Однажды я умер. Снова.

      Я обернулась к песчаному. Он хмурится и размахивает жалом на кончике хвоста из стороны в сторону — нервничает... Хотя я и сама ощущаю тягучее беспокойство, стараясь отрешиться от произошедшего и увиденного. И ветер, пытающийся выдуть въевшуюся в мою чешую вонь, будто бы пытается мне помочь в этом. Но разве может он помочь мне отогнать сомнения? Что, если с нами произойдёт то же самое, что и с таинственной листокрылкой? Мы надышались туманной дрянью, пыльцой или спорами этого злосчастного паразита. И теперь, быть может, он начинает медленно прорастать в нас. Через пару дней мы начнём бредить, потом вернёмся в улей и займём свои места в покинутых сотах, окончательно теряя связь с реальностью. Если, конечно, Мастер не вмешается в таком случае со своими чарами, очистив нас от заразы.       Дракомантия... Эх, Водомерка, а ты ведь могла бы сообразить какую-нибудь дыхательную маску. Не факт, что, конечно, через неё можно было бы дышать, но могла ведь хотя бы попытаться! Склепать на скорую лапу какой-нибудь намордник, дарующий мнимое чувство защиты. А может, даже сделать его эффективным с помощью Мастера!       Ладно. Конкретно об этом поздно беспокоиться. В отличие от того, чтобы подумать над своим здоровьицем сейчас. Возможно, именно этим обеспокоен Каракурт? Вдруг он хочет убедиться, что в нём не будет чужеродного паразита, пускающего корни по кровеносной системе? Хотя, судя по его мрачной морде, сочетающейся с решительным взглядом, его мучают совершенно другие мысли. Куда более благородные и дурные.       — Это разумно, — отвечает после непродолжительных дум ледяной, — поразмышлять над дальнейшими действиями. Стоит поискать подходящую поляну.       — Либо... мы можем обсуждать произошедшее в полёте, — на мгновение вклиниваюсь я, очередным взмахом крыльев толкая свою тушу подальше от злосчастного улья. — Я хочу побыстрее отсюда улететь.       Ледяной кивает мне, то ли в знак согласия, то ли в знак уважения к моему решению, пропуская меня вперёд. На запад. Куда точно, лететь я, конечно, не знала, но мы сможем сориентироваться в пути. Да и Мастер может в любой момент воспользоваться картой и каким-нибудь ориентиром.       — Каракурт? — склонил голову набок Мастер, проводив взглядом устремившихся за мной Тростинку и Фирн. — Тебя устроит подобное?       — Да, — прозвучал резкий ответ песчаного. И судя по сильным хлопкам крыльев и его недовольному сопению, Каракурт поспешил за нами. — Возможно, так даже будет лучше. Лиана не подслушает.       — Неужто то, что ты хотел бы обсудить, не предназначено для благородного хозяина этого леса? — максимально нейтральным тоном интересуется дракомант, видимо, как и я, догадываясь о теме, которую собирается поднять песчаный. Или же он подсмотрел это в библиотеках моего сознания? Стоило только заподозрить, как мои мозги будто обдул прохладный утренний ветерок, гонящий первые снежинки над равниной.       — Благородного?! — выкрик Каракурта стремительно перерос в гневное рычание. — Он... он чудовище!       — С твоей точки зрения, — провокационно заметил Мастер, возникнув в воздухе по левую сторону от меня.       Каракурт тоже поравнялся со мной, но уже по правое крыло, вместе с Тростинкой. Ну а Фирн, видимо не желающая иметь ничего общего с надвигающимся конфликтом, поспешила оторваться вперёд. Может, мне последовать её примеру? Не позволять себя втягивать в спор между двумя ненормальными: один пышет гневом и желанием нести добро и справедливость, другой же смотрит на него с толикой сочувствия.       — Ты сострадаешь похожим на тебя — драконам. Подобные эмоции естественны. Этот дракон назвал бы их инстинктивными. — Ледяной слегка отдалился от нас, раскинув пошире крылья и позволив обдувать его шипастую гриву. — Это защитный механизм, который ограничивает драконью агрессию и помогает объединяться против общего, более ужасного врага. Но подумай вот о чём: не справедлива ли месть этого существа?       — Она ужасна, — скалит песчаный свои клыки, на мгновение оглядываясь в сторону удаляющегося улья. — Они страдают! За то, чего они никогда не делали!       — В данном заключена суть порядка — в неизбежности наказания. — До этого слегка ехидные нотки в голосе Мастера сменяются холодным спокойствием. — Вне зависимости от времени и обстоятельств. Несомненно, мы не можем знать всего ущерба и того, кто на самом деле развязал войну, оставшуюся в далёком прошлом. Нет никого, кто мог бы опровергнуть или подтвердить сказанное им. Но в то же время нельзя отрицать и того, что это существо получило ужасающие раны. Боль, которую даже этот дракон не в силах представить. Ты судишь о нём с точки зрения дракона, но поставь себя на его место, отринь привязанности и обратись к разуму... Иронично, но вы с ним похожи.       — Каракурт, стой! — вскрикивает Тростинка, когда надо мной проносится бежевое пятно.       — Заткнись, тварь! — ревёт от распирающего гнева песчаный, не сдерживая то и дело вырывающиеся из его пасти языки пламени, зависнув чуть выше ледяного. Мастер же отрешён от происходящего, больше сосредоточившись на постепенно темнеющем небе, нежели на чужой вспышке гнева.       — Правда жжёт мысли?       Похоже, Мастер осознано провоцирует Каракурта. Я вижу, как подрагиевает кончик хвоста песчаного. Как сжимает и разжимает он передние лапы в ожидании удобного момента для нападения.       — Разница между тобой и Иноразумом в том, что ему хватило сил свершить свою месть. Справедливую и заслуженную.       — Прошу, успокойся! — проскользнула мимо меня сестрица, пытаясь угомонить песчаного. И даже Фирн, обратив внимание на рычание, поспешила вернуться к нам, одарив меня вопросительным взглядом. А я лишь пожимаю в ответ плечами и киваю в сторону большого и маленького балбесов, решивших выяснять отношения.       — Ты же лишь подставил своих друзей, захлёбываясь кровью, и если бы не этот дракон... — продолжает Мастер, и с этими ядовитыми словами моя надежда на то, что наш походный весельчак сможет успокоиться и прийти в себя, гибнет, как и терпение песчаного...       Каракурт даёт выход своим эмоциям в потоке завывающего пламени, вырвавшимся из его горла вместе с яростным воем. Но Мастер, будучи, судя по всему, первосортным говнюком, даже не пытается уклониться от нападения. Наоборот, он будто нежится в скользящих по его чешуйкам и мембранам языках пламени. Жар не причиняет ему никакого вреда... Конечно же, он обезопасил свою тушку от неожиданного предательства с нашей стороны. Этого стоило ожидать.       Но Каракурт не собирается останавливаться лишь на огненном плевке. Он бросается на ледяного сверху, не обращая внимания на инстинктивно топорщащуюся гриву из острых, защищающих шею шипов. Что за суицидальная склонность к атакам прямо в лоб? Какой-то пустынный берсерк живёт в глубине головы этого дурня. Мог бы хотя бы не рычать, оповещая о своей атаке оппонента. Или напасть хотя бы с боку. Не метить в тушу, а по крыльям бить. Это же даже я понимаю!       Хотя, думаю, никакая хитрая тактика тут бы не помогла — слишком большая разница в силах. Резко поджав к себе левое крыло, ледяной достаточно изящно уходит из-под выпада обезумевшего от гнева дракончика и даже умудряется лягнуть того задней лапой в пузо во время воздушного переката.       — Слишком эмоционален, — с толикой раздражения в голосе буркнул Мастер, игнорируя гневный взгляд Тростинки, поспешившей к схватившемуся за пузо Каракурту, из которого одним сильным ударом выбили приличную долю спеси. — Ты хотел говорить, а не драться. Так будь любезен слушать то, что тебе говорят.       — Но Каракурт прав, — вступается за песчаного сестрица, поднырнувшая под «бойца» и осматривающая место, в которое пришёлся удар. Я вскоре повторила за Тростинкой, поодаль слегка спланировав вниз и убедившись, что следов крови на чужом брюхе нет. Очень хорошо, что Мастер благоразумно не пускал в дело когти. — Да, может, мы и сочувствуем им... но мы же сами драконы! Мы могли быть на их месте! Мы должны им помочь!       — Вот только вы не на их месте, — качнул мордой ледяной. — И уж тем более никому ничего не должны.       — Но для тебя это вопрос лишь пары слов! — не унимается Тростинка.       — Кусок верблюжьего де... — проворчал сквозь сжатые клыки Каракурт. — Он не будет этого делать. Он такая же тварь, как и Иноразум.       — Отнюдь. Этот дракон — не овощ, хоть и пролежал во льдах пару тысяч лет.       Рядом со мной фыркнула Фирн, которой подобная самоирония Мастера, видимо, пришлась по вкусу. А я вот не особо оценила его юмор, предчувствуя грядущие неприятности. Ох, не нравится мне всё это...       — Мастер, — бросает в сторону ледяного осторожный взгляд Тростинка, как только убедилась, что Каракурт не собирается вновь рвануть на ледяного, ограничившись лишь гневным зырканьем. — Мы должны им помочь.       — Нет. Даже если бы Иноразума не вела бы месть, данная проблема вас не касается. Более того, если бы этот дракон вас не привёл к ней, вы бы о ней и не узнали.       — Это неправильно, — качает мордой Тростинка, поворачивая свою мордашку ко мне: — Водомерка, ну хоть ты скажи ему...       И грянул гром в моей голове. Меня пытаются втянуть в спор, в который я ой как не хочу лезть. Крылья сбились с ритма, я проседаю в воздушной толще, затравленно оглядываясь на Фирн в надежде получить поддержку со стороны «королевы» нейтральности. Но та лишь безмолвно смотрит на меня своим холодным взглядом, как и все остальные, в ожидании ответа. Мастер с Каракуртом повернули ко мне свои морды, в глазах первого спокойствие, а у второго — надежда. Почему опять решаю я? И что мне делать? Я не хочу, не хочу втягивать никого в новые проблемы. Не хочу лезть в чужую войну. Мне...       На самом деле мне всё равно. Меня не волнует судьба листокрылов, бабочек, ядожалов. Не волнует разрастающийся лес. Мне плевать на этих драконов, на их историю, на разворачивающиеся вокруг них события. Это меня не касается. У меня самой хватает проблем. И единственное, что меня волнует — это моя семья, которую в глубине своей души я хочу защитить ото зла окружающего их мира. Единственное, что важно — исполнить договор с Мастером, чтобы этот злобный ледяной отстал от Пиррии и ушёл на покой.       От подобных мыслей волна дрожи пробегает по моей спине. Мурашки вгрызаются в чешуйки, дыхание на мгновение сбивается. Неужели я настолько бесчувственная? Или я всегда такой была?       — Нет, — выдыхаю я, видя, как удивлённо моргает Тростинка. — Мастер прав. Это не наше дело.       — Но... — мямлит Тростинка, но её тут же перебивает Каракурт, вновь готовящийся броситься в сторону ледяного.       — Что ты сделал с Водомеркой?!       — Ничего, — покачивает мордой Мастер, позволив себе грустную улыбку. — Она просто руководствуется разумом и расставляет приоритеты.       — Сестрица... — в то же время шепчет подавшаяся ко мне Тростинка, протягивая свою лапку. — Но мы же... мы помогаем. Ты сама так говорила.       — Да, говорила, — не отрицаю я, проглатывая поднимающийся следом за этими словами ком горечи. — Однако я не имела ввиду, что мы должны помогать всем, Тростинка. Только своему племени. Может, друзьям...       — Достойная преданность, — поддерживает меня Мастер, взмахом лапы остановив Каракурта. — Молчи и слушай.       Набрав побольше воздуха, я продолжаю:       — Но это не значит, что мы должны помогать всем подряд. Да и мы не можем помогать всем. Сейчас мы должны помочь племени. Семье. Подумай, сестрица. Пожалуйста, подумай, что Мастер для них — угроза и мы должны... мы обязаны им помочь. И мы попробуем... Но Иноразум — не наша проблема. Да и времени на него нет.       — Но мы можем спасти и их!       Тростинка отлетает от протянутой ей навстречу лапы, голос её дрогнул от распирающей горечи и осознания того, что её сестра не такая уж и героическая. И совсем не добрая. Да и вообще, когда я успела показать себя добрячкой? Отнюдь, стараюсь создать себе образ ворчливой и циничной особы, подчинённой какой-никакой логике! Разве я сделала хоть что-то героическое и доброе? Ах да, разок спасла Фирн. Ну прекрасно.       — Водомерка... если ты подумаешь, я могла бы что-нибудь сделать... своими силами! Мы могли бы им помочь!       — Нет. Послушай меня, Тростинка...       — Я всё время тебя слушаю! — с первыми проступающими на морде слезинками выкрикивает в мою сторону сестра. — Всегда. Ведь ты умнее...       От её эмоций моё сердце болезненно сжимается.       — Тростинка, пожалуйста, успокойся.       — Нет! Я всегда тебе помогала. Во всём. Всегда поддерживала. А ты... ты ведь даже не хочешь прислушаться ко мне. Не хочешь помочь!       — Ох... — Что-то в моей голове щёлкнуло. Размытое воспоминание из прошлого... Где-то я ведь слышала такое? Не в этом мире — в далёком прошлом. Кто-то очень важный мне говорил подобное. Не один раз. Разными голосами. А я... я в какой-то момент просто перестала обращать на эти слова внимание. И сейчас, услышав их, что-то в моих мыслях уснуло. Точно кто-то толкнул рубильник, и механизм из шестерён остановился. Горечь и нарастающее чувство вины пропали за секунду, оставив после себя холодную решимость и слова, о которых я ещё много раз пожалею. — Да, не хочу. Ведь я умнее и поступаю верно.       Затихли все. Только крылья хлопают по ветру и тихонько всхлипывает Тростинка, будто в надежде на то, что её слёзы пробудят во мне хоть что-то светлое. Каракурт давит на меня мрачным взглядом. Мастер одобрительно кивает. Фирн молчит, вновь отстраняясь от нас. Как бы я хотела сейчас оказаться на её месте, вдали от этой проблемы.       — Ты даже не можешь сама о себе позаботиться! — вскрикивает Тростинка, и я понимаю, что обиды не избежать. — Такая умная, а все мелкие дела делаю за тебя я! Говорю с соплеменниками, успокаиваю, пытаюсь помочь! А что делаешь ты?       — Принимаю решения, — холодным тоном отвечаю я. — На это не каждый способен.       — Ты... ты себя-то слышишь?       — Кристально ясно. Мы не будем никому помогать. Мы продолжаем путь, находим проклятое Мракокрадом...       — Братом этого дракона, — поправляет меня ледяной.       — ...имя этого костлявого ледодыха и возвращаемся домой. Обо всём забудем и будем спокойно жить. А если эта проклятая лиана полезет в Пиррию, я лично схвачу Мастера за ухо, вручу ему какой-нибудь трезубец и заставлю всё вычищать. Лично. Своими лапками.       К счастью, ледяному хватило ума не комментировать мои слова и он лишь согласно кивнул, оставив мне немую возможность нависать над моей сестрицей в воздухе. А та... глаза той слезятся, по щекам бегут капли, срывающиеся к земле, её клыки слегка оскалены.       — Тогда... тогда я помогу сама! — со всхлипом выдыхает она.       — Конечно, Тростинка. Давно пора начать принимать самостоятельные решения, а не скидывать всё на свою сестру. Ты поможешь. Дракомантией? — сказала я, пальцами равнодушно растирая чешуйки на шее. — Вот только ты не боишься ещё больше навредить? Сказать что-нибудь не так и сделать всё хуже?       — Я...       — Не хочу этого признавать, но Мастер прав в одном: дракомантия опасна. Не только для тебя, но и для окружающих. Не принимай поспешных решений.       — Но если ты всё-таки уговоришь его помочь...       — Не уговорю. Даже если я приму вашу сторону, ему будет всё равно.       — Ты не совсем права, Водомерка, — вклинивается в наш спор ледяной дракомант. — Несомненно, этот дракон мог бы помочь, даже несмотря на то, что не считает действия Иноразума злом. Однако, это бы заняло большой объём времени на изучение и составление формулировки заклинания. В свете наших текущих приоритетов это не разумно.       — Плюс-минус то же самое, — отмахиваюсь я от ледяного, заглядывая в заплаканные глаза сестры. — Мы не будем никому помогать. Нам бы себе помочь. И своим племенам.       — Я не ожидал от тебя такого... — хмуро морщится Каракурт. — Я думал, в глубине души ты добрая.       — Да почему все считают меня доброй?! Кто вам сказал такую глупость? — резко и с усмешкой отвечаю я песчаному. — И вообще, думать вредно. Если будешь это много делать, испачкаешься и станешь как я.       — Мы... мы должны им помочь, — не унимается в то же время Тростинка, отвернувшаяся от меня к Каракурту.       — Мы поможем, — поддерживает её песчаный кивком. — Мы найдём способ их спасти. Всех.       — Конечно спасёте. Как меня, — пробормотала я еле слышным шёпотом себе под нос, прикасаясь ладонью к кожаным ремешкам своей деревянной лапы. К счастью, переглядывающиеся драконята этого не заметили.       А вообще, похоже, это начинает принимать слишком негативный исход. Тростинка не хочет меня слушать, поддавшись своим эмоциям и переживаниям... Или же это я на неё слишком надавила? Стоило действовать мягче. Но что сделано, то сделано, и мне не остаётся ничего, кроме как кусать свой язык, постепенно осознавая, что в любой момент наша группа может развалиться и я рискую потерять сестру, которая со слезами на глазах отправится спасать мир от «вселенского зла». А там — будто предвижу — неудачные попытки, отчаяние, испуг, безумие похлеще Мастера и обида на весь мир... Нет, я не могу позволить Тростинке улететь. Я должна держать её поближе к себе, чтобы контролировать её опасные способности. Собравшись с мыслями и сжав свои ладони в кулачки, я вклиниваюсь между решительными взглядами двух «героев», привлекая их внимание.       — Нет. Вы не будете этого делать. Точнее, я попросила бы вас не делать этого сейчас. Перед нами уже поставлена задача, которую нам необходимо выполнить. А вот после того, как мы разберёмся со своей проблемой, мы можем подумать над чужой.       — Имеешь ввиду, что ты готова помочь после того, как мы найдём имя Мастера? — презрительно фыркнул Каракурт.       — После того, как мы обезопасим родных и свои королевства, — поправляю я шрамированного дракончика. — И мы не бросимся помогать, а постараемся оценить ситуацию и принять наиболее правильное, взвешенное решение.       Хотя я надеюсь, что вообще никакого решения принимать не придётся и что песчаный балбес вместе с моей сестрой переборют в себе комплекс героя-спасителя и откажутся от этой идеи. Или же я смогу их убедить в том, что нам нужно переложить эту проблему на крылья взрослых. В любом случае, это будет потом, через неизвестно сколько времени. Если вообще будет и мы не погибнем где-нибудь в пути от иного приступа героизма.       Песчаный молчит. Тростинка тихонько всхлипывает, отведя взгляд в сторону и явно задумавшись.       — Обещай, что ты поможешь нам, — давит на меня Каракурт.       — Обещаю, — с лёгкостью того, кто не собирается держать своего слова, отвечаю я, встречая растерянный взгляд песчаного своим спокойным. А он, наверное, где-то в глубине своей души всё ещё верит в добрую и сочувствующую Водомерку.       Каракурт расслабляется, кивает, огибая меня и подлетая к Тростинке, что всё ещё не хочет смотреть на меня, даже несмотря на мои слова. Интересно, она понимает, что я до последнего собираюсь руководствоваться своим восприятием правильного? Или же так же, как и Каракурт, верит в на самом деле заботливую и до тошноты правильную сестру?       В сестру... Чую, я ещё буду долго жалеть о том, как поступила с Тростинкой. Ночью буду трястись от сердечной боли и переживаний на тему того, что слишком резко ей ответила. Но это будет потом.       — Всё хорошо, Тростинка, — ободряюще, еле слышимо шепчет ей Каракурт.       Возможно, на его месте должна была быть я? Осторожно хлопать её по плечу или неуверенно обнять в полёте, но я вместо этого лишь меланхолично пожимаю плечами, одаривая Мастера спокойным взглядом, и устремляюсь вперёд, за Фирн. Интересно, а что у неё по поводу этого в голове? На чьей стороне ледяная? В блеске её холодных глаз, которые она обратила ко мне, я не вижу ничего, кроме знакомого спокойствия. Наверное, также я смотрела на сестру во время этого спора... отрешённо.       После того как спор окончился, мы летели в тишине. Наверное, каждый думал о чём-то своём, важном, великом. А я думала о том, о чём думают другие. Пыталась представить, какой я была во влюблённых глазах Каракурта, как меня видела сестрица до того, как я проявила самые мрачные стороны своего отрешённого характера. Но, что меня пугало куда больше, я не особо волновалась насчёт произошедшего. Если не считать инстинктивного желания держаться поближе к родной крови и откинуть в сторону эмоциональное сожаление, я чувствовала себя... абсолютно нейтрально. Даже не знаю, бояться ли мне этого ледяного спокойствия. Быть может, к моему состоянию приложил лапу Мастер? Нет, ну а что, ледяному не составило бы проблем немного промыть мне голову и подтолкнуть меня к нужному решению. Я не знаю... просто не знаю.       Когда солнце уже практически скрылось за горизонтом, перестав светить нам в морды, молодой тропический лес начинал редеть, сменяясь редкими пятнами болот и берущими из них начало речушками. Около одного из таких мест Мастер и предложил нам остановиться: берег то ли заросшего озера, то ли вязкой тёмной топи, обильно покрытой мхом. Ютящиеся вокруг открытого участка мангры заползали своими длинными, вытянутыми корнями прямо в воду, образуя под собой нечто похожее на ловушки или тёмные клетки, в которых могли бы томиться загнанные Иноразумом драконы. Но нет, никого там не было.       