Бой на баррикадах

      Ударил винтовочный выстрел, и Йозеф Павелка щёлкнул затвором, выбросив пустую гильзу на брусчатку. Потом он снова прицелился и нажал на спуск, после чего на дороге рухнул, словно поверженный титан, раненый солдат в форме цвета хаки. К нему на помощь устремился другой боец. Он резко выбежал из-за угла высокого бежевого здания. Павелка взял солдата на прицел. Однако выстрел прогремел уже на другой стороне улицы: выбежавшего из-за угла солдата прикрывал его товарищ. Тот высунулся и выстрелил в Павелку.       Пуля чикнула недалеко от Йозефа. В испуге он тут же пригнулся, укрывшись за собранной из чего попало баррикадой. Над ней развевался красный флаг революции. «Он меня чуть не убил! Попади он чуть выше, ещё выше, и я бы… погиб!» — в ужасе подумал Йозеф, посмотрев на лежавшее рядом с ним тело Иржи Радека. Среднего роста, малость худощавый, он погиб самым первым. Когда солдаты открыли ответный огонь по красногвардейцам, Радек не успел вовремя пригнуться. В мгновение ока Иржи сразило выстрелом из винтовки. Сейчас же вид его мёртвого тела в окровавленном поношенном плаще испугал Йозефа ничем не меньше, чем вражеские пули.       «Надо попробовать! Сейчас я высунусь! Он слева! Метрах в пятидесяти от нас! Я успел его увидеть!», — набравшись смелости, Йозеф резко поднялся, выстрелил и пригнулся. Ему казалось, что земля уходит у него из-под ног, и он вот-вот упадёт. От волнения и крайней степени возбуждения у Павелки дрожало сердце, и тряслись ладони. От грохота выстрелов у молодого коммуниста заболела голова, во рту чувствовался привкус рвоты. Когда Йозеф ждал дня восстания, он и представить себе не мог, что ему придётся несладко на баррикадах.       «Почему пулемёт молчит? Мы бы отогнали их! Что случилось?!» — задумался Павелка, щёлкнув затвором. Позади станкового пулемёта Шварцлозе корчился от боли чернявый парнишка. Он был ровесником Йозефа. Из живота у раненого красногвардейца текла кровь. Остальные бойцы отстреливались от солдат. Трещали винтовки, сыпались гильзы. Вся улица пропахла порохом и кровью.       «Я смогу!» — собрался с силами перед новым рывком Йозеф. Он крепко сжал винтовку Арисака Тип-38, переданную слованским коммунистам советскими покровителями.       — Йозеф, я не удержу их один! На левом фланге только мы с тобой! — крикнул Павелке Герман Валенский, руководитель тройки, куда входили они вдвоём вместе с Иржи. При подготовке к восстанию слованские коммунисты разделили своих боевиков на тройки, в которых только руководитель имел контакт с командиром подразделения. Такая схема сделала бесполезной вербовку осведомителей из числа рядовых коммунистов и внедрение к ним провокаторов.       «Пора! За Иржи!» — подумал Павелка и поднялся. Первым делом он выстрелил в угол здания, где укрывался солдат, едва не убивший его. Затем Йозеф посмотрел на дорогу, где лежали живые и мёртвые солдаты. Как понял молодой красногвардеец, врагам удалось оттащить своего раненого товарища из-под огня коммунистов. К зданию, что находилось слева от дороги, вёл длинный кровавый след. За мёртвыми телами и невысокими чёрными фонарями лежали прижатые огнём красногвардейцев военные.       У Йозефа разбегались глаза, он не знал, в кого именно стрелять. Зато солдаты быстро сделали свой выбор — через секунду правее Павелки просвистела пуля. В панике он выстрелил и пригнулся. «Чуть не попал, чуть не попал!» — в ужасе твердил Йозеф.       — Мне надо зарядить винтовку! Пока ты один! — сказал Павелке Герман Валенский. Он сел рядом и достал из винтовочных подсумков, что висели на ремнях поверх серого пальто, новую обойму. На его смуглом лице прямоугольной формы читалась ярость. Хитрый взгляд с прищуром придавал Герману сходство с еврейским торговцем, хотя сам он не имел никакого отношения к коммерсантам.       — Я… да, я понял! — ответил Йозеф.       Он высунулся, выстрелил в солдата, лежавшего за фонарём, но не понял, попали в него или нет. Ответных выстрелов не последовало, и потому Йозеф, щёлкнув затвором, прицелился в другого солдата. Вдалеке его фигура в чём-то напоминала огромный мешок защитного света с котелком впереди.       «Сейчас!» — подумал Йозеф. Коммунист нажал на спуск. Однако вместо выстрела Павелка услышал лишь щелчок спускового крючка. «Патроны! Я сбился со счёта!» — понял Йозеф. Словно предвидя, что прямо сейчас в него выстрелят, Павелка резко опустился вниз. И очень вовремя — ещё бы секунда, и его бы сразили наповал.       — Патроны! Патроны! Герман, теперь вы один! Я пустой! — сказал Веленскому Йозеф, чей голос дрожал, словно осиновый лист на ветру. К Герману Павелка всегда обращался на «вы», пусть тот и родился всего на пять лет раньше, чем он. Йозеф считал, что так он выражает Валенскому своё безграничное уважение.       — Не одно, так другое! — ответил Герман. Он поднялся, затем выстрелил из винтовки Маузер 98, пока Павелка доставал из подсумка новую обойму.       — Я сейчас! Я быстро! — говорил Йозеф и перезаряжал винтовку трясущимися руками. Он чуть не уронил обойму из-за того, что над его головой громко стукнула пуля.       Потом Павелка присоединился к Герману. Вместе они стреляли по солдатам, не давая им пошевелиться. Однако две винтовки не могли создать высокую плотность огня. Они не могли полностью сковать действия военных. На выстрелы Йозефа и Валенского противники реагировали достаточно быстро.       Но в то же время стрельба коммунистов остановила солдат. Они отстреливались, однако никто из них не шёл в атаку. Военные не хотели рисковать и получить пулю при очередной попытке прорваться. Их атака выдохлась, что не могло не радовать Йозефа. Его страх начал отступать, появилась даже уверенность в победе: «Мы их остановили! Нас не одолеть! Да! Не одолеть!»       Боевой дух Йозефа заметно повысился после того, как на всю улицу затарахтел пулемёт Шварцлозе. За гашеткой теперь сидел другой боец Красной гвардии. До этого он перезаряжал пулемёт под прикрытием командира своей тройки. Словно ураган, на солдат обрушился свинцовый шквал. Пули рвали живые и мёртвые тела на части, крушили брусчатку и выбивали стёкла в домах на перекрёстке. Солдаты не успевали выстрелить в ответ, их в одночасье накрывало пулемётной лавиной.       Йозеф наблюдал за стрельбой пулемёта со смешанными чувствами. С одной стороны, он ощутил воодушевление. Военные, попав под ураганный огонь, залегли. Они были в шоке и ни за что бы не смогли подавить сопротивление красногвардейцев. Им оставалось только отступать. Но и отход грозил обернуться огромными жертвами.       С другой стороны, Павелка почувствовал жалость к противнику. Ещё каких-то полгода назад он сам носил солдатский мундир и жил по строгому распорядку. Йозеф ничего не забыл, всё будто стояло у него перед глазами.       А сейчас от пуль Павелки и других коммунистов погибали такие же солдаты, как он сам и его армейские друзья. Призванные против своей воли бойцы были вынуждены исполнять приказ. Они сильно отличались от тех добровольцев-антикоммунистов, которые давили революционные выступления в других странах.       «Они ни в чём не виноваты! Их заставили идти против нас! Мы убиваем невиновных! — задумался Йозеф. — Но почему они не поддержали нас?!»       