Однажды я умер. Снова.

      Ещё с минуту я слушала заискивания Каракурта и ждала, пока песчаный дракончик примет своё более естественное и спокойное состояние. Лишь после того, как он успокоился, я не без помощи Тростинки, подставившей своё плечо, встала на три с половиной лапы. И медленно-медленно мы двинулись в сторону реки, о которой говорили мои сокрыльцы.       Когда мы добрались до края поляны, Мастер сообщил, что вынужден нас снова оставить на десяток-другой минут. Якобы он к нам вернётся, как только закончит приводить своё новое тело в порядок, а ещё разберётся с парой «неотложных дел». Мне, конечно, стоило спросить у него, что эта злобная ящерица собирается делать, но желания общаться с ним у меня не было. Чуть позже, когда буду просить его передать сообщение в Пиррию, вытрясу из него всё. Ну а пока меня ждала проверка протеза.       Новая деревянная конечность... ощущается странно. Точнее, сама конечность никак не ощущается, только давление на локоть, которому вторят искры фантомной боли. И странное ощущение несуществующего упора. Всякий раз, как я наваливаюсь на протез, мне кажется, что я сейчас упаду, что нужно наклониться в другую сторону или встать на свою лапу. А всё из-за отсутствующих тактильных ощущений! С недовольством я посматриваю на деревяшку, сжимая пальцы на ней, собирая в ладонь древесную труху и опавшие листья прямо на ходу. Но ничего, даже никаких вибраций, отдающихся вверх по телу. Ощущения тела вступили в конфликт с тем, что я вижу и осознаю. Несознательное борется с мыслями. Барахтается, вцепившись в ускользающую логику. И всё это тонет в других безрадостных мыслях.       Неужели я настолько бесчувственная? Как кукла, которую погрызли волки и которой хозяйка пришила оторванную лапу. Что должен испытывать дракон, получивший подобный «подарок» от судьбы? Благоговейный трепет перед дракомантией и добротой откровенного негодяя? Или, может, сомнения в его бескорыстности? Страх? Осознание своей смертности? Ужас? Я же чувствую лишь жалкие потуги в философию, мешающиеся с усталостью от происходящего. Мне хочется задавать себе вопросы, давать на них ответы, но в то же время разве они изменят что-нибудь? Разве до этого они изменили что-нибудь? Нет, я всё также барахтаюсь в жизни, пытаясь не захлебнуться и не пойти ко дну, точно камень. И вполне возможно, что мне неосознанно нравится такая судьба — я ничего не хочу менять, хочу так же слепо ей следовать, высмеивая происходящий со мной абсурд у себя в голове. Невесёлая судьба. По-своему унылая. Но могу ли я её изменить? Конечно могу.       Невесёлая ухмылка мелькнула на моей морде. Под крылом вопросительно мурлыкнула Тростинка, но я в ответ лишь качнула своей головой.       Я могу изменить всё. Вопрос лишь в том, что мне нужно для этого изменения. Какими ресурсами необходимо обладать, чтобы сломать мир об колено и при этом в ответ мир не сломал колено мне, заготовив роль стражника в каком-нибудь болоте. Возможности, навыки, знания, опыт — сколько вещей необходимо заполучить в свои когти и каждым необходимо правильно распорядиться... Но не стоит разевать свою пасть на то, чего у меня пока что нет. Смотри на мир реалистичнее, Водомерка, у тебя есть только головная боль и всполохи фрустрации от происходящего с тобой. Достаточно ли этого, чтобы изменить мир? Если считать, что для изменения мира достаточно изменить себя — да. Более чем. Можно ведь самому сломаться и принять реальность. Стать той же безвольной, лишённой эмоций куклой, слепо движущейся по жизни. Тоже своеобразное счастье, которого я лишена, — жить не думая. Думать вообще вредно для организма. Слишком много энергии тратиться на деятельность, не приносящую результата.       — Хах, — выдохнула я без веселья, продолжив хромать по тропе к реке.       Вновь беспокойно сопит Тростинка. В тени леса мелькают белоснежные чешуйки Фирн. А я продолжаю топать, с каждым новым шагом чувствуя, как теряю равновесие, пусть я его и не теряю. Ох уж эта нервная система... Какая же ты нежная, дающая сбой при любом несоответствии.       — Всё хорошо. Просто вспомнила одну шутку, — поясняю я свой смешок сестрице, чья обеспокоенная мордочка подавалась ко мне носом.       — М-м-м? Может, расскажешь? — доносится из-за спины голос Каракурта.       — Нет, вы не поймёте.       — Ого, у тебя и юмор заумный?       — Скорее выпадающий за границы разумного. Мне кажется смешным то, что другим показалось бы грустным.       — О, узнаю Водомерку. — Песчаный стремительно сравнялся с нами, избежав дерева и пристроившись со стороны деревянной лапы. — Вся такая серьёзная и задумчивая.       — А ты что, предлагаешь мне прыгать от радости? — давлюсь я мрачным смешком. — По-моему, это твоя работа.       — Простите, но я только что решил взять себе выходной. А то вдруг меня друзья начнут считать дурачком?       — Скорее придурком, — пробухтела впереди идущая Фирн, видимо всё ещё злящаяся на песчаного за его дурацкую выходку с лапой.       — Я всё слышу. Но спасибо, без твоего критического взгляда мне было бы тяжелее оценить свои действия.       Ледяная лишь сердито фыркнула, ускорившись и вскоре скрывшись за густыми зарослями папоротника, через которые пролегала и наша дорога. По ту стороны пышной зелёной стены проглядывался спуск, ведущий к берегу.       Изгибающиеся в стволах мангры будто бы поддерживали своими раскидистыми корнями склон. С его верхушки мне представилась возможность окинуть красоту природы взглядом.       Чистая вода омывает песчаную отмель, к которой неуверенно тянут свои стебли и отростки как корни древ, так и раскинувшиеся на склонах кусты. Покоятся над спокойной водной гладью кувшинки, вокруг которых кружат стрекозы и мошкара, а из-под толщи воды проглядывают покачивающиеся под течением водоросли. Противоположный берег полностью зарос кустами и папоротником, из-под которых неуверенно проглядывают яркие цветы, не трупно-белые — жёлтые и алые, пытающиеся привлечь к себе порхающих в округе бабочек.       Удивительно, как природа порой создаёт столь чарующие места. Особенно в лесу, где всё норовит тебя убить и сожрать. Как этот берег выжил? Почему у меня такое чувство, что его не тронула порча, пропитавшая мир вокруг? Хочется спуститься к воде, нырнуть в неё, а затем выбраться и вытянуться на песке, слушая стрёкот носящихся над водой насекомых.       — Нужна помощь? — голос Фирн оторвал меня от созерцания.       — А-а-а?       — Спуститься, — поясняет драконица, опёршаяся лапой об один из корней мангров и оглянувшаяся на меня. — Тут достаточно крутой спуск.       — Мне, конечно, приятно, и я благодарна тебе за проявленную заботу, но я, вообще-то, всего лишь лапу потеряла, а не общую координацию.       — И правда, «всего лишь лапу», — фыркнула ледяная, изгибаясь и затем спрыгивая на влажный песок, тут же проминающийся под её лапами. — Как знаешь.       — А знаю ли... — вздыхаю я, подняв свой взгляд к кронам и пытаясь сквозь них разглядеть небо. Может, не стоило отказываться от помощи ледяной? С другой стороны, я ведь не настолько несамостоятельная. Да, не привычно, но не более того.       С подобными мыслями я осторожно шагнула к краю крутого склона, прощупывая его своей лапой. Под внешним слоем травы и мха — мокрая грязь, за которую не цепляются мои когти. Обеспокоенная Тростинка, не желающая пока что меня отпускать, фырчит под крылом, переглядываясь с замершим на расстоянии вытянутой лапы Каракуртом. Может, по веткам спуститься?       Я пытаюсь податься назад, но неожиданно для себя понимаю, что соскальзываю. Под своим локтем я не чувствую деревянной опоры и неосознанно смещаю центр тяжести, начав заваливаться вперёд, грозя утянуть за собой и Тростинку. Благо, спохватившийся Каракурт успел схватить меня за хвост и дёрнуть на себя, спасая от позорного падения в грязь и песок.       — Похоже, тебе всё-таки нужна помощь, — не скрывая толики ехидства, отмечает песчаный. — Но вообще, если бы ты спросила, то узнала бы, что тут рядом есть более пологий спуск. Иногда, знаешь ли, идти напролом — не самый лучший вариант.       Почему-то мне хочется схватить этого оболтуса за рог, скинуть вниз и приземлиться сверху, как на подушку. Он не мог сказать об этом раньше? Судя по наглой ухмылке, растянувшейся на его морде, — не мог. Ладно уж, лишний раз размять новую лапу не помешает.       — Ох. Ну веди, веди... Похожу ещё немного.       Ещё некоторое время мы пробирались через кусты, цепляющиеся своими крючковатыми ветками за чешуйки. Солнце уже начало переваливаться за зенит, и вот наконец-то я у воды. Сижу, опустив кончик хвоста в тёплый, согретый светилом поток. Смотрю, как барахтается в реке Тростинка, гоняя рыбу и лягушек, как кружит над блестящей гладью Фирн, широко раскинувшая свои крылья и выискивающая добычу. Как только её пристальный взгляд улавливал блеск серебристых чешуек, драконица поджималась и точно наконечник копья пронзала воду, практически не поднимая капель. Спустя пару мгновений она уже хлопала крыльями по воде и поднималась обратно в воздух, зажимая в длинных когтях извивающуюся рыбину. Вроде так даже охотятся некоторые птицы?       Чуть в стороне вытянулся песчаный, поглаживая лапами свои бинты и созерцая вместе со мной за охотой двух дракониц. Умиротворяющая картина, которой я не могу позволить себе любоваться. Нужно искать многострадальные ответы или задавать новые вопросы. А ведь так хочется просто немного не думать, вытянуться и расслабиться... Но я не могу, у меня просто не получается этого.       