Увидь и услышь!

      Озеро дышит Глендану в затылок, несмотря на плотно закрытые врата.       Озеро волнует его кровь, заставляя всё чаще и чаще вздрагивать, будто из-за пронизывающего холодного ветра. Глендан мыслит: там, за стенами чертога совета вождей, раскрываясь над Вратами Обновления всеми своими лепестками, восстаёт милое плоти острова солнце. И при этом небо неспокойно, оно точно неспокойно, пока облака бегло расступаются, птицы летят не в положенном направлении, малейшая пыль да пожухлые листья взвинчено танцуют, не попадая в барабанный такт.       Он чувствует изменения, не соседствующие с развитием. Глендан закрывает глаза и сжимает руки в кулаки, покуда те колет, будто песочной пылью. А затем слышит нарастающий шум, начало которого положено аж от самого Круга Песни. Дух главы совета вождей тоже принимается вихрем кружиться, наделять сильным волнением и заставлять прижимать одну руку к груди. Как будто вот-вот случится беда, как будто!..       Он оборачивается, когда слышит из-за стен и врат поднявшиеся голоса. Не различает слов, однако чувства на себя самого мигом переносит; и страх, и трепет источается Хранителями Сердца, которые не успевают в чём-то обнаружить равновесие, а затем чуть ли не воют раболепно, бросаются, кажется, ниц. Сидящий до того в центре словесного круга Глендан поднимается, медленно и осторожно приближается к вратам, от которых исходит невероятная по силе вибрация…       Магия Благодатной Земли. Магия тысячи голосов и тысячи сердец.       Наконец, не выдержав, он одним сильным и порывистым движением с двух рук раскрывает створы, после чего видит: кто-то бежит сюда, к чертогу совета вождей, а склоны Врат Обновления заняты теми людьми, что опустились на колени и поклонились до самого касания лбами земли, как он и предвидел. Суета, граничащая с паникой. Ликование вдруг, превращающееся в исступление! — то, что он уже не ожидал увидеть, тем более в свете солнца, отдающего неприветливостью. Слившиеся друг с другом лучи вызывают резь в глазах.       Глендан щурит их и двигается вперёд. Но почти тут же сбивается, дрожит с головы до ног из-за мощного, непримиримого и колючего духовного поля — такого, каким ему самому никогда не обладать.       Пытается вобрать в себя воздух. Выходит это не просто.       И уже когда пространство накаляется до предела, а невидимые глазу крупицы заживо сжигаются; когда все Хранители Сердца спрятали лица возле собственных коленей, а шаг Глендана измеряет малое расстояние; когда мир пестрит и облупливается, на верхнюю ступень к чертогу ступает фигура. Глендана мигом будто окатывает ледяной водой. Глиняные черты лица искажаются под гнётом изумления, откровенного страха и восторга, а следом — коленям больно, но это едва ли заметно, когда хочется предстать рабом перед тем, кого не ждали уже и десяток, и сотню течений!       Не человек, но богом благословенное создание…       Голосом своим — отчётливо-резким, режущим и хлёстким — он говорит.

