Однажды я умер. Снова.

      Мы ещё немного посидели, поглазев на звёзды, позволяя беспокойным сердцам и мыслям унять свой ритм. Всё-таки нужно было успокоиться, перед тем как принять объятия усталости и провалиться в сон. Тихий, спокойный и без грёз. Я прикрыла свои глаза, и вот уже темнота обволакивала меня со всех сторон… А спустя мгновение уже вступило в свои права утро. Прохладный, ещё не прогретый лучами ветерок обдувал мой бок. Не размыкая глаз, я слышала, как где-то вдали покрикивают птицы и местные звери.       Может, встать пораньше и слетать поохотиться? Вспомнить, какого это, небесной тенью преследовать гонимую добычу? Нет, конечно, земляные редко охотятся активно, перебирая своими лапами по земле или выискивая добычу в полёте, куда чаще мы просто лежим в засаде у берега или рыскаем под водой в поисках рыбины побольше. Но никогда ведь не поздно пристраститься к другим методам охоты? Как наш хранитель, то и дело притаскивавший какого-нибудь заплутавшего оленя. С другой стороны… За неимением опыта моя охота может превратиться в потешный цирк для окружающих.       Но есть-то в любом случае хочется! Даже живот начинает проявлять своё недовольство от мыслей о вкусном, упитанном олене, требуя кинуть в топку хоть чего-нибудь. А может, ну её, эту охоту? Я же могу воспользоваться благами цивилизации и опустошить часть наших запасов.       С подобными мыслями я приоткрыла глаза, будто остерегаясь, что лучи света могут болезненно их резануть. Но ничего. Приятный размытый тенёк, стремительно приобретал более чёткие очертания по мере моргания мигательной перепонкой. Попробовав утренний воздух на вкус вывалившимся из пасти языком во время зевка, я слегка встрепенулась, окончательно отогнав от себя сонливость. Такс…       Солнце только-только показалось из-за горизонта, но тень башни, в которой мы укрылись, видимо, ещё долго будет нас защищать от светила. Вот только неужели это взаправду утро? Потирая занывшую после зевка челюсть, я приподняла мордашку повыше, оглядывая с беспокойством за сестру место нашего сна.       Она всё также лежала у моего правого бока, укрытая моим крылом, поверх — лежало крыло Каракурта, согревавшего её с другой стороны. Голова песчаного пристроилась на его вытянутых лапах, бока мерно вздымались. Немного приподняв крыло, чтобы пропускать как можно меньше света, я сунула под него нос. Тростинка мирно сопела, прижавшись шеей к моей грудной клетке. А на её лапках, подёргивая антенками да кончиком хвоста, вытянулась самозабвенно дрыхнувшая Лимонница. Что и хорошо. Ведь если бы жёлтая бестия проснулась, мы бы, наверное, уже все стояли на ушах… Причём любая из двух, как лимонная, так и цвета теста для чебуреков.       Вытянув из-под крыла голову, я тряхнула мордой, отогнав какую-то назойливую мушку снопом дыма, вырвавшегося из носа, и ненароком вновь глянула на исполосованного дракона, а тот… и не спал, похоже! Открыл глаза да смотрит на меня не моргая своим драгоценным глазиком. Аж жутко становится от этого вида. А может, он так дрыхнет? Хотя я за ним подобного не замечала. Ведомая любопытством, я высунула из-под себя лапу и потянула её к морде Каракурта, не остановившись даже практически коснувшись уже «подарка» от дракоманта подушечкой пальца. И как-то даже не подумала о том, что это может быть некрасиво с моей стороны. Слишком уж силён стал интерес: а каково ощущение от прикосновения к нему, насколько он гладкий, тёплый?       Но узнать мне это было не суждено — только я приблизилась к цели, как чёрная прожилка, имитирующая зрачок, мгновенно сузилась, после чего и сам дракон повёл своей мордой в сторону от моего пальца.       — Не надо, — фыркнул он негромко, слегка поморщившись, а затем, вернув ко мне взгляд изменённого изумруда, поясняет: — Пальцы грязные. Я потом не проморгаюсь.       — Пф, — тут же одёрнув протянутую ладонь, лаконично ответила я, отводя взгляд в сторону от дракона, выглядывая теперь уже последнюю недостающую особу из нашего окружения. Чуть вытянув шею, я заметила в паре метров от Каракурта горку сумок лежащих на том месте, где вроде как дрыхла ледяная.       — Она улетела на охоту, — ответил песчаный на неуспевший ещё сформироваться в моей голове вопрос, и тут же добавил, мотнув носом в сторону саваны: — И уже возвращается. Смотри.       — И с чего же ты решил, что это она? — с толикой любопытства интересуюсь я, прищурившись, переведя взгляд в небо, а именно на медленно приближающийся с юго-востока силуэт, что пока был чуть ли не с точку.       — Местные летают по-другому: крылья пчёл на расстоянии не видно, а бабочки ближе к земле держатся и взмахивают редко. Можно было бы подумать на зелёных, но они так на солнце не блестят. Чешуя у них более матовая, да и размах крыльев тоже побольше будет. Они в этом на небесных похожи, — с ленцой объяснил Каракурт, оторвавшись от неба и продемонстрировав куда больше интереса по отношению к стене башни, будто в ней было что-то по настоящему интересное. — А ещё она тушу тащит в лапах.       — А ты глазастый, — не смогла я удержать невольно вырвавшийся каламбур, но благо Каракурт не обиделся. Напротив, даже глухо хохотнул, услышав подобное обращение в свою сторону и пригладил лапой светлый гребень. — Такие вещи замечаешь…       — На самом деле ничего сложного. Это лишь вопрос наблюдательности и опыта — скромно улыбнулся он и тут же поспешил добавить: — Я ещё в Пиррии начал такие вещи подмечать. Вот мы, песчаные, обычно летаем низко к земле, часто поджимая к себе крылья. Если мы и поднимаемся ввысь, то лишь на тёплых воздушных потоках. Плавно и медленно, лишний раз не махая крыльями. Земляные вот летят медленно и грузно. У вас часто хвосты опускаются вниз, как у морских. Ну и так далее, и тому подобное. В принципе, это… наверное, племенные привычки, за которыми забавно наблюдать.       — Да ну? Я бы сказала, что это не привычки, а особенности телосложения, — решив немного поумничать, важно нахохлилась я. Но Каракурт лишь согласно кивнул, даже не задав дополнительных вопросов и оставив меня сидеть да гадать, что он знает ещё. А ведь любопытство гложет. А особенно оно сильно разыгралось, когда точка в небе всё-таки начала приобретать очертания ледяной драконицы. Прав ведь оказался разноглазый! — А что ещё можешь рассказать из своих наблюдений?       — Хм-м… Ну, допустим, вы с Тростинкой даже и не замечаете, как то и дело обнюхиваете съестное, — показав края своих клыков в дружественной улыбке, Каракурт продолжил, пусть уже и сменив немного тему. — А Фирн на каждом новом месте начинает выискивать взглядом возможные опасности. Но это… из очевидного.       