Здесь останется шрам/Gonna Leave a Scar

Пальцы касаются клавиш пианино, гладких и прохладных. Как последняя нота симфонии, звенящая в воздухе, как песня искупления, играемая наоборот. Пальцы касаются клавиш пианино, и это затишье перед бурей. Он не играет, но ощущение клавиш его успокаивает. Металлические струны натянуты в открытой полости инструмента, как сухожилия. Сухожилия, которые пульсируют при малейшем прикосновении. Его палец опускает блестящую белую клавишу, и, когда нота звучит и замирает, он представляет себе, как лопается сухожилие, разрывая связь мышцы с костью. Сухожилия рвутся, как нейлоновая нить, их трудно порвать, но у всего есть предел прочности. Его кулак покоится на крышке пианино, и он поднимает глаза, чтобы посмотреть, как медленно разжимается кисть. Рука чистая, без царапин. Может быть, слишком чистая. Может быть, недостаточно чистая. Первый Клинок, его верный спутник, уже в руке, вторит биению сердца, и Дин чувствует прохладную гладкость, когда лезвие разрезает его ладонь, оставляя кровавый след, как мазок чернил на белой странице. Кто ты, Дин? Демон? Может быть, ты человек? Выбери кровавую сторону. Порез на его коже заживает без единой капли крови. Дин не видит своего отражения в блестящей поверхности пианино, но чувствует, как в одно мгновение почернели глаза, словно кто-то щелкнул ногтем по хитиновому панцирю. Дин рассматривает Клинок в своей руке, представляя, как погружает его глубже в плоть, добираясь до кости. Посмотреть, что будет дальше. Найти точку разрыва. Однако у Дина есть компания. Лучше не заставлять его ждать. Он кладет Первый Клинок на пианино рядом со своим напитком, и его руки легко опускаются на клавиши, скользкие под пальцами, как зубы. – Здравствуй, Сэмми, – приветствие повисает в воздухе, так и не получив ответа, пока не замирает, и Дин наконец поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с Сэмом. Сэм другой. Старше. Дин не хочет вспоминать, когда в последний раз видел своего брата. – Я должен тебе кое-что сказать. – Что? – Я горжусь нами. Но брат выглядит по крайней мере на полдесятилетия старше, и эти годы не были добрыми. Сэм наблюдает за ним с другого конца бара, тихо и испытующе, как будто пытается понять, что осталось от Дина после того, как кровь и смерть последних месяцев сбавили свой темп. Это раздражает, и Дин чувствует, как его рука тянется к Клинку. – Эй, Харв, почему бы тебе не пойти покурить? – окликает Дин бармена, который чистит пепельницы на стойке. Харви бросает взгляд на две фигуры, напряженно допивает свой стакан и бросает тряпку на стойку. Сэм провожает взглядом уходящего мужчину. Дин облизывает языком зубы. – Что с рукой? Сэм морщит лоб и смотрит вниз, чтобы понять, о чем говорит Дин. Дин хмурится, не понимая, почему спросил об этом. Сэм постарел и выглядит уставшим, но он не ранен. Взгляд Дина падает на правую руку Сэма, и он клянется, что, когда Сэм вошел, она выглядела так, будто была на перевязи. Неважно, что на нем было, когда он зашел сюда, выйдет он в мешке для трупов. И горящий, жаждущий крови пульс нетерпеливо забарабанил в глубине его сознания. – Дин, – говорит Сэм, и его руки поднимаются вверх, как белый флаг, – это не... ты не… Дин перестает слушать. Его рука дергается, чтобы поднять Клинок, но он перенаправляет движение и обхватывает пальцами стакан с виски. – Я просил тебя отпустить меня. – Ты же знаешь, что я не могу этого сделать. Я обещал. Дин улыбается, и улыбка становится резкой. Он опрокидывает в себя остатки янтарной жидкости. – Обещал, – повторяет он, – кому, Кроули? Он смеется. – Он сдал меня, верно? Как это на него похоже, – Дин встает из-за пианино, и его рука сжимает Клинок. Острый край оставляет после себя тонкую, как след от бритвы, царапину на полированной поверхности. Сэм делает шаг вокруг барного стола, чтобы немного отдалиться от Дина. Дин проходит мимо, словно Сэма там и нет, и подходит к бару. Сэм изо всех сил пытается составить полное гребаное предложение, и это выводит Дина из себя. – Дин, тебе нужно сосредоточиться. Это не реально. Это не