Давило на Павелку и осознание одного горького факта: слованцы стреляли в слованцев. Герман говорил вчера, что это ненормально: «У вас, Йозеф, примитивное сознание всё-таки. Оно заражено буржуазным национализмом. Вы должны мыслить иначе, ваше сознание должно стать классовым. Завтра мы будем стрелять не в «своих», как вы говорите, а в наших классовых врагов. Капиталистам выгодно делить людей на нации, чтобы вбить клин между трудящимися по всему миру. Ведь если рабочие объединятся и восстанут против тирании капитала, то тогда их господству придёт конец. И потому, Йозеф, измените своё сознание».       И хотя Павелка уважал Германа и соглашался с ним, от картины обстрела соотечественников из пулемёта ему стало дурно. У Йозефа появилось время, чтобы задуматься о происходящем. Под вражескими пулями им двигал страх. Но сейчас в молодого коммуниста никто не стреляли. От вида того, как живое превращалось в мёртвое, Павелка захотел опустить оружие. Он больше не стрелял по военным, в отличие от Валенского. Герман бил по солдатам на пару с пулемётом.       Вскоре пулемётная лента опустела, и грохот Шварцлозе стих. Враги сразу же воспользовались подходящим моментом: пока красногвардеец перезаряжал пулемёт, они начали отступать. Однако их отход очень быстро перерос в паническое бегство.       — Они бегут, Йозеф! Стреляй в них! Они ведь скоро сюда вернутся! — крикнул Йозефу Валенский.       Солдаты не стреляли в Павелку. И он тоже не решился выстрелить им в спину. «Не по-людски за спиной пакостить. Пойди и в морду ударь, чтобы честно было», — невольно Йозефу вспомнились слова отца из далёкого детства.       Через минут десять улица буквально опустела. На перекрёстке остались лежать только мёртвые. Павелка хотел посчитать, сколько солдат пало при атаке. К его удивлению, погибших оказалось мало, так как пулемётчик расстрелял большую часть ленты в «молоко». К тому же, сам пулемёт стоял в центре баррикады, и его огонь не охватывал фланги. Потому особо сообразительные или просто одержимые бешеным желанием выжить солдаты отползали в сторону. А стрелки на флангах больше полагались на пулемёт, чем на свои винтовки. Разве что Валенский пытался прижать противника, но его выстрелы со стороны больше напоминали комариные укусы.       — Отбились, — сказал Павелка. — Я надеюсь, они больше сюда не вернутся! Здесь им всё равно не пройти!       — Зря надеетесь. Они не остановятся. Им очень нужно отбить телеграф, — тяжело вздохнув, ответил Герман и отвернулся. В его голосе слышалась боль. В минуты вражеской атаки Валенский ещё сохранял спокойствие, однако сейчас он дал волю своим эмоциям. Павелка услышал сначала болезненный стон, потом даже всхлип. И для Йозефа, и для Германа это был первый бой. Однако Павелке он дался намного легче.       Конечно, стоило ему вспомнить о гибели Иржи, как на душе ему становилось гадко, а по телу пробегала, подобно разряду тока, дрожь. От мысли, что солдаты скоро вернутся, и тогда снова прольётся кровь, и погибнут люди, Йозефа брала оторопь.       Однако сейчас кровопролитие и убийства прекратились, и потому Павелка с облегчением вздохнул, считая, что кошмар наконец-то закончился. Йозефу хотелось, чтобы он больше не повторялся, и власть буржуазии пала как можно быстрее и, желательно, бескровно.       В то же время другие бойцы Красной гвардии ликовали. Некоторые даже хотели выстрелить в воздух в честь маленькой победы над врагом, но командиры вовремя остановили их, сказав: «Не стрелять! Патроны вам ещё понадобятся!»       — Их обманули, подло и вероломно обманули! Глупцы! — кричал в порыве бессилия и злобы Герман. Его лицо с густыми кустистыми бровями покраснело, на тёмные глаза наворачивались слёзы. — Они могли остаться в казармах, Йозеф! Или повернуть оружие против угнетателей и поддержать нас! Вместе с ними мы бы победили ещё два часа назад! Но нет же, они подчинились приказу. А раз так, то и мы тоже остаёмся верны своим принципам! Мы не сдадимся! Наше дело победит, вот увидите!       Павелка заметил, что Герман старался успокоить себя громкими словами. Убийство солдат далось Валенскому с трудом, и он пытался взвалить вину за гибель людей на военных. «Но ведь их офицер с саблей предложил нам сдаться. Мы ему не подчинились, а Иржи, бедный Иржи, выстрелил в него. Офицер во весь рост стоял. Мы начали первыми палить, они погибли из-за нас», — подумалось Йозефу.       — Они виноваты, не мы! — твердил Валенский. Его взгляд как бы говорил Павелке: «Я не убийца. Убийцы — солдаты!». — Да, они такие же сыновья народа, как мы. Но наше дело правое, а их подло обманывают. И раз они нам не верят, то у нас не нет другого выбора. Нам остаётся только сражаться. Иначе нас убьют.       — В армии нам говорили, что врага нужно убить, иначе он нас не пожалеет, — ответил Павелка. — Или мы, или они.       — Вот именно! Всё ведь просто, Йозеф! Моя интеллигентская рефлексия только погубит нас! Враг, он и есть враг, даже если живёт на соседней улице. Мы или они. Всё просто, — говорил Валенский. Его словно осенило. В голосе Германа снова слышалась прежняя уверенность. Он нашёл самое простое оправдание, как для себя, так и для всех остальных красногвардейцев, бившихся сегодня на баррикадах. Глаза Валенского теперь блестели, словно звезда в ночном небе, что немного испугало Йозефа. Ему такой блеск показался нездоровым. Герман чем-то походил сейчас на чёрта: его чёрные вьющиеся волосы по бокам торчали вверх, напоминая рожки.       — Ну да, вроде бы просто, — согласился с Валенским Йозеф и снова вспомнил отца. — Папа учил меня делать дело и не забивать себе голову. А уж если взялся за дело, так доведи его до конца.       — Вот она, народная мудрость! Раньше я был так далёк от народа!       Павелка помнил, что ещё года три назад Герман учился в Вишневыградском университете. В коммунистическую партию Словании (КПС) Валенский вступил ещё на первом курсе. После учёбы он с рвением молодого энтузиаста, одержимого великого идеей, занялся партийной работой, и вскоре руководство КПС решило отправить способного молодого человека в Нович, второй по величине город Словании и крупный промышленный центр, для реорганизации тамошней организации.       Герману многому пришлось научиться в Новиче, так как заводские рабочие в действительности не имели ничего общего с теми людьми, каких он видел на плакатах и представлял себе. Некоторые мыслили очень примитивно, другие — излишне приземлённо. За два года Валенский добился крупных успехов, однако так и не научился говорить с бедняками на одном языке. Гораздо полезнее он оказался тогда, когда занимался организационной работой в комитете компартии в Новиче и писал статьи, публикуемые в газете «Красный вестник».       — Но мне ещё многому стоит научиться, — сказал Валенский. — Или мы, или они. Как же просто!       — А вы, что же, в армии не служили? — спросил Павелка.       — Нет. Плоскостопие, — ответил Герман. — Наверное, меня бы там многому научили.       — Не знаю. Офицеры не любят коммунистов. Я пробовал раскрыть глаза другим солдатам. Так на меня донесли, а потом бросили на гауптвахту. До сих пор не знаю, какая гнида настучала на меня, — вспомнил Павелка. — Ещё и офицеры из «двойки» ко мне прицепились.       — А что это за «двойка» такая?       — Ну, Второй отдел генштаба, разведывательный. Там ещё есть отделение IIБ, оно контрразведкой занимается. А в этом втором отделении имеется вторая секция — контрразведка в воинских частях. Да, она именно так называется, я вспомнил. Я думал, её офицеры только шпионов ловят. А, оказывается, мы их тоже интересуем, — объяснил Йозеф. — Забавно вообще получается, офицеры второго отдела, второго отделения и второй секции. Это ж надо такое придумать!       Воспоминания об армейской службе подняли настроение Павелке. Он гордился тем, что из него вышел неплохой солдат, не побоявшийся в одиночку бросить вызов офицерам. Его наказывали, но он не отказался от своих убеждений. «Я выдержал испытание и не сдался. Я с гордостью могу звать себя коммунистом! Я доказал свою верность нашей партии!» — заявил друзьям потом, вернувшись домой после демобилизации, Йозеф.       — А, понял. Они как отдел «А», — сказал Валенский.       Павелка помнил, что в структуре криминальной полиции имелся некий отдел «А». Полицейские, служившие в нём, не могли толком объяснить, чем они занимались на службе, говоря что-то о делах особой важности. На деле же в их ведении находился политический сыск. Уничтожение анархистского подполья в 1919 году было полностью заслугой отдела «А».       — Да, вроде того. Офицеры отдела два хотели узнать, кто мной руководил. Я им правду говорил, что я сам по себе. А они не верили мне. Странное дело. Наша партия не запрещена, и её депутаты в Госсобрании сидят. А вот солдат агитировать нельзя. Но в законах ничего такого не написано. И как это понимать?       — Именно поэтому, Йозеф, вы вернулись домой после службы, а не угодили в тюрьму.       — Да, я понимаю. Странно. Говорят, демократия, а мне рот затыкали. Но я ж ничего не нарушал. Что за дела?       — Обычное лицемерие. У буржуа неправильная демократия. Но сегодня мы с ней покончим.       Говоря с Германом, Павелка ощутил облегчение. Он отвлёкся от кровавой борьбы и перенёсся в совсем другой мир, где не нашлось места для трупов, лежавших по обе стороны баррикад. Правда, стоило Йозефу посмотреть на тело Иржи, как его бросало в дрожь. Мёртвый товарищ служил напоминанием для Павелки о том, что творилось на улице Иржской ещё каких-то десять минут назад.       «Когда мы победим угнетателей, я не забуду, какой ценой нам далась победа, Иржи. Мы тебя не забудем, — подумал Йозеф, прикрыв безжизненные глаза, что смотрели на пасмурное небо. — Иржи погиб на улице Иржской. Какое-то уж очень зловещее совпадение. Ты сражался вместе с нами. Зачем ты выстрелил в них? И почему не пригнулся? Ты ж знал, они начнут стрелять. Не успел? Или даже и не подумать пригнуться? Что ж ты наделал! Что ты наделал! Сейчас бы живой радовался вместе с нами».       Павелка успел подружиться с Иржи задолго до восстания. У них было много общего: оба выросли в бедных семьях, оба жили в рабочих кварталах на севере Новича, оба работали на заводе «Тадра». У них и взгляды совпадали: им казалось, что уже мало добиться только социальных гарантий для пролетариата, они хотели покончить с самой властью буржуазии в Словании. Что Йозеф, что Радек восхищались Ленином, а его смерть два года назад стала для них трагедией…       … И вот теперь Иржи погиб, сражаясь с солдатами во имя победы социалистической революции. Павелка понял, какой ценой и как вообще давалась победа. Хорошего он тут увидел мало. Как и двадцатишестилетний Герман, молодые рабочие не застали Империалистической войны, и она не ожесточила их сердца. Иначе бы ни Йозеф, ни Валенский не смогли бы проникнуться жалостью к убитым врагам и товарищам. А вот два мужчины средних лет в рабочих куртках взирали на мертвецов с будничным равнодушием. Герман говорил, что они оба воевали во время Мировой войны.       — Сколько ты их подстрелил? — спросил один молодой коммунист в картузе у другого. Они вдвоём стояли недалеко от Йозефа с Валенским.       — Не знаю.       — Ты не считал даже?       — Нет.       — А я вот пятерых подстрелил, — с гордость заявил юный красногвардеец в картузе. Далеко не все боевики компартии относились к убийству или с равнодушием, или с отвращением. Нашлись среди них и те, кто был не прочь похвастаться перед другими своим «счётом».       «Ребячество», — сказал один из мужчин средних лет, посмотрев на хвастуна.       Пулемётчик со своим командиром после перезарядки Шварцлозе говорили сугубо о деле. Красногвардеец, занявший место убитого товарища, задавал вопросы, что касались пулемёта, руководитель его тройки отвечал на них и показывал что к чему. «Чего ж он сам тогда не сел за пулемёт?» — задумался Йозеф.       Впрочем, потом Павелка понял, кто давал наставление новоиспечённому пулемётчику. Излишне смуглый по слованским меркам мужчина с чёрными, как крыло ворона, волосами командовал не тройкой, а всем подразделением, чьи бойцы удерживали баррикаду на Иржской улице. Если бы он сидел за гашеткой, то не смог бы руководить действиями своих людей.       Говорил он по-немецки, так как не знал слованского языка. Благо, что его товарищи-слованцы учились в школе ещё в годы австрийского правления. Йозеф помнил уроки немецкого языка. Тогда ещё детей очень навязчиво, до отвращения фальшиво и до смеха пафосно учили любить императора с таким диким рвением, что они наоборот прониклись к нему одной лишь неприязнью.       Правда, вместе со смуглым иностранцем всё же ходил слованец-переводчик на всякий случай.       — Товарищ Младенов своё дело хорошо знает, — отметил Герман, наблюдая за интернационалистом. — Я многое от него узнал. Хотел бы ещё много чего узнать, да пришла пора выступать.       Поговорив с пулемётчиком, Младенов продолжил обход позиций. Рослая фигура иностранца в чёрном пальто, будто сшитом прямо под цвет его волос, двинулась в сторону Йозефа с Германом. Внешне Младенов был похож на турка или татарина. На его вытянутом лице прямоугольной формы с широко оттопыренными ушами и раздвоенным подбородком Павелка заметил выражение отрешённого спокойствия. На голове у Младенов сидел съехавший набок картуз.       Иностранец подошёл к Йозефу с Валенским, обратив внимание по пути на безжизненное тело Иржи. Отрешённое спокойствие на лице интернационалиста-командира быстро исчезло. В его круглых чёрных глазах застыла жалость к убитому. А через секунду лицо Младенова уже выражало гнев, причём, очень сильный. Павелка ожидал, что сейчас иностранец в порыве ярости стукнет кулаком по баррикаде, и та в одночасье развалится с громким треском на части. Но прошла ещё одна секунда, и Йозеф снова увидел выражение отрешённого спокойствия. Младенов совладал с эмоциями и остался хотя бы внешне невозмутимым.       — Иржи погиб самым первым, Стоян, — доложил по-немецки Валенский.       — Не думал. Жаль, очень жаль. Достали всё-таки, кровопийцы проклятые, — ответил Стоян Младенов, в голосе которого перемешалась жалость, скорбь и злость.       — Иржи выстрелил первым. Это он ранил офицера с саблей. Я и скомандовать не успел, как Иржи выстрелил.       «Первый выстрелил и первым погиб. Злая шутка вышла», — подумал Павелка.       — Хаос. Не порядок. Но стрелять всё равно пришлось бы, — сказал Стоян. — Он имел мужество и решимость, чтобы зажечь огонь. Но одной решимости будет мало. У нас три года назад её с лихвой хватало. Но Рувения* так и не освободилась. Уж теперь мы должны отомстить.       