Как и во время любого нашего привала у источника воды, здесь было тихо и спокойно. Казалось, что по какой-то мистической причине капли живительной жидкости очищали место от алой поросли. По крайней мере, на первый взгляд — я не хотела знать, что покоится под корой шелестящих листвой древ, куда больше сосредоточившись на том, чтобы гонять своим хвостом разбушевавшееся комарьё.       Озверевшие до крови насекомые набросились на нас, стоило только приземлиться. Своими длинными носиками они выискивали незащищённые чешуёй участки. И ладно бы крылья, я бы ещё потерпела, но они так и наровили забраться в нос или же начать громко пищать прямо в ухе. И ведь доставалось не только мне, но и остальным тоже. Тростинка, зная повадки насекомых, поспешила скрыться в вязкой топи, оставив торчать лишь кончик своего носа из-под моховой кочки. Фирн с пылу дыхнула льдом в кружащуюся над её мордой стаю. Песчаный, которому насекомые надоедали больше всего, яростно хлопал крыльями и мотал головой в надежде отбиться от кровососущей орды. И даже Мастер, наш не совсем живой компаньон, страдал от этого коварного нападения.       — Этот дракон неожиданно вспомнил, почему он не любит болота, — проворчал он, заметив мой взгляд. И пока я готовлюсь прыгнуть в спасительную от москитов грязь следом за сестрицей, ледяной срывает несколько пучков местного мха, обильно растущего вдоль берега и на мангровых корнях. Пара еле слышимых слов, и вот вместо тёмно-зелёной губки в его ладони длинные мясистые стебли, от которых распространяется слабый апельсиновый аромат. Мастер взмахивает над собой собранным пучком и — о чудо! — буйствующие насекомые в ужасе разлетаются во все стороны, предпочитая выбрать жертвы повкуснее.       — Лимонная трава? — догадываюсь я, спеша скрыться от москитов подле Мастера, усевшегося на свой хвост и растирающего пару стебельков пальцами, выдавливая слегка желтоватые капли сока на ладонь.       Ледяной мне не отвечает, вместо этого протягивая несколько травинок, за которые я тут же хватаюсь. Да, мясистые стебли, у основания напоминающие вытянутые луковицы. Вблизи они ещё сильнее пахнут кислыми цитрусовыми, распугивающими надоедливых насекомых.       — А не проще ли их было бы просто разогнать? Или отпугнуть? Или сжечь?       — Нет, не проще, — смеряет меня взглядом Мастер, кидая ещё по пучку в сторону хмурящегося песчаного, неохотно принявшего подарок ледяного, и Фирн, уже готовой морозить новую тучку насекомых. — Либо одиночное воздействие, либо постоянный эффект. Множество деталей, которые нужно уточнять, — заклинание было бы перегруженным. Растение же осталось растением. Сущность природы одна. Разница лишь в форме.       — Я бы поспорила, — усмехаюсь я, слизнув капельки сока с белого кончика лемонграсса. Кисло и приятно. Может, добавить пару веточек в ужин? Всё-таки это ещё и специя. — Насекомых в первую очередь отпугивают эфирные масла. Мох их, конечно, продуцирует, но в других количествах и совершенно другой структуры.       Ледяной тяжело вздохнул, понурив уши и медленно поднявшись на лапы.       — Ну вот, Водомерка, ты всё испортила. Теперь этот дракон не сможет повторить это заклинание, ведь оно невозможно.       Его ответ поначалу сбил меня с толку, и я с удивлением посмотрела в голубые, блестящие в наступающей темноте глаза. Холодные, грустные и одновременно мёртвые. А затем я замечаю тень улыбки, которую ледяной с трудом прячет за своей серьёзной мордой. Так он так шутить вздумал! С чего это он так разошёлся? Или ему просто доставило удовольствие поставить меня в тупик?       — Этот дракон отправится на охоту. Если он заметит что-то подозрительное, то сразу вернётся.       Напоследок он протянул свою порцию спасительного репеллента выбравшейся на берег, покрытой грязью Тростинке, буркнув что-то вроде «не надо благодарностей», после расправил крылья и парой сильных хлопков поднялся в вечернее небо, растворившись на фоне поблёскивающих звёзд и двух неполных лун.       Однако, пока у нас есть время в ожидании заслуженного ужина, мне надо бы прояснить ещё один момент. Тростинка, сидящая у края болота, где земля ещё достаточно плотная, чтобы поддерживать драконью тушку, гоняла пучки мха по мутной поверхности. Её зелёная чешуя была скрыта под толстым слоем грязи, отпугивающим комарьё не хуже пучков травы, которую драконица разделила на две части и заложила себе за ушки. Может, связать ей венок? И практичнее будет и за извинения сойдёт.       Переборов свою брезгливость, я подошла к сестре, обозначив своё присутствие негромким покашливанием. Тростинка напряглась, но в мою сторону не обернулась, продолжая следить за тем, чтобы кусочек мха не пошёл ко дну. И когда я уселась около неё и накрыла крылом, сестрица дёрнулась и поспешила выбраться из-под моей защиты, недовольно фыркнув.       — Хватит меня прятать, — без злобы, но с горечью в голосе прошептала она. — Я не настолько слабая и беззащитная, Водомерка, как ты думаешь.       «За счёт дракомантии разве что», — подумала я, в то же время проявив здоровое благоразумие и не позволив этой мысли вырваться наружу.       — А мне всегда казалось, что тебе это нравится, — попыталась было улыбнуться я, но серьёзный взгляд её желтых глаз укротил мою надуманную весёлость.       — Нравилось... и, наверное, будет нравится. Но позже. А сейчас мне кажется, что ты будто видишь во мне кроху, которую надо укрыть от всего мира.       — Ну, кхем... ты же моя маленькая сестра...       — Ты сама не особо крупная, — беззлобно ответила Тростинка. — И не надо меня защищать. Ты лучше о себе подумай.       Услышав эти слова, я горестно вздохнула и опустила взгляд на свою деревянную лапу, о существовании которой я уже иногда и забываю. Да, никаких тактильных ощущений я не чувствую, но она работает исправно, точно настоящая лапа, не отвлекая на себя моё внимание.       — Прости, — прошептала Тростинка, будто осознав, что сказала что-то не то, и осторожно толкнув меня своим крылышком. — Я не это имела ввиду. Просто... понимаешь, я не маленькая. Мы с тобой сёстры. Из одной кладки. Мы заботимся и помогаем друг другу. Но когда надо, мы можем позаботиться сами о себе.       — Это да, — нехотя шепчу я, из-под лба поглядывая на сестру. — Но мы же семья.       — Семья, — выдыхает она перед тем, как вновь неуверенно мне улыбнуться. — Я просто... знаешь, не ожидала от тебя такого. Что ты будешь заодно с Мастером.       — Я с ним не заодно, — тут же поморщилась я. — Я беспокоюсь, что он может сделать с остальными. С Железо, Дремликом и Осокой.       — Мне кажется, Осока бы ему хвост откусила, будь она с нами, — хихикнула Тростинка, и я её смешок поддержала, ощущая, как до этого висящее между нами напряжение растворяется в свете смотрящих на нас с неба лун.       — Скорее, она бы его в сугроб закатала... Знаешь, я скучаю по ним.       — Я тоже... Как думаешь, они волнуются о нас?       — Очень. Думаю, Осока не находит себе места, бегает и поднимает на лапы всех драконов в круге. А за ней Железо, пытается её успокоить и говорит, что мы не пропадём и с нами будет всё в порядке.       Тростинка кивает мне, потихоньку облокачиваясь на моё плечо и поднимая взгляд к небесам. Я присоединяюсь к ней, разглядывая звёзды и чувствуя, как на душе становится спокойно. Как хорошо, что мы обе не умеем ругаться...       И как хорошо, что у меня есть семья.       Спустя час Мастер где-то наловил и притащил кучу рыбы, которую мы и пустили на ужин, сгрудившись вокруг костерка. Лемонграсс отбивал запах тины и придавал пойманной добыче приятную кислинку, разнообразив наше в общем-то скромное питание чем-то необычным. Затем мы ещё немного поболтали. Вроде как я даже помирилась с Каракуртом, во всяком случае, он перестал меня осуждающе пилить взглядом и даже что-то пробурчал про «мир». Хотя влюблённости и воздыханий в нём поубавилось, но это и хорошо.       После посиделок у костра Мастер наколдовал ещё пучок пахучей травы, раскидав её по округе. Я отпустила Тростинку вытянуться в тине, а Каракурт не проявил желания спать рядом — возможно, всё ещё дулся, — так что я в гордом одиночестве, не желая пачкать чешую, завалилась на еле тёплые кочки мха. Свернулась клубком, пристроив хвост под своей мордой, и прикрыла глаза, чувствуя, как подкрадывается сладостное забытьё.       На следующий день мы поднялись и направились дальше в путь. Повторили привал. Снова в путь. Всё смешивалось в однородную серую массу, которую я пропускала мимо себя. Разве что я запомнила, как Тростинка всё-таки напросилась в ученики к Мастеру, пересилив свой страх перед дракомантией. Видимо, чтобы по-настоящему освободить страдальцев, которым она сочувствовала, и больше никому не вредить своими силами.       Затем на нашем пути возник ещё один заросший улей. На этот раз нас встречали не заражённые драконы, а оплетающие скелеты лианы, которые исторгались радостным хохотом. Стены вокруг шептали, что мы ничего не найдём и всё, что мы делаем, — глупость... Тогда и ударила первый раз сестрица своими силами, просто испарив лиану из нашей реальности. Щелчок коготками — и всё. Чистые стены, драконьи кости и мы, застывшие вокруг довольно улыбнувшейся Тростинки.       Перед отлётом дальше, в горы, я зачем-то прихватила несколько драконьих костей, почувствовав неожиданно странное желание, пульсирующее глубоко у меня в голове. Древнее и вязкое, как родное болото...       Мы продолжили путь и всё снова смешалось в серую мешанину из перелётов, привалов у рек и болот и новых рывков в небо. Луны... Две луны без остановки смотрели на нас, а третья, в какой-то момент всё-таки возникшая на небе, стоило только на неё взглянуть, раскололась на куски. Странно, но никого это не удивило.       Снова серость. Помню только, что Мастер и Тростинка поднялись в небо, чтобы остановить стремительно падающий вниз осколок луны. А затем... помню, как знатно тряхнуло и огромной волной нас чуть не смыло. Благо, мы успели подняться повыше. Уставший Мастер, тяжело дышащая Тростинка... и свет таинственного дворца, возникшего на горизонте. Свет из лунного, пульсирующего камня белого цвета. Такой яркий, проникающий глубоко в мысли и ищущий отклик. Он будто шептал: «Приди ко мне, ведь во мне все ответы».       Луны на небе плакали, и их слёзы по погибшей сестре срывались каплями на наши крылья, когда мы, как светлячки, летели на это таинственное сияние, не представляя, какие ужасающие и чарующие тайны скрываются по ту сторону завесы. Предвкушение... Пульс в голове... Это же луна! Упавшая луна! И мы можем к ней прикоснуться... Я не могу дождаться. Я сгораю от нетерпения!       