Взгляд моих янтарных глаз скользнул к отражению на водной глади. Я всматриваюсь и вижу, как из реки на меня смотрит уставший, не выспавшийся дракон-карлик: неуверенность в глазах, опущенные вниз уши, хмурость. Этому дракону не помешала бы расслабляющая грязевая маска. Но я-то знаю, что вся грязь у него в голове, а не на ней.       Полюбовавшись собой, я опускаю глаза ниже, на новую конечность. Деревянными когтями я вывожу ровные линии на мокром песке. Странно, что, несмотря на бесчувственность протеза, я могу им достаточно точно пользоваться. Как он работает? По какому принципу движется, выполняя то, что мне необходимо? Связан ли протез с моими мыслями, откликаясь на любой неосознанный приказ? Или же это устройство ориентируется на спазмы мышц? И уместно ли его сравнивать со сложным устройством?       Дракомантия... Нет, эта деревянная штука не является механизмом. Ни один механизм не мог бы работать без, собственно, механизма. Несколько деревянных палочек и зажатый между ними драгоценный камень — не то, что могло бы обеспечить хотя бы примитивные движения. Это всё плод трудов Мастера.       Я поднимаю лапу к своей морде, разглядывая ладонь. Множество шарниров бросаются в глаза, как полностью подвижных, так и частично. Самый крупный в запястье, защищённый несколькими надвинутыми на него пластинами. Более уязвимые — в пальцах. Они ничем не прикрыты, выступая между фалангами, цилиндрами и полированными шарами. Я поворачиваю к ладони ухо и медленно сжимаю пальцы в кулак. Дерево не издаёт ни единого звука. Детали будто бы идеально подогнаны друг под друга, перемещаясь без намёка на трение. Чуть нахмурившись, я ощупываю пальцами своей родной лапы шарик у основания мизинца — сухой, что и следовало ожидать.       — Гр-р-рх, — негромко рычу я себе под нос, тут же отмахиваясь хвостом от особо назойливой стрекозы, носящейся над моей спиной.       Дракомантия. Чары. Волшебство. Конечно же это оно! Чистой воды волшебство, которое я пытаюсь понять. Без него эта деревянная культя была бы просто красивой поделкой, не более того. Хотелось бы, конечно, разобрать один из пальцев и посмотреть, как Мастер его соорудил. Быть может, есть какой-нибудь секрет, заставляющий всю конструкцию двигаться? Маленькая дополнительная тайна, в виде ещё нескольких драгоценных камней с мучающимися в них драконами или чем-нибудь ещё. Вот только я не уверена, что смогу собрать всё в исходное состояние. А ещё мне интересно, как эта конечность будет взаимодействовать с окружением.       Вернув взгляд к реке, я вижу, как из её толщи выныривает сестрица. По её чешуйкам стекают потоки воды, а за ушком повисла гроздь каких-то водорослей.       Размокнет ли эта деревянная поделка, если её намочить? Не начнёт ли она гнить из-за переизбытка влаги? Могут ли суставы забиться водорослями или песком? С опаской я смотрю под себя, а затем осторожно смахиваю с деревянных когтей песчинки. Мастер ведь говорил, что изготовит новую лапу из более надёжного материала, когда мы вернёмся назад. Значит, этот не настолько надёжный и не стоит ему устраивать проверку на прочность?       Тяжело вздохнув и слегка покачав мордой из стороны в сторону, я приступила к изучению своего локтя. А конкретнее — к переплетению ремешков, сдавливающих моё плечо и фиксирующих всю эту конструкцию в малоподвижном состоянии. Стоит ли попытаться их снять? Приглядевшись, я замечаю пару туго перетянутых узлов, а ещё в одном месте что-то напоминающее ремень от сумки. Но распустить всю эту конструкцию я не успела, услышав в своей голове предупреждающее постукивание.       «Ты можешь смело плавать со своей новой лапой, — следом за стуком звучит голос раздражающего меня ледяного дракона: — Она не забьётся и не размокнет».       «Ну да, волшебная и магическая лапа из дерева. Лучше настоящей — никогда не заболит, никогда не поранится. И боли не чувствует. Что же ты меня всю из дерева не сделал?»       «В этом не было необходимости», — лаконично отвечает мне тот, вызывая на моей морде лишь презрительную усмешку.       «Допустим. Хорошо. Но не мог бы ты мне пояснить за всё то, что ты мне наговорил в моей голове, пока я была в отключке, и то, как это соотносится с деревянной самодвижущейся лапой? Я вот никогда таких не видела!»       «Водомерка, этот дракон тебе уже объяснил принципы работы его дракомантии. Однако, если тебе нужно, он повторит. Этот дракон создал форму и наполнил её душей, воздействуя силами не на материю, а на энергию всё той же души. Это не дерево движется, как тебе кажется, — это движется душа, связанная с деревом невидимыми нитями».       «Знаешь... У меня есть такое немаленькое чувство, что ты выкручиваешь мне хвост».       «Что, прости?»       «Обманываешь. Особенно в свете открывшейся мотивации. Где гарантии того, что ты не продолжаешь мне врать? И что твоя дракомантия работает по-другому? И что ты выдумал себе какие-то правила, которые сам же и нарушаешь? М-м?»       «Этот дракон понимает твоё беспокойство. Однако относительно своих способностей он с тобой откровенен. К сожалению, ты не способна взаимодействовать с душой, чтобы понять в точности механизмы её работы».       «А ты не способен взаимодействовать с базовой логикой, — огрызаюсь я, ощущая вспышку чужого недовольства в своей голове. — Что не мешает тебе на неё ссылаться. Я вот могу выдумать себе такую же непонятную концепцию, которую никто не сможет опровергнуть, потому что я пользуюсь другой... ну, допустим, системой исчислений или другими представлениями о логики. Но это всё не делает мою концепцию верной!»       «Хорошо, Водомерка. Скажи, ты чувствуешь душу? Что-нибудь от своей лапы?»       Я морщусь, но затем прислушиваюсь к ощущениям, сжимая и разжимая пальцы, пытаясь уловить хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь отголосок в кончиках когтей, который я могла бы использовать против Мастера.       «Ничего, — нехотя признаюсь я. — Но отсутствие ощущений — тоже показатель!»       «Показатель того, что ты не способна ощущать материю души. Твоя сестра при должных практиках и тренировках смогла бы почувствовать большее. Пульсацию или невидимые мышцы, сокращающиеся всякий раз, как ты напрягаешь свою лапу».       «Похоже на очередное оправдание».       Отражение в воде покрывается рябью, привлекая моё внимание к себе. Унылый и уставший земляной дракончик по ту сторону водяного зеркала преобразуется в ледяного дракона, с укором смотрящего на меня. Ну вот, ещё и символизм подвезли.       «Этому дракону прискорбно, что ты не признаёшь подобного знания, Водомерка. Однако он всё-таки настаивает на том, что между реальностью и силами дракомантии необходимо прокладывать... мост. Что и делает этот дракон. К тому же пусть ты и не видишь, но сама душа, служащая соединителем, структурирована определённым образом. Это эффективный способ управления реальностью».       «А... Кажется, я поняла, что ты хочешь сказать. Это призрак, да? Вся эта лапа. В ней просто поверх «куклы» находится призрак лапы, который каким-то чудным образом реагирует на мои действия и неосознанные мысли, да?»       «Не совсем верно... Но ты приблизилась к истине».       — Ох... — тяжело вздыхаю я, растирая ладонью переносицу. Почему мне кажется, что этот дракон запутался в своих изысканиях и множит сущности там, где их нет? Душа, призраки, материя и нематериальное... Почему нельзя просто руководствоваться логикой банальной и скучной «магии»? Ах да, потому что она рано или поздно выбьет всю адекватность из головы... Как жаль, что Мастера не спасли его переусложнённые концепции от очевидного всем, кроме него самого, безумия.       «Ладно, Мракокрад с тобой, отмороженная рыбка. Я чувствую, что долблюсь головой в ледяную стену. Давай пока что забудем. Я приму то, что деревянные лапы могут двигаться, как условность, чтобы не ругаться с тобой дальше. Хорошо? Хорошо. У меня всё равно есть к тебе вопросы. И для начала, ты скоро придёшь? Мне так-то нужно при всех составить для Пиррии послание. Или ты решил этот континент заморозить?»       «Нет. Этот дракон проводит вскрытие».       «Не поняла...»       Я непонимающе моргаю, и отражение в воде вновь сменяется моим собственным.       «У него возникло подозрение, что с нападавшими на вас драконами было что-то не так. И этот дракон... Скажем так, решил изучить их, пользуясь своими знаниями о драконьей природе».       «И откуда же у тебя такие знания?»       «Неужели ты считаешь этого дракона выходцем из низших кругов, посвятившим всю жизнь лишь одному действию? — Мне почудилась обида в его словах, которую я бессовестно проигнорировала. — В своих трудах он много практиковался в различных ремёслах, ища ответы на поставленные им вопросы. Изучение драконов по ряду причин также входило в круг его интересов».       «Давай без подробностей. Мне омерзителен твой подход».       «Однако методы этого дракона эффективны... В любом случае, этому дракону стала интересна причина и он решил более детально осмотреть имеющийся материал. И он даже нашёл кое-что необычное. Не беспокойся, он покажет вам это чуточку позже, когда убедится в своей правоте».       Почему у меня такое чувство, что мне очень не понравится то, что обнаружил Мастер? Тяжело вздохнув, я мотнула мордой, прогоняя морок чужих мыслей, возвращая свою голову в личное владение.       Его позиция, его мировоззрение... Не похожа ли я сейчас на тех, кто до последнего цепляется за привычную картину мира? На тех, кто отвергает любую новизну в угоду собственной лени, нежеланию меняться или страху перед неизвестным? Или же это здоровый скепсис по отношению к тому, кто готов двигаться к своей цели, несмотря ни на какие жертвы? Хотелось бы верить, что для меня верно последнее...       