without you

So many questions, but I'm talking to myself I know that you can't hear me any more, not anymore So much to tell you and most of all goodbye But I know that you can't hear me anymore It's so loud inside my head with words that I should have said And as I drown in my regrets I can't take back the words I never said *** И всё, что будет, всё, что было, — Холодный и бездушный прах, Как эти камни над могилой Любви, затерянной в полях

***

      — Ты…помнишь, как его встретила? Впервые.       Вопрос неловко повисает в воздухе, давя на них обоих своей неподъёмной правдой, нелепо скрытой за ворохом неподходящих слов. «Встреча» — это, когда ты находишься с кем-то рядом, когда можешь коснуться невзначай его руки и точно знать, что всё это взаправду, это то, чего так и не случилось ни в первый раз, ни в последующие — никогда.       Джису ёрзает на диване, крепче сжимая подушку, прижатую к её груди, и думает, что помнит слишком много для человека, который должен начать всё забывать. Но молчит, эти слова явно не из тех, что стоит произносить. Особенно здесь, в месте, пропитанном чужими воспоминаниями, которым совсем не место в голове Юнги. Она вздыхает, слыша, как об одну из смежных с соседней квартирой стен с другой стороны начинает настойчиво биться чужой ремонтный процесс. И ей кажется немного абсурдной идея строить что-то новое на так и не сгоревшем дотла старом, но что в действительности она вообще понимает, когда не может разобраться даже в себе?       Юнги встаёт, что закрыть дверь, ведущую в комнату с шумными стенами, и вернуться обратно. И Джису почти решается ответить на заданный вопрос, пока имеет возможность не видеть его глаза и последующее жуткое понимание, но всё же не отвечает. Не говорит ни слова — много чего не говорит.       Никогда не говорит «да».