ты. – Не реально – ты, блядь, серьезно? – Дин останавливается на расстоянии вытянутой руки от текилы, – так вот в чем дело? Ну же, Сэм, ты еще глупее, чем я предполагал, если думаешь, что можешь просто войти сюда, как ни в чем не бывало, и убедить меня пустить кровь? Добавить немного латыни? Ты когда-нибудь задумывался о том, что если бы я хотел вылечиться, я бы не ушел? Дин отворачивается, и его рука сжимает горлышко бутылки. Жидкость выплескивается на край стакана, брызгает ему на пальцы. Он рассеянно вытирает руку грязной салфеткой и швыряет ее через край бара. – Дин, ты должен бороться с этим. Ты снова застрянешь в петле. Это все просто... прошлое. Это трюк, воспоминание, в которое нас втянул Михаил. Это все уже было. Разве ты не помнишь? Разве... Это неважно, хорошо? Потому что что бы ни случилось, что бы ни случилось… мы все исправим. В голове Дина вспыхивает боль, первый настоящий дискомфорт, который он почувствовал с тех пор, как Метатрон пронзил его сверкающим клинком и ушел. Он уже наполовину поднес стакан к губам, но останавливается, и текила колеблется на грани. Он опускает его обратно на стойку, стараясь не пролить ни капли. – Я даю тебе шанс, Сэм. И рекомендую им воспользоваться, – говорит он, и эти слова на самом деле – предостережение. Он предлагает Сэму фору. – Я не выйду с тобой за эту дверь. Сэм делает шаг вперед, и это бесит Дина. Какая его часть подает Сэму смешанные сигналы? Что такое видит Сэм, что заставляет его думать, что Дин готов бросится ему на шею, а не... разорвать тебе горло… зубами. Черт. Еще один удар боли вонзается в череп Дина, как пуля. Дин вздрагивает, но не сводит глаз с приближающегося Сэма и определенно не отступает. Он предупредил. Что бы ни случилось дальше… это выбор Сэма. Но Дин с радостью выполнит свою задачу. – Послушай меня, – искренне умоляет Сэм, – если ты не будешь бороться, Михаил победит. Он победит нас, а ты... – Михаил? Это твой новый телефонный приятель? Приводи его сюда, Сэмми, и всех твоих приятелей. У них нет шансов. Где оружие? Я даже твоего Тауруса* не вижу. Дин решает дать текиле еще одну попытку и делает очередной глоток. – Гребаный "счастливый час"**, – бормочет он своему отражению в выпивке и швыряет ее обратно на стол. Сэм открывает рот, но тут же замолкает, когда на его лице появляется что-то похожее на воспоминание. Он спешно разворачивается к выходу, и через долю секунды окно разбивается от удара чего-то маленького и тяжелого. Газ мгновенно распространяется из устройства, и Дин наблюдает, как бар наполняется белым дымом. Сэм уже пробирается к запасному выходу, кашляя и пытаясь вдохнуть чистый воздух. Дин слышит глухой стук упавшего тела, но поворачивается к бару, чтобы сделать последний глоток. К чему спешка? Едкий туман клубится вокруг, вливаясь в легкие, но это почти приятно. Придает алкоголю пикантное послевкусие. Стакан Дин оставляет на стойке. Засовывает Первый Клинок за пояс джинсов и, обходя пустые барные столики, выходит через главный вход, как платежеспособный клиент, которым он, безусловно, не является. Толпа "счастливого часа" еще не прибыла, и парковка пуста от машин, людей и более специфической группы людей, которые бросают гранату со слезоточивым газом через окна бара. Дин заходит за угол и находит именно того человека, которого искал. Фигура выходит из переулка, окутанная туманом от газа, сочащегося из задней двери, которую Сэм недальновидно оставил приоткрытой после потери сознания. – Вау. Это действительно ты, – говорит человек в респираторе и выходит из переулка. Он похож на игрушечного солдатика, которого Дин выпрашивал в детстве. Нахмуренные брови, военная одежда, короткая стрижка. Ножи, пистолеты. Дин может оценить такую подготовку. – Коул Трентон, мать твою, – громко объявляет Дин, – как жизнь, черт возьми? Коул выглядит ошеломленным, и его пистолет, нацеленный на Дина, вздрагивает в руке. – Ты знаешь, кто я? – бывший морской пехотинец осматривает площадку, словно проверяя, не подставили ли его. – Помню твой телефонный звонок, – отвечает Дин, но теперь, когда он думает об