Однажды я умер. Снова.

      От одного лишь взгляда на усохшую травинку я оцепеневаю, в то время как в моей голове словно кто-то разворошил тараканье гнездо, и все они в едином паническом порыве бросились искать средь полок моей библиотеки разума ответ на вопрос, что же здесь произошло. Будь ситуация иной, я бы даже удивилась своей способности столь быстро соображать…       — Что… Что ты сделала? — сорвался с языка вопрос, пока я дрожащей от волнения лапой попыталась перехватить стебелёк, но тот, стоило пальцам сестры его отпустить, тут же рассеялся прахом.       Нет, я не просила её сознаться в том, что она прибегла к дракомантии. Это было очевидно. Я просто хотела понять, сколь ужасные чары она могла пробудить в своей спешке. И в то же время пыталась заглушить стремительно нарастающую в сердце вину. Ведь если бы не я, если бы не моё нежелание помочь…       — Я-я… — собирается с силами понурая драконица, прижимающая к своей груди крепко сжатую ладонь, вот только договорить она не успевает. Её прервали громогласные хлопки крыльев, приминающие растительность и нёсшие с собой стужу, от которой у меня под чешуёй побежали мурашки. Как только дракон приземлился за моей спиной, в ослабевшем взгляде Тростинки тут же вспыхнули отчаянье и паника. В отражении её глаз, столь опустевших, будто лишившихся всего тёплого и доброго, я вижу оскаленную ледяную морду.       Мастер оказался крайне расторопен.       — Тростинка…       Его скрежещущий, мешающийся с хищным воем вьюги голос обжигает мои уши, и я оборачиваюсь. Непривычно хмурым и мрачным он неспешно приближается к нам, и мне даже чудятся вьющиеся вокруг него снежинки. И эта аура, этот мороз, расходящийся от него во все стороны, нёс с собой практически физически ощутимую угрозу.       «Отойди от неё. Быстро, — требует голос в моей голове. — Она может быть опасна».       Опасна? Тростинка? Для меня? Он говорит о безумии дракоманта? Или считает, что она могла потратить слишком много своего здравомыслия на чары? Страх перед произошедшим стремительно переродился страхом за сестру.       Что Мастер с ней сделает? Подвергнет допросу? Будет копаться у неё в голове? Подчинит себе? Или…       Перед глазами, как наяву, вспыхнул чёрно-серебристый дракончик, чью шею сжимают ледяные когти. Воспалённое воображение само собой заменило его Тростинкой. И сердце моё пропустило удар, когда в следующий миг когти сжались и в ушах эхом зазвенел мерзкий хруст ломающегося позвоночника.       Не позволю!       — Нет, — выдохнула я, отшатываясь от наступающего дракона к сжавшейся в комочек сестре, закрывая её от ледяного взгляда своим крылом.       — Водомерка! — сорвался он на рык, выдохнув сноп серебристого инея. — Ты не понимаешь.       — Возможно… — с горечью соглашаюсь я.       Я многое не понимаю. Того, что было бы правильно. Законов дракомантии. Переживаний Тростинки. Но я точно понимаю, что если сейчас отойду от этого дрожащего комочка, если оставлю её с Мастером одну, то я её потеряю. Как сестру, которая всегда верила в меня. Как ту, кого я видела в первые мгновения её жизни. Ту, кто всегда находила силы поддержать меня. Когда, как не сейчас, я должна поддержать её в ответ?       Прижав сестрицу к себе, я чуть ли ни каждой своей чешуйкой ощутила, как бедняжку трясёт от озноба. Тростинка вжалась в меня, пытаясь впитать всё то тепло, которым я желала с ней поделиться. Что же ты наделала, глупая…       — Но я не оставлю её, — чуть ли не рычу я в морду возвысившегося над нами ледяного, который буквально прожигал во тьме своим холодным взглядом то меня, то крыло, под которым спряталась сестра. — И ты… Ты не посмеешь причинить ей вреда!       — Ты в этом уверена? — с толикой злобы, столь не свойственной ему, спрашивает Мастер. Где-то там, за его спиной, мелькает Фирн, но я не обращаю на ледяную внимания, сосредоточив взгляд на старшем драконе.       — Абсолютно, — мой хвост дёрнулся в этот момент, выдавая волнение и толику страха, но мой голос был твёрд.       Наше древнее чудище не сводило с меня своих хищных глаз, пока оскал медленно сползал с его морды. Зная его, могу предположить, что он не сдался и не отступил, а лишь позволил себе сменить вспышку гнева на милость.       — Ну что же, Водомерка. Если ты настаиваешь, можешь остаться около неё. Возможно, это даже поможет твоей сестре лучше держаться за реальность и не скатиться в созданный больным сознанием мир.       — С ней всё будет в порядке.       Тут же из-под моего бока раздаётся надрывной всхлип. Сестрица перебирается своей мордочкой к моей груди, и я осторожно опускаю её на хвост, одновременно обнимая вторым крылом.       — Если это всё ещё твоя сестра, а не перерождающееся чудище. Поверь этому дракону, он видел, как такое происходит, — когда бесконтрольные и сиюминутные желания вырывают целые куски души.       — Хватит, — прерываю я резко ледяного, который позволил себе слегка ухмыльнуться. — В своих словах ты не видишь собственного отражения.       — Возможно, Водомерка. — Я фыркнула, уже зная, что за этим его «согласием» последует мнимое оправдание. — Или же, быть может, в своём отражении этот дракон знает, что видит? У него есть… пример, если тебе угодно так думать. И он считает, что необходимо вмешательство. Контроль.       — Угу. Или ты просто не хочешь встречаться с равным себе по силам, — приглаживая чешую на плече Тростинки, процедила я. Но Мастер лишь покачал головой, усевшись напротив меня.       — Скорее, этот дракон не хочет видеть неконтролируемое, разрушающее всё на своём пути без какой-либо цели безумие, — с нотками горечи ответил он. — Позволь мне задать ей несколько вопросов, Водомерка.       — Прямо сейчас?       — Именно так, — кивнул ледяной, на мгновение раскинув свои крылья в стороны, будто пытаясь обхватить всё пространство в моём поле зрения и заполнить его собой. — Этот дракон должен знать, какой ущерб нанесла твоя сестра. И, быть может, попытаться исправить, пока не стало слишком поздно.       — Да с чего вообще… — накрыв тонкий хвостик сестры своим, начала было я, но Мастер, тяжело вздохнув, остановил меня взмахом лапы.       — Так и быть, вернёмся в начало. Слушай же, Водомерка. И пусть сестра твоя слушает вместе с тобой. Дракомантия — это не игрушка. Это не способ воплотить в мир свои желания. Не способ щелчком когтей создать нечто новое или исказить то, что тебе не по нраву. Это нечто иное. Своевольное, стремящееся поглотить саму драконью суть, утолить ею собственную пустоту в надежде хоть когда-нибудь получить проблеск здравомыслия… если её не контролировать. Но контроль над ней проистекает из контроля над собой. Каждая эмоция вымерена, каждая мысль отшлифована до состояния чистого и блестящего льда. Нет лишних образов — только цель в сиянии собранного разума. Всё, что за пределами этой самодисциплины, даёт возможность ростку зла проклюнуться в драконьей душе. И, как всякое зло, он будет виться, медленно оплетая сердце и разум. Он будет тянуться к свету и теплу, жадно высасывая их, пока вместо дракона не окажется взращенный плод ненависти, звереющий от чувства вседозволенности. Самоконтроль — единственный способ обезопасить себя и окружающих. Ибо всякий дракон, наделённый даром первого дракоманта, благословлён и проклят одновременно. И проклятье его легко может выплеснуться на невинные души вокруг, пятная их собственной порчей…       — Прямо как…       — Этот дракон, Водомерка? Ты вновь это хочешь сказать? — в его голосе чудится глубокая грусть и даже обида. — Прискорбно, что для тебя не видно различий между путём этого дракона и опустошением, о котором он предостерегает. Хотя это простительно ввиду твоей невозможности познать тонкую материю и удивиться тому, сколь многое удалось сохранить этому дракону. Впрочем, сейчас не о нём. А о даре, что жаждет исказить всякое слово. Всякий добрый умысел. И во благо всех драконов, находящихся на этой земле… Скажи, Тростинка, что ты пожелала?       Из-под моего крыла отчётливо прозвучал всхлип драконицы, следом с коротким хлюпаньем она втянула носом воздух. Моя сестра… Такая маленькая и беззащитная. Хотел ли Мастер донести до неё какую-то истину? Или за этим уроком он попытался оправдать вспышку собственной жестокости? А может и страха? Может, он и вправду испугался того, что другой дракомант, почувствовав мощь в своих когтях, возжелает наброситься на него и избавиться от угрозы? Возможно, это был бы и вариант… но какую цену придётся заплатить за такой исход?       — И как ты пожелала, — добавляет Мастер, пока кончик зелёного носа показывается из-под моего крыла. — Это не менее важно…       — Я… — бегло встретившись с глазами дракоманта, выдыхает Тростинка, прерываясь на несколько долгих секунд. — Я п-просто… Просто захотела, ч-чтобы Иноразум оставил их в покое… Схватилась з-за траву и прошептала: «Пусть Иноразум и-их оставит»… А потом т-так хо-холодно…       — Последствия для твоего разума обсудим позже, — останавливает её Мастер. — Сейчас стоит сосредоточиться на сотворённом. О чём ты думала в этот момент?       Слова с трудом срывались с уст сестры, то и дело прерываясь всхлипами. Я практически на себе ощущала её страх и ещё отчётливее — неестественный холод её тела. Я сильнее прижала Тростинку к себе.       — Я д-думала… о том, как им больно. Местным… Ш-шмель, Иве и другим. Ч-что они потеряли тех, к-кого любили. Кто и-им дорог… Что они боятся. А м-мы… Мы никак не могли им по-помочь. Ничем.       — Они не потеряли их, — замечает Мастер. Хмурость, волной накатившая на морду дракоманта, будто ледяной уже начал строить у себя в голове самые мрачные картины, заставила меня напрячься.       — Я-я… — сбилась Тростинка, вновь спрятавшись под моим крылом, её голос стал приглушённее.       — Продолжай. О чём ещё ты думала в тот момент?       — О лесе-се. О т-том улье… О с-страшных растениях и в-всех ужасах…       — Ясно… — тяжело выдохнул ледяной, потирая свою нижнюю челюсть пальцами. — Что-то ещё?       — Я хот-хотела помочь и-им… Всем им… С-спасти…       — «Всем» — это?       — Драконам, что т-тут живут, — сипнущим голосом пробормотала из-под моего крыла кроха.       — Хорошо. Могу я взглянуть на ту траву, которую ты использовала? — протянув к нам лапу, поинтересовался Мастер.       — Кхем… — вклиниваюсь я в разговор, чувствуя, что сестра не может найти в себе силы для ответа. — Она развалилась. Распалась. На… Что-то похожее на чёрный пепел. Сухой. Это не гной, точно.       Я тут же глянула на свои пальцы, выискивая взглядом хоть какой-то след на чешуйках. Но ничего. Хотя, возможно, это и к лучшему? У Мастера от одной лишь новости морду перекосило… Кое-как взяв себя в лапы, ледяной поднял задумчивый взгляд к звёздам.       В этой тишине прошла минута… две… Только разве что Тростинка нарушала её, ворочаясь на своём месте, стараясь прижаться сильнее ко мне, да изредка Фирн взрыкивала и дёргалась на какой-то далёкий шум. Ледяная пристроилась в стороне позади Мастера, не решаясь лезть в наши разборки, но будучи наготове в любой момент броситься нам на помощь.       