***

      — Да, конечно, спасибо, Сухён, — Джису поправляет сумку на плече, улыбается знакомой библиотекарше, объяснившей ей, где найти нужную книгу, и направляется в указанную сторону, хотя смысла в этом действии по большому счёту нет никакого.       Ей не особо нужна та книга. Точнее совсем не нужна. «Литературный процесс начала XX века» — конечно, бесспорно интересная тема и по ней ей всё ещё предстоит написать научную статью, обещанную руководителю аспирантуры, но всё это не сегодня и явно не здесь. До сдачи работы ещё две недели, и она уже примерно решила, о чём будет писать, так что торопиться, вроде как, некуда, да и, если бы она решила серьёзно подойти к поиску литературы для статьи, требующей обширный список, то явно бы выбрала библиотеку Сеульского национального университета, в котором ей и предстоит работать на полную ставку преподавателя всего через несколько лет.       Но Джису выбирает небольшую библиотеку одного из спальных районов Сеула, подальше от университета, потому что, в действительности, книги её не интересуют — она пришла за чем-то более ценным. За тишиной. Библиотека университета дать ей этого никак не может, студенты вопреки строгим наказам умудряются шуметь и там: кто-то вечно сдаёт и получает учебники, кто-то крайне шумно обыскивает не те полки в поиске литературы, находящейся в другом конце зала, кто-то, сбившись в группу, излишне громким шёпотом обсуждает совместный проект, кто-то… А Джису ищет тишины.       Конечно, она могла бы остаться в своей квартире, но та нагоняла в последнее время только тоску, напоминая о том, как много всего нужно сделать: рабочий стол — отправить ноутбук в ремонт, холодильник — расписание занятий на ближайшие несколько дней, прикреплённое к белой поверхности разноцветными магнитами, телевизор — протереть пыль и наконец-то убраться во всей квартире после затянувшихся двух недель безумного графика заданий-занятий-работы, когда было попросту не до того. А Джису хватало тоски и без того — такая, давящая, тишина была ей не нужна.       Она искала такую тишину, которая дала бы её смутному, неуверенному вдохновению, тревожно спешащему улетучиться от любого странного, неверного шороха, расцвести. И, к счастью, знала, где её найти — в полдень в этой маленькой библиотеке почти никогда не было людей. Школьники, иногда приходящие сюда воспользоваться принтером или взять очередную книгу Кинга, ещё сидели по классам в школе, взрослые, искавшие новый подход к классике или решившие наконец-то вернуть и так задержанную порядком, так и не дочитанную «Божественную комедию», в большинстве своём, прозябали в офисах. А у Джису было несколько выходных дней прямо посреди недели и желание дописать сборник стихотворений, идея которого вынашивалась уже который год безрезультатно.       Она занимает один из максимально отдалённых от входа столов читального зала и открывает книгу где-то на середине, чисто для вида, мыслями находясь совершенно в другом месте, где между словами «прости» и «прощай» существует та невидимая грань, которая даже при желании и совпадении форм, кажется непреодолимой, невероятно глубокой пропастью.       Джису не уверена, когда Он пришёл сюда и как оказался за соседним столом. Она даже не сможет сказать точно, был ли он тут всё то время или оказался позже неё самой — она была слишком увлечена пришедшим в голову сиюминутным образом, чтобы обратить внимание на столы вокруг и наличие людей за ними, тем более, что предполагала изначально их полное отсутствие. Просто в какой-то момент, на второй час её пребывания здесь, Джису ощущает тяжесть чужого взгляда на себе и под предлогом перевернуть страницу открытой перед ней книги поднимает глаза, чтобы заметить парня, даже и не пытающегося скрыть факт своей заинтересованности от непосредственного объекта наблюдения.       Джису морщится и для вида перелистывает ещё пару страниц, будто что-то ищет, ожидая, когда незнакомец перестанет рассматривать её, но этого так и не происходит. Он копирует её обманный манёвр, листая свою книгу с совершенно незаинтересованным лицом, и при этом раз за разом бросает задумчивые взгляды в её сторону.       Джису откидывается на спинку стула, закрывая очередной блокнот, уже больше чем на половину исписанный стихотворениями, и смотрит на наручные часы — половина третьего — время, когда тишина становится натянутой настолько, что первый же человек, уже ждущий за дверью, разрушит её одним своим присутствием, время уходить. Она небрежно скидывает вещи в сумку, поднимаясь с насиженного места, и почти что раздражается, замечая краем глаза, как парень будто бы дёргается в её сторону. Ей не хочется знакомиться и разговаривать, если честно, не хочется, сегодняшнее вдохновение вытянуло из неё все силы быстрее, чем она того ожидала, и исчезло стремительнее, чем выходят строчки из-под её руки. Джису вздыхает, недовольная результатом, и поднимает со стола книгу, снова невзначай смотря в сторону незнакомца, готовая быстро его осадить. Но он почему-то всё ещё сидит на прежнем месте.       Ей показалось?       Она встряхивает головой, отгоняя непрошенные мысли, и направляется к выходу, буквально слыша, как лопается тишина, когда в библиотеку, словно навстречу ей, входят две девочки в форме школы, находящейся неподалёку, смеющиеся слишком громко для приветствующей их спокойным величеством пожелтевших от времени страниц никогда не стареющих книг библиотеки.       Джису снова морщится почти болезненно, обходя стол незнакомца, который не обращает на неё никакого внимания, и не может не посмотреть на книгу в его руках, замечая знакомое оформление серии научных трудов, посвящённой истории искусства. Подростки тем временем разговаривают о чём-то с Сухён, жестом направляющей их в сторону полки с современной зарубежной литературой, ей не нужно смотреть, чтобы знать, что они пойдут в сторону авторов на «К». Джису хмыкает, не удержавшись. На обложки книги незнакомца картина Ван Гога — у подростков в руках Стивен Кинг. Как же это всё предсказуемо.       Она выходит из библиотеки с опрометчивыми мыслями о том, что, вероятнее всего, никого из этих людей снова не встретит, и ещё не знает, как сильно ошибается.