Капли воды поднимаются в воздух, переливаясь серебристыми бликами в лучах распаляющего солнца. Всплеск раздаётся около меня и ему вторит весёлое пофыркивание. На берег выбирается Тростинка, с удовольствием потёршись своей грудной клеткой о влажный песок. В её челюстях зажат широкий, выпуклый камень с небольшими углублениями по краям. Нет, не камень... Сосредоточив внимание на добыче сестрицы, я понимаю, что она поймала местную черепаху: складки кожи выступают из под панциря и кончик клюва торчит из укрытия рептилии, ставшей добычей довольной драконицы.       — Смотри, что я нашла! — опустив черепаху на песок и тут же придавив её лапой, радостно выговорила Тростинка. — Это живой камень с лапками!       Такое красочное описание сбило меня с толку. Тростинке доводилось видеть черепах, даже пробовать. У них достаточно нежное мясо, с хрустящими косточками... Стоп, это же она шутит? Точнее, вспоминает описание, которое сама и придумала этому редкому зверю, встречавшемуся лишь в самых чистых озёрах родного королевства.       — Вообще-то это черепаха, — с улыбкой напоминаю я драконице, на что та возмущённо фыркнула.       — Знаю! — улыбнувшись в ответ, сестрица подтолкнула ко мне добычу, на панцире которой остались вмятины от драконьих клыков.       Секунду я колеблюсь, пока повиливающая хвостом Тростинка не пододвигает ко мне вплотную черепаху своим носиком. Моя ладонь накрывает гладкий панцирь, когти цепляются за небольшие впадины. Лишь чуть сильнее надавить, вцепиться клыками и можно перекусить... В предчувствии скорого обеда мой желудок, жаждущий чего-то большего, чем драконьей крови, нетерпеливо урчит. Но я не спешу. Что-то во мне не позволяет прокусить панцирь и выцарапать мягкое мясо из-под него. Вставший ком в горле перекрывает дыхание, пока я с трудом не продавливаю его ниже. Держа черепаху за панцирь, я поднимаю её к своей морде и заглядываю в дыру, из которой торчит клюв. Из темноты на меня смотрят два испуганных глаза... Нет, это не осмысленный страх — это животный ужас, которому вторит инстинкт выживания. Попытка спрятаться от мира в своей крепости в надежде переждать бурю. Сердце в моей груди, до этого тихое, оглушительно застучало в ушах. Я не могу. По крайней мере, сейчас.       Грустная улыбка мелькает на моей морде, когда я откидываю панцирь обратно в воду.       — Водомерка? — удивлённо шепчет Тростинка, пока я перевожу дыхание.       — Я чувствую себя черепахой, — безрадостно сообщаю я, склонив голову к лапам.       — Сестричка?       — Такое ощущение, будто я спряталась в свой панцирь, а мир пытается меня выцарапать из него. Панцирь... Панцирь... Хах. Логику? Глупость? Дурость? Опыт прошлого, который здесь не работает? Не знаю. До этого мир лишь игрался со мной, шкрябал когтями по моей броне, а теперь решил выбить из меня всю дурь. — Горечь слов, полных жалости к самой себе, жжёт язык. Чуть поёрзав на песке, я перехватываю деревянную конечность на стыке с собственной плотью. — И я ничего не могу сделать. Никак ответить. Лишь глубже спрятаться в темноту своей пещеры и надеяться, что ко мне потеряют интерес, что меня не раздавят.       Во взгляде Тростинки вспыхивает жалость. Подобравшаяся ко мне сестричка упирается лобиком в мою переносицу.       — Понимаю... — шепчет она, проскользнув мордашкой чуть вверх и прильнув уже лоб ко лбу, заглядывая в мои глаза.       — Тебе ведь тоже тяжело, да?       — Немного, — призналась Тростинка. — Но я справлюсь.       — Уверена? — шепчу я. — Может, ты хочешь об этом поговорить?       Крылья сестрички обнимают меня за шею. Я же, тяжело вздохнув, прижимаю её к себе в ответ, бросая косой взгляд в сторону Каракурта. Но песчаный сохраняет молчание, подняв морду к небу и размышляя о чём-то своём. Тростинка же в ответ чуть мурлыкнула, слегка навалившись на меня.       — Не хочу. Со мной всё хорошо, Водомерка, — без тени сомнения отвечает она. — Я просто очень сильно волновалась за тебя. Но теперь всё хорошо.       — Ох, если бы всё было хорошо... — Невеселая улыбка промелькнула на моей мордочке. — Хотя всё могло быть гораздо хуже.       В ответ сестрица лишь вздыхает, потихоньку перебираясь под крылышко. И меня от её нежного беспокойства даже начала захлёстывать волна оптимизма и веры в прекрасное будущее. Мы справимся со всем. Пролетим лес, разыщем зацепку на имя Мастера и затем вернёмся к спокойной жизни. Это будет прекрасный, счастливый конец, после которого я всеми правдами и неправдами буду избегать новых приключений.       