Нарисуешь в небе солнце

      -- Все же мы сильно друг на друга влияем, -- сказал Маракулин с улыбкой за кружкой вечернего чая.       Ну, с Лериной стороны все было очевидно. Она и пандемийные новости отучила его читать, чтобы зря себя не накручивал от громких заголовков и мутной статистики, и прислушиваться к собственному самочувствую научила, а то бы и дальше относился к своему здоровью на "авось". Да что там говорить, он и сахар стал себе меньше добавлять в чай, глядя на то, что она и вовсе свой не сластит. Того и гляди начнет понимать ее странный медицинский юмор, так же, как и ее домашние. А вот что насчет с его стороны?       -- И какое влияние Вы оказываете на меня?       Лера не удержалась и улыбнулась в ответ. Только сейчас она в полной мере осознала до чего была ей приятна компания Александра Леонидовича. Даже не как любимого артиста, чьи песни заслушаны до дыр, а как человека. Ей с ним было очень комфортно, если не считать тех волнений в начале, когда она с трудом держалась на предательски дрожавших ногах.       -- За тобой бывает так забавно наблюдать, когда ты слушаешь лекции. Сидишь сонная, скрючившись, а как зададут какой вопрос, так сразу такой собранной становишься: спина выпримляется, голос звучит бодро, уверенно, будто бы не клевала носом секунду назад. И откуда такой артистизм?       -- Вот это наблюдение, -- хихикнула та, -- Как-то само все выходит, я даже не замечала.       -- Уж с кем поведешься.       Вдруг у Лерки зазвонил телефон.       -- Ой, я отойду ненадолго, -- быстро произнесла она и, поднявшись из-за стола,  ушла в гостинную.       Звонила не мама, это Лера поняла по мелодии звонка, а кто-то с бывшей работы. Она с коллегами и после увольнения продолжала общаться, делились новостями. Лера очень ценила дружеское отношение с коллегами и всячески старалась его поддерживать. И не только потому, что планировала в будущем вернуться, чисто по-человечески.       -- Добрый вечер, как поживаете, что случилось?       Маракулин, очутившись один, задумчиво почесал нос и молча допил остывший чай. Он не слышал их разговора, но какое-то недоброе предчувствие охватило его. По своему опыту знал, что такое позднее время не звонят просто так, особенно с работы. Но что-то она долго не возвращается, к тому же давно бросила трубку и молчит. Он невольно прислушался и, насторожившись, кинулся за ней.       Он обнаружил Леру со спины, плечи ее слегка подрагивали. Видимо, не ослышался и это действительно были всхлипывания. Он подошел справа. Она плакала.       -- Что стряслось?       -- Светлана Григорьевна умерла, -- она запнулась но, утерев слезы нервной рукой, сбивчиво продолжила, -- Ее прооперировали, выписали, все шло хорошо, но дома ей резко стало хуже... видимо, заразилась от кого-то в больнице.       Александр Леонидович схватил ее в охапку и прижал к груди, поглаживая Леру по голове, как маленькую. Она сначала испугалась такого резкого движения, но тепло его тела тут же стало постепенно успокаивать ее. Он не просил ее перестать реветь, предоставляя возможность как следует выплакаться. Лишь изредка отвечая на ее всхлипывания что-то вроде: "Ну-ну-ну... ну-ну-ну...". Будучи так крепко прижатой к его телу, она прям чувствовала, как из его живота до груди поднимается горячее дыхвние и только потом из горла раздается над ее макушкой это убаюкивающее "ну-ну-ну". К ней даже в детстве не относились столь трепетно.       -- Она когда-то даже считала Вашу кровь, -- начала вспоминать Лера, чувствуя, что слезы стали постепенно высыхать.       -- Считала?       Лера мысленно поставила себя на его место. Ах да, кровь, в понимании обывателя, жидкость, чего ее считать?       -- В смысле смотрела в микроскопе, для анализа. Господи, даже не верится...       Горе вновь захлестнуло, теперь уже Лерка прижалась к нему, ее трясло от отчаяния. Маракулин нежно поглаживал ее плечи, она чувствовала себя от этой ласки такой маленькой, такой беззащитной.       -- А все-таки, Александр Леонидович, -- робко спросила она, глядя на него заплаканными, раскрасневшимися глазами, -- Зачем все это?       -- Что "все это"?       -- Ну это все. Этот звонок и приют. И подвал?       -- Какой подвал? -- со смешком спросил он, в его голосе послышалось эхо, -- Никакого подвала не было.       Маракулин чуть наклонился и нежно, почти невесомо, словно глупенького ребенка, поцеловал ее в висок. Он посмотрел на нее с улыбкой -- она показалась Лерке пугающе неестественной -- и произнес будто откуда-то издалека маминым голосом:       -- Лера, очнись!