этом, он не может вспомнить, чтобы его оппонент упоминал свое имя, говоря по телефону, – ты тот парень, который должен был всадить пулю в голову Сэмми. – Дин смотрит на тело брата в полумраке переулка, без сознания, но живого. – Ты промахнулся? Коул нацеливает пистолет на грудь Дина и выходит на свет. – У меня появилась идея получше. Я решил, что если позволю твоему брату удрать, он побежит к тебе, и все, что мне останется сделать – это просто последовать за ним. И вот мы здесь – наконец. Дин Винчестер. Дин кивает, как будто соглашаясь с объяснением, но в основном для того, чтобы Коул перешел уже от своих разглагольствований к чему-нибудь более интересному. Он ждет пули. В него еще никто не стрелял. После Метки, конечно. Ему любопытно. Пуля будет зудеть, как расшатанный зуб, впивающийся в десну? Или она разорвет на своем пути несколько слоев плоти и мышц? – Отлично. Фанат. – Если ты наслышан обо мне, то должен знать, что я точно не твой фанат, Винчестер, но вернемся к делу... Думаю, такие моменты и называются поворотными. Найак, Нью-Йорк, 21 июня 2003 года. – Это должно мне о чем-то сказать? – Та самая ночь, когда ты выпотрошил и убил человека по имени Эдвард Трентон. Он был моим отцом. Дин ждет кульминации. – Ладно. Пистолет дрожит в руке Коула, но не от страха. От необходимости сдерживаться. От потребности закончить начатое. – Ладно? – повторяет он, как будто не верит своим ушам. Дин равнодушно пожимает плечами, чувствуя, как в позвоночнике что-то хрустит. – Ну, я же не говорю, что не резал твоего старика. Я просто хочу сказать, что он был не первым и уж точно не последним. Они для меня все на одно лицо. Лицо Коула становится жестким и отчаянным. Чего бы он ни ожидал, но только не этого. Как можно смотреть в глаза человеку, убившему его отца, и не видеть ни капли раскаяния? Даже проблеска узнавания? – Я видел тебя, – настаивает он, – в ту ночь... после. Ты оставил меня в живых. Это было глупо, очень глупо. Он делает несколько взволнованных шагов ближе к своей цели. Дин ждет, когда разговор примет более подходящий оборот. Иначе он просто оторвет ему голову и вернется к своей текиле. – Я полжизни готовился к этому моменту, – продолжает Коул, сделав глубокий вдох. – Я тысячу раз представлял этот бой в уме. И я знаю о тебе все, Дин-о. И ты хорош. О, ты действительно хорош. Но, видишь ли, я лучше. Дин начинает скучать. Он слышал все это раньше, много раз. Его жизнь была одним большим бурлящим котлом мести за то или иное преступление. Мама мертва, папа мертв, брат мертв, все мертвы. Гораздо проще быть тем, кто убивает сам. Теперь он это понимает. Он видит, что он сражался не за ту сторону, а на другой стороне трава куда кровавее. Он позволяет пустой угрозе Коула повиснуть в воздухе на мгновение, прежде чем перейти к делу. – Докажи. Стреляй, – он разводит руки в стороны, ожидая пули. Может быть, он выплюнет ее себе на ладонь, как в мультиках. В челюсти Коула бьется пульс. Его палец дергается на спусковом крючке в искушении, но он поднимает руки, нацеливая дуло пистолета в небо. – Понимаешь, это не месть, – говорит он почти дружелюбно. Нож выскальзывает из ножен на поясе, и Дин почти вздыхает. Опять-таки ничего нового, ничего, что не нарушит монотонность, ставшую привычной для Дина. – Вот она – месть. Коул бросается вперед, но нож встречает пустоту. Он делает новую попытку, но Дина уже нет. Еще один бесполезный бросок, и в глазах Коула наконец появляется намек на страх, когда Дин неожиданно появляется в противоположной стороне. Дин мог бы выхватить нож из рук Коула и поковырять им в зубах прежде, чем тот успеет это заметить. Однако парень быстр, Дин должен отдать ему должное. Он улыбается, и солнце освещает его лицо. Коул снова бросается в драку, отказываясь останавливаться. И, когда Дин уклоняется в сторону и хватает Коула за руку с ножом, он хочет показать Коулу, насколько легче все это может быть, если тот просто перестанет метаться. Нож падает и отскакивает от тротуара, когда Дин разоружает Коула, и тот вжимается припаркованную машину у него за спиной. Теперь