На какое-то время он замолчал, приподнимая крыло и осторожно протягивая ладонь к недовольно всхрапнувшей Лимоннице, что после несильных прикосновений перевернулась с бока на спину и ещё больше растянулась на предплечье Тростинки. Свесив свою мордочку вниз, она задними лапками попыталась оттолкнуть поглаживающего её Каракурта.       — Я порой забываю, что ты не шут, — наблюдая за нетипично серьёзным песчаным неожиданно признаюсь я и себе, и ему. Да заодно прикусываю язык, осознав, как это грубовато прозвучало. Но покрытый шрамами дракон не обиделся, лишь с грустью и печалью посмотрел на меня.       — Я сам жалею, что я не шут, — протянул он, прикрывая крылом Тростинку, когда в стороне шлёпнулась на землю кабанья туша.       На этой какой-то грустной ноте я неловко умолкаю. Быть может, мне просто не хочется признаваться самой себе, что песчаный только что переиграл меня в словесной схватке? Или же мне просто неожиданно стыдно перед ним? Не задели ли мои слова этого в общем-то доброго и дружелюбного дракона? Нет, порой он и правда говорит и делает глупости, но как много я знаю о нём? И как хорошо я понимаю Каракурта, чтобы сказать, что делает он это неосознанно или же намерено? С подобными мыслями я попыталась взглянуть по-новому на своего… друга, склоняя голову то на один, то на другой бок, пока он был отвлечён.       Не успела я прийти к каким-либо умозаключениям, как на поляну около бородавочника приземлилась Фирн, которая тут же без лишних слов вгрызлась клыками в бок своей добычи. Её острые зубы легко дербанили располосованную и местами подмороженную кабанью тушу. Несколькими сильными движениями челюстей драконица отгрызла солидный кусок мяса, да и отошла в сторону, позволив нам любоваться аккуратно выгрызенной дырой в тушке животины.       Но, что куда интереснее, всё это она делала с каким-то… неестественным изяществом, как мне кажется. Всё ещё тёплая кровь если и испачкала её чешую, то только на нижней челюсти и ещё немного по краю пасти. И происходило всё это практически бесшумно — драконица не рычала и не шипела. Лишь мотала своей мордой из стороны в сторону, пока наконец-то солидный пласт мяса не оказался в её пасти.       — Похоже, это нам, — протянул Каракурт, краем глаза наблюдая за тем, как ледяная принимается за трапезу в сторонке. — Хотя, скорее, вам. Я не буду… И так в последнее время слишком много ем.       Я скептическим взглядом окинула нашего «упитанного» товарища.       — Серьёзно? Ты кажешься не больше меня.       — Песчаные едят немного. Мы обычно заглатываем добычу целиком и затем, пока она переваривается, долго обходимся без съестного… Как говорится, есть свои прелести в змеиной диете. И к тому же они очень легко идут по горлу!       Весело подмигнув, он похлопал себя по шее, а из-под наших крыльев раздался негромкий и не особо уверенный смешок.       — Тростинка, ты проснулась? — поинтересовалась я, шикнув на Каракурта, что тут же сложил крыло. И действительно, зелёная малютка лежала уже с открытыми глазами.       — Пару минут уж точно, — проговорила она. — Вы не особо старались шептаться…       — Извини. Мы не нарочно… Ты как?       — Нормально, — дёрнула она ушками, подняв взгляд как бы на меня, но тут же переведя его на кабанью тушу. — Но есть хочется…       — Так давай поедим. Я только за! — ободряюще улыбнулась я сестрице, когда Лимонница, потревоженная светом и разговорами, заерзала и начала сползать с её предплечья. Каракурт, видимо побоявшись, что шелкушка может шлепнуться, тут же её подхватил. Только вот самой малышке это оказалось не по нраву и она тот час же с глухим рычанием вцепилась своими крохотными зубками в палец песчаного. Каракурта это лишь позабавило и он продолжил раззадоривать соню.       Интересно, это у Лимонницы характер такой или же она уже успела набраться от меня нелюбви к ранним подъемам?       Ну а пока Каракурт возился с маленьким монстром, я помогала Тростинке. Хотя помощи ей особо и не нужно было — она сама поднялась на лапы и уверенным шагом перебралась к туше. Я так, разве что поначалу её слегка придержала, подставив плечо, после чего пристроилась с боку от кабанчика. И я, между прочим, даже не принюхивалась, чтобы там не говорил Каракурт! Так сделала только Тростинка. Прильнув носом к покрытому жёсткой шкурой кабаньему боку она вгрызлась в тушку, оторвав себе кусок из проеденной Фирн дыры.       — Ай! — шикнул Каракурт за хвостом, привлекая к себе внимание. — Зараза…       Когда я обернулась, он прилизывал свой палец, а недовольно фыркающая Лимонница, вырвавшаяся из его лап, уже спешила к нам. С интересом наблюдая за тем как Тростинка пережёвывает кусок мяса, она напрыгнула на кабанью тушку да как вытянет свою длинную шею и потянется носом к дыре в боку. Поначалу, видимо, только лишь из любопытства, но затем… как вцепилась в разодранную, кровоточащую мышцу своими клыками и давай мотать мордочкой из стороны в сторону, отдирая крохотный кусочек мяса для себя. Справедливости ради я решила помочь бедняжке, которой дикий свинтус оказалась совсем не по зубам. Благо у меня-то челюсти тренированные — один укус и шмат мяса для себя. А от него, так уж и быть, можно оторвать когтями маленький кусочек для нашего любопытного «лимона».       Кроха тут же утянула угощенье в свою пасть. Пожевала с пол минутки, постепенно замедляя темп челюстей и изменяясь в мордочке, да и спустила добычу по языку на землю вместе со слюной и кровью. Брезгливо глянула на преобразившийся шмат мяса у лап и, недовольно запищав, как-то обиженно посмотрела на меня, будто я в чём-то ещё перед ней виновата! Не, ну это наглость, конечно…       Впрочем, дожевать и высказаться я не успела. Просияв, малявка сиганула в невысокие заросли и поспешила к сумкам и караулящей их Фирн.       — Укусила меня! — причитал Каракурт, махая перед собой лапой. — Мяса, видать, захотелось.       — Судя по всему оно ей не понравилось, — заметила я, проглотив не до конца пережёванный комок, что с трудом, но всё-таки провалился в моё брюхо. — Что, впрочем, ожидаемо.       — Ожидаемо? — неожиданно вмешалась Фирн, напротив которой полукругом разгуливал маленький монстр. А та, в свою очередь, прикрыла сумки со снедью собой, не давая обнаглевшей мелочи подступиться. — Она такой же хищник, как и мы. Привыкнет со временем.       — Вообще-то я не уверена… — немного откашлявшись решила я поделиться своими предположениями. Да заодно пригладила лапой спину сестрицы, что продолжала объедать кабаний бок, да поглядывала на нас краем глаза.       — Да ну? Клыки у неё будь здоров! Самое то, чтобы кого-нибудь грызть, — поддержал ледяную Каракурт, снова начав размахивать пострадавшей лапой, будто укус малютки что-то доказывал. Но я лишь на это тяжело вздохнула и покачала головой.       — Это… сложно объяснить, но так или иначе рацион со временем может начать оказывать влияние на… племя целиком. Да, у неё могут быть клыки. Но это не значит, что как минимум сырое мясо будет хорошо усваиваться. А клыки, кстати, есть и у радужных. Что не мешает им питаться одними фруктами. А земляные, допустим, едят всё, что угодно… Ну, что можно съесть.       — Ну да, конечно, — весело фыркнул Каракурт, но продолжать свою речь не стал. Неожиданный странный звук донёсся со стороны ледяной.       — Фрн! — с каким-то особым возмущением и громкостью исторгла из себя Лимонница нечто, очень уж похожее на обычный «фырк». Вот только слишком уж он был писклявым, как мне показалось. Совсем не носовой звук. Хоть и похоже. И как-то так получилось, что от этого звука мы аж все замерли. Даже Тростинка, навострив уши, оторвалась от туши и повернула морду к требовательно теребящей крыло ледяной драконицы малютке.       — Фрн! — повторила желтушка с той же интонацией.       Неужто она уже пытается сказать нам что-то? Нет, конечно, дракончики отличаются достаточно высоким уровнем сознательности и уже с вылупления обладают каким-никаким пониманием окружающего мира… Да и знанием языка тоже — не просто же так нас начали учить чуть ли не с первого дня, как мы оказались на болоте в окружении взрослых. Но чтобы так быстро начинать говорить? По крайней мере, попытаться заставить свой язык ворочаться…       Впрочем, возможно, на это повлияла простота произношения имени нашей боевой сосульки? А что, выкинь единственную гласную — и вот уже звук, похожий на фырканье. А фыркать Лимонница умеет громко и чётко.       — Кажется, у тебя требуют плюшек, — заметил Каракурт, разминая свои крылья перед тем, как направиться из тени шпиля к залитому солнышком месту, чтобы скорее подставить под тёплые лучи свой гребень. — Лучше дай ей, что она хочет. А то ведь клац-клац — и палец отгрызёт!       — Фрн! — дёрнув своими крохотными ушками, поддержала малютка песчаного.       И ледяная прислушалась к словам Каракурта. Разве что немного посверлила кроху изучающим взглядом, но та лишь без какого-либо смущения или страха вильнула хвостом. Я бы, наверное, столкнувшись с подобным зырком от Фирн, предпочла бы куда-нибудь поскорее скрыться, а маленький лимон ничего, держится. Да ещё и нетерпеливо пофыркивает.       — Ладно, — коротко обозначила своё согласие ледяная, медленно поджимая к себе крыло, под которым она укрыла сумки. И тут же придавила лапой хвост уже практически запрыгнувшей на них малютки. — А ты сиди. И жди.       Недовольных писков от подобного обращения стало только больше. Так ещё и предостережения песчаного сбылись, и Лимонница, извернувшись, постаралась таки цапнуть ледяную за запястье. Но Фирн — не Каракурт, терпеть подобного не стала. Тут же сдвинула свою ладонь к основанию шеи крохи и придавила её к земле.       — Осторожнее, она ведь ещё маленькая! — приподнялась я с места, увидев подобное обращение с пусть и не особо хорошо себя ведущим, но всё-таки недавно вылупившимся дракончиком… которого я, возможно, как-то неожиданно начала воспринимать как часть нашей стаи?       — Маленькие не кусаются, — с холодом в голосе ответила Фирн, выуживая из одной из сумок Каракурта какую-то вытянутую палку с орехами. — Пусть борется за еду.       — Что? — от подобного уже и Тростинка поперхнулась, переглядываясь со мной.       — Пусть-пусть, — будто сговорившись с ледяной, поддакивает принимающий солнечные ванны Каракурт. — Это полезно в юном возрасте.       — Да что за глупости?! — возмутилась я, на пол шага подавшись к Фирн, дразнящей лакомством пытающуюся вырваться Лимонницу.       — Жизнь полна трудностей. Хочешь что-то получить — борись. Прикладывай усилия. — всё тем же голосом бросила драконица, будто это объясняло её издевательства над крохой.       — По крайней мере, пока ты не начнёшь крутиться среди других драконов. А ещё очень полезно знать, кого лучше не кусать, да… А у вас что, земляных, не так? Небось тоже боретесь за еду.       — Нет! — огрызнулась я на хихикнувшего Каракурта. — Мы всегда кормимся группой и делимся добычей.       — И драться с другими группами вам не приходилось?       Лимонница всё-таки вывернулась из лапы Фирн и умудрилась вцепиться в кусок козинака. И стоило этому произойти, как ледяная отпустила её загривок, позволяя малышке хрустеть добычей, и тянуть её на себя, но не давая ей пока ещё совсем забрать свой завтрак.       — Нет. Нам всем хватало еды, — видимо заметив, что я замешкалась, ответила Тростинка.       — А. Ну так, наверное, за это вам стоит сказать спасибо Мастеру? — не удержал толики ехидства песчаный. Но стоило мне на него взглянуть после этих слов, как он тут же стушевался, виновато улыбнувшись. — А впрочем, не важно… Фирн, отдай ей уже эту палку. Лимонница тебя победила.       Драконица фыркнула, разжимая когти. Малютка, не ожидавшая подобного, точно полетела бы сейчас кубарем, если бы я не была рядом и не придержала её лапой. Да заодно одарила боевой сугроб максимально осуждающим взглядом.       — Фрн! — победно и негодующе высказалась обо всём этом Лимонница, как только вскочила на все четыре лапки. А затем перехватила свой завтрак поперёк пасти да с максимально гордым видом, задрав нос к небу, зашагала к Тростинке.       Фирн с ледяным спокойствием выдержала мой взгляд и даже, как мне кажется, усмехнулась. Будто посмеиваясь надо мной и тем, что даже крошечный дракончик готов пустить в ход свои клыки, пока я думаю и размышляю! Вот если бы я не думала сейчас, то точно укусила бы её.       И Каракурт туда же — даже не избегает моего недовольного взгляда! Лишь, как всегда в своём амплуа, невинно улыбается. Даже не осознаёт всей своей наглости и абсурдности ситуации! Сам учит Лимонницу кусаться, а потом жалуется, что его грызанули.       Громко и недовольно фыркнув, я вернулась к туше, пристроилась сбоку от Тростинки, укрывшей жёлтую кроху крылом, да принялась грызть кабанью ногу.       — А вообще, наверное, можно поздравить Лимонницу с первым словом? — протянул дальше греющийся Каракурт, вытягивая свою шею супротив солнцу. — О, там кто-то в нашу сторону летит.       