А там и третья минута протянулась, пока Мастер немигающим взглядом изучал звёзды. Интересно, он просит у них совета? У своего брата, что когда-то покинул его, отправившись за пределы этого мира? Или…       — Скажи, Тростинка. Тот холод, что сковал и напугал тебя, он крепнет или слабеет? — всё-таки нарушает своё молчание ледяной дракомант.       — Сла-слабеет… — безвольно пробормотала моя сестра.       — Это хорошо. Быть может, для тебя ещё не всё потеряно. Но, поверь опыту этого дракона, то, как ты жмёшься, — нехороший знак. Своей поспешностью ты позволила вырвать слишком многое из себя. И пустота, пожравшая не только душевное тепло, но и телесное, будет ещё долго преследовать тебя кошмарными снами. — Тростинка сильнее вздрогнула, но всхлипы стали тише. Она вслушивалась. — Ты должна быть готова столкнуться с ней. С ужасом. С тёмными мыслями… и отделять себя от них. Каждую секунду держать в голове, что теперь проклятье может повлиять на тебя. И всякий раз, стремясь что-либо свершить, ты должна задаваться вопросом — а ты ли сейчас действуешь или зло внутри тебя? Особо внимательно стоит относиться к тем мыслям, что подталкивают тебя к сотворению новых чар. Методы самодисциплины ещё будут обсуждаться, но сейчас ты должна пообещать этому дракону, что ни при каких условиях не будешь пользоваться собственными способностями без его разрешения и наблюдения. Для твоего же собственного блага. Понятно?       Молчание. Тростинка ничего не говорит, лишь вжимая свои пальцы в мой бок, а я не знаю, нужно ли мне сейчас за неё заступиться или же это то, через что должна пройти она сама.       — Этот дракон ждёт ответа, — повторяет ледяной.       — По… понятно… — зайдясь приступом влажного кашля, отвечает окончательно осипшая драконица. — Я обещаю.       — Хорошо. Ты жаждешь узнать, что этот дракон думает насчёт твоего… решения? — Что-то в его голосе пугает меня. Та мрачная… не насмешка, но… Страх? Нет, волнение. Не знаю, но что-то в его слегка шипящих словах напрягает меня. Ледяной обычно так не говорил. С неким… отчаянием.       — Мастер. Это не может подождать? — с раздражением пробормотала я, краем сознания догадавшись, чего желает добиться ледяной дракон. Но комок боли и страдания под моим крылом стих, видимо собираясь броситься навстречу этим тёмным знаниям.       — Нет, — резче, чем обычно, отказывает мне ледяной. Но тут же и поясняет ту вспышку злобы, с которой он выдохнул эти слова: — Сейчас это может подтолкнуть к спасению твою сестру. Ту её часть, что способна улыбаться. Осознание и признание своих ошибок есть ни что иное, как начало этого тяжёлого пути. Пути за пределами мольбы и «прости». Только перековкой, возвышением себя, осознанием недопустимости повторения этого. Скажи, Тростинка, ты желаешь услышать?       — Д-да… — с дрожащей хрипотцой в голосе пискнула из-под крыла сестра.       — Несомненно, этот дракон может ошибаться. И ему станет яснее лишь когда мимо ульев пролетят его слуги. Но вполне вероятно, что твоё желание помочь всё же освободит местных от власти Иноразума. Быть может, истребив его в драконах, а возможно… просто убив их самих. Хотя и первое, скорее всего, приведёт к летальному исходу, просто потому что дракомантия вырвет лишнее из чужих тел, оставив их истекать кровью и гнить заживо. — Убеждённость в своих словах будто намеренно просачивалась сквозь речь Мастера и вливалась в меня и Тростинку, заставляя последнюю зайтись беззвучными холодными слезами, стекающими по моей груди, а меня оцепенеть от картины. — Иноразум… Этот дракон показывал вам, что это чудное порождение леса тесно сплетается с драконьим телом. Прорастает сквозь позвонки, обвивает нервы и, в конце концов, поднимается к мозгу, проскальзывая в него своими длинными отростками. Хм-м… Скорее всего, те, кто был заражён дольше и сильнее прочих, уйдут быстро. Навсегда станут потерянными теми, кто их любил и помнил, ждал и надеялся на исцеление. И этому дракону хотелось бы верить, что такая судьба уготована не только этим счастливцам, но всем обитателям леса. — Теперь сестрица ощутимо вдавливала лоб в мою грудь, её когти сползли и впились в деревянный протез, явно оставляя борозды. — Ведь куда страшнее осознавать, что под костью гниёт некогда сковавшее тебя существо. Распадается, полня кровь вязкой гнилью и покрывая тело нарывами…       — Мастер! — слыша, как завыла бедняга от накатившей волны отчаянья, захрипела я. Мне и самой не хотелось больше представлять все те ужасы, о которых он говорил с некоторым восхищением, какое свойственно безумным и одержимым учёным. А Тростинка… Мне пришлось крепко схватить забившуюся в приступе истерики драконицу своими лапами. — Прекращай!       — Это горькое лекарство, но оно необходимо! — с рычаньем отвечает дракон. — Слышишь, Тростинка? Ты… не Иноразум. Ты их убила. Из лучших побуждений, но не подумав. Поддавшись эмоциями. Желанию всё решить за мгновение…       — Мастер! — вновь пытаюсь одёрнуть я ледяного. Вой из-под моего крыла становится всё громче, и Тростинка начинает вырываться из моих объятий. Наверное, она думает, как же она бездарна. Считает, что после случившегося она не имеет права иметь друзей и любящую семью. Так или иначе, что бы она не думала, я не отпущу её в пучину одиночества и самоотречения.       