в ход идут кулаки и удары, но Дин потерял интерес. Он ловит очередной удар Коула, выкручивает ему ногу и спокойно вытаскивает пистолет из кобуры, пристегнутой к Коуловой икре. – Знаешь, – протягивает он и роняет на асфальт магазин из пистолета. Он не пользовался пистолетом с тех пор, как умер, и не чувствует необходимости начинать использовать его сейчас, – я могу ошибаться, но, может быть... – пистолет падает на тротуар рядом с магазином, – ты не так хорош, как думаешь. Все те вещи, что мы говорим себе, чтобы продолжать жить... Зрение Дина затуманивается, цвета сливаются друг с другом. Иногда они ослепляют. Они ведут во тьму... Голова Дина раскалывается от внезапной боли. Он отшатывается назад, а когда снова поднимает глаза, то видит Коула, но он одет по-другому, и у него есть еще один пистолет, направленный на Дина. Сэм стоит вооруженный над плечом Коула. Что за... ...в такое место, где я мог бы выбить дерьмо из хорошего человека просто ради удовольствия. Дин стонет, и обхватывает голову рукой. Его череп кажется треснувшим яйцом, и из него сейчас все выльется. Его рука болит, он смотрит вниз и видит Метку – Метку Каина – и на протяжении всего одного вздоха Дин смотрит на нее, не узнавая. Он знает, что что-то не так, если он поцарапает ее немного сильнее, он может сломать ее, он может... Что-то тяжелое врезается в грудь Дина, и он падает назад. Его спина ударяется о край мусорного контейнера, и он вслепую вскакивает обратно на ноги. Метка горит, и черт возьми, это больно. Колени Дина почти подкашиваются, и он тянется к Первому Клинку, ему нужно срезать эту Метку, она убьет его, она убьет... Метка светится красным под кожей, она пульсирует один раз, и Дин дрожит, когда чувствует, как что-то проносится над ним, как холод. Оно стирает боль с его тела и заглушает туман в его сознании. Последние несколько секунд - сплошная неразбериха. Что происходит? Дин чувствует себя так, словно подошел вплотную к Метке и потерял... что-то. Что-то важное. Настоящий Коул стоит над ним, и в его взгляде мелькает неуверенность. Дин выпрямляется из своего болезненного положения. Он уже забыл об этом кратком эпизоде замешательства, и Метка снова пульсирует на его руке, как будто впервые за несколько месяцев. Месть берет верх над осторожностью в Коуле, и он бросается вперед, чтобы продолжить удар, который, наконец, решился нанести. Разум Дина ясен и чист. Он позволяет Коулу сделать пару бесплодных попыток, потом ловит его за талию и сильно опрокидывает на землю. Коул в изнеможении падает на тротуар. Дин делает несколько шагов, сдерживаемая энергия шипит и кипит под его кожей. Он чувствует себя чертовски живым, он чувствует, что может перерезать Коулу горло и покрасить стены всем этим цветом внутри него. – А что, по-твоему, должно было здесь произойти? – усмехается он, когда человек у его ног изо всех сил пытается втянуть воздух в легкие, – ты просто придешь сюда и скажешь: "Я Иниго Монтойя". И что там дальше по тексту... – он наклоняется к Коулу, – бла-бла-бла... Остальное ты знаешь. Он слышит пение металла прежде, чем замечает движение, и рука Коула проносится с серебряной вспышкой. Дин чувствует, как лезвие рассекает плоть его щеки, и Метка почти поет, как хор гребаных ангелов, требуя кровавого возмездия. Он восстанавливает равновесие, и, когда Коул отклоняется для смертельного замаха, Дин отбрасывает руку в сторону, как прихлопывает муху, и его пальцы смыкаются вокруг шеи Коула. Дин чувствует запах серы и металлический привкус пороха и крови, чувствуя, как края раны на его щеке срастаются. – Ты понятия не имеешь, во что ввязался, не так ли? – ожог исцеленной раны утихает, и Дин ловит недоверчивый взгляд Коула на своей неповрежденной щеке, даже когда кровь капает на его собственное лицо. Метка ревет на коже Дина. – Нет. – Что ты такое? – едва дыша спрашивает Коул. Дин позволяет молчанию повиснуть в воздухе на несколько секунд, чтобы Коул получил возможность сделать свои собственные выводы. Затем его глаза вспыхивают черным, и он улыбается. – Я демон. Коул успевает лишь поднять