Прислуга

      Гермиона ковыряла кончиком ногтя этикетку на банке супа. Подниматься из-за стола не хотелось, пересекаться с новоиспеченным «хозяином» дома тоже не возникало желания. Она лениво ела, игнорируя мучительные спазмы в животе. Чувство голода подгоняло её, но чем дольше Гермиона возилась, тем больше времени у неё было на раздумья.       Как глупо было хамить егерю, да и вообще глупо в такой ситуации проявлять любую непокорность. Гермиона понимала, что в безопасности ей уже никогда не быть: останься она тут или сбеги на улицу — всё это большой риск. У неё не было палочки, не было денег, не было знакомых, которые могли бы помочь. Едва ли у Гермионы были здоровье и силы, которые позволили бы ей покинуть страну пешим ходом. Ей стало страшно. Да, она сбежала, воспользовавшись ситуацией, но у неё совершенно не было плана. На лбу проступил холодный пот.       Ложка полетела в раковину. Гермиона разом допила суп, игнорируя то, как он обжёг ей горло. Какая теперь разница?       — Ты что-то решила? — Скабиор возник словно из ниоткуда, его умение тихо передвигаться Гермиона не оценила.       — Решила.       На самом деле, Гермиона не знала, что ему ответить. Она чувствовала себя глупо и неуютно, в любой момент она ждала от егеря подвоха. Скабиор выгнул бровь и выжидающе посмотрел на Гермиону, она молчала дольше, чем следовало.       — Я остаюсь.       Слова вылетели сами собой, и Гермиона мгновенно пожалела, что поймать их и затолкать обратно невозможно. Она закрыла рот, клацнув зубами, и больше ничего не сказала. Что ей ещё оставалось делать?       — Ну вот и прекрасно. Ты можешь больше не строить из себя великую терпилу. Ну то есть стойкую и сильную даму, ага. Полы мне кровью напачкала, да и в целом видок у тебя не самый здоровый. Иди помойся и переоденься. Одежду я тебе какую-нибудь найду, там наверху куча разного барахла. А вот лекарств нет, меня, в случае чего, спасает Министерский лазарет. Но, боюсь, тебе туда хода нет. Скажи, что нужно, а я уж попробую достать. Быть может, это тебе откроет глаза на то, что не такой я плохой человек, как ты думаешь, — Скабиор подмигнул ей и оскалился.       Гермиона недоверчиво покосилась в его сторону. Мог ли он измениться, встать на путь истинный? Безусловно, Гермиона верила, что любой человек способен на доброту и бескорыстие. Вот только не в случае Скабиора. Могла ли Гермиона попросту забыть о том, что такое хорошее отношение? В конце концов, если егерь хочет сделать из неё служанку, то он обязан привести её в порядок. Иначе толку от Гермионы было бы не очень много. Видимо, она уже привыкла к тому, как обращались с ней в доме Руквуда: там никто не считался с её плохим самочувствием.       — Бадьян и заживляющая мазь. Бинты бы тоже не помешали, — Гермиона опустила глаза в стол, ей было некомфортно просить о помощи. — Но бадьян стоит недёшево, сразу говорю.       — А у меня как раз есть знакомые, которым не помешало бы вернуть мне давний должок. Ручку?       — А?       — Руку давай, я помогу дойти до ванной.       — Не стоит, — голос Гермионы звучал глухо.       — Если и дальше будешь упрямиться, я тебя просто на плечо закину и отнесу.       — Ну уж лучше ручку, — Гермиона скривилась и попыталась подняться.       Скабиор не соврал: на плечо закидывать Гермиону он действительно не стал. Просто грубо взял на руки, игнорируя её протест.       — А ну поставь меня на место! — Гермиона задёргалась с такой силой, будто выпила эликсир холмового великана.       — Если ты продолжишь так яростно отбиваться, я просто отпущу, и ты рухнешь на пол. Давай поиграем в леди и джентльмена, а? Я просто отнесу тебя до порога и сделаю вид, что мне не противен твой запах, а кости твои не впиваются мне в руки. Ты, в свою очередь, просто молча стерпишь мою помощь. Как тебе такой вариант?       — Крайне унизительно.       — Унизительно — это когда тебя моют струёй ледяной воды из палочки посреди двора. А вот это люди обычно называют помощью, — он вынес Гермиону в коридор.       — Опасаюсь принимать от тебя помощь. Как я уже поняла, за неё обязательно нужно платить, — Гермиона старалась не смотреть в сторону егеря.       — Отплатишь мне тем, что перестанешь вонять на весь дом и пачкать паркет кровавыми следами.       — Будто тебе этот паркет отмывать, — фыркнула Гермиона, — Ладно. Договорились. Но тогда это плата ещё и за лекарства.       — Губу-то не раскатывай.