* * *

      Мягкий и благозвучный перезвон бокалов, кокетливый женский смех и новый музыкальный виток в игре на скрипке, виоле и серпенте. Кто-то всецело занят столами с яствами, стремясь отведать их все, но остальные увлечены танцами, на которые их подталкивает не только традиционная пауза светских разговоров, но и приподнятый настрой наместника Новой Серены.       Тот блистает, казалось бы, пуще прежнего. Несмотря на то, что поблизости не видать кузена — извечной поддержки и прикрытия, — Константин ведёт себя уверенно, с неподдельной эффектностью подбираясь то к одним аристократам, то к другим. Следит, чтобы всем было хорошо и угодно, и чтобы запомнил потом это каждый. В конце концов, «пряник» в честь прибытия княжеского сына подкинут не просто так; люди, тем более занимающие определённые высокие должности, обязаны послужить Новой Серене надлежащим образом, будучи благодарными.       За высокими окнами, стёкла которых покрыты десятками отражений огоньков свечей, уже вовсю властвует ночь. Выбираться на улицу в шёлковом платье да лишь с покрытыми тонкой шалью плечами чревато — с вечера и до самого рассвета на Тир-Фради нещадно холодно, можно вконец продрогнуть. Зато дворец заманивает источаемым со всех каминов теплом. Заманивает крепким алкоголем, будоражащим кровь в организме и разливаемым с безмерной щедростью, и ведь совсем скоро подадут горячее! Вон уже дополнительные столы несут, накрывают скатертями и расставляют стулья. Прислуга помнит, что важно держать расстояние от площади, отведённой под танцы, ни на кого ни в коем случае не налететь.       Константин, оказав внимание очередной юной особе, чем вызывает у неё яркий румянец на щеках, ловит на себе взгляд госпожи Лорин де Моранж. Та улыбается благопристойно-сдержанно, но при этом не без озорства, что точно подсказывает — она довольна решением нового наместника устроить подданым праздник. Скрипка поднимает высокую ноту, с которой резко спрыгивает — это обозначает окончание танцевального увеселения. Настаёт время вновь просто поговорить; чем Константин с удовольствием и занялся, а девица подле него с двойным удовольствием внимает каждому слову.       — Как думаете, моя дорогая прелестница? — Столь фамильярное обращение заставляет юную особу потупить взор, однако улыбку она сдержать не сумела. — Месяца нашему дорогому архитектору и строителям хватит, чтобы привести в порядок Медный район?       — Не имею склонности понимать… тонкостей градной инженерии, ваше превосходительство.       — Ну, а вам самой когда бы хотелось увидеть лицо нашего прекрасного города живописным и цветущим?       — Как можно скорее!       — Если позволите, ваше превосходительство, — вступил в диалог один из министров, что находился рядом. — Надо уделить внимание вашему дворцу, поскольку он тоже является городским достоянием. Да и к тому же, вашим домом! Уверен, мы все здесь покоя себе не найдём, пока здание не приобретёт вид, достойный вас.       — Приятно это слышать, но дома простых граждан в приоритете. Красоты фрейлин и моей собственной пока вполне хватит на всё это огромное здание.       «Ах, до чего же великодушен! Ах, до чего же добр!» — принялись перешёптываться гости, оказавшиеся ближе всего. И, естественно, доносить до всех остальных сию мысль, дабы обозначение щедрости сына князя д’Орсея стало почти что оглушительным.       Вдруг двери в зал для послов распахнулись. Воины Монетной Стражи пропускают одного из сослуживцев, должных охранять непосредственно вход во дворец. И этот самый человек чем-то чрезвычайно взволнован, даже почти что напуган: взгляд его бегает, руки интенсивно сжимаются в кулаки, видимая часть лица слегка заблестела от испарины. Учтиво попрощавшись что с министром, что с девушкой — при этом обязательно пообещав ей последний танец этого вечера, — Константин поспешно направился к стражнику, и вот так сюрприз! — госпожа Моранж едва его не опередила.       — Ваше превосходительство… миледи, — стражник каждому поклонился аж по два раза, — тут, понимаете, такое дело…       …пробивает. Кратким моментом вакуумной тишины, заставляющей ощутить жуткий озноб.       