взгляд, прежде чем Дин врезается лбом в морпеха. Он чувствует, как кровь Коула размазывается по его лбу, и вытирает ее ладонью, собирая липкую жидкость большим пальцем, пока Коул делает отчаянные попытки встать на ноги. Он наносит слепой дикий удар, все еще дезориентированный из-за трещины в черепе. Дин легко уклоняется и использует силу удара Коула, чтобы отправить его кувырком на землю. Коул усмиряет свою борьбу – то ли от травмы, то ли от усталости – и даже не пытается подняться. Дин решает, что всегда есть место для небольшого рыцарства – он же Винчестер. Он грубо переворачивает Коула, без особых усилий отбивая его руки. Коул вскрикивает, когда Дин прижимает его к машине, и еще раз, когда кулак Дина врезается ему в лицо. Дин чувствует маниакальную пульсацию Первого Клинка там, где он вдавливается в его позвоночник, и кто он такой, чтобы мешать леди повеселиться? Теплая рукоять уже в его ладони, и он слегка прижимает лезвие к горлу Коула. Этот человек полностью побежден. Дин наблюдает, как свет гаснет в глазах Коула, и видит пустоту, отражающуюся в них, когда Коул осознает, что его миссия, его цель были разбиты в пыль на его глазах. Он ничего не добился, кроме того, что пал жертвой того же убийцы, который убил его отца. – Сделай это! – кричит он Дину. Именно этого Дин и ждал. – Ты сказал, что если увидишь меня, то убьешь, так сделай это! С меня хватит. Нет, нет, ты не можешь. Ты не можешь сдаться. Наша семья никогда не сдается. Семья – это все, что у нас есть. Ну что же, тогда у нас нет ничего. – Похоже, я передумал, – слышит Дин чей-то голос и он лишь отчасти убежден, что это он сам. Голова пульсирует, но не от боли. Просто от... давления. Его рука автоматически отпускает Коула, и потерявший сознание морпех соскальзывает вниз по борту машины. Давление в голове Дина усиливается, и словно спровоцированная, Метка Каина вспыхивает. Жар разливается по руке Дина, как огонь в крови, и его рука болезненно сжимает рукоять Первого Клинка. Дин не понимает, что происходит, почему его охватывает чувство неправильности. Почему ему кажется, что Метка борется с чем-то внутри него, с болезнью, пожирающей своего хозяина. Гарантированное обоюдное уничтожение, и в центре всего этого – Дин. Давление в голове Дина усиливается, пока, наконец, не перевешивает чашу весов до чистой, пронзительной боли, и колени Дина ударяются о шершавый асфальт, прежде чем он даже понимает, что падает. Костяшки его пальцев сильно вдавливаются в землю, и в этой небольшой боли Дин находит уровень осознания. Тень заслоняет солнце, и Дин поднимает больные глаза, ожидая увидеть оживший призрак Коула, готового к очередному раунду. Но вместо этого встречает встревоженное лицо Сэма, и Дин пытается подавить внутреннюю борьбу, острое желание перехватить Клинок в своей руке, чтобы разрезать Сэма от живота до позвоночника и вылить его липкие внутренности на землю. Но его рука с Меткой горит, как клеймо, и Дин не может пошевелить ею. Его голова падает на руки, и он не знает, исходит ли оглушительный рев от него или от Метки. – Дин! – кричит Сэм, и его голос доносится как будто из-под воды, – Дин, ты должен вспомнить! Давай, ты можешь бороться – ты должен вспомнить. Хитоми Плаза! Хитоми Плаза. Стена в его голове рассыпается в прах, и Метка вспыхивает в последней тщетной попытке задушить воспоминания, прежде чем вернуться к своему обычному жужжащему присутствию. Мрачное спокойствие окутывает Дина, словно он погрузился в воду. – Дин? Сэмми, ты же знаешь, я ненавижу уколы. Я ненавижу демонов. – Дин, ты в порядке? Ты… ты помнишь? Позволь мне спросить тебя, Сэмми. Если это не сработает… мы оба знаем, что ты должен со мной сделать, верно? Теплая рука сжимает плечо Дина, подрагивая то ли от страха, то ли от облегчения. Дин делает вдох, когда остаточная боль покидает его конечности. Его глаза, слепо смотревшие вперед, теперь меняют цвет с зеленого на черный. Дин улыбается и сплевывает кровь на землю. У тебя хватит на это смелости, Сэм? – Давай, Дин, нам нужно выбраться отсюда до того, как Михаил... Дин не дослушивает остальную