***

      Гермиона сидела на крошечном табурете и рассматривала плесень в углу ванной комнаты. С крана в большую старинную ванну громко капала вода. Казалось, что всё в этом доме пришло в негодное состояние, как только прошлые обитатели покинули его навсегда. Гермиона вдруг вспомнила о Кричере, домовик всегда следил за домом, даже во время войны, когда дом вдруг опустел. Жив ли он? Если жив, то разве мог он оставить семейное гнездо Блэков?       Колени у Гермионы дрожали, она старалась не касаться ногами пола, это приносило боль. Однако на мысках держаться было не легче. Гермиона прислушалась к происходящему в коридоре, но ничего кроме привычных скрипов старого дома она не услышала. Скабиор обещал скоро вернуться. Гермионе невыносимо хотелось принять ванну, а из-за повреждённых ступней она не могла даже подойти к раковине, чтобы умыться.       Конечно, можно было бы раздеться прямо сейчас и заползти в горячую воду. Но ни чистой одежды, ни полотенца, ни даже куска мыла у Гермионы для этого не было. Ко всему прочему, она живо представила, как егерь ворвался бы к ней в ванную, даже не постучавшись. Да и лезть в воду с израненными ногами не очень-то хотелось. Ей нужны лекарства.       Наконец, Гермиона услышала топот сверху, а затем и скрип лестницы. Скабиор появился на пороге с ворохом одежды в руках и с бумажным свёртком в зубах.       — Мотки дя теа, — изрёк егерь, швыряя вещи на пол.       — Чего?       Скабиор вытащил свёрток из зубов.       — Шмотки для тебя, говорю. Нашёл какую-то женскую одежду в верхних комнатах, сама выбери, что нужно. Полотенце там тоже где-то есть. Пахнет пылюкой, но всё лучше, чем вонючая рванина, которая на тебе. Лекарства вот, бери. Бадьян твой, конечно, нихрена не дешёвый, тут ты права была, — он почесал затылок, передав свёрток Гермионе.       — Чё тебе ещё нужно? С ногами помочь?       — Мне нужно мыло. И, может быть, таз с водой, нужно промыть раны, прежде чем обрабатывать их, — Гермиона опустила глаза на кучу вещей у ног Скабиора.       Вещи по большей части принадлежали Флёр. Несколько лет назад она приехала сюда с огромным чемоданом, который мальчишки не смогли даже вдвоём поднять. Флёр любила красиво одеваться. Конечно, в военное время её одежда стала более практичной и удобной, но в доме на площади Гриммо она некогда ходила в платьях нежных оттенков, в свободных блузках из тонкой ткани и сшитых на заказ брюках.       Сказочная красота Флёр всегда завораживала Гермиону. Но больше всего её восхищало, как Флёр сочетала в себе нежную внешность, лёгкость движений и необычайную жестокость на поле боя. Вейла в её роду давала о себе знать. Пожиратели не воспринимали Флёр всерьёз, считая и слабой из-за небольшой комплекции, это и было их ошибкой. После того, как Билла подрал оборотень, ярость Флёр в бою не знала более границ. Жива ли она сейчас? Жив ли Билл? Гермионе не осталось от своих старых товарищей ничего, кроме пыльных вещей и скомканных воспоминаний.       Скабиор принёс всё необходимое и оставил Гермиону одну. Она уставилась на свои руки: кривые поломанные ногти, под которыми скопилась засохшая грязь, опухшие костяшки пальцев с запёкшейся на них кровью. Страшно было представить, во что превратились её лицо и волосы. Тело хотелось осматривать меньше всего.       Гермиона решилась заняться ранами на ногах. Каждый раз, когда мокрая губка касалась кожи, волшебница шипела сквозь зубы. Она смыла всю грязь, раны слегка сочились, кожа всё ещё сохраняла бледность, любые взаимодействия отдавались жжением. Бутылка медицинского спирта, которую ей также принёс Скабиор, весьма пригодилась. Гермиона подняла ногу над тазом и зажмурилась, щедро облив спиртом раны. Сдержала скулёж, закусив губу до крови.       — Ну же, ещё чуть-чуть…       Гермиона обработала вторую ступню, смаргивая слёзы. Худшее только впереди. Бадьян. Конечно, повреждения Гермионы были не столь существенными, процесс восстановления займёт около двух или трёх дней. Магические лекарства Гермиона не любила, магловские ей нравились больше, пусть и действовали они не столь быстро, но хотя бы они не приносили в моменте столько боли. И без этого уже хотелось выть и плакать. А показывать егерю свою слабость Гермионе совсем не хотелось. Она дотянулась до кучи вещей, вытянула футболку, скрутила её и зажала в зубах. Пипетка с бадьяном дрожала в руках Гермионы. Волшебница возвела глаза к потолку и крепко зажмурилась, выдавив пару капель на раны.       Боль не заставила себя долго ждать. Гермиона зарычала, с трудом удержав чёртову пипетку в руке. Тяжело дыша, она выдавила ещё несколько капель. Раны обрастали новой кожей моментально, слой за слоем. Гермиона прочувствовала каждый из этапов заживления. Футболка полетела в сторону. На лбу Гермионы выступила испарина. Больно. Дрожащими пальцами Гермиона потянулась к корзинке с лекарствами. Плоская банка притаилась на дне.       — Заживляющий бальзам… — прочла Гермиона на этикетке. — Просрочен уже на год, но выбирать особо не из чего.       Гермиона бросила взгляд на ванну, та явно нуждалась в хорошей чистке, но в сравнении с немытой волшебницей она выглядела очень даже неплохо. Включила воду и решилась подняться. Ходить и стоять было больно, но всё же терпимо. Гермиона проковыляла до раковины, зажав в пальцах старый кусок мыла. Раковина была чем-то забрызгана. В стаканчике на её краю стояла старая зубная щётка, ворсинки её потеряли форму и торчали во все стороны, Гермиона подумала, что ей, вероятно, чистили плиточные швы. Значит, и ногти ей можно почистить. Пена от мыла мгновенно стала тёмно-серой. Даже после третьей чистки ногти всё ещё выглядели плохо, а грязь, что будто бы уже въелась в кожу, так и не отмылась.       Гермиона расплела косу и кое-как расчесала волосы пальцами. Благо, они хотя бы не сбились в колтуны. Наконец, она решилась посмотреть на своё отражение в зеркале, заранее зная, что её оно определённо не обрадует. Она сделала глубокий вдох и подняла глаза к зеркалу.       Тусклый взгляд.       Гермиона вспомнила, как смеялась до слёз в большом зале.       Грязь на лице.       Гермиона вспомнила, как они с Джинни толкались летом у зеркала в доме Уизли, чтобы намазать крем от загара.       Царапины на подбородке.       Гермиона вспомнила своё первое оглушающее, которое кинула в пожирателя смерти, как он упал плашмя, разбив лицо.       Морщина меж бровей.       Гермиона вспомнила, как Кингсли зачитывал письмо от разведки с отнюдь не лучшими новостями.       Впалые щёки.       Гермиона вспомнила высохшие трупы на столбах в Сассексе.       Хватит.       Гермиона отвела взгляд.       — Несмотря ни на что, это всё ещё ты, — прошептала Гермиона, стянув с себя грязную одежду.       Вода оказалась слишком горячей, но Гермиона всё равно опустилась в неё, зажмурившись от обжигающей боли в ступнях, кожа хоть и наросла, но всё ещё была слишком нежной и чувствительной. Гермиона намылила грубую мочалку и принялась тереть кожу. Тревога, не покидавшая всё это время, отступила на момент, освободив место для всепоглощающей тоски. Тоски по родителям, по дому, по друзьям и подругам. Тоски по свободе и по миру, в котором Гермиона могла быть простой девушкой среди маглов, талантливой ведьмой среди волшебников. Теперь же в мире маглов она числится в пропавших, а в мире магии является нежелательным лицом номер два. И то статус нежелательного лица она уже давно потеряла, стоило ей лишь оказаться на аукционе.       