И вот перед нами дворец, тянущийся до небес. Из лунного камня и железа, переплетения труб и жёсткого, плотного света. Чудное место, по запутанным коридорам которого мы начали бродить. А затем чёрный, зависший в воздухе куб, покрытый узорами, Мастер, который тянет к нему лапу, и голод, давящий на меня. Я так давно не ела... Сколько? Уже забыла... Почему я тут? Слюна капает, мысли прибивает чем-то тяжёлым. Я не замечаю, как грызу драконью кость, взятую из улья.       Вспышка.       Мастер падает замертво, и его талисман сжимает Тростинка. Она говорит, что с ним покончено и мы можем вернуться домой. Я слышу полный ужаса вскрик Каракурта и яростное шипение Фирн. Но я не могу... Кровь... Сладкая, сладкая кровь наполняет воздух. Такая холодная... Я хочу... хочу чтобы голод ушёл.       Драконья плоть такая жёсткая, но такая сладкая... Я ем, набиваю своё брюхо и вскоре ко мне присоединяется сестра, говоря, что никогда не пробовала ничего вкуснее. Неужели я схожу с ума? В тенях клубятся драконы. Они следят за нами, а мои мысли пульсируют. Острыми раскалёнными иглами они разрушают запрет, и я понимаю, что что-то во мне ломается. Деревянная лапа дёргается, пытается удушить меня, сдавливает мою шею холодными пальцами, пока под словом сестры она не обращается в пыль. Так настаёт новая эра...       Мы вернулись домой. И сразу к королеве, на доклад. Нас встречают как героев. Какая-то огромная дракониха улыбается нам, говоря, что мы заслужили честь стать её приближёнными. Тростинка не слушает. Одно слово и камень из ближайшего болота превращает череп королевы в кровавое месиво. Странно, но почему-то у той в последний момент перед смертью морда стала ядожальской, обильно поросшей колючей порослью.       Королева мертва. Да здравствует королева Тростинка!       Её безумие... Её силы... Она трясла амулет ледяного дракона, сидя на троне. Изнеженные подданные сменились жестокими, покрытыми шрамами воителями. Болота кипят от распирающей драконов кровавой ярости и похоти. Так много визгов драконят, а вода красная-красная от их крови. Зато, они очень вкусные...       — Оружие. Нам нужно оружие. Водомерка, придумай что-нибудь, — приказывает мне Тростинка, пока я заворожено изучаю свою новую костяную лапу. Это гениально. Зачем делать конечность из дерева, когда можно взять чужие кости? Кости... кости... всё ведь с них началось? — Оружие. Водомерка, оружие! — рычит сестра.       — Огромные драконы. Из костей и стали. Которыми управляют драконы из плоти на месте сердец. Да-а-а... — бормочу я, чувствуя, как из теней за мной наблюдают размытые фигуры, обсуждающие мои действия. Нарушение реальности. Сбой. Аномалия... Сон.       — Огромные драконы? Прекрасно! Водомерка, полезай в Мастера!       Чужими глазами, подключившись через сеть сознаний, я веду в бой множество собратьев. Смотря, как они терзают, убивают, захватывают. Трепещут несчастные, ведь жаждущая крови орда проносится по миру. Пали небесные, растерзаны морские. Оставшиеся дерутся в войне, в которой они никогда не смогут победить. Реки крови, стекающие в краснеющие болота, питают тех, кого считали безобидными и глупыми увальнями, а гигантские, пропитанные чарами безумной королевы машины возвышаются над кровожадными воинствами.       Я смотрю глазами сразу двух титанических машин, как где-то подле места, ранее названного Яшмовой горой, они дерутся в смертельной схватке. Враг, покрыт алыми узорами — символами преданности минувшим эпохам, испуская пар из покрывающих тело расщелин, своими движениями тряс гору, отбиваясь от двух наседающих соперников.       — Сдавайся Фирн! — разносится по округе усиленный чарами рёв одного из пилотов.       — Жалкие слётки земляных мне не ровня! — давясь собственной злобой, хрипит пилот алого исполина. — Где Водомерка?!       — Нечего тебе отвлекать командующую ради ерунды! — огрызается первый, не заметив, как пар, вырывающийся из машины оппонента, сменяется рёвом огненной плазмы, предвещающей смертельную атаку.       — Осторожнее, Дремлик! — выкрикивает второй земляной пилот, окатив спину дрогнувшей алой машины потоком расплавленного камня.       — Уф... Стреляешь ты, как всегда, идеально. Спасибо, что выручила, Осока...       Пока два победителя переговариваются между собой, алый гигант содрогается. Конструкция, и так находящаяся на пределе, не выдерживает последней атаки. Серия взрывов расцветающими цветами проносится вдоль спины богоподобной машины, обратив одну из её задних лап в месиво из деталей.       — Броня не выдержала... — шепчет себе под нос поверженная ледяная, наконец-то расслабившаяся в тесной кабине. Это была отчаянная битва. Безнадёжная. — Вот и всё. Спасибо, что поддерживал, несмотря на безрассудство, и прости меня, Циркон...       Из небольшого разъёма она вытаскивает алый, поблёскивающий рубин, чувствуя, как по её пальцам растекается неестественное тепло — последнее, что почувствовала она перед тем, как внутренние системы содрогнулись в последнем, опустошительном взрыве, не давая обезумевшим земляным добраться до неё.       Что-то не так. Бродя по мертвецки тихим залам дворца, я чувствую, что мир вокруг как-то изменился. Залы полнятся не запахом смерти, ставшим привычным для меня, но чем-то совершенно новым. Лёгкий трупный аромат, вытесняющий собой пригодный для дыхания воздух. Что-то отдалённо знакомое, пугающее, но в то же время абсолютно неузнаваемое.       