Ну что теперь? Вообще не дают вставшей с утречка пораньше драконице поесть! Я даже начинаю злиться от такого, особо яростно вгрызаясь в толстую шкуру и вырывая себе шмат мяса побольше.       — Кажись, Шмель, — спустя пару секунд поделился своими наблюдениями песчаный. — Быстро летит. Как думаете, что-то случилось?       — Я очень надеюсь, — бормочу я, проглатывая очередной кусок, — что нет.       Мне даже не хочется думать, что в такую рань привело ядожалиху к нам! Уж точно она не попрощаться спешила.       Пролетев над нами, она на пару мгновений зависла в воздухе, чтобы окинуть нас взглядом. После чего поспешно приземлилась на балкон и скрылась в глубине шпиля, так и не проронив ни слова.       — Похоже, к Мастеру, — переглядываясь со мной, прицокнул Каракурт. И была ведь причина.       Тростинка, что до этого размеренно и меланхолично жевала мясо, застыла, немигающим взглядом проводив скрывшуюся гостью, после чего ещё долго смотрела на балкон. Я буквально чувствовала, что её раздирают изнутри опасливые догадки. А быть может, у местных есть несколько заражённых и с ними что-то произошло? Или кто-то из разведчиков увидел у окраины леса что-то подозрительное и Шмель спешила узнать, из-за нас ли это случилось? Из-за Тростинки…       Так, надо срочно увести мысли в сторону.       — Возможно, она хочет нас сопроводить до границы местного улья, — постаравшись придать своему тону максимально нейтральное выражение, предположила я. — Или обсудить что-нибудь насчёт Лимонницы.       При упоминании своего имени малышка даже перестала хрустеть козинаком. Выглянув из-под крыла Тростинки, она устремила на меня пристальный взгляд.       — Быть может, нашёлся кто-нибудь из её родственников. Или кто-то, кто хотел бы её забрать.       Вот только как-то тяжело мне дались эти слова. Да и мелкая жёлтая шелкопрядка, негромко пискнув, посмотрела на меня с такой грустью и печалью, что мне стало даже её жалко. Она ведь…       С нами всего пару дней, Водомерка. И мы можем оказаться в очень опасных местах. В который и взрослый дракон не выживет. А только недавно проклюнувшийся детёныш и подавно. Это рационально, найти для неё приёмных родителей, которые о ней позаботятся. Но мне всё равно, от этого предположения как-то противно на сердце становится. Я правда готова оставить её каким-то незнакомым драконам?       Слегка нахмурившись, я опустилась мордой к туше и принялась отгрызать ещё один кусок помясистее, стараясь зажевать все свои мысли.       Не слишком ли я размякла? И не слишком ли я умиляюсь её невинному детству? Разве, как земляной, мне не положено заботиться в первую очередь о ближайших родственниках, относясь ко всем остальным с большей холодностью? Но… ведь Тростинка также к ней относится? С теплотой, с добротой. Нет, она ко всем так относится. И даже сейчас, услышав моё предположение, она поплотнее прижала к себе малышку крылом и перевела на меня свой взгляд.       Но как бы поступили другие драконы из нашего гнезда? Они бы также заботились о бедняжке? Но ведь то и дело в нашем болоте появлялись новые стайки и никто их под крыло не брал. Быть может, всему виной то, что она была одна и мы её спасли? Это груз ответственности давит на мысли?       — Ну, или, может, нам где-нибудь тайник на пути оставили, — предполагает Каракурт, видимо решив подхватить концепцию моей идеи, но увести её в более безопасное русло. — Да и вообще, вдруг вновь обсуждают свою «политику».       Будто в насмешку он вытягивает буквы и кривит морду, демонстрируя всё своё недовольство этим занятием.       — А если что важное будут обсуждать, так позовут. Или спустятся. Или Мастер сам расскажет попозже, — отмахнулся он лапой, самозабвенно нежась в солнечным ваннах и дальше.       Я же осталась в своих мыслях, лишь порой прерываясь на очередной кусочек мяса. И думала я отнюдь не о Мастере или Шмель. С первым-то я всегда успею поговорить. Нет, я неожиданно, перетекая с размышлений о Лимоннице, задумалась о «нас». О нашей маленькой группке, которая, кажется, всё дружнее и дружнее проходит через испытания. Каракурт меня особо не бесит. Особенно когда показывает черты, отличные от своей слегка хамоватой, наглой природы. И Фирн уже не рычит на нас и даже демонстрирует какие-то признаки снеготаянья. И ведь вчерашний кризис стал лишь катализатором для скопившихся изменений. Необходимым толчком на пути к… какому-то немому пониманию, как мне кажется. Или же я всё усложняю и пытаюсь придать более глубокое значение нашим взаимодействиям, забывая о банальных изменениях, что абсолютно естественны для каждого разумного существа. Новый опыт, новые переживания. Демонстрация другим лучших и худших качеств себя, что всё смелее раскрываются перед невольными сопартийцами в этой игре, под названием «жизнь»?       Вот могу ли я сказать, что Фирн всегда на всех рычала просто по причине своей злобности или же это просто была её защитная реакция? Как шутливость и излишняя дружелюбность Каракурта. Или моя собственная сухость, невольно сменяющаяся переживаниями за стаю. Быть может, дорога приключений выдернула меня из моей раковины, из которой я на всё смотрела излишне строго и логично? И не пора ли мне откинуть старую ракушку и вырастить новый панцирь?       Нет, определённо, ночью и во мне что-то надломилось. Понять бы только что. И насколько это… эффективно. Я всё ещё не хочу размышлять концепциями «хороший» или «плохой». Нет, как бы я там не поменялась, но вопрос лишь в эффективности. Насколько новая модель поведения окажется полезной с точки зрения поставленных задач? Вот, всё. Пора себя вспоминать. А то совсем начала теряться в чужих фантомах.       Или всё-таки не чужих?       Какими же глупостями поутру занимаются таракашки в моей голове. Так, всё. Собираемся и переключаемся на дела насущные. Пока завтрак стремится попасть в желудок, я могу подумать о… Нет, лучше не думать. По крайней мере, не сейчас. А Мастера можно спросить чуть позже. Так сказать, попросить пояснить за парадигму.       В общем, так и сидели минуток с двадцать, пока ледяной там секретничал со Шмель. К ним даже Фирн в какой-то момент улетела, оставив сумки на растерзания ненасытной Лимоннице. Благо Каракурт успел перехватить её и хозяйственно закатать в одну из котомок. Да так, что лишь недовольный нос торчал. Пока малютка пыталась выбраться из импровизированной ловушки, мы натягивали на плечи наши немногочисленные пожитки.       