После "Чужака": Империя

      Перелёт с Контруума на Бастион получился с несколькими пересадками, но вполне комфортным, и если бы не обстоятельства, Кеннет смог бы даже насладиться путешествием. Но всю дорогу его терзал страх и мысли о предстоящем разговоре с родителями… Особенно с отцом. Если из-за него, Кеннета, состоялась беседа двух высокопоставленных безопасников, то хорошего ждать точно не стоит. Кеннет не обольщался на свой счёт, но даже он не мог предположить, какое наказание последует вслед за его «самоволкой». Будущее было туманно, и неизвестность нервировала ещё больше. Скорее бы уже всё закончилось… Потому с трапа шаттла Кеннет соскочил едва не с облегчением. Он наконец-то дома…       Кеннет грустно усмехнулся собственным мыслям. «Дом». Раньше это было просто слово, пусть тёплое и родное. Теперь же оно приобрело какой-то новый, особенный смысл. Равелин за время его отсутствия ничуть не изменился, но Кеннет, как впервые в жизни, жадно впитывал в себя мельчайшие детали: здание космопорта и стандартные посадочные площадки, вездесущие высотки, освещённые закатным солнцем, снующие туда-сюда по общественным воздушным трассам пассажирские флаеры и грузовые кары… Вот его дом. И другого не будет.       Отца Кеннет заметил сразу же, стоило выйти на парковку общественного транспорта. Одетый в привычную форму службы безопасности, он подпирал спиной дверцу их семейного флаера и сложил руки на груди, сохраняя видимость спокойствия. Вот только даже Кеннет понял, насколько напряжённой была его поза. Увидев сына, Чейс Пратан окинул его холодным профессиональным взглядом, словно оценивая, цел ли он, а потом сухо поинтересовался:       — Нагулялся?       Кеннет виновато опустил голову, не зная, что на это ответить. Впрочем, отцу, кажется, его ответ и не требовался — настолько он был отстранён и подчёркнуто безразличен. Но, как знал Кеннет, это лишь затишье перед бурей…       Отец открыл перед ним дверцу и просто кивнул.       — Залезай. Дома поговорим.       Вот теперь в голосе промелькнули стальные нотки, потому это прозвучало угрожающе, почти как приговор.       …В пути никто из них не проронил ни звука. Отец следил за дорогой, до побелевших костяшек вцепившись в руль, и Кеннет знал, что дело вовсе не в том, что он боится аварии, — вот уж с флаером отец управлялся прекрасно. Сам Кеннет молчал, понимая, что лучше сейчас не лезть под руку — ему чётко дали понять, что разговор состоится позже. Потому оставалось только смотреть по сторонам и пытаться настроиться на предстоящее.       Когда они приехали, времени хватило только на то, чтобы крепко обнять маму и закинуть вещи в свою комнату. В отличие от отца, реакция матери была более эмоциональной и живой. Несмотря ни на что, в первую очередь её волновало то, что сын вернулся живым и невредимым.       Заглянув ему в глаза, она покачала головой.       — Сынок… Как же ты нас всех напугал… Но как же я счастлива, что ты дома.       — И я очень рад… Извини, что заставил вас поволноваться. А где Элана?.. Обычно она несётся навстречу, сметая всё на своём пути.       Слегка отстранившись и поджав губы, мать вздохнула:       — Она гуляет с Ирэн и Мирой. Вернётся немного позже. Папа ждёт тебя в своём кабинете. Иди к нему… Надеюсь, ты сможешь всё объяснить.       Кеннет про себя скривился. Значит, сестричку отослали подальше… Иного объяснения он не находил. Обычно Элана ждала его возвращения, едва не приплясывая от нетерпения. Не могла она сама в такой день уйти гулять. Значит… мама не хочет, чтобы она видела предстоящий разбор полётов. Что ж, справедливо. Он кивнул, решив не расспрашивать.       — Я тоже надеюсь. Прости, мам… Тогда я пойду. Чем быстрее поговорим, тем лучше.       Поцеловав её в щёку, Кеннет, собрав всю волю в кулак, направился к кабинету. Он редко бывал в нём… Для отца это была святая святых, и он не любил, когда его беспокоили понапрасну. Домочадцы давно усвоили, что если глава семейства работает, то лучше его не трогать. А вот если отец вызывал в кабинет сам, обычно это означало, что он хочет задать трёпку. Такое бывало нечасто, зато каждый случай отчётливо въедался в память. Вот почему сейчас каждый шаг в нужном направлении давался Кеннету с огромным трудом. «Да что такое-то? Словно я не к отцу иду, а на казнь, не иначе!» Заставив стряхнуть с себя оцепенение, он всё же распрямил спину и приказал себе идти более уверенно: пришла пора отвечать за свои поступки. Он не будет дрожать, словно какой-то трус, и с достоинством примет то, что причитается.       Но Кеннет всё же оказался неготов к обрушившейся на него ярости.