Стены покрывает поросль. Она наползает с каждым моим новым шагом. Грязная плесень, поверх которой стелется пульсирующая плоть. Стук сердца. Нервный, громкий, он разносится по залам, но я не останавливаюсь. Я продолжаю свой путь.       Стучат кости, украшающие моё тело. Скрежещит загрубевшая за прошедшие десятилетия чешуя. Нас так мало осталось... и выжившие каждый день сходились в ужасающих битвах за пищу. Земля, опустошённая войной, больше не давала нам столь желанное пропитание. Чужаки были истреблены, все до последнего. Мы сами пожирали себя, точно обезумивший от голода уроборос, знаменуя начало конца.       И всё-таки я чувствовала, что у нас осталось незаконченное дело. Воспоминание из прошлого, то и дело выскальзывающее из хватки моих мыслей. Далёкая, сладкая, ничейная... Пока у нас есть силы, пока мы ещё можем действовать как единое целое, мы должны собраться под стягом нашей королевы. Поднять свои знамёна и пировать чужой плотью.       Аромат усиливается. Он стелется бледным туманом подле моих лап, когда я вхожу в покои нашей покорительницы Пиррии. Кости врагов, бережно очищенные от следов плоти клыками, свисают вдоль стен. Драконята Судьбы, Когти Мира, остатки сопротивления. Особые трофеи занимают место подле трона моей королевы — кости растерзанных дракомантов и навек замолчавший алмаз, ставший первым толчком к нашему возвышению. Мастер... почему же ты отвернулся от нас? Я не помню, но, кажется, мы с тобой не сошлись во мнениях? Это было так давно...       Но об этом я подумаю позже. Сейчас же я припадаю на передних лапах. Трон правительницы, поднявшей наше племя из болот, покоится в тени. Лоскуты плоти тянутся сквозь туман к нему, то и дело лопаясь и позволяя двум алым речушкам медленно стекать на пол залы.       — Тростинка... — бормочу я, смело решив, что раз посторонних нет в зале, то к сестре я могу обратиться по имени.       Та не отвечает. Лишь размытая тень ёрзает на троне и два алых глаза вспыхивают во мраке. В них не осталось ничего от той слабой и наивной драконицы, с которой когда-то я отправилась в далёкое путешествие... Почему-то я так и не могу вспомнить куда. В ней не осталось сострадания к чужакам, не осталось доброты, не осталось веры в лучшее. Лишь преданность собственному племени, в конечном итоге привёдшая нас к величию и сладостному падению. Она стала началом и концом, воплощённым в одном теле, и я восхищаюсь своей сестрой, осознавая, что к её возвышению я и сама причастна. Это прекрасное, пьянящее чувство — ощущать вложенную судьбой в твои лапы власть. Кривая улыбка мелькает на моей морде, но тут же она прячется, стоило королеве негромко рыкнуть.       Её голос, нездорово сиплый, заставил меня напрячься. Я огляделась по сторонам, выискивая лекарей или стражей, но никого. Лишь по моим стопам тени, с укором и интересом следящие за мной. Сегодня их неестественно много. Но ничего, смотрите на то, чем я стала. Я наслаждаюсь вашим вниманием!       Тростинка же, будто неохотно сползает со своего трона. Спрыгивает на пол, прихрамывая на передние лапы и в свете факелов, вспыхивающих с каждым её новым шагом, я ужасаюсь постигшей её хвори. Кроваво-красная плоть прорастала через её тело, вгрызаясь в чешуйки длинными, прозрачными шипами, в которых пульсировала алая жидкость. Напоминая выдернутые из тела вены, они поднимались по шее, образуя причудливый терновый венок с бледно-белыми цветами.       — Мы ждали тебя, Водомерка, — её булькающий, захлёбывающийся голос резонирует от стен дворца, оглушая меня эхом. — Я то, чем ты сделала меня. Я — выбор, и я — тирания. Простите меня. Я Червь. Я разбила Бога.       Воспоминания... Осознание... Две холодные лазурные звезды вспыхивают между мной и сестрой.       — Нет! — испуганно выдохнула я, заходясь в кашле и вскакивая на свои дрожащие от первозданного ужаса лапы. Что я наделала? Что я натворила? Как я могла не заметить?       Память и сознание возвращались стремительно. Я не во дворце. Я не могла там оказаться.       Вокруг лишь лес. Под лапами хлюпает какая-то грязь, а рядом недовольно кто-то ворочается. Надо мной постепенно светлеющее небо, с которого две растворяющиеся в синеве луны с ехидством поглядывают на меня.       — Тебе снился очень странный сон, — доносится до меня спокойный, знакомый голос. Ледяной дракон. Мастер. Да, это он. Он жив? Конечно жив, он ведь только что сказал, что это был сон. Очень странный и кошмарный сон. — Этому дракону стоило разбудить тебя раньше, но... ему было очень интересно то, что ты видела. Как он понял, часть этих образов навеяно прошлой жизнью?       — Да... или нет. Не знаю. — Я оборачиваюсь на голос и вижу ледяного, вытянувшегося как можно дальше от болота в невысокой траве, которую он подмял под себя. В его лапах книга с чёрным переплётом, от которой он не отрывался даже во время разговора со мной. — Ты мог разбудить и пораньше... Но знаешь, всё равно спасибо.       — Этот дракон понимает твоё беспокойство насчёт Иноразума. Но не волнуйся, этот дракон проследит, чтобы он не смог причинить вам зла, — видимо осознав не хуже меня исток моего кошмара, попытался успокоить меня ледяной, после чего вновь принялся читать книгу.       Я же усаживаюсь на хвост, растирая лапой лоб и оглядываясь на посапывающую чуть в стороне Тростинку.       Какой же всё-таки странный сон. И я очень надеюсь, что это был сон, а не предвестие пугающего будущего.