***

      Джису встречает его на следующий день и через пару дней тоже. Он приходит позже её и позволяет ей уйти раньше, садится за тот же самый соседний стол так тихо, что она совсем не замечает его присутствия до тех самых пор, пока сама не поднимает глаза, отрываясь от очередных неровных, нервных строк, то и дело выходящих не так, как ей того хотелось.       Он больше не смотрит на неё или, по крайней мере, делает это так, что она не успевает заметить, поглощённая своим занятием, и неизменно берёт разные книги о творчестве Ван Гога, будто других художников не существует.       Джису не улавливает точный момент, когда привыкает к его присутствию окончательно, считая его за некую константу, часть той тишины, которую она ищет. И почти удивляется, когда он в этот день, спустя почти неделю, не приходит ни через час, ни через два, ни — даже — через три.       Хотя своё собственное присутствие сегодня в библиотеке ставит под сомнение. Срок сдачи статьи перенесли на пару дней, поставив её в положении, когда до сдачи всего половина дня и одна единственная ночь, а написана — дай бог — всего половина работы. И ей бы пойти в родную библиотеку её университета, позвать на помощь научного руководителя и закончить всё в рекордно короткие сроки, но она почему-то приходит сюда с подготовленными заранее листами для чистового варианта работы, которую, конечно же, по необъяснимой причине, нужно сдать сначала в письменном виде, и выстраданной половиной черновика, спустя пару часов работы над которым начинает болеть голова.       Джису вздыхает тяжело и потягивается, разминая затёкшую шею, за окном излишне стремительно для лета темнеет, и она знает, что библиотека закрывается через три часа, которых ей вполне хватит для того, чтобы закончить черновой вариант. Она встаёт с места, чтобы дойти до полки с той самой книгой, которую так непочтительно листала уже почти неделю назад, смутно припоминая, что видела в ней что-то очень важное, что явно стоит упомянуть в работе и в качестве полезной, раскрывающей тему информации, и в качестве бонусного плюс один к списку литературы научной статьи. И, к своему удивлению, обнаруживает её через пару минут поиска в том же месте, но на три полки выше, так, что ей до неё никак не дотянуться.       Драгоценные минуты уходят, а Джису беспомощно оглядывает помещение в поиске специальной лесенки или на крайний случай кого-то, кто может подсказать, где её найти. Но вокруг ни лестницы, ни души. Даже Сухён куда-то отошла, видимо, рассчитывая, что в такое время здесь навряд ли будет бродить кто-то помимо Джису, которой можно доверять. И она вздыхает тяжело, почти смиряясь с тем, что не достанет книгу, если варварски не использует для этого ближайший стул, возвращаясь к своему месту, как замечает замершего около соседнего от неё стола уже знакомого незнакомца, видимо, не ожидавшего её увидеть. В руках у него очередная книга с картиной Ван Гога на обложке, и это почти кажется Джису смешным, когда она подходит к нему ближе.       — Простите, — уверенно обращается она к нему, не задумываясь, в состоянии, когда абсолютно всё равно на всё, — Вы не поможете мне?       Парень смотрит ей в глаза и молчит, ожидая продолжения.       — Я не могу дотянуться до нужной мне книги, — слегка тушуется Джису под пристальным взглядом.       Он неожиданно улыбается и кивает, не медля с ответом, подходит ближе. Джису старается ни о чём не думать, когда ведёт его к нужной полке, но вспоминает о существовании смущения, когда почти что кожей ощущает на себе его взгляд. Указывая на положение книги, она невольно провожает его движение взглядом, стопорясь на его руках. И отмирает только тогда, когда незнакомец протягивает ей ту самую, нужную ей, книгу.       — Спасибо, — Джису знает, что улыбка выходит слегка неловкой, но ничего не может поделать с собой, потянувшись за учебником.       Она упускает момент, когда её рука случайно соприкасается с его, но ей кажется, что это происходит настолько же неизбежно, насколько неизбежно последующее падение этой чёртовой книги на пол. Кожу обжигает прикосновение чужих пальцев, оставляя «Ким Тэхён» чёрной надписью под левым локтем и чёткое осознание, что статью она сегодня так и не допишет.       Хотя бы потому, что у самого Тэхёна «Ким Джису», будто выведенное её рукой, на рёбрах, с левой стороны и нет желания отпускать её руку. А у Джису мысли путаются со срывающимся с губ тяжёлым вздохом — она давно хотела спросить, зачем ему так много книг про Ван Гога.