***

      Всё, что он успел заметить — отец скинул свой китель на спинку кресла и стоял возле рабочего стола, уперев недобрый взгляд в дверь. Стоило Кеннету войти и приблизиться на расстояние вытянутой руки, отец с силой схватил его за грудки, хорошенько встряхнул, а потом без предупреждения заехал кулаком по лицу. Левую щёку обожгло жгучей болью, Кеннет невольно вскрикнул и отшатнулся, пытаясь закрыться, но отец не дал ему шанса. Кулак его искусственной руки ещё дважды мощно проехался Кеннету по лицу, рассекая бровь и разбивая в кровь губы, и только после этого отец отшвырнул его к стене, почти как тряпичную куклу.       Пытаясь прийти в себя, сквозь боль и звон в ушах Кеннет услышал злобный рык:       — Щенок! Что ты о себе возомнил?! Обмануть меня вздумал?! Посчитал, что твоя выходка сойдёт тебе с рук? Отец — наивный идиот, которому можно вешать лапшу на уши? Ты хоть понимаешь, что ты натворил?!       Рот заполнил противный солоноватый привкус, но Кеннет подавил желание моментально сплюнуть слюну и кровь на ковёр. Не хватало только получить и за это… Над бровью он тоже почувствовал что-то противное, тёплое и мокрое, и прижал ладонь к месту рассечения, одновременно и закрываясь от отца, и пытаясь унять кровотечение.       Несмотря на то, что отец пылал гневом, пригвоздив его к стене яростным, бешеным взглядом, какого Кеннет не видел раньше никогда, он всё же осмелился выкрикнуть в ответ:       — А что я натворил?! Я ничего плохого не сделал! Ни по закону, ни по уставу! Я ничего не нарушил!       — Ты ещё спрашиваешь?!       Кеннет почти ожидал, что тяжёлый кулак отца снова обрушится ему на голову, но тот всё же сдержался, вместо этого грозно нависнув над вмиг съёжившимся сыном.       — Ты хоть знаешь, что мне из-за тебя пришлось вытерпеть?! Какие унизительные слова выслушать? Когда республиканский полковник отчитывал меня, как мальчишку, открыто насмехался и советовал лучше за тобой приглядывать! Может, мне так и сделать, а? Посадить тебя на цепь и никуда не выпускать? Чтобы ты меня не позорил по всей галактике? Я думал, что уже могу доверять тебе! Что ты достаточно взрослый! Теперь же я вижу, что ты просто глупый мальчишка! И ты не только не оправдал моё доверие, но и подвёл меня!       Слова отца болью отозвались в груди. Возможно, это было даже больнее, чем его удары… «Подвёл… Не оправдал доверие… Опозорил…» Но как… как он не понимает очевидного?.. Проклиная себя за то, что почти готов разрыдаться, Кеннет выдавил:       — Я. Ни в чём. Не виноват! Я. Ничего. Не. Нарушил. Хватит!       Отец внезапно вздрогнул, словно получив пощёчину. Снова вперив в Кеннета яростный взгляд, он прохрипел:       — Вон! Убирайся отсюда! Видеть тебя не могу! Сопляк! Раз тебе плевать на меня, чтобы духу твоего здесь не было!       С трудом отлепившись от стены и послав в ответ не менее, как ему казалось, яростный взгляд, Кеннет выкрикнул:       — Да и пожалуйста!       Он выскочил из кабинета, сам не помня себя, громко хлопнув дверью, и, столкнувшись на полпути к лестнице с матерью, едва не толкнул её. На её удивлённое и встревоженное «Кеннет!» просто помотал головой и кинулся наверх, в свою комнату.       Ему было больно и паршиво. Никогда раньше отец не поднимал на него руку. Даже за такие проделки, когда стоило бы. Он всегда ограничивался выговором и какими-то вполне стандартными наказаниями вроде «выучить в два раза больше, чем задано». Никогда отец не впадал в такую ярость, никогда не бил!       