Рождество в Австралии

В ванной стояла невыносимая духота, а может, я просто слишком волновалась и потому дышала через раз. Мне не терпелось услышать шаги Билла за дверью. Представляя, что с ним будет, когда он увидит меня такой, я едва не взвизгнула от избытка эмоций, но вовремя уткнулась в кулак и зажмурилась, чтобы успокоиться. Господи, я в самом деле боялась уснуть к этому времени? Теперь я боюсь только истерики. Был в моем плане один очень переживательный момент, и я боялась, как Билл справится, подыграет ли или придется срочно импровизировать, чтобы не допустить заминки. Морально я была готова и к тому, и к другому варианту развития событий, но очень надеялась, что он сможет довериться мне, как я доверялась ему бессчетное множество раз, когда он продирался сквозь мои комплексы и внутренние барьеры. Благодаря Биллу я узнавала себя лучше каждый день, преодолела множество страхов, наладила множество связей, открылась… Теперь и мне хотелось помочь ему преодолеть кое-что. Пожалуй, эта мелочь не слишком мешала ему жить, но все же… Я верила, что очередной крошечный рубеж сблизит нас еще сильнее. Как только комнатная дверь открылась, мое сердце рухнуло вниз и тут же резко подскочило к самому горлу: Билл, наконец, здесь. Я прижалась ухом к разделяющей нас двери в ванную. — Эмма? — на ходу легонько стукнув в дверь костяшками пальцев, он подошел к окну и открыл его. Щелкнула зажигалка. Билл вдохнул сигаретный дым шумно, резко и глубоко, и видит Бог, даже этот звук возбуждал до одурения, не говоря уже о чуть осипшем голосе, которым он произнес, очевидно, выдыхая дым: — Если выйдешь оттуда прямо сейчас, сама, и сделаешь все, что скажу, утром у тебя будут болеть только колени. Я приготовилась играть. Но играть по своим правилам, а не по его. — Я хочу, чтобы ты снял с себя всю одежду, — мое пожелание не прозвучало как просьба, во всяком случае, не должно было. И он это почувствовал. — Допустим, — после небольшой паузы отозвался Билл, и в одном этом слове я услышала снисходительную улыбку и мягкость с ноткой нетерпения, с которой он обычно втолковывал мне очевидные вещи. — Так почему бы тебе не помочь мне с этим? — Потуши сигарету, разденься и ляг на кровать, — повторила я тверже. Ну почему обязательно нужно быть таким бессмысленно упрямым? Ррр. — Вот оно что, — его улыбка зазвучала по-новому, откровенно насмешливая, но вместе с тем ласковая и заинтригованная. — Я понял, да. Кхм. Пара быстрых затяжек и музыка с улицы стала звучать глуше. Зашелестела одежда, с коротким уверенным «вззз» расстегнулась ширинка, негромко стукнула по полу обувь. Неспешный, облегченный, нарочито терпеливый вздох. — Итак, — объявил муж, судя по сдавленному кряхтению, устраиваясь поудобнее, — Лежу. А я, тем временем, чуть отпрянула от двери, досчитала до трех, полностью успокаиваясь, и убедилась, что стою как положено стоять роковой женщине: широко разведя ноги, но опирась лишь на одну из них. И толкнула дверь. Он лежал на кровати вальяжно, сунув руки под голову и удобно скрестив в лодыжках бесконечно длинные ноги. Голый, как от него и требовалось. И в первую долю секунды — абсолютно невозмутимый. Наблюдать за сменой его эмоций было увлекательно. Билловы брови медленно поползли вверх, задорные огоньки глаз потухли, оставив после себя раскаленные угли. Взгляд сделался бесстыдно-изучающим, а довольным ли, по лицу сказать было сложно… Но можно, если смотреть несколько ниже, чем в лицо. Осторожно, будто крадучись, Билл приподнялся на локте. Я думала, сейчас он скажет «ого» — так сложились его полные, сочные губы. И набросится прежде, чем я успею его остановить. — Извинения приняты, детка. Конечно, я не смогла надеть каблуки на ужин, но здесь, в спальне, мне