***

      Спустя месяц они уже сидят за одним столом всё в той же библиотеке. Тэхён листает очередную книгу по искусству и изредка что-то выписывает оттуда на лист, испещрённый названиями и страницами, отрывками из цитат, а Джису увлечённо что-то строчит в новом, подаренном на замену исписанного прошлого, блокноте с картиной «Ночная терраса кафе» Ван Гога, потому что тэхёново «он мой любимый художник» и многое объясняющее «его творчество — тема моей кандидатской» привязало её к этому подарку в честь их первого официального свидания так, что она с ним не расстаётся. Ни с блокнотом, ни с Тэхёном. Потому что последний, на удивление, даже с такого близкого расстояние не нарушает то хрупкое равновесие, необходимое ей для творчества, а, наоборот, делает его стабильным, подпитывая вдохновение, становится её личной тишиной. В нужные моменты достаточно молчаливой для того, что не сбивать её с мысли. Почти всегда.       Почти.       — Ты любишь меня? — как бы невзначай спрашивает он, не отрывая взгляда от текста, заставляя Джису почти задохнуться своим удивлением и недописанной строчкой.       К щекам приливает кровь, но лицо её бледнеет вопреки логике, а Тэхён словно не замечает произведённого на неё его вопросом впечатления, мягко улыбается, перелистывая страницу.       Джису прячется за книгой, которую всё ещё берёт, приходя в библиотек, без особой надобности, на всякий случай, и переводит дыхание, прежде чем ответить.       — Что ты такое говоришь! — выходит неожиданно смущённо, вопреки её стараниям выровнять собственный голос.       И Джису почти корит себя за резкость слов, но у Тэхёна во взгляде пляшут чертенята, и он в ответ на её испуг начинает смеяться — и в этом весь он: неожиданные решения, рандомные вопросы, запутанные ответы и эта — удивительная — квадратная улыбка. Уже в тот момент, когда Тэхён улыбнулся ей, держа её руку в своих впервые, она поняла, что с ним всё будет… Нет, не странно, а просто по-другому. Хотя бы потому, что в следующую секунду он сказал, что в их первую встречу — ту самую, когда она увидела его впервые, он смотрел на неё, что-то пишущую в своём блокноте, минут двадцать, всё не решаясь подойти познакомиться. Не решился. И все следующие встречи обдумывал, не будет ли странным, упустив тот момент, подойти сейчас.       Но она подошла первой и не жалеет об этом, ровно до того момента, пока он не говорит:       — Ты так мило краснеешь! — слишком громко, так, что, если бы в радиусе нескольких метров от них, был бы кто-то рядом, ей пришлось бы покраснеть ещё раз, но даже Сухён куда-то делась, не застав её покрасневшие щёки.       — Мы же в библиотеке! — шипит Джису, и Тэхён тут же утыкается в книгу с таким видом, будто никогда и не отрывался от неё.       И она бы поверила в серьёзное выражение его лица, если бы его ладонь не потянулась к её, мягко сжимая пальцы, и улыбка не тронула уголки губ, вызывая у неё ответную. Она опускает взгляд на блокнот и тут же цепляется им за его имя, вписанное в несколько строк сразу. Щёки горят, а сердце заходится в груди.       Джису сжимает его пальцы в ответ и точно знает, что это значит «да», но ничего не говорит, стараясь сохранить эту приятную тишину между ними.