часть фразы, так как именно в этот момент Сэм ловит ладонь Дина солнечным сплетением. Он тяжело падает на спину и задыхается, когда из его легких вырывается воздух. Дин вытирает кровавую слюну с уголка рта и поднимается на ноги. Первый Клинок поет в его руке. Он требует крови Сэма. Дин и Сэм Винчестеры. Михаил и Люцифер. Каин и Авель. Дин делает медленный шаг к Сэму, который с трудом поднимается на ноги. Он делает шаг назад, подняв руки. – Нет ни наручников, ни святой воды, - пытается убедить он, – это всего лишь воспоминание, ты не... На самом деле нас здесь нет. – О, я знаю, – отвечает Дин, – я все помню. И знаешь, что я помню лучше всего, Сэмми? На лице Сэма отражается смятение – замешательство, недоверие, беспокойство. Но, на вкус Метки, страха там недостаточно. Ещё нет. – Ты надел на меня наручники и вылил на меня столько святой воды, что хватило бы потушить пожар. И что потом? И что же ты сделал потом, Сэмми? – Дин бросается вперед и врезается в Сэма, все еще ошеломленного своим недавним падением. Сэм падает на землю и не встает. – Ты влил в меня такое количество гребаной крови, что я умер, Сэм. Ты убил меня. Сэм приходит в себя, но не находит сил подняться. – Нет, – говорит он, – нет, Дин, мы тебя спасли... мы вылечили тебя! Кас и я сделали все, что могли, чтобы вернуть тебя... – Сэм, – тихо перебивает его Дин и присаживается на корточки рядом с Сэмом. – Ты вернул своего брата. Но я больше не твой брат. А это? – он поднимает правую руку, рукав которой задран выше локтя. Метка Каина поблескивает под кожей, как живое извивающееся существо. Дин улыбается, видя затаенный страх в глазах Сэма. – А это ты у меня забрал. А потом ты убил меня. Кулак Дина врезается в скулу Сэма, и на костяшках пальцев выступает кровь. – Таких вещей я не забываю. Сэм первым замечает фигуру, возникшую позади Дина. – Видишь, Дин? – раздается голос Коула. Дин, не разжимая яростной хватки воротника рубашки Сэма, оглядывается через плечо. Коул стоит, расправив плечи, с окровавленным и исцарапанным лицом. Затем облако закрывает солнце, и в его глазах появляется предательская вспышка благодати. – Ты так упорно сражаешься за свою семью, за свое место в этом грязном, развращенном мире. Но что они сделали для тебя, кроме того, что разорвали на части? Что сделал мир, кроме того, что каждый раз забирал все это? Даже брат, который лежит перед тобой, хочет только забрать тебя отсюда... Дин снова переводит черные глаза на Сэма. – ...с твоего места в этом мире. С этой Меткой на руке ты был самым могущественным существом в мире. Неудержимый. Бог. Челюсть Дина сжимается, когда слова Михаила проникают в его голову. Сэм ищет в глазах Дина хоть какие-то признаки присутствия брата, хоть какой-то проблеск зеленого человеческого в море мутной черноты. Дина от этого тошнит. Это была кульминация его эволюции, его жизни в качестве Дина Винчестера. И человек, лежащий перед ним, отнял у него все это, потому что он ни перед чем не остановится, чтобы вернуть Старшего Брата Дина. Зубы Дина обнажаются в животной ярости, и его кулак снова устремляется к лицу Сэма. Кожа трескается под костяшками пальцев, и красная полоса стекает по лицу Сэма, словно кровавая завеса. Михаил смеется за его плечом и делает шаг ближе. – Похоже, раньше я искал не те воспоминания. Вот он, тот самый Дин Винчестер. – Да, – сквозь стиснутые зубы соглашается Дин, – и раз уж мы заговорили об этом... И Первый Клинок поет в воздухе свой кровавый гимн, когда Дин вонзает его по самую рукоять в живот Михаила. Удивленные глаза Коула расширяются и искрятся синим, когда ангел делает неуверенный шаг назад, вытаскивая Клинок из своего живота. Бело-голубая благодать сочится из раны Михаила, потрескивая, как электричество. Глаза Михаила бледнеют, когда он переводит затуманенный взгляд на Дина. Блестящий черный испаряется из взгляда Дина, как туман, пока не остается только холерический зеленый цвет, устремлённый на Михаила, когда его присутствие исчезает из памяти о теле Коула. – Ты тоже в моем убойном списке.

***

В бункере Михаил открывает глаза.