ничто не мешало. В высоченные облегающие ботфорты в разгар местного лета и главного религиозного праздника я со стопроцентной вероятностью была одета одна во всей стране. Белье из черной кожи в тон ботфортам по сути было просто набором ремешков, но они аппетитно поддерживали, где надо, соблазнительно подчеркивали, что надо, были гладкими и приятными на ощупь и резко контрастировали с моей собственной кожей — бледной и мягкой. В руке, впервые за тридцать лет моего существования, оказался тоненький хлыст, а на лице — маленькая черная же маска, обрамляющая глаза. В общем, все было идеально, пока я не заговорила. — Сегодня ты будешь делать все, что я скажу, — сейчас я должна была показательно хлестнуть себя по бедру, это ведь так эротично и доминантно. Но кто ж знал, что еще и так больно? С тихим «уй!» я скривилась и на мгновение вышла из образа, но быстро в него вернулась. Билл поджал дрожащие губы, выражение любимого лица заметно смягчилось. — Больно? — участливо спросил он. — Хорооошая моя… Такая красавица… Просто иди ко мне, — вкрадчивым, согревающим тоном предложил он, явно заподозрив, что хлыст в моей ладони так же опасен и разрушителен, как граната в ладони у шимпанзе. — А, Зефирка? Зефирка? Очевидно, я самая брутальная зефирка, которую он видел в своей жизни, пусть и глядел на меня умиленно. Я, между прочим, очень нравилась себе в черных ремнях и маске. — Лежи! — приказала я, и на этот раз бить себя хлыстом предусмотретельно не стала, но угрожающе ткнула им в мужнину сторону, дабы показать, что со мной шутки плохи. — Ладно, — покорно согласился он, сложив руки у себя на ребрах. — Но не томи меня, приступай, если не хочешь, чтобы я сам взялся за дело. — Руки… Подними их к изголовью. Теперь самое сложное. Мой муж превосходно умел напугать, и для этого ему не требовался ни клоунский грим, ни болезненная худоба. В его облике и повадках всегда было что-то темное, непредсказуемое и пугающее — своеобразная чертовщинка, которую он обуздал и умело использовал. Режиссеры разглядели в нем это и широко осветили, так что только ленивый еще не спросил Билла, чего боится он сам. И отвечая, что не может назвать ничего конкретного — он не лукавил, но была одна вещь, которая доставляла ему ощутимый дискомфорт. Биллу не нравилось, когда его руки были чем-то скованы. Вскрылось это во время работы над «Злодеями». Не привыкший ныть и требовать для себя каких-то особенных условий, он справился с соответствующей сценой прекрасно. Но определенное напряжение ощутили все присутствующие на площадке в тот день, включая меня, а я ведь только навещала. Коллеги шептались, что это был единственный раз, когда Билла видели на съемках «не в настроении». Позже, дома, я спросила его об этом, но он только отмахнулся: пустяки, мол. Мне показалось, что он и сам обнаружил эту свою фобию только что. И был раздражен. Медленной поступью я двинулась к кровати, умоляя небо, чтобы на тонких неустойчивых каблуках не подвернуть ногу. Две пары наручников, прикрепленных к ремешку на моем бедре, позвякивали, обозначая каждый шаг. А бедрами я виляла знатно. Настороженность в Билловом взгляде боролась со зверским голодом. Он проследил глазами каждый миллиметр этого ремешка, прежде чем вновь с опаской глянул на наручники. — Ты купила их в секс-шопе? — Что? Нет конечно, — смущенно улыбаясь, возразила я. — Ты же знаешь, я стесняюсь подходить к таким магазинам. Это реквизит с работы. — Ясно. Ступив на кровать коленом, второе я плавно перебросила через мужнин пах, и вовремя перехватила крупные ладони, готовые обхватить меня за талию. — А-а, — покачала головой предупредительно, но переплела наши пальцы и мягко присела, все еще удерживая часть веса на коленях. Ровно