Закрепив на себе сначала одну, а затем и вторую сумку, примостившуюся под крылом, я заглянула в одну из них, а там чистые свитки и угольный порошок. Стоп, разве я такое с собой брала? Или это Мастер? Или кто-то из местных принёс нам? Впрочем, это всё равно полезные вещи. Можно будет попытаться структурировать свои мысли на пергаменте. Записать вопросы, витающие в голове, провести пересечения между ними, составить планы. Полезно иногда так присесть и осмотреть себя со стороны! Или поглядеть на себя «прошлого», перечитывая мыслишки, поражаясь собственной дурости во «вчера». И так раз за разом, день за днём, заверяя себя, что в будущем этого не повторится… В общем, заняться надо делом. Но позже.       А пока, можно ещё было пожертвовать одним из свитков и завернуть в него кусок туши. Конечно, мяса осталось немного — Каракурт всё-таки к нам присоединился, несмотря на свою хвалёную «диету». Причём слопал он не меньше меня или Тростинки. Впрочем, если напрячься и подумать, идея это дурная — с едой в ближайшее время проблем не предвидится. Всё-таки нагрузили нас знатно в дорогу. А там… Будем уже импровизировать.       Ну а как я закончила с собой, сразу принялась помогать Тростинке, выбирая ей сумочки полегче. К этому времени как раз вернулась Фирн.       — Лимонница с нами, — коротко бросила ледяная, сразу же поспешившая начать приготовления к отлёту.       — О как, — радостно прицокнул языком Каракурт да пригладил практически выбравшуюся малышку по её антенкам, от чего та протестующе зашипела и замотала моськой. — А чего так?       Я ожидала, что Фирн ответит, как всегда, максимально лаконично, но нет, в этот раз она оказалась куда более разговорчивей!       — Шмель сказала, что никто не рискнёт забрать детёныша из леса, — пожала крыльями ледяная, протягивая Каракурту сумку, в которой до этого каталась шелкопрядка. — Мастер не против, чтобы она осталась с нами. Но я её не понесу.       — Фрн! — радостно фыркнула Лимонница, и тут же прыгнула в свою переноску, дрыгая зацепившимися за её край задними лапками.       — Конечно, — буркнула ледяная и отдала сумку Каракурту. Шагнув в сторону от нас, она, будто неожиданно что-то вспомнив, остановилась. — Мастер почти закончил. Он скоро спустится. И он планирует сразу же отправиться в путь.       — А что обсуждают? — пока я затягиваю ремешки на шее Тростинки, интересуется Каракурт, помогая Лимоннице высвободить зацепившиеся лапки и пристроиться поудобнее на дне сумки.       — Карты. Ядожальскую королеву. Пиррию, — видимо, разговорчивость драконицы на этом заканчивалась, потому как отвечала она уже с раздражением. И Каракурт, тоже это заметив, решил отступить от расспросов, вместо этого накинув сумку с торчащим из неё жёлтым хвостом себе на плечо и перебравшись ко мне с сестрой.       — Давай помогу, — улыбнулся песчаный, перехватывая ремешок из моей деревянной лапы и завязывая осторожный узел за плечом Тростинки.       — Спасибо, — коротко кивнула я, а затем склонилась к уже будто уставшей сестрице, под глазами которой образовывались небольшие «мешки». — Ничего не жмёт? И… ты в порядке?       Она помотала мордочкой и, слегка насупившись, отвела взгляд в сторону.       — Просто не выспалась.       — Уверена? Если хочешь, мы можем попросить Мастера устроить привал пораньше.       — Нет. Всё в порядке, — нахмурившись, ответила драконица. И я бы продолжила давить на эту тему, если бы она в какой-то момент не повернула ко мне свою мордашку и не заглянула в мои глаза. — Водомерка, это правда. Просто… Надо будет лечь пораньше.       — Значит, как на привале остановимся, так сразу спать! — затягивая очередной ремешок, вклинился Каракурт. — Смотри мне. Я ведь лично прослежу. А если не ляжешь…       — То что? — воспользовавшись заминкой песчаного, поинтересовалась Тростинка.       — То я буду петь колыбельные. Правда, боюсь, тогда вообще никто не заснёт.       — Тебе нас не жалко? — с лёгкой хитринкой поддержала я его шутку, как только заметила тень улыбки на мордашке сестры.       Важно насупившись, Каракурт выпучил вперёд грудь.       — Как и вам меня! Так знайте же, мстя моя будет страшна и ужасна. И придёт она в не менее ужасном виде! — Втянув как можно больше воздуха носом, он заголосил что есть мочи: — Шла лягушка по болоту, туда и обратно! А лягушке на болоте… Ай!       Допеть сей «замечательный» куплет Каракурту помешала прилетевшая в его морду сумка. Хорошо хоть, пустая, а не забитая камнями. Это расправлявшая свою шипастую гриву Фирн выражала недовольство певчими способностями разноглазого дракона.       — Как некультурно, — из-под сумки возмущённо фыркнул песчаный… Но, это хотя бы вынудило его прекратить так и не начавшуюся пытку.       — А по-моему красиво, — скромно улыбнулась Тростинка, подходя и помогая Каракурту стянуть зацепившиеся за рога лямки.       — Фрн! — то ли поддержала сестру, то ли запротестовала из своего «гнёздышка» Лимонница, показав нос.       — Спасибо, солнышко. Хоть кто то ценит моё творчество. Могу петь для тебя день и ночь напролёт, — улыбнулся Каракурт, как только его морда оказалась освобождена от котомки. Сестрица от такого обращения сразу отвела взгляд в сторону и, как мне показалось, даже смутилась. Хотя точно сказать сложно — чешуя то краснеет только у радужных       Если кто и хотел что-то ещё сказать, то для этого не осталось времени. От балкона над нами донёсся громкий стрёкот, а спустя пару секунд показалась Шмель, устремившаяся прямо к родному улью. Только хвост по ветру и дёргается. Да лямки небольшого мешочка, зажатого в передних лапах. Так… А она разве с ним прилетела? Я вот ничего такого не видела у неё. Неужто Мастер всё-таки разошёлся и решил что-то дать местным для улучшения их благосостояния?       К слову, сам ледяной дракон тоже выскользнул следом. Только он не к улью направился, а к нам начал спускаться, на подлёте коротко кивнув Фирн, что уже полностью собралась. Хотя, и мы уже были готовы. Разве что сумку с сумками надо было заполнить… Я вот тут подумала, не перестарались ли мы с грузом?       — Доброе утро, — поприветствовал нас ледяной дракон, взмахом своих крыльев подняв облако пыли, и все повернулись к нему. — Если все готовы, то стоит отправиться в путь.       — Мы готовы, — за всех ответил Каракурт, потянувшись одёрнуть один из последних завязанных ремешков, перекинутых через шею Тростинки. Она вдруг опешила от его прикосновения, но не отпрянула.       — Прекрасно. Тогда не стоит здесь задерживаться. Нас ждёт долгий перелёт.       