Но ледяной не унимался. Он даже привстал, сверля мою сестру взглядом, вскидывая крылья и повышая голос, словно хотел высечь свои «истинно верные» слова в её сознании.       — Да, ты спасла их. От мук. От боли. Даровала им последний вздох. Но ведь был другой путь! Требующий познания! Понимания! Ученья! Твоя спешка сделала лишь хуже. Сменила боль ноющую на острую. И те последствия, что ты вызвала своими необдуманными действиями ещё долго будут…       Я начинаю чувствовать, как когти вырывающейся из объятий сестры соскальзывают по моей чешуе, оставляя на ней глубокие царапины. Зажмурившись, я приложила больше сил и опустила голову на плечи Тростинки. И кто знает, насколько яростнее она начала бы вырываться, если бы…       В тот момент, когда я уже отчаялась и заткнуть Мастера, и отделаться царапинами, низкое, утробное рычание огласило округу, прерывая пылкую речь. Ледяной оглянулся на драконицу, вздыбившую свою шипастую гриву. Фирн с холодной яростью и ненавистью смотрела на своего соплеменника, готовясь со следующим же его ядовитым словом броситься в бой.       — Тебе. Сказали. Хватит, — сквозь рык выплёвывает она. И казалось бы, Мастер мог бы возмутиться, попытаться поставить на место молодую драконицу, припомнив ей о своём знатном роде, но он лишь покачал мордой. — Лучше бы помог, а не всё это.       В голосе ледяной мне чудится ядовитое презрение, хоть на её морде не дрогнул ни один лишний мускул. Она смело шагнула ко мне с сестрой, не спуская взгляда с Мастера, затем ещё чуть приблизилась и с опаской посмотрела мне в глаза, пока я старалась удержать сестру, захлёбывающуюся слезами.       — Это и есть помощь, — как только Фирн отошла, прерывает своё молчаливое созерцание ледяной дракон, приглаживая лапой шипастую гриву. — Или же вы жаждете, чтобы и этот дракон попался в ту же ловушку? Он лишь предполагает, что случилось. И вместе с этим у него нет желания исправлять чужие ошибки. Он может лишь поделиться знаниями, даруя возможность не допустить подобной оплошности в будущем.       — Мастер… помолчи немного, хорошо? — бормочу я, с благодарностью принимая помощь Фирн, чьи холодные лапы поначалу неуверенно скользнули по моему крылу, а затем крепко взяли за плечи Тростинку. — Тише, Тростинка… Всё хоро… Всё будет хорошо, — склонившись к ней, я пыталась достучаться до её разума, скромно надеясь, что она захочет меня слушать. Эх, были бы ещё у меня подходящие слова… Стоит ли давать ей ложную надежду?       Косой взгляд был брошен в сторону Мастера, но ледяной лишь лениво вытянулся в стороне, давая нам время всё обдумать и прийти хоть к какому-то решению. Самим. И, наверное, это правильно, ведь от него ждать слов поддержки не стоило бы — наговорит ещё каких-нибудь глупостей, от которых и без того бедная Тростинка, что только начала успокаиваться, вновь начнёт биться в приступе истерики.       Что мне сказать? Или же стоит молчать? Я не обладаю достаточной чувствительностью и опытом, чтобы знать, что сейчас делать! Насколько вообще уместно банальное «всё будет хорошо», если не факт, что будет так? И насколько же уместны увещевания о том, что всё сказанное Мастером — лишь его догадки? Не станет ли эта маленькая ложь большим ядом в будущем?       Нахмурившись, я попыталась найти ответы в пылающих глазах Фирн, что неожиданно пристально смотрела на меня. Ещё более сурово, чем Мастер, во взгляде которого пусть и была холодная логика, но никак не… отстранённость? Или же нечто другое? Желание дистанцироваться, вступившее в схватку с осознанием необходимости помощи? Луны…       — Тростинка… — шепчу я как можно ласковее, возвращаясь к своей сестре. Сказать, что она всё сделала правильно? Нет. Сказать, что у неё были хорошие намерения? Тоже нет. Но вот что-то щёлкнуло в моей голове. Не новая ложь, не банальность, но нечто, что могло быть ей важно. — Я рядом, сестрица. Я здесь… И Фирн тоже рядом. Мы с тобой. Позволь нам быть с тобой и попытаться помочь тебе. Хотя бы фактом своего присутствия…       Могла ли я сделать большее? Могла ли я не допустить произошедшего в принципе? Конечно же, могла. Но разве вернёшь прошлое? Хах, пожалуй, только в своих грёзах. А вдруг прямо сейчас меня ударит молния, появится очередной ледяной дракон и, покачав своей мордой, скажет какую-нибудь глупость о неправильности этого пути, отправив меня на контрольную точку? Где-нибудь в башне, когда сестра только-только вышла ко мне на балкон. Как сохранение перед важным диалогом, к которому можно соскользнуть, если дорогой тебе персонаж повёл себя не так, как хотелось. Но… ничего. Ни молний, ни странных ледяных, ни возвращений. Я всё тут же, трясусь вместе со своей сестрой, что всё так же жмётся ко мне, но больше не царапается, а просто обнимает за шею и, постепенно обмякая, позволяет вновь спрятать себя в крыльях. Рядом Фирн. Обычно отстранённая и холодная, но сейчас столь близкая и… готовая помочь мне, даже в той сфере, которая, как мне казалось, ей не свойственна. Сидит, придерживает Тростинку за плечи, одобрительно кивает мне. Будто я сделала что-то правильное. Вот только действительно ли это так?       — Утром предстоит долгий и тяжёлый путь, — вновь вмешивается Мастер. — Этот дракон хотел бы предложить вам вернуться к шпилю и продолжить отдых.       — Ты даже не остановишься из-за произошедшего? — презрительно фыркнула Фирн, высказавшая всё моё вспыхнувшее в глубине души возмущение.       — Нет. Если оставаться тут — никому лучше не станет. Смена обстановки же хотя бы может поспособствовать обучению. И углублению теоретической составляющей, которая явно нужна куда сильнее, нежели практическая.       В ответ ледяная фыркнула ещё громче, на что дракомант не обратил никакого внимания, медленно поднявшись на свои лапы и так же неторопливо двинувшись в сторону нашего пристанища.       — К тому же за вас беспокоится Каракурт, — с наигранной меланхолией протянул принц, на ходу расправляя свои крылья. — Вам стоило бы вернуться к нему.       А ведь действительно… Песчаный оболтус не появился. Нет, не думаю, что он проспал наши крики, скорее, следил за тем, чтобы не случилось ничего страшного с Лимонницей. И вероятно, он не хотел втягивать малышку в возможные неприятности, и так постоянно преследующие нас.       Пока ледяной дракомант хлопает своими крыльями, поднимаясь в воздух навстречу ветру, мне остаётся лишь играть в гляделки с Фирн да неуверенно заглядывать под крылья, содрогаясь в инстинктивном спазме боли от вида заплаканной сестры. К счастью, Тростинка собралась с мыслями, найдя в себе силы немного успокоиться. Но я всё ещё чувствую, что ей нужна поддержка.       — Мы рядом… — выдохнула я. Вновь сунув нос под крыло, я бережно ткнулась им в лоб сестрицы, обдав его своим тёплым дыханием. — Мы с тобой.       И пускай эти слова были бы куда теплее в окружение семьи, думаю поддержки Фирн вместе со мной в данную минуту вполне хватало, чтобы дать лучик надежды крохе, потерявшейся в собственных мыслях.       — Я… — попыталась было что-то сказать Тростинка, но её слова тут же прервал горестный всхлип, когда она попыталась проглотить мешающей ей дышать ком.       — Мы все, сестрица, — постаравшись придать как можно больше мягкости своему голосу, прошептала я. — Мы все ошиблись…       И конечно же, я буквально ощутила недовольное сопение ледяной, чьё холодное дыхание обожгло мои крылья. Но к счастью, Фирн не стала как-либо иначе выражать своё возмущение. Да и я не хотела с ней спорить, тем более что она уже пыталась помочь.       — Но… Давай сейчас мы приведём тебя в порядок и полетим к Каракурту? Я думаю, он и вправду очень за нас волнуется. А там…       А что «там» я так и не ответила, наконец-то заглянув в заплаканные глаза своей сестры. В них всё ещё было не разглядеть тех весёлых янтарных камушков. Тяжёлая, давящая усталость полностью затмила их собой, поселив в них страх, в котором отражалось нечто ужасное, способное настолько напугать дракона, что он мигом поблекнет и вовек после этого не сможет вернуть своей чешуе прежние цвета. Что-то потустороннее, безумное и жадное. Буквально оставившие свой отблеск в провалах чёрных зрачков. От подобной мысли у меня даже волна мурашек по спине пробежала.       Быть может… в чём-то всё-таки Мастер прав?       — Знаешь… Иногда нужно найти в себе силы и выговориться. Я могу тебя послушать. Если ты, конечно, хочешь этого… — прошептала я, медленно убирая крыло под которым пряталась Тростинка, позволяя звёздам взглянуть на несчастную драконицу. И быть бы ей настоящим героем, борцом со злом… если бы… Нет, никаких «если бы». Она вылупилась с добрым сердцем и проживёт с ним всю жизнь. А я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы сохранить в ней эту доброту.       Вот только как? И не пыталась ли я укрыться за самообманом, уже разок подтолкнув сестру к столь бедственным происшествиям?       А ведь она уже убивала с помощью своей дракомантии…       Подобная извернувшаяся гадюкой мысль больно ужалила меня прямо в сострадание. Её чары… И те ядожалы в лесу… Да, она пыталась меня спасти и даже спасла, за что я чрезмерно ей благодарна, но… разве это не было тем же самым — убийством во благо кого-то ещё? Разве не было другого пути? О котором говорил Мастер… Но было ли у нас на него время? Время на поиск правильного решения супротив необходимости действовать здесь и сейчас, сию минуту… В каком-то смысле созидание против разрушения. Ведь Мастер, сколь бы ужасен он не был, способен созидать своими чарами. Он создал глаз для Каракурта, сотворил для меня лапу, а Тростинка…       Нет. Она тоже способна к подобному. От воспоминания летящей к нам земляники, нанизанной на прутик, поверх моей морды мелькнула слабая улыбка, полная надежды. Просто что-то пошло не так? Импульсивность ли? Или нечто иное? Не станут ли её действия всё разрушительнее?       Или же надежда есть?       Приподняв мордочку сестры, я осторожно вытерла пальцами её слёзы.       Не поэтому ли отступил Мастер, увидев, что всё не так плохо, почувствовав нечто, что я не могу разглядеть? У него ведь гораздо больше опыта в вопросах драконьих чар. Наверное, у него есть представления и о крадущемся безумии, что медленно пожирает изнутри. А я слишком много думаю о незримых материях, понять которые не могу. Всё равно что слепцу объяснять, что такое цвет…       — Вот так… Видишь, не надо бояться. Тебе стало лучше? Ты согрелась? — Мои пальцы нежно проходятся по её лбу, а затем спускаются вниз, по затылку, по шее, до плеча, а оттуда на лапу… Вроде как и правда отогрелась чутка.       Но моего тепла ей всё же не достаточно… Может, Тростинку чем-нибудь накормить? Мы всё-таки земляные… хотя это не только на нас может сработать. И напоить чем-нибудь горячим. Да и… Стоит признаться себе, я бы и сама после всего этого чем-нибудь закусила. Интересно, мне лапки не оторвут, если я возьмусь за мясцо?.. Бр-р… Не о том думаешь, Водомерка!       