Йозефу доводилось слышать три года назад о восстании в Рувении и его жестоком подавлении. Тогда он желал победы местным коммунистам, сильно опечалившись потом, когда пришла весть об их поражении. Страна окунулась в пучину кровавого террора.       С другой стороны, Валенский говорил, что кровопролитие там не прекращалось с самой осени 1918 года. Потому последовавший за жестоким подавлением коммунистического восстания и прошлогодним терактом в соборе святого Симеона виток репрессий и внесудебных расправ был для Рувении событием вполне обыденным. Сторонники старого порядка, одержимые жаждой мести за поражением в Империалистической войне и ненавистью, одержали победу над теми, кто смотрел в будущее.       По словам Германа, Младенову повезло убежать в Советскую Россию, где его завербовала советская военная разведка, часто менявшая своё название из-за постоянной реорганизации. Ветеран Мировой войны оказался ценным приобретением.       Из утреннего рассказа Германа выходило, что помимо Младенова приехали десятки, если не сотни иностранных коммунистов: «Дома их ждёт смерть или тюрьма. Однако они рисковали погибнуть даже за решёткой при мнимой «попытке к бегству». На самом деле наших иностранных товарищей просто убивают. Они не бегут, это трусливая буржуазия банально расправляется с ними. А убитым потом приписывают попытку к бегству.       В их странах потерпели поражение народные восстания под руководством коммунистов. Или же в их странах компартии с самого начала запретили. И теперь наши иностранные товарищи, что с севера, что с юга, что из сердца Европы прибыли из Советской России в Слованию, чтобы помочь нам».       Вместе со слованцами, сражавшимися на стороне большевиков во время Гражданской войны в России и в других «горячих точках», иностранцы с боевым опытом получили командные должности в Красной гвардии Словании.       — Больше без хаоса, Герман. Всё только по команде, — сказал Младенов. — У нас тут не анархистская вольница. За ошибки приходится платить кровью. Хотя с вами, слованцами, легче. Вы не горячие, больше по уму действуете.       Разговор Стояна с Валенским резко прервал винтовочный выстрел. Йозеф быстро пригнулся, строго повинуясь зову инстинктов. Герман и Младенов присели рядом. Ударил второй выстрел. «Солдаты вернулись! — решил Павелка. — Я не хотел, нет!»       — Что за стрельба?! — спросил Стоян.       — Там же никого нет! Куда вы стреляете?! — кричал Валенский.       «Нет никого. А в кого ж тогда стреляли?» — задался вопросом Йозеф.       — Не стреляй ты! Она не солдат! — говорили на правом фланге.       — Это ж девка! Чего она тут забыла?!       — А мы её чуть не пристрелили!       Павелка высунулся и увидел впереди тоненькую девичью фигуру. Девушка перебегала улицу, двигалась налево. Перед её исчезновением за бежевым зданием, чей фасад украшали арки, мраморные колонны и пилястры, Йозеф успел разглядеть длинный чёрный хвост на спине у девушки.       — А чего она так резко из-за угла выскочила? У меня рука сразу к винтовке потянулась. Оно само вышло, — говорил красногвардеец, стрелявший в девушку. — Крикнула бы хоть, что ли, чтоб мы в неё не палили.       — Рефлекс однако, — отметил Стоян. — Если бы солдаты вышли, то туго мы пришлось бы. Плохо что-то они службу свою знают. Не оцепили даже весь квартал.       — Она могла и через дворы проскочить. Не знаю, может, она тут живёт? — произнёс Валенский.       «А если бы попал? Погибла бы девка ни за что. Просто выбежали и поймала пулю. Мы ж людей под удар ставим», — подумал Йозеф. Вдалеке он услышал странный шум.