Ну а чтобы скоротать время в очередном перелёте я решила отважно подокапываться до Мастера. Мол, чего это он опять секретничает за нашими хвостами… Хотя секретничает ли? Фирн же слышала, о чём он со Шмель говорил. И вроде нос не морщила… Но можно ли верить ледяной? Хотя она ни разу не давала повода усомниться в своей верности по отношению к нам… Хотя мало ли, вдруг неожиданно племенная солидарность выскочила и драконица решила помолчать?       «Ма-астер», — тяну я в своих мыслях, стараясь построить всех мельтешащих таракашек в хоть какое-то подобие порядка. А ледяной, хитрец, не отвечает. Видимо, решил прикинуться, что не читает мои мысли и не следит за мной постоянно! Хотя это уже паранойя, Водомерка. Постоянные мысли о том, что за тобой следит скелет из глубокой древности, ни к чему хорошему не приведут.       «Мастер», — уже настойчивее зову я ледяного и даже начинаю коситься взглядом на его летящий впереди силуэт. Нет, ну а вдруг он почувствует, что я на него смотрю и среагирует? Но нет. Как хлопал крыльями, так и хлопает, ведя нас куда-то на северо-запад от улья. «Мастер!»       Сорвавшись на «безмолвный» крик, я будто попыталась потянуться к нему своими собственными мыслями… Как, наверное, иногда возникает желание вытянуть лапку перед собой и чтобы в неё что-то прилетело само. А ведь кажется, что надо лишь достаточно напрячься и всё будет. Но обычно ничего не происходит.       Не в этот раз, правда.       Мои мысли будто обуревает поток прохладного ветерка, когда средь ровных рядов тараканов шествует сотканный из тумана ледяной дракон.       «Да, Водомерка», — несколько отстранённо тянет он.       «О, откликнулся. Хорошо. Я хочу знать, о чём ты говорил со Шмель».       Волна недоразумения со стороны ледяного дракона заполняет моё сознание. Он сам подталкивает ко мне легким порывом холодного ветра, прошелестевшего по моим новым свиткам, только недавно записанный тараканами краткий пересказ Фирн. Но я не собираюсь так просто сдаваться и позволять ему объяснить всё… парой брошенных слов! Причём даже не им самим! Ну уж нет, пусть рассказывает.       «И с чем она от тебя улетела?» — добавляю я, не желая терять инициативу. А дракон не спешит с ответом, лишь обозначая своё присутствие лёгким холодком в моих мыслях, будто морозящим некоторые идеи или же покрывая прозрачным льдом до этого неизведанные, затуманенные образы.       «Шмель, — в моих мыслях проносится голос с толикой грусти и печали, — поначалу она лишь обсуждала с этим драконом те таинственные горы, к которым мы летим. Он расспрашивал её о мифах и легендах. И о том, почему подле них никто из местных не живёт. Это заняло большую часть времени и результаты, к сожалению, совсем не устраивают этого дракона. Шмель и другие обитатели улья практически ничего не знают об этой части своей земли. Ни листокрылы, которые никогда туда не летали, ни ядожалы, что так и не выжгли остатки леса близь горного подножья. Лишь говорят, что там нечто… отталкивающее. Этот дракон бы сказал — интригующее. В Пиррии таких мест нет. И это схоже с теми последствиями, что может оставить после себя дракомантия.»       Ненадолго Мастер прервал поток своих мыслей, в реальности же вытягивая шею, будто бы вглядываясь в далёких горизонт.       «Уже после этот дракон обсуждал со Шмель то, кто мог бы владеть информацией и разговор перетёк к личности Осы. А также её свершениям, как их видят жители одинокого, отвергнувшего власть королевы улья. И этому дракону стоит признаться, что он, хоть и не полностью, но своё мнение относительно этой королевы поменял. Хотя у него есть предположение, что это скорее следствие порчи Иноразума, что пусть и не смог овладеть столь блистательным умом, но исказил его. Испортил. Но то, что в даже в таком состоянии она нашла способ совладать с этим древним существом, достойно уважения. К сожалению, это был проблеск пред забвением. Но, Водомерка, тебе стоит знать, что даже безумные королевы — всё ещё королевы. И их единое виденье — то, чему стоит следовать. Даже если их действия и решения далеки от изящности и красоты.       Вот только кажется мне, что мысли Мастера несколько дрогнули. Он будто вытягивал слова у меня в голове, не спешно проговаривал каждый отдельный звук, порой прерываясь. Не от усталости, но как почудилось мне в проблесках его холодный мыслей — от печали. Ну да, будто он собирался вести с Осой переписки на злодейские темы и позже признаться ей в глубочайшем уважении. А теперь всё, никаких переписок. И как хорошо, что если он и замечает эти мысли с моей стороны, то предпочитает их проигнорировать и продолжить свой рассказ дальше.       «А за всем этим последовало и обсуждение Пиррии, начавшееся с исторических примеров и аллегорий, а затем перешедшее к более детальным рассказам о родных землях».       Его сознание будто встряхнуло меня, вытягивая уже из моей головы воспоминания о родных болотах. Толстых жабах, что с раскрыты пастями ждут вьющихся мушек. Или о цветах клюквы, растущих на окраине затопленных земель. И пение птиц, о весеннем буйстве цветов и осеннем покое. О всей той красоте, к которой слишком быстро привыкаешь. И о которой забываешь… В отличие от того, что мои мысли вообще-то тут перетряхивают! И я бы дала Мастеру по его фантомным лапам, но не могла. Мне оставалось лишь насупиться и терпеливо выжидать, пока он перейдёт к более детальным и подробным рассказам.       «Землях, которые у этих драконов были отняты. И Шмель среди них — одна из немногих, кто готов сражаться за свой дом до последней капли крови. Вытерпеть любые невзгоды, любые испытания и страдания ради своей правды. Не истины, но того, во что она верит. Вот только ей хватает благоразумия, чтобы понять: не все готовы на те же жертвы, что она. И даже среди готовых не все способны вынести схожую цену. Она ищет спасения для слабых, для слишком молодых и слишком старых. Для тех, кто боится, и для тех, кто был побит судьбой. Впрочем, тебе не стоит волноваться. Это обсуждение не касалось перелёта местных в Пиррию. А даже если бы и касалось, то этот дракон не допустил бы их в родные края, пока на то не будет воля королев, готовых принять этих несчастных…»       Даже несмотря на то, что я буквально ощущаю толику презрения в речах дракона относительно тех, кто не готов убиться, я… на самом деле не о морали с ним собираюсь говорить, но вцепиться в немного другой пунктик.       «Мне кажется, тебе стоит говорить лишь за свою королеву», — с усмешкой отвечаю я: — Или ты заделался защитником всей Пиррии?»       «Отчасти ты права, Водомерка. Этот дракон может говорить лишь за Ледяное королевство. Вот только без понимания опасности, которая может прийти с бегущими чужаками, угроза может расползтись по всему континенту, включая и его родные края. Это лишь, пусть и печальная, но предосторожность. Впрочем, они давно могли найти какое-нибудь укрытие за пределами родных земель. Ты сама видела острова, раскинувшиеся в океане. Их множество, и на них смогли бы вместиться жители одного улья. Если не вместе, то распределившись по ним. На время, которого бы могло хватить для того, чтобы проблема была решена. Но вместо этого большая их часть бездействует. Это апатия, попытка не замечать проблемы в надежде на то, что всё наладится. И разве это решает проблемы? Такие, как Шмель понимают, что это не так… Вот только за этими разговорами она нашла возможность упрекнуть этого дракона».       В его мыслях вспыхнуло осуждение и даже некое злорадство. Будто он был в чём-то очень неприятном прав.       «То, что вы ей сказали, послужило хорошим поводом обвинить этого дракона. И потребовать от него помощи в знак доказательства его слов… Водомерка, вы поставили его в очень неловкую ситуацию, из-за которой ему пришлось пойти на значительные уступки. — Будто перебирая своими холодными пальцами мои недавние воспоминания, ледяной заставляет меня припомнить улетающую Шмель и сфокусировать своё внимание на мешочке в её лапах. — Ваше желание насолить этому дракону, быть может, приведёт к ещё большей катастрофе. Ведь не в его правилах давать желающим решение их проблем. В отличии от инструмента…»       «Да ну?» — с сомнением протянула я, припоминая и обещанный «подарок» ледяным. Или то, что он сделал с земляными. Или хотя бы со мной и Каракуртом! Но ледяной привычно холоден и продолжает гнуть свою линию.       «Но разве это решение, Водомерка? Всё, за исключением дара племени, именно что инструменты. Способы решения проблемы. И ничто не мешает вам отказаться от них в пользу других путей. Впрочем, ввиду их удобства и практичности, вы продолжаете ими пользоваться. Разве это не так? Так и здесь. Этот дракон даровал Шмель инструмент. И, как и с любым инструментом, у неё будет выбор, на что его пустить. Использовать его по предназначению или, быть может, найти иной способ применения. Исполнить своё собственное желание или же пустить его на благо большинства».       «Что ты ей дал?» — У меня закралось нехорошее предчувствие.       «Способ понять, — коротко ответил он. — Вопрос лишь в том, что или кого она возжелает понять».       «Это не ответ. И хватит от него увиливать! Я хочу знать, что ты ей дал! — с нажимом потребовала я от ледяного. И тут же вновь ощутила дуновение холодного ветра в своих мыслях, будто ледяной дракон выдохнул от усталости, навалившейся на него. — Мастер!»       «Хорошо. Он даровал ей то, что защитит её от чужого контроля. И этот дракон сейчас серьёзен. Кольцо, что сохранит её мысль от влияния извне, что позволит её телу двигаться как она захочет. Своеобразную квинтэссенцию права творить свою судьбу. Экстракт свободы воли. И дар выбора пути, несмотря ни на что. Иронично, что обретая такую свободу, она, быть может, и не заметит, сколь многие станут зависеть от неё. Но лишь от самой Шмель будет зависеть, как она воспользуется этим даром».       «Не много ли власти в одни лапы?» — с толикой злости и беспокойства огрызаюсь я, взмахивая посильнее крыльями и пытаясь поравняться с Мастером. А тот даже замедляется, поворачивая ко мне голову и всматриваясь своими голубыми глазами.       «Водомерка, о какой власти идёт речь? Этот дракон лишь говорит о том, что с таким даром Шмель сможет выбирать», — мягко осадил меня дракон, но я не собиралась отступать.       «Но ты сам сказал, что она будет решать за всех!»       «Как и ты можешь решить за всех, Водомерка. Но даёт ли это тебе власть? — с иронией протянул дракон, перед тем как продолжить уже вслух.       — Желания — есть не что иное, как угроза порядку. Но они могут быть сродни необходимости. Умение разделять первое и второе — есть не что иное, как навык, востребованный каждым дракомантом. Тростинка, — повернулся он к моей сестре, — будь любезна, подлети поближе к этому дракону. Быть может, тебе стоит принять толику его мудрости.       Тростинка, летящая возле Каракурта, поспешила поравнять с Мастером, разве что оглянувшись на песчаного и дождавшись от него ободряющей улыбки. После чего ледяной продолжил.       — «И он отдал душу свою, став посланцем чумы и смерти. Но ты же — чистая душа, знай и помни, что лишь пока тебе ведома боль, ты способна осознать свою жизнь. И теряя связь с ней, ты теряешь связь с состраданьем, не в силах принять боль чужую». Трактат из ученья четвёртого дракоманта, что сразил своего отца, даровав своему племени Спасенье и Возрожденье, ибо в своей борьбе он лил слёзы об убиенных и жаждал исправить чужие ошибки. Пятый же, сын сына его, породил Уклад — первый закон племени, что был ещё до устоявшегося права дара. И первый же дар, пусть он и не был осознанно назван им, дар Знания и накопления, ибо с того дня дракоманты племени снега и льда стали копить и передавать свои навыки и знания. И ученье каждого из них начиналось с этих строк. Помни же, Тростинка, что дар твой — твоё же проклятье. Что желания твои — есть угроза миру, что не всегда сродни необходимости. Ибо то, что должно быть сделано, порождено разумом, но то, что твердит сердце, порождено мечтами. Недостижимыми и невозможными.       — Мне кажется, ты слишком усложняешь. И пафоса многовато, — пока дракон прервался, замечаю я, но Мастер не обиделся на эти слова, лишь слегка улыбнулся.       — В своё время этому дракону казалось также. Тогда всё было сложно и в речах его деда ему чудилась излишняя вычурность. Но ныне же он понимает, сколь сложен мир и его устои. И во сколь множество раз эти простые слова упрощают реальность… Тростинка, — уже к моей сестре обращается полным голосом ледяной, пока под нами проносится степь, — ученье начнётся с основ. С теорий и размышлений тех, кто был до тебя. И пускай тебе может показаться странной логика ледяного племени и те слова, что они возжелали сохранить в голове этого дракона, но прислушайся к ним. Ибо ошибки, что можешь… и уже совершила ты, были и до тебя.       Мордочка Тростинки помрачнела, когда Мастер будто бы упрекнул её. Но что-то в его голосе заставляло даже меня прислушиваться к нему. Некий трепет, будто он взаправду жаждал поделиться с нами чем-то по-настоящему священным и благородным.       — Хотя, стоит признать, что этот дракон никогда не думал о том, что он станет кому-то учителем… После всего произошедшего уж точно. Но он хорошо помнит уроки. Запомни и ты их, ибо в твоей крови течёт нечто по-настоящему опасное. Что может навсегда поменять вид мира, придав ему желанные тобой формы. Ты же должна отринуть эти желанья. Ибо дракомантия проистекает из них. Из желанья изменить нечто под себя. Под своё эго. Дать себе больше. Сделать мир таким, каким он должен быть в мыслях дракоманта. И при этом это не просто мимолётная мысль. Это возможность. Осознание этой возможности — есть второй столп дракомантии. Ибо желанье распаляет возможность, а возможность питает желанье. Третьим же столпом — или же обрывом — есть действие. Каждому дракоманту должно помнить об этих трёх основах. Желанье, Возможность и Действие. И с ними, как и со всяким злом, есть способы бороться, пусть борьба это трудна и основывается на другом великом даре, что получил в своё время каждый дракон, а не одни лишь наделённые даром чудотворцы… Впрочем, это крайне упрощенная формула великого треугольника драконьего эго. И уж тем более это не ответ на вопрос, что есть дракомантия. Каковы же твои собственные суждения на эту тему?       Вытянув шею, ледяной дал возможность высказаться и моей сестре. А я же внимательно слушала и мотала на рога, пусть сама даром и не владею. Быть может, удастся подцепить нечто важное и позже упрекнуть Мастера, указав ему на собственные ошибки? Хотя одна из них уже была, и стоило мне только попытаться протянуться к ней, как меня тут же прервали.       «Во-первых, Водомерка, сейчас этот дракон говорит не с тобой. Во-вторых же, он никогда не говорил, что он позабыл боль. Он помнит уроки страданий, самодисциплины и превозмогания самого себя, как бы тебе не хотелось его в этом упрекнуть», — осадил меня ледяной принц, а следом наконец-то подала голос Тростинка.       — Я… — поглядев на меня с надеждой на подсказку, начала она, но тут же отвернулась, сжав лапки в кулачки. — Мне кажется, что это то, что было со мной всегда. И я просто не знала об этом никогда… Это как ещё один брат, о котором никто, кроме меня, не знает. И который помогает, если я его прошу… Или пытается что-то сказать. Но… Я не знаю, так ли это сейчас.       — Твоё представление о чарах крайне примитивно, ибо нет никакого… «брата». Есть лишь ты и твои мысли. Хотя этому дракону видится тонкая, сплетающаяся вместе ирония как в твоих, так и в его словах… Кхм, — он слегка прокашлялся. — несомненно, ни один мудрец так и не дал ответа на вопрос: что есть дракомантия? Но многие сходились во мнении, что это нечто внутри дракона, подчинённое его тёмному началу, его животному Эго, жаждущему только поглощать и достигать своих целей. Тому, что сокрыто под пеленой души. И чем больше ты пользуешься этой силой, тем сильнее истончается завеса, выпуская тьму, что при этом часто связывают и с ростом силы. Потеря внутренних ориентиров приводит к страшнейшим последствиям в виде чувства вседозволенности и распущенности, когда дракомант уже не сдерживает своих чар и не следит за формулировками, позволяя себе творить всё, что он захочет. И остановить его может лишь другой дракомант, выискивая изъяны в его мощных, но несовершенных чарах. В чём-то схватки и бои древности между двумя дракомантами похожи на словесную перепалку, в котором каждый может сказать лишь несколько слов. Ибо куда важнее слов — мысли. Тот узор, что сложишь из них. И на эту тему у этого дракона есть даже одна красивая легенда о ледяном драконе.       Ну да, может и красивая, но в очередной раз о ледяных. А не мог ли он рассказать что-нибудь о дракомантии среди нашего племени? Или такого никогда не было в истории? Нет, я, конечно, могу представить себе дракона, которому куропатки сами летят в пасть, а он только и делает, что лениво пережёвывает их, да проглатывает одну за другой, но всё-таки…       — История та повествует о тонкой грани между падением и возвышением. О древнем и могущественном дракоманте, что слишком увлёкся своими чарами, не замечал, как всякая мораль покидает его. Но в то же время, даже после самых сложных и истощающих слов, разум его сохранял остроту, а воля лишь крепла без лишних сомнений. Он смог осознать собственное падение, но смог осознать и чистоту логики, что оно принесло. Этот дракомант превзошёл терзающее проклятье не просто приняв его, а погрузившись в него целиком. И в собственном накатившем безумии он обрёл прозрение холодного и отстранённого разума, когда он не чувствовал чужих эмоций, но мог их понять и осознать всю тяжесть чужого страдания. Осознавал он и привычки других драконов, их тягу к сохранению уклада. Всё это в его мыслях сливалось в целостную картину, по которой этот холодный разум жил и помогал племени, воспитывая последующее поколение на своих предостережениях, до последнего дня своей жизни сдерживая тягу к разрушению. Легенда эта учит одной простой истине — сколь сильно не были бы ослаблены оковы разума, становиться чудовищем или нет, принимает решение сам дракон, анализируя свои действия и размышляя не только о себе, но и о других. Можно сказать, что последнее высказывание тоже во многом характеризует дракомантию. Способен ли ты размышлять о благосостоянии других — прямой показатель твоего падения. Тренируй свой разум, Тростинка. Развивай свои способности к анализу и наблюдательность. Ибо за каждой эмоцией есть мысль. И мысль эта может стать главным источником силы дракоманта. Не слова, но посылы и образы, что вспыхивают подобно звёздам. Ибо истинному мастеру достаточно лишь одного слова, чтобы творить впечатляющие вещи. Через ассоциации, через образы, вырисовывающиеся в голове, он задаёт критерии и свои пожелания, пределы допустимого и возможные отклонения. Прокладывает оптимальный путь для чар. Ибо сама дракомантия, как колебание тонких материй, проистекает не из дрожи воздуха, а из-за пределов разума, где мысли — лишь мост, ведущий из души в реальность. И этот дракон думает, что именно с этого стоит начать первые уроки. С формирования мыслей. Тем более, что подобное достаточно просто практиковать даже в полёте. Стоит начать с простого упражнения по очищению разума. Ты готова?       — Да, — кивает Тростинка, и в её голосе мне чудится любознательность и тяга к чему-то новому.       Быть может, и я тоже смогу для себя какой-нибудь приёмчик по приведению мыслишек в порядок подцепить? Я с азартом скосила глаза на свой нос, когда ледяной предложил сосредоточиться на одной точке. Ну что, тараканы, пришло время для муштры?