Обида смешивалась со стыдом. Значит, тот безопасник всё же о многом умолчал… О чём они говорили, останется только между ними, но раз отец посчитал себя униженным, значит, было за что. И, получается, вина лежит на Кеннете… Он заставил отца волноваться, заставил говорить с республиканцами и терпеть их нравоучения… Но в тот момент разве хоть что-то зависело от него лично? Он вообще в камере сидел! Сидел ни за что, просто потому, что имперец и его сочли подозрительным!       Заперев за собой дверь и рухнув на кровать, Кеннет всё же расплакался. Щека, разбитые губа и бровь пульсировали как ненормальные. Больно… И незаслуженно. Но выйти из комнаты, чтобы найти аптечку и хоть что-то сделать со следами избиения, не позволяла гордость. Нет уж. Если отец считает его таким паршивцем, нечего и просить помощи. Обойдётся… Само пройдёт. Но на поклон он не пойдёт.       Обняв подушку руками, Кеннет постарался повернуться так, чтобы не запачкать чистое постельное кровью. А потом он услышал стук.

***

      Чейс осторожно постучал в дверь комнаты сына и совершенно не удивился, когда ответом ему стала тишина. Ожидаемо… После всего, что он позволил себе, ему бы тоже сейчас никого не хотелось видеть. Вот только поговорить было всё же нужно — уже спокойно, без криков и рукоприкладства. И проверить, всё ли с сыном в порядке. Риа, обычно такая спокойная и милая, сама накинулась на Чейса как вампа, защищающая своего детёныша. Её голос звенел от злости, глаза горели, и когда она кричала: «Только попробуй ещё раз тронуть его хотя бы пальцем! Я за себя на ручаюсь!», в это очень даже верилось. Риа могла его удивить. И она была права. Он перегнул палку. Сильно. Когда пелена спала с его глаз, Чейс понял, что сильно рассёк Кеннету губу и бровь, и это не считая синяков. Крови было много, но прежде чем Чейс успел хоть что-то сделать, как-то извиниться, сын с громким хлопком закрыл дверь прямо перед его носом. А ведь ему нужна помощь…       Пока Чейс ходил за аптечкой, он успел поссориться с Риа, но клятвенно пообещал ей, что попробует исправить ситуацию. И что больше так не будет. Он ведь и правда не хотел… Просто потерял над собой контроль. Раньше Чейс никогда не поднимал руку на детей. И не только потому, что она у него тяжёлая. Просто считал недопустимым. Обычно хватало строгих интонаций. А теперь, когда сыну стукнуло девятнадцать, он вдруг не сдержался. Потому что Кеннет уже не был ребёнком. Он был будущим офицером. И должен был отдавать себе отчёт в том, что делает. Думать головой, а не тем местом, на котором сидит. Чейс не собирался извиняться за устроенную выволочку — он знал, что прав. Но вот за остальное… Стоило.       Поудобнее перехватив аптечку одной рукой, другой Чейсна всякий случай толкнул дверь — разумеется, заперто. Тогда он постучал ещё один раз. И ещё. А потом не выдержал и тихо сказал:       — Кеннет, открой, пожалуйста. Нужно обработать твои ссадины.       Ответом снова стала тишина. Упрямый мальчишка. Ведь больно. И кровь наверняка ещё идёт. Чем он вообще её вытирает? Но нет, будет сидеть в комнате и страдать.       Чейс предпринял ещё одну попытку.       — Кеннет… Я пришел извиниться. Ну давай поговорим. Пусти.       И снова тишина. Ну не звать же Риа? Взрослый мужик, офицер ИСБ, не может справиться с собственным сыном. А ведь тот и до утра может не выйти… Сердце болезненно сжалось. Он не хотел, чтобы наказание продолжалось. Достаточно и того, что Кеннету придется принять последствия собственного выбора. Возможно, самые неприятные. Он уже и сам себя наказал.       