Тряхнув головой, я вновь заглянула в глаза Тростинки, а та с таким отчаянием смотрела на меня, в надежде сжимая мои запястья своими пальцами…       — Не отпускай меня, Водомерка, — с дрожью в голосе прошептала сестра. В уголках её глаз снова собирались плотные слезинки.       — Я не буду, — прильнув носом к её виску, прошептала я в ответ. — Но сейчас нам надо полететь. Немного совсем. Ты можешь лететь, Тростинка?       — Наверное, — пробормотала она, когда как Фирн отпрянула в сторону, оставляя нас почти что наедине. — Я могу… но…       — Стой. У меня появилась другая идея. Кхм, Фирн, а может, лучше позвать Каракурта к нам? — интересуюсь я у ледяной драконицы, в чьём взгляде мне почудилось некое одобрение. — Пусть он с Лимонницей спустится. И еды прихватите. А мы подождём вас у основания башни. Тростинка, пройдёмся?       — А? Да… Да, конечно. Так и правда будет лучше… — сбиваясь, пробормотала она с чуть большей уверенностью, поджимая к себе поплотнее крылья.       — Вот и хорошо. Тогда мы пойдём потихоньку.       Обменявшись кивками, Фирн, хлопнув крыльями, взмыла в воздух, а я, дав сестрице ещё немного времени, встала и поманила её за собой.       — Ну что, пошли, Тростинка?       — Пошли… — безвольно пробормотала она, пытаясь подняться на дрожащие лапки. Видя, как тяжело ей это даётся, я тут же подставила своё плечо, за которое она могла держаться.       — Мы никуда не спешим. Не торопись, ладушки?       — Д-да…       — Вот… Я рядом, всё хорошо.       Первый шажок, а за ним ещё и ещё. Осторожно, будто она вновь училась перебирать своими лапками по земле, то и дело припадая к ней и слегка покачиваясь, Тростинка двинулась к башне. Она шла медленно, порой через десяток шагов останавливаясь, чтобы перевести дух или отдышаться. А я рядом с ней, готовая придержать и помочь прийти в себя.       Неужели то, что она сотворила, столь сильно сказалось на её здоровье? Но разве дракомантия не должна разъедать душу? Не об этом ли говорил всё время Мастер? Неужели у неё есть телесный эффект? Или… Или это из-за той тростинки? Луны, дурные мысли! Она же не могла сама на себя наложить чары, из-за которых теперь страдает? Или могла? Да чтоб этому Мастеру пусто было! Мог ведь разобраться или объяснить поподробнее. Дать хоть какие-то рекомендации. Но нет!..       Ладно, успокойся, Водомерка. Вроде как твоей сестре хуже не становится.       Да, она явно далеко не в лучшем состоянии, но каких-либо явных и опасных проявлений я не вижу. Идёт рядышком, пусть и с трудом. Даже постепенно начинает увереннее стоять на своих лапках. Скоро уже дойдём, устроимся где-нибудь и всё будет хорошо. Может, прямо и в поле, если ей слишком тяжело будет идти. А может… Мне стоит попытаться потащить её? На спине… Хотя я совсем не уверена, что мне хватит сил. Тут Каракурт нужен — у Фирн же слишком шипастая спина… и холодная. А на плече песчаного пусть и не очень удобно из-за гребня будет, зато тепло… Его как раз можно было бы попросить согреть Тростинку.       Пусть и не очень быстро — минут через двадцать, но мы всё же доковыляли до башни. Над нами даже в какой-то момент начала кружить Фирн, видимо подумала, что что-то вновь произошло, но нет. Мы просто… Не спешили, бредя сквозь сухие заросли местной травы. Ну а там, у основания шпиля, нас уже ждал Каракурт. Облокотившись спиной о стену, он держал в своих лапах малышку Лимонницу, слегка покачивая ту и что-то тихонько напевая себе под нос. Почти мурлыча, как я смогла различить сквозь ночную тишину. Впрочем, стоило нашим мордам только показаться из-за зарослей, как он тут же притих, осторожно переложив зевающую малышку на разложенную рядышком сумку. Лишь после того как маленький монстр оказался в своей «колыбельке», песчаный выпрямился и шагнул нам на встречу. В его взгляде отчётливо читалось беспокойство. Заметив, что Тростинке идти становится всё тяжелее, он поспешил к нам на подмогу.       — Фирн сказала, что вы наделали глупостей. Но я не ожидал, что настолько всё… печально… — осторожно подбирал слова песчаный дракон, посмотрев на меня, будто ожидая, что я всё объясню. Но тут же, спохватившись, Каракурт попытался найти взгляд Тростинки, что чуть ли не повисла между нами на своих крыльях и двигалась с понурённой головой. — Давайте пройдём ещё немного… Там есть притоптанное место у стены, — в конце концов оповестил он.       И хотелось бы мне на это ответить какой-нибудь банальностью. Да хотя бы благодарностью, но я, чувствуя, как весь мой пережитый некоторое время назад страх становится волной давящей усталости, смогла ему лишь кивнуть. Тростинка тоже оставила песчаного без ответа. Она шагала уже из последних сил, то и дело путаясь в собственных лапах и припадая к земле.       Не изменяя себе, в стороне приземлилась Фирн, но это было лишь маловажным фактором для меня. Приземлилась и приземлилась, не летать же ей без остановки.       — Здесь. Тут хорошее место. Я и подушек принёс, — привёл нас обеспокоенный Каракурт. И действительно, вдоль стены была навалена целая груда различной мягкой перины, на которую мы осторожно уложили Тростинку, тут же свернувшуюся клубком и прикрывшую голову крылом.       — Вода есть? — протерев глаза и помассировав виски, спросила я у песчаного, что, встрепенувшись, тут же поспешил ко второй сумке, припрятанной подле одной из подушек.       — Да, сейчас… — Заметив краем глаза шевеление в «колыбельке», он чуть ли не с мольбой обратился к оказавшейся сейчас к нему ближе всего ледяной: — Фирн, не могла бы ты поглядеть за Лимонницей?       