Лорин де Моранж и Константин изумлённо переглядываются, осознавая, что только что испытали одинаковые ощущения. Одновременно оборачиваются, а позади — столь же удивлённые гости. Не все, конечно, но часть из них явно и дрожит, и смотрит как-то странно в пол. Одна из девушек, с которой Константин заигрывал ещё в самом начале вечера, ни с того, ни с сего прижимает хрупкую ладонь к сердцу…       …пульсация. Почти болезненная, дикая. И утихающая столь же резко, сколь и проявившаяся её учащённость.       — Так что случилось? — стараясь сохранять в голосе уверенность, спрашивает Константин. — Что заставило вас уйти со своего поста?       — Не что… а кто. К вам гость, в-ваше превосходительство. И, наверно, миледи тоже…       Моранж едва слышно охнула, когда из-за спины стражника вдруг выступил неизвестный.       Музыкант, играющий на виоле, мажет мимо струны, и его коллеги точно так же сбиваются с заданной мелодии. Теперь все присутствующие в зале обращают внимание на то, что происходит что-то не так. Необъяснимо волнительное, неуловимо туманное и остротой застревающее в разуме. Всё больше людей оборачивается и смотрит в сторону входа, определяя там источник массового нервозного помешательства. Кому не видно, поначалу и не стараются что-либо разглядеть, хотя потом встают на цыпочки: любопытство способно перебороть любую боязнь, пусть хоть окажется она перед выбором сбежать или умереть.       «Это д-демон?.. Демон? Вы видите рога?!» — начинают набирать силу странные шепотки, тоже в полной мере граничащие с психозом. Тут же раздаются звон, щелчки и свист взведённых ружей да обнажившихся клинков. Монетная Стража, как бы сильно ни была ошеломлена вначале, сейчас готова нападать и обороняться. И если бы не опомнившаяся госпожа Моранж, неизвестно, какая беда прямо здесь и сейчас приключилась!       Константин д’Орсей смотрит в упор на пришедшее к нему существо из совершенно иного мира. Существо, не моргая, смотрит на него в ответ. У него лицо и тело человеческие, его одежда — типично тир-фрадийская, подчёркивающая подтянутость фигуры и, по-своему, нарядная. Неизвестный стоит на двух ногах, а за спиной — внушительных размеров клеймор, фантастический разве что из-за своей рукояти да кривого лезвия, но не строения в целом. Зрительное внимание может задержаться на коже и волосах, цвета которых будто подобраны из чистой природной палитры. Но возвращаясь к чертам — резким, жёстким и выточенным, — оно становится потерянным из-за испещряющих лицо тонких шрамов с левой стороны.       Буро-зелёной огромной метки, как у де Сарде — с правой.       Константин поджимает губы, когда соскальзывает взором вверх — то, что приняли за рога, вблизи выглядит как самые настоящие древесные побеги. Причём обильные, причём очень пышные и внушительные! Неизвестный совершает шаг, заставляя Константина отшатнуться.       Он ничего не может с этим поделать. И думается, что все присутствующие его за проявление слабости на сей раз простят.       — Kwe es to? — врезается в душу, врезается в кожу, ведь незваный гость вдруг оказался к наместнику почти что вплотную, в значительной мере возвышаясь. Монетная Стража вновь активизируется, вскидывает и готовит к бою оружие, только на сей раз их останавливает уже сам Константин взмахом руки. «Нет-нет, всё в порядке, всё под контролем!..»       — К сожалению, я не понимаю языка местных. Прошу… простить меня. — Он, затаив дыхание, вглядывается в доселе незнакомые глаза цвета белого нефрита. Матово светящиеся радужки, почти не имеющие прожилок, и маленькие зрачки-провалы. — Госпожа Моранж, думаю, мне поможет, но всё же…       — Kwe es to, renaigse? Са-моз-ва-нец?       «Иль Rianem?»       Губы Константина начинают дрожать, но уже не ясно — то ли из-за прежней опасливости, то ли затаившегося в подкорке мозга восторга при виде столь странного, дикого и абсолютно чуждого природе людей с континента человека. Это ведь до чего потрясающая находка! Конечно, наместник ещё оставался под впечатлением от появления Сиоры, местной принцессы, однако здесь и сейчас перед ним предстало нечто настолько фактурное, что просто…       — Me жду ответ.       — Ах, я… почему затихла музыка? Возобновите игру, сейчас же! — Константин нетерпеливо всплеснул руками, призывая музыкантов немедленно повиноваться, затем строго, пусть и коротко, оглядывает гостей, чтобы те занялись своими гостевыми делами. — И обеспечьте дополнительное место за моим столом! Чтобы столь важная персона не осталась обижена.       