теперь уже никто не мог остановить бегство красногвардейцев.       — Бежим отсюда! За мной! Держитесь меня! — скомандовал Младенов.       Он и его бойцы влились в толпу. Но если все остальные побежали дальше по улице, то Стоян повёл своих людей во дворы, где им удалось скрыться. Они ещё долго бежали вперёд. Но вскоре Младенов остановился. Выстрелы гремели уже где-то вдалеке.       — Бросайте оружие и подсумки. Долой всё снаряжение, — приказал рувенец.       — Мы не собираемся сдаваться! — ответил отказом Валенский.       — Я и не призываю вас сдаваться. Но мы должны избавиться от оружия. Попробуем добраться до ратуши. Быть может, там ещё держатся наши. Без оружия мы не будем бросаться в глаза солдатам. Мы притворимся простыми горожанами. Если нас остановят солдаты, скажем, что мы ничего не слышали.       — Вы правы, так будет лучше.       Беглецы стояли посреди узенького двора между двумя белыми домами. Красногвардейцы собрались в углу, прижавшись спинами к стенам зданий. От окон держались подальше. Йозеф так вообще ждал оттуда выстрела. Он никак не мог успокоиться: его никак не покидало ощущение, что солдаты вот-вот настигнут его, и внутренний двор превратится в западню, откуда никто не выберется. Сердце Павелки по-прежнему колотилось с бешеной скоростью. Слушая разговор Германа с Младеновым, он жадно глотал воздух.       — Бросим оружие здесь. Нужно его разрядить, — сказал Стоян.       — Сколько пришлось приложить усилий, чтобы провести его к вам! Хотели доставить всё и сразу одной партией, но не получилось. Пришлось провести несколько операций. Сколько трудов проделано было. А теперь мы вот так просто бросим здесь всё. Но нам нельзя выделяться на фоне простых горожан, — с грустью и досадой в голосе сказал мужчина с золотистыми волосами.       Его квадратное лицо с массивной челюстью имело угловатые черты. Внешне он напоминал больше немца, чем слованца, однако идеально говорил по словански. Он и словом не обмолвился о том, кто именно провозил оружие для Красной гвардии, опуская любые имена. Однако все поняли, что он принимал активное участие в тайных операциях по перевозке оружия для слованских коммунистов.       — А вы кто? Вы не из нашего взвода, — поинтересовался Валенский.       Йозефу золотоволосый мужчина в длинном плаще показался незнакомым.       — Я из штаба бригады. Отвечал за… за связь и координацию, — тихо ответил незнакомец, тщательно подбирая каждое слово.       — Да вы не подумайте ничего плохого. Я готов поручиться за товарища Гольке, — добавил его спутник, мужчина лет тридцати трёх в чёрном пальто. Его круглое, даже шарообразное и гладкое лицо с усами-щёткой Павелка узнал сразу: «Это ж Василе Тулбуре, глава горкома партии».       — Товарищ Тулбуре? И вы здесь? — спросил Герман.       — А где же ещё? Мы прибились к вам на Булочной улице. Я подумал тогда: «Чего бежать за всеми, когда можно повернуть в другую сторону? Во дворах есть где спрятаться».       — А это кто с вами? — задал вопрос Младенов. Валенский перевёл.       — Я его видел утром. Товарищ Корвин речь говорил, а он его охранял вместе с другими, — ответил Павелка.       — Янез Ковачич, — ответил один из телохранителей Корвина, рослый югослав, заметно отличавший внешне от тоже жившего на юге Стояна. Если Младенова было легко спутать с турками, то вот Ковачич мог сойти и за слованца или чеха: бледная кожа, светло-русые волосы, мягкие черты прямоугольного лица. Правда, говорил он с балканским акцентом. — Я побежать за вами. И да, я охранять. И я не справиться!       Рувенец со облегчением вздохнул, когда Герман перевёл ему слова Гольке, Тулбуре и Ковачича.       — Чужих среди нас нет, — сказал Стоян.       Коммунисты разрядили винтовки, пистолеты и ручной пулемёт Томпсона, бросив оружие на землю. Рядом с ним положили портупеи, подсумки и кобуры.       — Фуражку тоже, — сказал Янезу Гольке. — На ней красная звезда.       — Да, конечно, — ответил югослав.       — Снимите куртку и возьмите мой плащ. Он будет вам великоват, но зато скроет ваши галифе и сапоги. А я надену вашу куртку. Видок у нас будет нелепый, но другого выбора у нас нет. Если кто-нибудь увидит вашу форму, нам не избежать неприятностей.       Ковачич, отдав свою куртку, надел длинный тёмно-синий плащ, опускавшийся до его стопы. Гольке же в кожаной куртке, белой рубашке с галстуком выглядел не то как начальник заводского цеха, не то как подражатель русским революционерам.       Далее беглецы вышли на улицу Желе Вучека, национального героя, возглавившего в семнадцатом веке восстание против Габсбургов. Коммунисты вовремя проскочили через дорогу и скрылись во дворе дома на противоположной стороне. По заливаемой дождём улице, полной разноцветных домиков, прошла колонна солдат в шинелях, шлемах с рожками и винтовками, именовавшимися в документах Эсзет обр. 25. Она представляла собой укороченную и модернизированную версию немецкой винтовки Маузер 98.       — Повезло нам. Хоть не отправили к ратуше. Красные там ещё держатся, — говорил один рядовой другому. Павелка не видел их, а только слышал. Он стоял спиной к стене у угла здания.       — Упрямые идиоты. Их же окружили. Им уже не вырваться. И на помощь к ним уже никто не придёт. Сдались бы уже. Я хочу уже быстрее вернуться назад в казарму. День не задался сегодня с самого начала.       «Наши товарищи ещё держатся! Нам надо к ним пробиться!» — думал Йозеф и пошёл за остальными беглецами. Все вместе они заглянули в подъезд одного из домов.       — У ратуши полно военных, вы слышали солдат, — шептал Гольке на лестничной площадке. — Вряд ли у нас получится проскочить мимо них. Если они нас заметят, то арестуют как нарушителей комендантского часа. И тогда нам не избежать неприятностей. У нас нет другого выбора. Мы останемся здесь до конца комендантского часа.       Йозефа возмутили слова Гольке. Немец не верил в победу Красной гвардии. Он занял откровенно пораженческую позицию, его голос не выражал никакой уверенности. Однако никто не собирался с ним спорить. Герман, получив ответ на свой вопрос «Что делать дальше?», замолчал и прижался спиной к стене, отштукатуренной сверху и покрашенной в кремовый цвет снизу. Все беглецы молчали. Своим молчанием они словно выражали скорбь по своим погибшим товарищам.       Дождь за окном продолжал лить без всякой пощады к тем, кому довелось оказаться сейчас на улице. На Центральной улице, в паре километров от дома, где укрывались беглецы, гремели выстрелы. Именно там находилась окружённая войсками ратуша. Прислушавшись к отдалённому гулу битвы, Павелка ещё не терял надежды на победу. Он искренне верил, что красногвардейцы, захватившие здание городской администрации, смогут отбиться. Или к ним подойдёт подмога, прорвав окружение.       Зато Младенов, с большим трудом сдерживавший слёзы, явно потерял всякую надежду. Он выглядел, как отец, на глазах которого погибал его ребёнок, или как творец, чьё полотно рвали на части вандалы. Однако Стоян ничего не мог сделать, чтобы спасти своё детище — слованскую революцию. Что-то надломилось внутри него. Младенов больше не пытался скрывать свои эмоции под маской отрешённого спокойствия.       Валенский предпочёл отвернуться от всех. Самым спокойным из беглецов оказался Гольке. Немец с сосредоточенным видом о чём-то думал, его лицо так и отдавало холодом улиц Новича. Ковачич и Тублуре пребывали в состоянии полной растерянности и в смятении. Находясь в таком мрачном окружении, Йозеф всеми силами старался не впасть в уныние.       Он надеялся на победу даже тогда, когда спустя несколько часов стрельба затихла, и на улицах воцарилась подозрительная и какая-то чужеродная тишина. И даже после того, как вечером власти объявили о разгроме восставших, в сердце Йозефа ещё теплилась надежда на лучшее.