Чувствуя себя последним идиотом и заставив раздражение угаснуть, Чейс спокойно сказал:       — Ну хорошо, не хочешь пускать, посижу здесь под дверью. Будем с тобой как два ку-па по разные стороны сидеть, пока тебе не надоест. Не хочешь меня видеть — ладно, понимаю. Дам аптечку, помогу обработать и уйду.       Только тогда с той стороны послышались шаги, и после щелчка дверь отъехала в сторону. Кеннет не стал ждать, пока отец войдет, и ушёл обратно, молча сев на кровать и сложив руки на груди. Даже в тусклом освещении комнаты Чейс понял, что знатно разукрасил физиономию сына. Кровь на разбитой губе и брови уже слегка запеклась корочкой, по щеке начал расплываться здоровенный синяк. Нет, одними бакта-пластырями тут не отделаешься.       Чейс скрипнул зубами. Дурак! Вот как так можно было? Кеннет же не преступник… Просто глупый мальчишка. Он сел рядом с сыном.       — Дай посмотрю.       Кеннет независимо дёрнул плечом и ничего не ответил, лицо при этом отвернул в другую сторону.       — Не дури, а? Не усложняй мне работу. Чего добиваешься?       Кеннет снова не проронил ни звука, но всё же повернул голову обратно — уже хорошо. Чейс осторожно приподнял его лицо за подбородок, оценивая степень повреждений. Ладно, так-то ничего страшного, даже зашивать не надо, если вовремя рану бактой обработать.       Он открыл аптечку, доставая всё нужное.       — Сначала я уберу кровь и продезинфицирую. Скорее всего, будет больно.       Когда влажная салфетка прикоснулась к поврежденной коже, Кеннет не выдержал, вздрогнул и зашипел от боли. Но это была его единственная реакция. Чейс извёл несколько салфеток, прикасаясь и к корке крови, и к вновь открывшимся ссадинам, но Кеннет терпел так, словно его привели на допрос. Неплохая выдержка. Ещё бы по делу была. Стерев последний раз вновь набежавшую кровь, Чейс смазал кровоточащие места специальной прозрачной мазью — теперь лить уже не будет. Через пару минут он уже наклеил на ссадины бакта-пластыри. А вот с распухшей щекой было сложнее, тут уже компресс нужен.       Приготовив всё необходимое, Чейс протянул компресс Кеннету:       — Просто приложи. Подержи плотно к щеке. В идеале час. Но хотя бы минут пятнадцать, если не хочешь завтра маму напугать.       Кеннет кивнул и улёгся на кровать, придерживая компресс. Тишина уже начинала утомлять…       Чейс вздохнул.       — Хватит молчать. Я и без тебя понимаю, как ты относишься к тому, что я сделал. И я за это извиняюсь. Ты меня довёл, как давно не доводили. Но я позволил себе лишнего. Не хотел я таких последствий. Я не должен был тебя бить. Ну, что скажешь?       — Принято. — Голос Кеннета был хриплым.       Чейс внимательно посмотрел на него.       — Принято — не значит прощен. Но да, ты вправе злиться. Только ведь и я тоже, сын. За остальное ты извинений не получишь. Потому что и сам знаешь, что я был прав.       Кеннет скосил на него неповрежденный глаз и покорно согласился:       — Да, ты прав. Я знаю.       Чейс слегка наклонился к нему и взял за свободную руку.       — Это не значит, что ты перестал быть моим сыном и что я тебя разлюбил.       — Но ты ужасно разочарован. Я тебя подвёл. — На этот раз в интонациях появилась затаённая боль. Кажется, для Кеннета это было худшим наказанием, чем синяки.       Чейс снова вздохнул.       — Я верю, что ты извлечёшь урок из произошедшего, и больше мне не придется за тебя краснеть. Ты у меня хороший парень. Но делать что-то или не делать ты должен не из принципа «оправдать чьи-то ожидания». Со своими ожиданиями я сам разберусь. Ты должен поступать так, как велит тебе твой внутренний компас. А мы с мамой вроде как в него много всего вложили. Но дело, опять же, не в нас. А в тебе самом. Как потом тебе жить.       