настолько, чтобы касаться горячего непокорного члена, но не придавливать. Чтобы чувствовать, как он вздрагивает подо мной, напрягаясь сильнее от этого соприкосновения. Чувствовать, как нежное бархатное трение о него становится скользким — хотя это, пожалуй, по моей вине. — Ты готов? — мой «властный» тон не выдерживал никакой критики, но лицо я держала старательно. Добиться от Билла подчинения хоть в чем-то, хотя бы в шутку — обычно не представлялось возможным. Вот и сейчас, томно и задумчиво наблюдая, как поблескивающий от смазки член потирается о нежные розовые лепестки моей киски, заставляя ту трепетать, он выглядел абсолютным хозяином положения. При том, что двигалась я. Мужнины губы, чуть раскрытые, растянулись в кривой плутоватой ухмылке. Я слышала, как шелестит позади меня простынь, пока он подгибает колени, и ощущала неторопливые, нарастающие, и уже весомые толчки его бедер вверх, отчего трение перестало быть трением и превратилось в прямой чувственный массаж, который если не его, так меня мог легко подвести к краю. — Билл? — поторопила я, обиженная, что он выискивает лазейки, пытаясь отвертеться. Ненадолго зацепившись за мою грудь, что подергивалась синхронно толчкам, его ангельски безгрешный взгляд обратился прямо мне в глаза. — Но я хочу тебя трогать, детка. Пытаясь овладеть собой, я испустила злобный, протяжный, угрожающе шумный выдох, отчего Биллово лицо сделалось еще более невинным, а губы плотно сомкнулись, сдерживая хохот. — Эй, — сейчас же расцепив наши руки, я потянулась вперед, и едва ощутимо скользнув съежившимися в бусины сосками по его ребрам и груди, уперлась ладонями над его плечами. — На тебе нет усов, — я нависла над мужем, приподнявшись на коленях и соблазнительно прогнувшись в пояснице. — А я не престарелая маньячка. И если сейчас ты назовешь меня мамочкой, — продолжила я на ушко, заботясь, чтобы мои волосы щекотали его кожу. — Я тебе что-нибудь откушу. Чуть отстранившись, я взглянула на него и невольно улыбнулась: Билл смеялся почти беззвучно, но страшно заразительно, как и всегда. Длинная рука надежно обвила мою спину, и в какой-то момент он явно подумывал просто забить на этот спектакль, перекатиться на живот и подмять меня под себя. Но вздохнув нежно и немного устало, провел кончиками пальцев другой руки по моей щеке. Светло-зеленые глаза блестели чистым обожанием, и я уже готова была растаять. — Эмма Скарсгорд, я люблю тебя. Ты в курсе? — уточнил он негромко, вздернув брови. И после, покачав головой, добавил: — я чертовски сильно в тебя влюблен. Помни об этом. Стиснув руки в кулаки, Билл поднял их к изголовью. Переполненная ответным чувством до краев, буквально задыхаясь от нежности и страсти, я принялась лихорадочно зацеловывать его мягкие губы, пока те ни ответили мне безудержно пылко. Пришлось одернуть себя, чтобы окончательно не испортить игру. Муж нечасто сыпал признаниями — оттого они и делались бесценными. — Тебе понравится, — пообещала я, и вновь втянула его губы своими сладко и благодарно, напоследок. Наручники сомкнулись на мужниных запястьях с двумя металлическими щелчками, а затем еще с двумя — на резном изголовье постели. Довольная своей работой, я уселась к нему на живот. Прохладным наконечником хлыста повела вниз по широкой груди и идеально сложенному крепкому торсу. А затем, памятуя правила игры, замахнулась и шлепнула Билла по ребрам. Билл поморщился. Я ужаснулась.  — Больно? Больно, любимый? — скрючившись в три погибели, я сейчас же приникла губами к покрасневшему месту удара, испуганная.  — Нет-нет, киска. Уф, нет… Все хорошо. Зная сумасшедшую выносливость мужа, я тотчас же отбросила хлыст. Просто на всякий случай. И решила, что «пытать» его продолжу, не травмируя.