Беглянка в розыске, не более. Считали ли её всё ещё опасной? Без союзников Гермиона едва ли могла что-то сделать. А в существовании подпольного сопротивления она сомневалась. Гермиона вспенила волосы и скребла скальп ногтями с такой силой, словно пыталась содрать с черепа кожу. Грязь смыть она могла, но вот отвращение к самой себе – едва ли. Ей следовала радоваться тому, что она сбежала и находится в относительной безопасности. Но обжигающий стыд перед девушками, что остались в плену в проклятом поместье, придавливал Гермиону к земле своей тяжестью, вынуждая понуро опустить плечи и свесить голову на грудь.       Каждая из них мечтала бы оказаться на месте Гермионы. Но по какой-то причине им не повезло. А сама Гермиона даже и не подумала помочь хоть кому-то. Как только подвернулась возможность, она тут же сбежала. Никто даже не заметил, что Гермиона оглушила слугу и забрала палочку, его бессознательное тело едва ли кто-то обнаружил бы под лестницей столь быстро. Но Гермиона не смогла. Она не вспомнила даже о Мэри, что чистила камин в соседней комнате. Трусиха, которая побоялась, что у неё не получится. Побоялась, что её поймают и накажут с особой жестокостью. А ведь когда-то Гермиона вытерпела пытки Беллатрисы. Теперь же даже простое депульсо вызывало в ней ужас. Гермиона дотронулась до шрама на предплечье, а затем провела ладонью по плечу, нащупав кривой уродливый рубец.       Пусть Гермиону и мучали, но всё же ей доставалось меньше, чем остальным. Её хотя бы не насиловали. Да, она была игрушкой для битья, над ней издевались, когда хотели. За проступки, из-за неправильного взгляда или недостаточной покорности. Иногда на ней просто отыгрывались из-за плохого настроения. Август Руквуд никогда не пытал Гермиону круциатусом, не применял к ней режущих заклинаний, не подавлял её волю империусом. Ему просто нравилось отбрасывать её к книжным полкам, швырять в стену при помощи волшебной палочки, но больше всего ему нравилось бить её руками. Он таскал Гермиону за волосы, не стесняясь вырывать их клочьями. Давал унизительные пощечины при других служанках, бил тростью по щиколоткам, реже пинал в живот за особые проступки.       В псарню Руквуд оттащил Гермиону самостоятельно. Гермиона знала, что он больной человек, получающий удовольствие от жестокости. По этой же причине он держал надрессированных собак, часть из которых принимали участие в собачьих боях. Именно Руквуд организовывал увеселительные мероприятия с элементами насилия для местной элиты. Август не мог насытиться насилием в полной мере, он никогда не уставал от него. Однако вседозволенность приводила к скуке, оттого издевательства со временем становились жёстче. Так однажды Фэй Данбар, которую Гермиона помнила ещё со школы, увел слуга поздно вечером в покои хозяина. А вернулась Фэй лишь под утро, точнее, её отлевитировали на кровать и запретили другим служанкам к ней приближаться. Лишь вечером Гермиона узнала, что у Фэй больше не было левого глаза.       Гермиона бросила мочалку в воду и погрузилась в неё с головой.       — Всех трёх блондинок и вон ту кудрявую веди в повозку Руквуда, — прогремел прокуренный голос мужчины размеров столь огромных, что Гермионе было страшно даже взглянуть на него.       — А кудрявая зачем? У него чё, новый фетиш или типа того? — отвечал ему щуплый сутулый парень с сигаретой в зубах.       — Вроде как отбил её у Долохова. Ты бы видел его рожу недовольную. Я слышал, Руквуд собирает коллекцию гриффиндорок. А это, вроде как, сама Грейнджер! — он рассмеялся, покосившись на сжавшуюся Гермиону.       — Вот те повезло, что Долохов зажал деньжат, а то улетела бы мигом в евонный бордель, — парень затянулся в последний раз и затушил сигарету об пол.       — Ты давай делом займись лучше, а не с грязнокровками разговаривай. И вообще, таких доходяг в бордель не берут, ну я бы точно не стал брать.       — Ну эт ты зря! Она, может, и стрёмная, но всё ещё подружка Поттера, я те клянусь, на неё зуб точит половина пожирателей. Да и не только зуб.       Они громко рассмеялись, парень схватил Гермиону за плечо и поволок к выходу из здания.       Гермиона знала, что именно Руквуд убил Фреда Уизли. Его одержимость студентами гриффиндора и привела в итоге к тому, что он скупал всех грязнокровок, которым не посчастливилось когда-то носить красно-золотой галстук. Гермиона положила подбородок на борт ванны, сдержав рвотный позыв.       В дверь постучали два раза, заставив Гермиону вздрогнуть от испуга.       — Ты там как, не утонула ещё? Мне суп из грязнокровки в ванной не нужен, давай уже вылезай! — голос Скабиора казался скучающим.       — Я ещё не закончила! — Гермиона бросила взгляд на грязную воду и уныло плавающую по ванне мочалку.       — Мне через два часа уходить, так что вытряхивайся быстрее, у тебя полчаса. Мы ещё не договорили.       Гермиона встрепенулась и умыла лицо, отгоняя от себя мрачные воспоминания. Подавить стыд и угрызения совести у неё так и не вышло.

***

      Когда Гермиона возникла на пороге гостиной, она обнаружила лениво развалившегося в кресле егеря. Одной рукой Скабиор держал газету, а другой подпирал небритую щёку. Он не заметил Гермиону, и она тут же этим воспользовалась, решив рассмотреть его внешний вид. Егерь был во всё тех же клетчатых штанах, ткань выцвела то ли от стол долгой носки, то ли на солнце. Чёрная рубаха, небрежно заправленная, но всё же чистая и не помятая. Волосы были собраны в хвост, алая прядь резко выделялась на их фоне. Ботинки грубые, но на вид удобные. Егерь не выглядел по-домашнему, но и для человека, чья работа заключалась в выслеживании и погоне, он смотрелся слишком аккуратно. Гермиона присмотрелась к его рукам: ногти были разной длинны, грязные, на пальцах красовались перстни.       — Знаю, что я невероятный красавчик, но посмею прервать твоё любование моим светлым ликом, — Скабиор откинул газету на соседний диван и раплылся в улыбке. — Садись давай, а то у меня работа, если что. Но чтобы ты не скучала, я могу тебе оставить вырезку из газеты с моей колдографией. Не подумай, что я хвастаюсь, но мы тогда перевыполнили месячный план, Министерство было в восторге, в Пророке даже выкатили хвалебную статейку! Я тебе потом как-нибудь расскажу.       Гермиона скривилась и села на диван, нервно приглаживая мокрые растрёпанные волосы. Хотелось кинуть в ответ какую-нибудь гадость, но Гермиона мудро решила сдержаться и промолчать. Скабиора отсутствие реакции несколько расстроило. Он нахмурился и сел в кресле ровнее, но потом всё же закинул ноги на кофейный столик, тот жалобно скрипнул в ответ.       — Ладно, у меня нет времени на твою кислую рожу глядеть. Меня не будет до завтра, вернусь вечером, часов в семь или восемь, тут уж как повезёт. Сегодня можешь отдыхать, я, всё-таки, не настолько бессердечный. Спальню выбирай любую. Мою ты сразу узнаешь по вороху одеял на кровати, но, если хочешь, можешь остановиться и в моей комнате, — Скабиор широко улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными.       — Нет уж, обойдусь, спасибо.       — Ну и мёрзни ночами одна, — он махнул на Гермиону рукой. — Список дел на завтра тебе оглашать? Или ты сама решишь?       — Ванная в ужасном состоянии. Кухня. Твоя комната? В любом случае, разберусь.       — Как пожелаешь, главное, чтобы вечером меня ждал обед из семи блюд и хорошо выдержанное вино. Но если не найдёшь, то хрючево из банки мне тоже подойдёт, главное, чтобы тёплое.       — Ты давно тут живёшь? — Гермиона присела на диван, расправляя юбку платья на коленях.       — Не считал. Пару месяцев? Может, пять, — Скабиор почесал затылок и скривил губы.       — И ты всё это время питался магловскими консервами? Это невозможно, я не могла припасти настолько много банок…       — Так это твои запасы? Какая прелесть, очень заботливо с твоей стороны.       Гермиона фыркнула и отвела взгляд к окну. На улице уже стемнело, фонари тускло освещали улицу. Она вдруг задумалась, насколько изменилась жизнь маглов теперь, когда ко власти пришёл Воландеморт? Во время войны они с мальчишками видели разруху и даже тела, которые пожиратели оставляли за собой. Тогда маглов трогали редко, они, скорее, просто становились случайными свидетелями, от которых принято было избавляться. Лондон почти не затронуло, а вот в пригороде находиться было попросту опасно. В газетах тогда писали о криминальных группировках, которые, якобы, занимались уничтожением частной собственности: их обвиняли в поджогах и взрывах.       Уже после Гермионе подвернулась газета с новостями про Сассекс, который наводнили пожиратели. Писали про всё те же разбои и пострадавших, про неизвестных подозрительных личностей, которые массово заселили пустующие дома. А потом новости затихли. Гермиона до последнего верила, что местная полиция смогла сделать хоть что-то в сложившейся ситуации. Но вот дорога привела их в чёртов Сассекс, точнее, в восточную его часть. Почти сразу же на пути возник магический барьер, который выполнял функцию отваживания маглов. Моросил мелкий дождь, троица скрывала лица под капюшонами курток, которые едва ли были им по размеру. Улицы были пустынны, вывески заведений не горели. Друзья шли до тех пор, пока в нос не ударил смрад гниения и разложения. Последнее, что Гермиона увидела перед тем, как Гарри схватил её и Рона за руки, чтобы аппарировать — подвешенное на столбе тело, на шее которого висела размокшая табличка с единственным смазанным словом: «Грязнокровка».       — Что сейчас происходит с маглами? — голос Гермионы дрогнул, но она не подала виду.       — А что с ними происходит? — егерь пожал плечами. — Живут, ругаются в соседнем доме так, что их слышно на улице. А ещё делают эти банки с едой, на которые я, походу, подсел. По твоей вине, получается.       — Ты понял, о чём я, — Гермиона нахмурилась и сжала кулаки в ожидании ответа.       — Ну вы всё ещё не на своём законном месте, как нам рисуют в Министерстве Магии, если ты об этом. У них была неудачная попытка захвата власти, вроде как, но в вашем мире новости разлетаются быстрее, как оказалось. Поднялась такая буча, что сама знаешь кто нормально так перенервничал. Итог — массовый обливэйт, всё как всегда. Засылают теперь в местное правительство своих людей, но идёт пока хреново. Ты бы поверила новому мэру, который даже не знает, что такое метро? — Скабиор хохотнул. — Я, конечно, тоже нихрена не знал, что это такое, но после происшествия с мэром ознакомился, — в его голосе слышались нотки гордости.       — То есть, на улицу мне выходить можно?       — А кто тебе запретит? Можно. Но я бы рисковать не стал. В Лондоне теперь много пожирателей. И они уж наверняка проверяют новостные сводки и знают в лицо каждого, кто в розыске.       Гермиона молча кивнула. Скабиор взглянул на часы и вздохнул.       — Давай-ка мы лучше завтра это обсудим, красавица. Иди спать, мне ещё барахло надо успеть собрать в дорогу.       И Скабиор ушёл, оставив Гермиону Грейнджер одну в огромно пустом поместье Блэков. Она долго пыталась уснуть, дом пугал её жалобными скрипами, разрывающими тишину. Тишина, правда, продлилась недолго, потому как портрет Вальбурги Блэк внезапно оживился в первом часу ночи. Даже до верхних этажей доносился противный голос Вальбурги, что бубнила со своего портрета почти без остановки. В конце концов, Гермиона погрузилась в сон, утомлённая бесконечными переживаниями и усталостью, которые не покидали её теперь никогда.