Рождество в Австралии

Кажется, кроме непривычной версии Эммы Скарсгорд — чуть более яркой, чуть более счастливой и однозначно улучшенной — я неумышленно познакомила родных с Роуменом Годфри. Во всяком случае, возвращаясь за стол, я встретила тот самый плотоядный взгляд и поежилась от источаемого им сексуального напряжения. Оставалось только надеяться, что младшенький не станет копировать папу, хотя бы когда он такой. Ну хотя бы не в детском саду. Младшего Билла усадили напротив Шарлотты, по ту сторону длинного праздничного стола, нарочно будто бы во главе, и довольный собой, он едва не раздулся до размеров старшего. А стул, предназначенный для меня, муж демонстративно придвинул вплотную к своему. Думается, если бы не присутствие все той же Шарлотты, он бы просто похлопал себя по колену — садись, мол. Ох, и я уселась бы без вопросов. Облаченный в тонкую белую рубашку с коротким рукавом, небрежно расстегнутую на груди, сегодня он вывел определение совершенства на качественно новый уровень. — Ты что вытворяешь? — жарко зашептал Билл, ткнувшись лицом в мои волосы, едва я опустилась на свое место. — Как, по-твоему, я должен досидеть до конца ужина? — Терпеливо, — ответила я еле слышно и улыбнулась Чарли, которая даже не пыталась смотреть в другую сторону. — Вечер предстоит долгий. — Не боишься, что я тебя просто сожру? И поначалу такой исход в самом деле был вероятен. Лишь изображая вовлеченность в происходящее вокруг, на поверку мы оставались заняты в основном друг другом: в своих приставаниях Билл балансировал на грани допустимого не хуже, чем эквилибрист, и крышка стола ему очень в этом способствовала. Я чуть было не поломала всю игру, готовая умолять его дождаться ночи, но к счастью, вкусная еда, вино и семейные разговоры сделали свое дело. В какой-то момент его рука переместилась с моего бедра на спинку стула, и я позволила себе перевести дух, откинувшись на мужнино плечо. Когда стемнело и зажглись свечи, Чарли исполнила несколько рождественских гимнов: она единственная могла похвастать сносным вокалом. Мы подпевали ей криво, но с удовольствием, и постепенно в хоре стало слышно даже Джека. А затем наши голоса как обычно сменил голос Синатры, льющийся из древнего проигрывателя — мамин любимый голос.  — Пригласи Чарли танцевать, — тихонько попросила я, задевая кончиком носа Биллово ухо.  — Что? — усмехнулся муж, и пониже наклонившись ко мне в уютных объятиях, заглянул в глаза близко-близко.  — Я серьезно, — настояла я, мимолетно чмокнув его в губы. — Сделай это, пожалуйста.  — Зачем? Чтобы дать ей повод заигрывать со мной следующие пятьдесят лет? И как ты вообще себе это представляешь? — негромко осведомился он, и ласково улыбаясь, боднул носом мой нос. — Я должен пристроиться к ней сзади?  — Разве мой беременный живот тебе так уж мешал, когда мы танцевали на свадьбе?  — О, не напоминай, я сейчас расплачусь. Когда он уже вернется, этот беременный животик, а? Я ужасно соскучился.  — Ты пригласишь Чарли или нет?  — Нет, пока ты честно не признаешься, что задумала.  — Мне нужно, чтобы ты занял ее на какое-то время. К тому же она неприлично долго раздевает тебя глазами. Будь джентльменом.  — И чем ты намерена мне отплатить?  — Я обязательно что-нибуть придумаю, — заверила я, увлекая мужа в короткий, но многообещающий поцелуй. Не сговариваясь, мы одновременно выпрямились на своих стульях, медленно и непринужденно, будто устав лежать в обнимку и глядеть, как потихоньку кемарит над пудингом наш младший.  — Чарли, — приятным мягким голосом позвал Билл, поднимаясь с места. — Ты ведь не откажешь мне, правда? А то ведь я Джека приглашу, — и протянул ей руку прямо через стол, практически лишая возможности отказать, даже если бы она захотела. Джек заметно поднапрягся, но не проронил ни слова, когда его жена, мгновенно превратившись в кокетку, ухватилась за Биллову ладонь. Я помедлила, наблюдая, как Билл уводит Чарли в сторону, и задрожала от умиления, когда он бережно обнял пузико с моим племянником внутри. Она просияла. Впервые с тех пор, как мы со скандалом разошлись, я подошла к Джеку действительно близко. Именно сегодня я собиралась закрыть этот гештальт, и чувствовала, что смогу.  — Потанцуй со мной, Джек. Все в нем, от скрещенных на груди рук до застывшего выражения лица, говорило о нежелании прикасаться ко мне. Более того, когда Джек посмотрел на меня, я явственно ощутила его страх. Целую минуту он молчал, заставляя меня испытывать неловкость и растущее отвращение, и целую минуту я мысленно убеждала себя, что делаю это ради сестры.   — Конечно, — наконец отозвался он, нехотя вставая. Я никогда не танцевала с кем-то, кто не хотел этого настолько очевидно. И напрочь забыла, каково это, когда партнер одного с тобой роста и так сильно скован. Момент казался сюрреалистичным, но я сохраняла спокойствие.  — Я хотела поговорить с тобой, очень коротко и без эмоций, обещаю. Поэтому попросила Билла пригласить Чарли. И еще потому, что ты сам не догадался ее пригласить. А сейчас улыбнись, пожалуйста. Они оба на нас смотрят. Губы Джека дрогнули в уголках, но не более.  — Думаю, спустя столько лет нам уже пора понизить градус неловкости. Все-таки мы одна семья. Танцуя с мужем мне ни разу не приходилось сомневаться в том, кто ведет. Джека же я осторожно направляла сама, иначе мы бы просто топтались на месте, робко покачиваясь.  — Ты должен знать, что я давно не держу на тебя зла. Моя сестра счастлива с тобой и так тому и быть.  — Ты очень изменилась, Эмма, — внезапно заговорил он. Недоверчивый, мутный от вина и все еще испуганный взгляд опустился вниз по моему лицу и телу, а затем так же быстро вернулся к глазам.  — Правда?  — Повзрослела, стала увереннее… Стала другой.  — Надеюсь, — я хотела улыбнуться беззаботно, но получилось, вероятно, натянуто. — А ты ничуть не изменился. Только теперь я вижу тебя таким, какой есть, а раньше предпочитала розовые очки. Береги Чарли. Эта девочка как никто заслужила право быть счастливой. Сделай для нее чуточку больше, чем всё, и увидишь, как сильно она хочет и умеет любить.

