Арканум Арканы

      О, Всевышний, думает Воллинджер, храни доверчивых женщин.       Заряженный револьвер камнем давит на грудь, а перед глазами нет-нет, да мелькнут длинные ноги той, кому предназначены все его пули. Полуэльфийка с потерянным видом ходит по старым, скрипящим половицам давно покинутого дома, рассматривая то почерневшую от пыли печь, то прохудившийся стол, то потускневшую от времени утварь, даже не подозревая, что ходит в компании собственного убийцы. Он бы и сам не поверил, что такое возможно. Однако…       — У меня большие сомнения, Воллинджер, — говорит женщина, задумчиво поправляя очки на носу. — Думаю, в гостинице нам будет по крайней мере теплее.       — Я всего лишь предложил, — пожимает плечами хоббит. — Сделал, так сказать, выводы из вашего рассказа. Члены «Руки Молоха» покушались на вашу жизнь сколько — трижды, четырежды? И это нападение на вашего друга в гостинице… Возможно, в большом городе — скажем, Таранте или Каладоне, — вы были бы в безопасности, но здесь, где чужаков уже не чаяли увидеть…       Полуэльфийка понимает, к чему он клонит, и печально кивает. Воллинджеру не требуются ни горы трупов за спиной, ни впечатляющий послужной список, чтобы прямо сейчас выстрелить ей аккурат промеж нижних позвонков и оставить долго и мучительно умирать в этой лачуге, но он… Отчего-то робеет. И дело вовсе не в спутнике этой дамы, да и, наверное, не в малой, на взгляд хоббита, награде за ее голову. Просто… Ему жаль ее убивать.       Воллинджер давно понял, что стареет. Не дряхлеет, но становится сентиментальнее прежнего. Пара кружек эля, печальные, уставшие глаза этой женщины — этой Арканы — и ее долгая история, полная непонимания, досады и страха, ударили по нему, как кулак огра по черепушке должника. Из всех пассажиров злосчастного дирижабля выжила самая неподготовленная, самая беззащитная и наивная — и «Рука Молоха» незамедлительно открыла на нее охоту. Хоббита искренне изумляло, что полуэльфийка до сих пор жива — ведь, какими бы длинными (худыми, легкими и безмерно красивыми) не казались ее ноги, силой Всевышний ее явно не наградил. Не в спутнике же дело?..       Он сам предложил ей остаться в этом заброшенном доме — одном из многих в погибающей столице некогда великого королевства. Бросил на стол три ключа — универсальных, подходящих почти ко всем замкам в городе — и предложил переночевать.       Мысленно же добавил — оставайся здесь жить.       Дернхольм не мог предложить работу даже своим старожилам, но его удручающая, спокойная атмосфера как нельзя лучше перекликалась с характером Арканы. Задирая голову и смотря в ее серебристые меланхоличные глаза, хоббит будто бы видел в них отражения серых улиц, холодные башни старого дворца и тусклый свет уличных фонарей, работающих больше по привычке, чем по надобности.       Здесь ее не стали бы искать. Снять куртку с чужого плеча, распустить волосы и спрятать рапиру — и даже агент «Руки Молоха» не заподозрит в ней чужестранку. Здесь, в пыли и скорби, она осталась бы собой.       Когда она касалась лестничных перил или пробегалась пальцами по корешкам ссохшихся книг, он представлял, как могла бы она разгребать весь этот древний хлам, реставрировать, чинить или просто мириться со всем, привнося что-то новое в обстановку. Он даже видел, как помогает ей — не сильно, конечно, с его-то ростом — как рассказывает ей о необъятном Мерцающем лесу и невиданных землях за хребтом Серых гор. Пока она смахивала бы паутину с выцветших украшений на сводах арки, он мог бы поведать о знаменитостях, встреченных им на жарком острове Каттан (не упоминая, разумеется, скольких их них он застрелил), или соленом запахе моря и рыбы, которым так характерно Эшбери. Он мог бы…       В самом деле, он мог бы остаться с ней.       Не навсегда, конечно, — он попросту задохнется в этом унылом городе. Но, если подумать… Когда пройдет несколько лет… В Т’сен-Анге приметят новую, более желанную цель для убийства, тогда…       Что именно «тогда» — Воллинджер так и не может решить. Посматривая на раскрытые карманные часы, установленные на стопке книг, он не может ни уснуть, ни думать о том, что станет с ним, когда другие агенты поймут, что один самоуверенный хоббит не нажал на спусковой крючок, когда намеченная жертва буквально спала под боком.       Убийца хмыкает. Нет, он в самом деле слишком размяк.       — Я по-прежнему не доверяю тебе, — доносится сбоку тихий голос спутника этой жертвы. Плутоватого вида послушник с недельной щетиной кривит нос — до того крючковатый, как будто его ломали раз десять. — Больно резво ты вызвался помочь, полурослик. Вы с ней знакомы меньше дня…       — А ты, как я помню по рассказу, накинулся на нее со своими пророчествами, едва она вылезла из-под горящих обломков, — ухмыляется Воллинджер, кладя щеку на ладонь и искоса смотря на мужчину. — Кто бы говорил, друг, кто бы говорил.       Человек — Вирджил, тебе стоит запомнить, что его зовут Вирджил, — заметно тушуется; его взгляд, полный тоски и какого-то незнакомого хоббиту отчаяния, невольно опускается на спящую женщину. Тяжко вздохнув, он поправляет лоскутное одеяло, прикрывая Аркане ноги, и уходит к стулу, стоящему в дверном проеме. Вирджил притворяется, что спит, но хоббит время от времени видит, как поблескивают в свете лампы его приоткрытые глаза.       Воллинджер едва прикасается к спрятанному под рубашкой медальону. Прокручивая в пальцах желтую цепь, он задумчиво переводит взгляд с дамы на ее спутника. Медленно, очень медленно хоббит расплывается в улыбке.       Возможно, он староват, чтобы убивать для «Руки Молоха». Но спасти двух щеглов от пары-тройки наемных убийц сил-то точно хватит.