Драконица в ответ лишь фыркнула, но тут же устроилась подле вытягивающей свою мордочку в нашу сторону малышки, что, покачиваясь, неуверенно подёргивала своими маленькими пушистыми антеннами, видимо силясь понять и разглядеть сонным взглядом происходящее.       — Вот, — вернулся Каракурт, держа в клыках длинный кожаный ремень, крепящийся к большой фляге.       С благодарностью кивнув разноглазому дракону, я подхватила сосуд и, выдернув пробку клыками, осторожно плюхнулась возле Тростинки, прикрыв её крылом.       — Сестрица, — перешла я на шёпот, — попей, пожалуйста. Это немного поможет.       Я осторожно коснулась шеи сестры, та неуверенно, но всё же вытащила мордочку из-под крыла, не открывая слипающихся от застывающих слёз глаза. Поддерживая её за подбородок, я поднесла горлышко фляги к её губам. Глоток за глотком она то и дело вздрагивала, поначалу проливая, а затем жадно утоляя жажду, пока, наконец, не почувствовала облегчение. Лишь после этого я уже и себе позволяю сделать пару желанных глотков.       Так определённо стало лучше.       — Ещё будешь? — поинтересовалась я у Тростинки, но она лишь мотнула головой и вновь зарылась под крыло. Закрыв флягу, я вернула её Каракурту.       — Так… что произошло? — хмурится песчаный, пока что закидывая ремень себе на плечо.       — Сложно сказать… — выдохнула я с небольшим снопом дыма, тут же захлопнув свою пасть на несколько долгих секунд, пока силилась вспомнить то, о чём хотела его попросить. — Слушай, не пойми меня неправильно, но… ты не мог бы погреть Тростинку?       И никакого ехидства со стороны песчаного не показалось. Он лишь молча кивнул, подбираясь ко мне и сестрице. Накрыв Тростинку крылом со спины, он легонько прижал её к своему боку. И… мне даже чуть-чуть стало завидно… Не из-за того, что к этому пескодыху жмутся, а из-за того, что из него грелка явно лучше, чем из меня.       — Я бы всё же хотел узнать поподробнее… И Фирн, — взгляд Каракурта мотнулся в сторону ледяной, что придерживала за хвост недовольно грызущую её лапу Лимонницу, — думаю, тоже.       — Мьех… — поёжившись, выдала я, отведя взгляд в сторону. — Мы поругались из-за решения Мастера. Я… Я, наверное, виновата в произошедшем. Слишком спутанные у меня были мысли и… я наговорила лишнего. А Тростинка из хороших побуждений попыталась спасти всех и решила воспользоваться своими силами.       Моя деревянная лапа от этих слов невольно сжимается в кулак, загребая меж пальцев небольшой клочок земли. Всё-таки я не до конца уверена, что я прямо виновата. Хотелось бы верить, что и в моих рассуждениях было разумное зерно и, быть может, наблюдавшие за нами звёзды, имей они возможность высказаться, поддержали бы меня. Хотя бы часть из них поняла бы мои страх и волнение… Другая же наверняка сказала бы, что нужно быть героем, что нужно бороться до конца со злом. То, что и попыталась сделать Тростинка, сначала попробовав переубедить меня, а затем… Оказалось, благие помыслы не всегда ведут к благим делам.       — Дракомантия… — с неким неудовольствием тянет Каракурт. — Ни к чему хорошему это не привело?       — Не до конца ясно. Тростинка… — Я запнулась, видя, как в нервном вздохе содрогнулось её тело под крылом песчаного. — Я не знаю, что она сделала… — уже нервно выдохнула я. — Мастер говорит, что она ошиблась. Он… Кхм, он прилетел к нам, и мне показалось, что он хотел напасть, но затем отступил.       — Нет… — выдохнула с тяжестью Тростинка, показывая мордочку и всё же открывая глаза, но не пересекаясь ни с кем взглядами. — Он был прав… Я… Лишь я ошиблась. Я… Я не ожидала. Думала, что у меня получится. Но мне было… так холодно. Так страшно. Мне никогда не было так страшно. Водомерка…       Её потухший взор направился ко мне, словно моля меня о чём-то невозможном. Я застыла в нерешительности.       — Я никогда не чувствовала ничего такого… Будто что-то треснуло. — Её взгляд опустился на собственные лапы. — Сначала когти. — Она сжала их. — Такой холод… дикий… пробирающий… пальцы немели, а потом он рванул вверх… Под чешуёй, вдоль костей… — Следуя словам, она повторила движение ладонями. — Он собирался пузырём в локтях, таким твёрдым… жёстким, что их было не разогнуть, а потом лопнул… — Теперь и вовсе пыталась сжаться на подобие дракончика в яйце. — Начал растекаться всё дальше. Трещать всё громче. В ушах. Он пытался оторвать от меня что-то… Не знаю. Может, он отор-вал… Я п-просто не понимаю. Было т-так холодно… и с-страшно…       Её слова вновь начинали срываться на сиплых вдохах, а тело забило мелкой дрожью, словно от одного воспоминания холод возвращался.       — Тростинка… — только и смогла я выдать.       — Я-я не должна была этого делать, Водомерка, — надрывно затараторила она, избегая наших взглядов. — Я-я… Я так испугалась, когда поняла это. Я понимала, что ошиблась. И что-то во мне хотело исправить мою ошибку, но я боялась лишний раз двинуться. Лишний раз подумать. Я боялась, что вновь ошибусь и трещин станет больше… Но я просто… Просто должна была… Но не смогла… Простите… Простите все…       Слёзы вновь побежали по её щекам, и она вытянула свою шею навстречу горизонту, будто попытавшись вырваться из-под крыла Каракурта, но тут же обессилено обмякла на подушки.       — Я не должна была этого делать… Не должна…       — Тс-с-с, — протянула я тихонько, коснувшись тыльной стороной ладони шеи сестрицы. Её тело содрогнулось от этого жеста, но я продолжила разглаживать чешуйки, в очередной раз стараясь придумать что-нибудь не банальное.       Придумать… Стоп, Водомерка. Это и есть твоя проблема! Сейчас ты должна говорить искренне. Наверное, именно этого от тебя и ждёт твоя сестра! Не очередного изворота, за которым последует попытка унять её дрожь, но чего-то более честного, пусть и не столь обнадёживающего.       — Ты… Ты хотела помочь. И это самое главное.       Возможно, от этих слов Тростинке стало лишь больнее. Но в то же время тяжёлый выдох сорвался с её языка. Я же приподняла её мордочку, направила к себе — к счастью, та не сопротивлялась — и начала вытирать ладонью свежие слезинки вперемешку с застывшими разводами. Луны, кажется, не очень удачно получается…       На самом деле главное — я не знаю, как продолжить свои слова. Ну не говорить же, что удача оказалась не на её стороне? Или что Мастер прав, несмотря на все её благие намерения. Кто меня вообще за язык дёрнул… Так сама и дёрнула, пытаясь хоть как-нибудь унять боль в её сердечке!       — Лучше бы я не пыталась помочь, Водомерка… Лучше бы послушалась тебя… — бормотала сестрица.       — Если бы ты так поступила, то была бы ты собой? — К моему удивлению (и облегчению), слова сами собой пришли в мою голову. — Нет, это была бы не та Тростинка, которую я знаю. Светлая, добрая и очень заботливая. Мне бы у неё многому поучиться… но у меня не получается. А тебе же надо ей оставаться. Нет, не в плане застыть во времени, но помнить о том, что ты — наш маленький огонёк позитива во всём том бардаке, что происходит в нашей жизни.       Тростинка открыла глаза. По её взгляду сложно было сказать, готова она принять произошедшее или вновь зайтись слезами. Сложно было и что-то разглядеть, кроме тяжести, что сопровождала её в эту ночь. Однако… хотелось верить, что блик, отразившийся в её глазах от лунного света, всё же оказался той самой искрой, которая вновь зажжёт её огонь. А мы… Мы все ей в этом поможем.       — Хорошо сказано, — поддерживает меня Каракурт. — Я согласен.       Согласна и Лимонница, что-таки больно цапнула за палец недовольно зашипевшую Фирн и тут же в несколько прыжков оказалась в лапах Тростинки, показывая сосульке свой крохотный язычок. Тростинка напряглась и самостоятельно подняла голову.       Комичность ситуации не могла не вызвать у меня несколько смешков… Конечно, пока я не взглянула на гневно хлещущую из стороны в сторону хвостом ледяную, что скалила свои клыки, будто готова была в любое мгновение наброситься на сидящую в лапах Тростинки кроху и преподать ей урок. Но, гневно фыркнув, она лишь отвернулась и с интересом поднесла к морде ладонь с медленно стекающими по ней фиолетовыми каплями. А малышка-то оказалась боевая…       Впрочем, не только боевая, но и, судя по всему, достаточно чувствительная. Хотя трудно не почувствовать, что что-то не так, когда тебе на макушку падает горячая слезинка. С тихим пофыркиванием кроха задрала свой нос кверху, обеспокоенно засопев и начав мяться на лапах Тростинки, пытаясь развернуться к ней своей мордочкой.       — Вот. И Лимонница, похоже, согласна, — проворковала я, несильно боднув сестрицу в плечо. — Тростинка… Мы найдём способ победить Мастера. Мы найдём способ исправить весь тот кошмар, что творится в этих землях. Вернёмся домой — и там всех злодеев победим. И будем жить в мире, порядке и достатке. Есть землянику каждый день и плавать в родных болотах…       — А может, лучше к Мечте переберётесь? — прицокнул языком Каракурт. — Я бы смог вас тогда почаще навещать. Да и наш злобушек тоже… — Повернув голову, он встретил весьма испепеляющий для ледяных взгляд. — Правда… Фирн?..       — Может быть, — стушевавшись, сухо выдала она.       — Ну вот! — радостно мурлыкнул Каракурт, перед этим слегка нервно выдохнув. — И всё будет хорошо! Будем всем крылышком собираться на какой-нибудь полянке и глазеть на звёзды. Как тебе такое, Тростинка? Хочешь, чтобы однажды так было на самом деле?       — Наверное… — пробормотала тихонько сестрица, поглаживая играющую с её пальцами Лимонницу и всё-таки найдя в себе силы улыбнуться. Пусть и вымучено, но всё-таки… Это уже был хороший знак.       Что ж, мне надо будет поблагодарить Каракурта, сумевшего уловить мою попытку увести мысли сестры в более светлые просторы. В обитель мечтаний. Добрых и тёплых фантазий о светлом будущем, в котором мы обязательно окажемся.       Всё-таки сколь бы не была темна ночь, за ней всегда настаёт рассвет. А наша ночь и не настолько темна — звёзды радостно подмигивают нам, маня к своим неизведанным горизонтам событий.       — Хороший подход! — горячо воскликнул песчаный. — Будем собираться все-все-все. И шашлыки жарить. Из скорпиончиков… — и мечтательно облизнулся.       — Фу, — скривившись, улыбнулась я, несильно пихнув того крылом в нос, а затем негромко засмеялась. И как тепло было от того, что и Тростинка неуверенно, но зафыркала, сдерживая свои смешки…       Полночь утекает в потоках извечного водоворота времени. События сменяются словами и домыслами, страданиями, болью, грустью, принятием, смирением, радостью… Всё это циклично и на каждый тёмный отрезок жизни всегда найдётся лучик света. За каждым снедающим душу мраком всегда будет что-то хорошее и согревающее. Нужно лишь найти в себе силы и двигаться дальше, поднять морду к небу и увидеть в далёкой голубизне приближающийся рассвет.