***

С наступлением ночи в доме воцарился ленивый покой. Белые огоньки свечей и гирлянд не пытались разогнать темноту в гостиной и коридорах, а лишь гармонично ее подчеркивали, делая таинственной и волшебной. Тихая музыка еще лилась со двора в открытые двери: Шарлотта осталась в саду, когда ее дети расходились по комнатам, улыбаясь и желая друг другу спокойной ночи и счастливого Рождества. Сонная детская мордашка льнула к отцовскому плечу — маленькому Биллу впервые позволили засидеться допоздна со всей семьей, как взрослому. Гордый собой, он мужественно боролся с усталостью, но ни смех, ни английская речь, требующая от него сосредоточенности, не помешали ему ткнуться щекой прямо в пудинг еще до полуночи. Но даже спящий он долго оставался с нами: Шарлотта принесла подушку, и я уложила его на качелях, чтобы австралийская родня успела наглядеться на него перед нашим отъездом.  — Отнесу младшего и сразу к тебе, — предупредил муж на ушко, когда я махнула сестре, провожая. — Не вздумай снимать платье пока я вдоволь не отодрал тебя прямо в нем. И не уверен, что прощу даже тогда.  — Не торопись, — отозвалась я, все еще улыбаясь Чарли и зятю. — Задержись у Билла немного. Убедись, что он уснул крепко. А когда придешь, жди на кровати и в ванную не заходи.  — Хватит дразнить меня, Эмма. Я два дня тебя не трогал. Хочешь, чтобы озверел окончательно?  — Хочу, — кивком подтвердила я, и вдохнув поглубже, осторожно встретилась с Биллом глазами. На секунду все вокруг потеряло краски и сердце томительно сжалось под тяжестью его взгляда, но затем мучительно-сладкое напряжение горячей патокой разлилось внизу живота и от слабости задрожали колени. В этот миг я полностью осознала, кто центр моего мироздания на самом деле.