***

      Время летит так быстро, что Джису не успевает заметить, как приближается начало учебного года, который, казалось бы, только-только заканчивался, когда они с Тэхёном впервые встретились.       Догорает предпоследняя неделя августа, когда Тэхён неожиданно простывает. Отмахивается на расспросы встревоженной Джису, говоря, что его, вероятнее всего, просто продуло из-за вечно работающего кондиционера и что нет в этом ничего страшного. Но Джису не верит, тревожное предчувствие не отпускает её сердце, когда она, приходя на очередную встречу в библиотеке, видит его осунувшееся, бледное лицо.       Он улыбается ей как ни в чём не бывало, но она не может справиться с собой и сосредоточиться на работе, рассматривая тёмные круги под глазами своей родственной души. Тэхён, кажется, тоже не может собраться, лениво перелистывая страницы очередной книги о Ван Гоге, даже не замечая того, что изучал её в прошлый раз. И она уже открывает рот, чтобы спросить, как он себя чувствует, но он, предчувствуя это, поднимает голову, чтобы заглянуть в её глаза, находя там сплошное беспокойство.       — Я в порядке, — словно читая её мысли, говорит Тэхён, касаясь её руки, позволяя Джису переплести с собой пальцы, — Правда в порядке, тебе не о чем беспокоиться.       Джису не нужно переспрашивать, чтобы знать, что он врёт, его ладонь под её кажется неестественно холодной для жаркого августовского дня, и она молчит, не зная, что сказать. В первый раз тишина между ними начинает на неё давить со страшной силой.       Джису чувствует её кожей, когда он провожает её после библиотеки домой, вопреки её сопротивлению тэхёновым заверениям, что он не развалится по пути и даже после и что ему не надо срочно в больницу.       — Ты точно… — снова пытается она, останавливаясь около собственного подъезда, но не успевает договорить, оказываясь в его объятиях и тут же замолкая.       Тэхён прижимает её к себе так отчаянно сильно, что Джису не может вздохнуть, но всё равно обвивает его шею своими руками в ответ.       — Я люблю тебя, — шепчет он ей куда-то в волосы, и она теряется в собственных мыслях от звука его голоса.       «Почему это так похоже на прощание?» — проносится в её голове, но она тут же отгоняет эти страшные слова от быстрее забившегося сердца.       Тэхён отстраняется также стремительно, как приблизился, и Джису чувствует, что должна уже что-то сказать в ответ.       — Я…       — Не говори ничего, — вновь прерывает её Тэхён, смотря на неё так, будто она — смысл его существования, — Хочу быть первым, кто это скажет, и владеть этим званием безраздельно.       Он улыбается своей квадратной улыбкой и слегка подталкивает её в сторону входа в подъезд.       — Иди.       Джису кивает покорно и делает шаг в правильном направлении, которое отчего-то кажется ей неверным.       — Но я ведь… — Тэхён качает головой, смотря на неё с такой мольбой во взгляде, что она решает сдаться и подождать с этими словами ещё немного, в конце-концов, у неё будет время их ему сказать — всё время мира.       — Я понимаю, — говорит он и вдруг кажется таким неестественно бледным в свете солнца, что Джису снова пугается, — Это важно, когда тебя понимают. Тебе будет проще говорить с тем, кто тебя поймёт, Джису, нужно лишь его найти.       Джису хмурится, сейчас она понимает лишь то, что действительно потеряла нить этого странного по всем параметрам разговора, она пристально смотрит на парня, но он молчит, будто слова, им сказанные, не требуют никаких пояснений.       — Тебе нужно домой, — наконец, говорит она, подразумевая тёплый чай и постельный режим, и ей действительно хочется пойти с ним, чтобы убедится, что с ним всё будет в порядке, но что-то останавливает её.       — Ты права, мне пора возвращаться.       Она морщится от этих слов, отчего-то тревожащих её, и, не удержавшись, спрашивает:       — Мы ведь увидимся завтра?       Он молчит в ответ, но Джису не придаёт этому значения, видя, как на его губах расцветает тёплая квадратная улыбка, и он машет ей на прощание, когда она всё-таки заходит в подъезд.       Она ещё не знает, что видит его в последний раз, что эта его улыбка значит «не увидимся никогда», что это действительно прощание, что для того, чтобы встретить кого-то в «следующий раз» нужно хотя бы встретить его в первый, а для этого, в свою очередь, нужно то, чего они не имеют.       Нужно, чтобы Тэхён существовал. Но он — нет. Его нет. И никогда не было. Так бывает.