Поднявшиеся шум да гам, суетливость и веселье через нервозность вызвали у неизвестного лишь одну реакцию — скептичность. Он весьма выразительно изгибает одну бровь да округляет глаза, так что необычный их цвет становится ещё более завораживающим.       — Но позвольте узнать ваше имя. Кто вы, откуда… — Константин щёлкает пальцами и быстро показывает Моранж, чтобы та поспешила проследить за прислугой, которая стоит столбом, а не несёт на подносах новые блюда, спиртное. — И что вам от меня точно нужно, само собой.       — To очень шуметь, renaigse. Cwe убрать для меня точно.       — Ох, а вы не без чувства юмора! Ну что же, давайте тогда, если вы ещё не знаете моего имени…       Он волнуется. Он трещит по швам. Он не уверен в себе. Не теперь. Когда всё время чувствуется на себе давление пронизывающего взгляда. Люди вон как шустро расступаются, стоит только повести гостя в направлении трона наместника. Та девушка, которой пообещали последний танец вечера, и вовсе отвернулась, подобно кошечке. Будто если она не видит пугающего её незнакомца, то и он её не заметит.       Наконец, они оказываются возле трона, и Константин на него усаживается, хотя это не особо-то сейчас уместно. Просто хочется почувствовать больше крепости под собой и собственную значимость; не тут-то было, когда с уст гостя срывается неприкрыто едкая усмешка. Тогда наместник ещё раз интересуется насчёт чужого имени, якобы не замечая саркастичного упрёка, а получив его, старается ещё и мысленно посмаковать.       Новоявленное островное чудо зовут Винбарр.       — Так кто вы такой, Винбарр? — Константину нравится произносить это имя вслух, есть в его звучании нечто во истину звериное. — Не сочтите за грубый тон, опять же, просто такие вечера… как у нас сегодня. На них не оказываются люди не нашего сословия просто так. То есть, опять же, я не то что бы против…       Он подзывает к себе одну из служанок, не успевшую скрыться с подносом, на которых стоят графин с ликёром и два пустых бокала. Как по заказу. Стоит девушке обеспечить напитком Константина, как он тут же махает в сторону Винбарра, дескать, предложи и ему тоже. Последний не отказывается. Как и не соглашается. Вообще не ясно, нравится ли ему затея с дружественным жестом, который он, возможно, вовсе не распознаёт, однако второй бокал таки оказывается в его руке.       Первый глоток за Константином.       — Me es ri Tir Fradi, renaigse. Me es ведущий за собой cerg en Tir Fradi. И смотрящий дальше других.       Ну почему госпожи Моранж нет рядом, когда она так?.. Ах, точно, он ведь сам же её отдалил. Впрочем, и без помощи в переводе Константин сумел понять, что же Винбарр под своими витиеватыми изречениями имеет в виду. То, насколько горделиво и важно он вскидывает подбородок, уже говорит о многом. Сама его фигура, стать и взгляд, умение держаться.       Винбарр — король этих мест. Король Тир-Фради. Весь остров — его государство, и, кажется, под крышей дворца Новой Серены сейчас назреет крупный политический конфликт.       — Послушайте… Винбарр. — Островитянин с некоторым любопытством разглядывает переливающийся в бокале ликёр, слегка покачивает сосудом, вызывая ещё больше бликов. — Признаюсь честно — к встрече с такой персоной, как вы, меня не готовили. Что мне было известно об иерархическом укладе острова, так это то, что он поделён между несколькими кланами, в каждом из которых есть свой лидер.       — …и doneigad.       — И… да. И вот этот тоже человек. — Константин заулыбался, рано обрадовавшийся чужому проблеску понимания. — Собственно, сами вожди позволили нам занять ту часть земли, которая им была не нужна. Да и не только моим гражданам ведь! — вы уже общались с наместниками Телемы и Мостового Альянса? Три государства занимают часть тир-фрадийского берега, я не единоличный…       — Sin много. Me знать.       — Нас много лишь потому, что это важно для одной конкретной миссии, а не ради захвата вашего — точно вашего, господского, я понимаю, — острова. Мы здесь ищем лекарство. Важны все имеющиеся ресурсы и силы, иначе погибнут люди, оставшиеся там. По ту сторону моря.       Винбарр поднимает на наместника взгляд непреклонный и отталкивающий, из-за чего кажется куда менее привлекательным, нежели прежде.       — Я вам больше скажу, — Константин подаётся вперёд, — Торговое Содружество вполне способно предоставить и вам, жителям Тир-Фради, часть своих земель. Это — при оказании содействия в наших поисках. Вы только представьте, как вы могли бы расширить сферу своего влияния и власти! Повести… kcerg Тир-Фради, да? В общем, повести людей за собой ещё дальше, чем вы раньше смотрели. Сколько возможностей для развития цивилизации появится. Ваша островная культура, да при смешении со знаниями лучших умов других государств, способна достичь небывалых доселе высот!       Винбарр продолжает молчать. Но что же это? Он смотрит на Константина со скукой?..       — Определённо, нам нужно провести новые переговоры. Теперь уже включив в них вас… и меня. Дело в том, что я тоже лишь назначенный наместник, я не присутствовал во время установления первой крепости. Это всё госпожа Моранж и мой отец. Последний, увы, только на расстоянии, так что…       — Самозванец. To sisavoglen самозванец.       Наместника едва не перекосило при виде того, как Винбарр ему улыбается. Уголки тонких губ до отвратительного нахально расходятся в стороны. Тени вокруг глаз островитянина становятся глубже, прибавляя полубезумную эстетику в образ. Спустя мгновения безмолвия Винбарр вдруг поднимает бокал и пробует ликёр на вкус.       — Нравится?       Вопрос вырывается сам собой. Или из-за того, что Константину хочется хоть чем-то зацепить напавшую на него ночную бестию.       — Na. Si делать лучше.       — В самом деле? — наместник нарочито громко усмехается, откидывается на спинку трона и отпивает из своего бокала ещё. — В самом деле вы варите алкоголь? То, что дурманит разум? А при знакомстве с вашей принцессой мне показалось, что вы ни за что не позволите себе так низко пасть.       — Ниже tosa sin na упадём, renaigse.       …теперь Винбарр снова его пугает.       Музыка продолжает трещать и звенеть, однако Константин как будто совсем перестал её слышать. Гости разговорились, наконец, пускай и стал у них главной темой странный островитянин. И нескончаем поток спора о том, что же из головы его пробивается, между волос соломенных вьётся — древесные ветви или рога. Как хорошо, что среди здешних персон не присутствует ни одного телемского представителя… Хотя, с другой стороны, до них всё равно доберётся весть о появлении в стенах дворца Новой Серены демонического создания, так к чему волноваться о скандале?       Винбарр приближается.       — To говорить, sin здесь на благость цель. Говорить, cwe na зла, но me видеть, как страдает tir, и как кровь начинает течь по рекам былым чистым.       Он замирает буквально между разведённых ног Константина, затем наклоняется. Наверняка за этим следят, это вульгарное зрелище зрительно смакуют! — вот только всё тело наместника, не только щёки и скулы, начинает гореть вовсе не из-за дичайшего чувства стыда.       — To говорить, me власть, me взятие новой tir. Но зачем новая tir от тех, на чьих руках — только смерть и неспособность nad?       Одна рука так и продолжает держать бокал, когда как другая упирается в подлокотник трона. Улыбка, по-прежнему сохраняющаяся на лице Винбарра, вызывает тошноту.       — Nad… свою tir, свою людей, свой cerg mil creda. Раз to без способности к этому, renaigse, значит, na смысл. Значит…       — Я бы попросил вас соблюдать дистанцию, — мало кому и когда Константин говорил что-то подобное, но вот теперь самое время. — Я понимаю, у вас на Тир-Фради свои порядки и другие правила приличия, но всё же… я вынужден настаивать.       — Настои на стать rianem.       Константин не знает, что ему делать!.. Теперь, когда Винбарр и вовсе подался вперёд, припал обветренными губами к самому уху и шепчет то, что услышать страшнее всего. Что услышать можно только во сне, в кошмаре, в повторяющемся из раза в раз видении, в котором даже нет родного отца, властного и деспотичного.       Одна лишь чёрная пустота и звук собственного дыхания. Невозможность позвать на помощь.       Ощущение самого себя, как затонувшего корабля.       «Весь мир такой большой, и тебе кажется, что ты сумеешь от себя спрятаться. Но ты ошибаешься, чужак. И будешь прятаться за ошибкой вновь и вновь, обнаруживая собственное лицо в водной глади».