Кеннет молчал, уставившись в потолок. Кажется, думы его сейчас посещали самые невесёлые. Потом он всё же выдал:       — Я действительно не предполагал, что всё так обернётся. Я был не прав в том, что не сказал правду про поездку на Контруум. Но разве ты бы меня отпустил, если бы я рассказал честно? Попробуй поставить себя на моё место. Вы столько лет молчали, как будто меня всё это не касалось. Так нечестно! Я не знал, как к вам подойти, чтобы узнать о родине то, что мне интересно. Ты сердился, мама расстраивалась. Эта тема — табу уже много лет. Но я в чём виноват? От вашего молчания изменится то, что я родился на Контрууме? Наверное, так вам было бы проще, но ничего не поделаешь. Так в чём моё преступление? Я просто хотел знать больше! Это ведь и мой дом тоже… Мне очень хотелось увидеть его хоть одним глазом и освежить воспоминания. Но я не хотел тебя подставлять. И позорить… Просто всё вышло из-под контроля по какой-то идиотской причине… Как оказалось, не только вы живёте прошлыми обидами. Респы — те ещё параноики… Но… Да, я знаю, что для тебя всё это жалкие оправдания. Моё поведение непозволительно идиотское для будущего офицера. Я сам вляпался, это моя вина. Прости… — Он всё же отвернулся.       Чейс сильнее сжал его руку.       — Здесь есть и наша вина тоже, я это признаю. Мы с мамой не поняли вовремя, что для тебя это настолько важно. И да, ты прав, мы отмахивались от твоих вопросов, чтобы избежать неприятной нам темы. Это было неправильно… Только мы всё равно даже представить себе не могли, что ты учудишь. Что касается остального… Хватит уже заниматься самоуничижением. Я вижу, что ты понял. Это главное. Пусть это будет болезненный урок, который ты запомнишь на всю жизнь, и больше не станешь повторять глупых ошибок. И, я повторяю, ты всё равно остаёшься моим сыном. Даже думать не смей, будто что-то изменилось.       Кеннет шумно вздохнул, словно поперхнулся, но Чейс впервые почувствовал отклик. Рука Кеннета дрогнула в его ладони. А потом он вдруг жалобно спросил:       — Пап… Меня теперь отчислят? Наверняка в Академии уже все в курсе.       Чейс устало покачал головой.       — Я не знаю… Но, сам понимаешь, впрягаться за тебя не буду. Этот путь ты должен пройти сам, до конца.       — Понимаю. Пройду… Не волнуйся, я бы и не стал тебя просить. Ладно, разберёмся… В конце концов, и на гражданке нужны пилоты и навигаторы…       Чейс ободряюще кивнул, хотя понимал, что сын просто бодрится. Отчисление станет для него тяжёлым ударом. Не нужны ему гражданские корабли… Он всегда хотел в военный флот. Но после своей выходки он потерял возможность повлиять на ситуацию. Решение будет принято без него и за него. А ему остаётся только жить с последствиями. И, возможно, адаптироваться к новой жизни.       — Я верю, что ты не пропадёшь. Всё будет хорошо, сынок. Правда.       — Спасибо. — Кеннет снова шумно выдохнул. — Скажи маме, что всё нормально. Не хочу, чтобы она ещё больше за меня волновалась. А сейчас я всё же хотел бы побыть один.       — Ладно. Только главное помни, что на самом деле ты не один.       — Буду. — Кеннет грустно ухмыльнулся и болезненно поморщился. — И обещаю, я тебя больше не подведу. Никогда. Тебе не придётся больше краснеть из-за меня.       Чейс собрал аптечку, потрепал Кеннета по плечу и улыбнулся.       — Я тебе верю, ведь ты мой сын. А теперь отдыхай.       Он быстро вышел из комнаты, понимая, что Кеннету действительно нужно побыть одному. Обида в одночасье не пройдёт, но они хотя бы поговорили и оба что-то поняли, а это главное.