***

      Джису помнит, как узнаёт об этом. Помнит встревоженное выражение лица ничего не понимающей Сухён, когда спрашивает ту, не видела ли она Тэхёна, и получает в ответ болезненное:       — А кто это?       Кто это?       Джису помнит, как обрывала телефон, раз за разом слушая непрекращающиеся гудки и информацию о том, что номер набран неверно. Помнит, как беспомощно искала в тех книгах, что он читал, его имя на карточках. Помнит, как заламывала руки, объясняя ситуацию Сухён, которая, усадив её на ближайший стул, спешно позвонила своему брату Чанхёку, её будущему лечащему врачу, и передала Джису трубку.       Следующее, что она помнит из того дня, это кабинет доктора Ли Чанхёка, и свою тихую бесслёзную истерику. Она верит ему, верит его словам о её диагнозе, понимает, что они правдивые в ту же секунду, когда он их произносит, потому что будто бы знала об этом ещё до того, как попала сюда. Но ей так хочется кричать о том, что это не правда и не может ею быть, вторя вою собственного сердца. Чанхёк смотрит жалостливо, а за дверью её ждёт Сухён, закрывшая библиотеку на пару часов ради неё.       И Джису молчит. Опять молчит. Потому что теперь нет никакого смысла что-либо пытаться сказать. Все нужные слова уже утонули в тишине упущенных моментов. Исчезли. Вместе с Тэхёном.       Джису помнит, как не нашла под локтем метки и как это окончательно разбило её, помнит как плакала навзрыд и как не спала следующей ночью, а потом ровно через восемнадцать дней встретила Юнги, который всё ещё, сидя напротив неё, наверное, ждёт какого-то ответа. И она опускает голову, смотря на свои руки, у неё нет сил озвучить хоть что-то, потому что всё, ею сказанное, никогда не станет правдой, потому что всё, что было между ней и Тэхёном, было ложью. Было ничем.       Ведь ничего и не было.       Юнги вздрагивает невольно, вспоминая тот январский вечер, когда ещё не успели утихнуть рождественские гимны и потухнуть новогодние огоньки, в свете которых он повстречал судьбу, неумолимо жестокую и достаточно беспощадную для того, чтобы так поступать. Судьбу, которая обманула его, наказав за что-то, и изменила всю его жизнь. Как о таком, о Ней, рассказать?       Он смотрит на Джису и кивает головой, принимая молчание за ответ и жалея, что вообще её о таком спросил. Ему, как никому другому, известно, что такие встречи не забываются даже после сотни других, даже спустя долгие месяцы, даже тогда, когда их никогда и не было.       А Джису морщится.       «Он знал, что уйдёт, Юнги! Он знал. Он…» — ей хочется кричать, но она не произносит ни слова. Тишина, та, к которой она так стремилась, давит на неё. Давит с тех самых пор, как он ушёл. Больше не кажется успокаивающей, потому что в ней кроются слова, что она так и не смогла сказать.       Но жизнь продолжается. Джису слышит, как кто-то сверлит многострадальную стену и, кажется, что-то бормочет, слышит, как дождь, идущий уже пару часов, превращается в мокрый снег, слышит, как Юнги думает о Лисе, и как на её собственный телефон приходи сообщение. Она не тянется его проверить, но уже знает, что там написано.       «Ты заняла первое место, поздравляю!» — от научного руководителя о конкурсе, на который он в середине июля убедил её отправить одно из стихотворений для того, чтобы получить призовой фонд, которого хватит на выпуск собственного сборника.       Джису слабо улыбается. Этот сборник, как и тишина, окутавшая всю ею жизнь, хранит в себе те же нераскрытые тайны. И это почти смешно.       Она думает о том, гордился ли бы ею Тэхён в этот самый момент, но в голове лишь вертятся снова и снова такие болезненные три слова: «Я люблю тебя», — которые Джису так и не сказала Тэхёну. И никогда уже не скажет.       Есть ли тогда смысл говорить хоть что-то? Хоть в чём-то тогда вообще этот смысл есть?       Юнги накидывает на её плечи плед, замечая, что она дрожит, и Джису благодарно ему улыбается. Он — тот самый человек, что может её понять. Вот только навряд ли им обоим это поможет.

***

О, как паду — и горестно, и низко, Не одолев смертельные мечты! Как ясен горизонт! И лучезарность близко. Но страшно мне: изменишь облик ты *** The longer I stand here — the louder the silence I know that you're gone but sometimes I swear that I hear Your voice when the wind blows, so I talk to the shadows Hoping you might be listening, 'cos I want you to know