Вообще, все эти «приключения» очень переоценены. Мечты фанатиков, верящих в то, что спокойная жизнь — это скучно. Нет, повседневность, разбавленная неожиданными событиями, без страха и негатива — это самое прекрасное, что может быть в жизни. Тихо и размерено, изо дня в день, из неделю в неделю горит огонёк радости и довольства. Но естественно ли это для драконьей природы? Для природы любого разумного? Не сжигает ли нас это пламя изнутри, требуя дровишек? Новых ощущений, новых переживаний, которые мы ищем в необычном: в свитках, исписанных чужими фантазиями, в приключениях, в неожиданных поступках, в ссорах и конфликтах — в «сладких специях», необходимых для того, чтобы пресная реальность стала ярче. Рано или поздно меня снова потянет к необычному и я рискну нарушить привычный уклад жизни... Только вот пусть меня тянет не к приключениям за полмира, а к чему-нибудь приближённому. К музыке, допустим, или растениям.       Позволив себе небольшой смешок, я отвлеклась от сестры и своих мыслей на хлопки чужих крыльев. Рядом с нами грациозно приземляется Фирн, бросая в сторону песчаного свой улов. Каракурт, окинув взглядом упавших перед ним рыбин, тяжело вздохнул.       — Пойду поищу хворост и дрова, — сообщил он, а затем нехотя поднялся и поплёлся вверх по склону, цепляясь когтями за выступающие корни и быстро взбираясь по ним в объятия леса.       — Мог бы сделать это заранее, — проводила его недовольным упрёком ледяная, перебираясь под тень, отбрасываемую кроной мангра, и рыбину побольше с собой прихватив на ходу.       Осторожно она вскрывает рыбине брюхо, отшвыривая в сторону потроха и когтями поддевая крупные серебристые чешуйки. Каждый отслоенный от костей кусочек светлой плоти тут же отправлялся в пасть драконихи. В этот момент вновь мой желудок жалобно заурчал, требуя закинуть в него хоть что-нибудь, хотя бы сырой кусочек рыбки, чтобы удовлетворить давящее чувство голода. Вообще, мы же драконы, хищники, чего это мы удумали заниматься готовкой? Нет, конечно, жареная рыба повкуснее будет и от костей легче отходит, да и опасность подхватить какую-нибудь заразу в виде паразитов или иной болезни меньше... Но у земляных-то и так конституция падальщиков. Я вот не встречала ни одного сородича, которого бы мучали глисты или другие паразиты. Да и голодный взгляд Тростинки из-под моего крыла говорит об её решимости полакомиться свежей рыбкой. Мне даже стало стыдно за то, что я выкинула черепаху обратно в воду, вместо того чтобы оставить её сестрице.       И всё–таки, безопасность в наших условиях необходима. Хотя бы на базовом уровне.       — Я думаю, тебе не стоит...       — Ну думай, — пожимает крыльями Фирн, отшвыривая в сторону рыбью голову. — Это у тебя хорошо получается.       Интересно, она пыталась меня оскорбить? По тону не понять, да и ледяная не смотрит в мою сторону, куда больше заинтересованная в еде. Даже не обращает внимания на промокшие повязки, из-под которых проглядывают фиолетовые капли крови. Она ведь, как и Каракурт, дралась с ядожалами...       — Спасибо тебе.       — За что? — удивлённо моргает ледяная, наконец-то соизволив повернуться ко мне.       — Ты защищала Тростинку.       Сестрица заворочалась, вновь прячась в полутьме под моим крылом. Только кончик её носа выглядывал с одной стороны, а с другой торчал хвост, беспокойно постукивающий по песку.       — Я обещала вас защищать, — флегматично пожимает крыльями ледяная, возвращаясь к своей трапезе, обдирая рыбу с другого бока.       — То есть если бы ты не давала слова Циркону, то ты не заступилась бы за нас? — вскидываю я бровь.       Похоже, ледяная не ожидала сейчас такого вопроса. На её морде мелькает фантом оскала и тихое шипение вырывается из горла — привычная реакция драконицы на любые раздражители. Но тут же она скрывает эту маску за хмуростью и тишиной, накрывшей берег. Фирн не спешит с ответом, то ли пытаясь разобраться в себе, то ли придумывая ответ. Возможно, одновременно и то и другое. Я вижу, как дёргается кончик её хвоста, как топорщится грива из шипов и как кончик её языка слизывает кусочки рыбы с длинных когтей.       — Заступилась бы, — будто с неохотой для себя самой признаётся ледяная, но тут же спешит добавить: — Лишь потому, что мы сокрыльцы.       От её ответа на моей морде расцветает улыбка. Да, мы сокрыльцы. Ещё не друзья, но уже и не чужие друг другу драконы, объединённые одним несчастьем.       — Если бы я вас не знала, то бросила бы, — хмурится Фирн, которой, видимо, слишком уж не нравится моя улыбка.       — Я понимаю, — киваю я, чувствуя, как в моей голове зарождается очередная волна рассуждений.       А если бы мы всё-таки были незнакомцами? Если бы Фирн не решилась вступиться за Тростинку и стремилась сохранить лишь свою шкуру? Я бы тогда погибла вслед за сестрицей и Каракуртом? А потом нас бы поднял в виде мертвецов Мастер, направляя своей волей дальше. Нет, мне совсем не нравится такое развитие событий. Если бы я только была сильнее...       — Слушай, а ты можешь научить меня драться? — против воли вырывается из моего горла дурацкая мысль.       Тростинка высунулась из-под крыла и удивлённо воззрилась на меня, а смерившая меня взглядом ледяная издала глухой смешок, напоминающий треск столкнувшихся льдин.       — Я не хочу быть обузой. И хочу прикрыть вас, если мы снова столкнёмся с неприятностями, — пытаюсь я объяснить свою позицию, но в ответ ледяная вновь посмеивается.       — Могу дать совет. — В её глазах мне видится уже давно не встречаемый огонёк самодовольства и чувства превосходства. Пусть и без привычных искр злобы. — Не лезь — беги и выдыхай огнём.       — Ты думаешь, я ни на что больше не способна?       Фирн поднимает своё левое крыло и шипами на хвосте проводит по еле приметной полосе, идущей аккуратно под мембраной. На первый взгляд — просто кожа, проступающая из-под края чешуек, но приглядевшись, я замечаю, что она имеет более тёмный голубой оттенок.       — Думаю, что нельзя научиться драться за один день, — ухмыляется ледяная. — Этот шрам мне оставили в первый год жизни. Меня взяли охотиться на моржей и... Скажем так, я оказалась недостаточно быстра и ловка.       Фирн замолчала, вернувшись к рыбе и дав мне время пофантазировать. Так и представляю, как ледяная, года отроду, под суровыми взглядами родителей пытается перегрызть глотку взрослому моржу. Насколько тяжёлая это цель для дракончика? Мне вот в детстве и некоторые жабы казались огромными, а уж крокодилы так вообще превосходили размерами хранителя...       — Я училась драться всю жизнь, — вдруг вновь заговорила Фирн. — И я не смогу научить тебя драться за один день. В схватке на когтях нет никаких правил, никаких умных способов обыграть противника — лишь твоя реакция, скорость и сила. Ты должна подловить момент, когда можешь вцепиться и разодрать глотку. Это всё. Только практика.       — Тогда, может, побудешь моим спарринг-партнёром? — уже без прежней уверенности бормочу я, находя удивительную схожесть в словах Фирн и Мастера. «Нельзя научиться чему-то за один день». И я ведь понимаю это.       — Если хочешь, — пожимает крыльями Фирн, отложив на песок несколько длинных костей. — Но не думаю, что из этого получится что-нибудь. Некоторые не созданы для боя.       — Возможно, — пробормотала я, понурив уши. Возможно, в чём-то ледяная права, но смогу ли я вечно удирать от неприятностей в виде озлобленных драконов? Как показал первый же опыт — нет, проблемы очень быстро тебя нагоняют и больно кусают.       Я уже чувствую, как неловкая пауза собирается над нами. Разговор иссяк сам собой. Что говорить — я не знаю. Можно было бы поехидничать или задвинуть пафосную речь о том, что все всё могут, стоит только захотеть, только вот реализм во мне отпинывает любые детские фантазии о собственном всемогуществе. Много можно достичь: натренировать тело, развить разум, познать тайны красноречия, обзавестись связями с сильными мира или достичь иной дурости... Но конкретно в этом мире некоторые вещи даруются от вылупления. И как бы ты не старался, сам их не получишь.       И только я начала подумывать о том, чтобы снизойти в очередной раз до рассуждений о дракомантии, как кусты на холме зашелестели своими ветками. Каракурт возвращался, прижав к своему боку груду веток и кусков коры. Но, что важнее, следом за песчаным к нам спускался задумчивый Мастер. С морды ледяного пропала повязка, до этого якобы скрывавшая страшную рану, оставленную камнем. Чистые, гладкие светло-серые чешуйки и будто бы светящийся изнутри силой ярко-голубой глаз вернулись на свои места и скрыли раны... Конечно же, он «починил» своё тело. Для себя-то, для любимого, он воссоздаст и плоть, и глаз, и кость — всё необходимое. А мог бы щеголять таким же украшением, как и я.       Впрочем, не эта деталь во внешности сумасшедшего дракоманта привлекала к себе внимание. Передние лапы его были покрыты кровавыми разводами по локти и мягкими, налипшими кусочками чего-то бледно-розового, с небольшими тёмными вкраплениями или пятнами венозной крови. Не говоря ни слова, Мастер прошествовал мимо нас к воде, наклоняясь, чтобы сначала утолить свою жажду, а затем омыть лапы. Он игнорировал наши мрачные взгляды и даже моё покашливание. Лишь закончив приводить себя в порядок, дракон оторвал взгляд от реки, повернувшись к нам.       — И как это понимать? — интересуюсь я.       Мастер уселся и подтянул к себе сумку, до этого свободно болтавшуюся под его крылом.       — Как этот дракон сообщил тебе, он проводил небольшое вскрытие. Точнее, изначально он хотел восстановить приобретённую оболочку до приемлемого состояния, однако в ходе своей работы он наткнулся на нечто интригующее, с чем он хотел бы поделиться.       — Ты вскрывал черепушки мертвецам, — догадываюсь я, не испытывая особого отвращения к сказанному, в отличие от окружающих. Особенно Фирн, с новой волной презрения смотрящей на Мастера.       — Не только. Как отметил этот дракон в разговоре с тобой, у всех нападавших наблюдалось поражение глаз, помутнение. Схожее наблюдалось у Каракурта, когда с ним произошёл «инцидент».       — Ты настаиваешь на том, что это системно? — хмурюсь я в ожидании ответа Мастера, но в наш разговор встревают.       — Глаза тех ядожалов, с которыми дрались я и Фирн, тоже были серыми, — подал свой голос Каракурт, до этого раскладывающий костёр. Стоило только заговорить о новой зацепке к происходящему, так он сразу подобрался. Хотя я бы в его случае поступила бы точно так же.       — Именно. Ты не заметила, Водомерка, так как ты столкнулась лишь с одним, и после полученных травм не смогла их осмотреть. А когда ты пришла в сознание, твои мысли были заняты другим.       — Это ты меня так пытаешься упрекнуть? — свои слова я подкрепила недовольным оскалом.       — Нет. Этот дракон лишь хочет сказать, что ты была увлечена другими мыслями. — Раскрыв свою сумку, он запустил в неё пальцы. — Когда этот дракон рассмотрел этот вопрос, он обнаружил нечто очень странное.       Ледяной достал какой-то вытянутый объект и протянул его мне, но я, увидев, что он покрыт кровью, ворочу свой нос, предпочтя разглядывать кусок ядожала с расстояния. Похоже на какую-то кость. Немного приглядевшись, я тут же отбрасываю эту идею – передо мной скорее несколько костей, скреплённых вместе. И на каждой по три выступа – два коротких по бокам о одному длинному. Последние при этом вроде как обломаны...       — Позвоночник? — выдвигаю я смелое предложение.       — Шейный участок, — добавляет Мастер. — Практически у самой головы. Не замечаешь ничего необычного?       Я недовольно фыркаю.       — В прошлой жизни я занималась растениями, а не животными. Мои познания в медицине лежат в иной области.       «В области ботаники и воздействия трав на драконьи тушки», — уже про себя добавляю я, постаравшись не кривить рожу от досады. Возможно, мне стоило бы изучить анатомию «не существовавшего в прошлой жизни» вида. С другой стороны, зачем мне эта информация? Я же не собиралась никому проводить трепанацию, хоть порой и очень хотелось.       — Ясно, — кивает ледяной, поворачивая ко мне кости той стороной, которой они крепились к черепу или другим позвонкам.       — А откуда такие знания у тебя? — шипит Фирн, гневно вспахивая своим шестопёром на кончике хвоста песок. — Ты вроде говорил, что принц и дракомант.       Мастер вздрагивает, будто он не ожидал этого вопроса. Медленно он оборачивает свой взгляд к соплеменнице, кончиком языка пробуя воздух на вкус. И лишь затем, убедившись, что драконица не собирается забирать свой вопрос, он вежливо улыбнулся в ответ.       — Если не вдаваться в подробности, то в своё время этот дракон пытался найти орган, в котором находится душа. Или же с которым она непосредственно связана. К сожалению, его опыты не принесли желаемого результата, хоть и пригодились в дальнейших трудах, — поясняет ледяной, а затем кончиком когтя указывает на достаточно крупную впадину, состоящую из губчатой ткани, через которую пролегают два крупных сосуда... Нет, скорее две трубки. Коготь смещается чуть выше и надавливает на ту из них, что больше. — Это — то, что зовётся спинным мозгом. По крайней мере, он должен быть тут. Эта крохотная нить связывает голову со всем телом, и если её повредить, то дракон не сможет двигаться. В лучшем случае. Но куда интереснее то, что ниже...       Когти дракоманта осторожно зажимают меньшую трубку. В отличие от первой, она не выглядит мягкой и будто бы состоит из перетянутых вместе жил тёмного цвета, пропитавшихся драконьей кровью. Мастер тянет этот отросток, вытаскивая его постепенно наружу, и я замечаю небольшие выступы, цепляющиеся за кости и будто оттягивающие покрытие костного мозга за собой. Или же это отростки, соединяющие одну трубку с другой? Нехорошая догадка мелькает в моей голове.       — Поначалу этот дракон подумал, что это особенности строения местных, возможно, связанная с необычным строением их крыльев. Однако когда он решил осмотреть его полностью, он нашёл нечто... пугающее.       Я прикрываю крылом возмущённо пискнувшую Тростинку, не желая, чтобы сестрица видела то, что сейчас покажет Мастер. Ледяной дракон, будто бы наслаждающийся всеобщим вниманием, на секунду замер, а затем выдернул алую трубку, на которой красовались столь подозрительно напоминающие гнойные нарывы пятна. Но стоило мне на них только взглянуть и я тут же поняла, что это не язвы... Цветы! Чёртова лиана проросла прямо в драконах! Это же... Как такое возможно?!       Конечно возможно, Водомерка. Ты забыла, в каком сумасшедшем мире ты оказалась? Хотя, справедливости ради говоря, где-то в закромах моей памяти хранятся воспоминания о схожей штуковине из прошлой жизни. Пусть и не растительной природы, но грибковой. Но она не поражает организмы со сложной нервной системой! А тут выходит, что все нападавшие ядожалы были заражены этой гадостью? И возможно, именно она их контролировала! А ещё мертвец, которого мы нашли в поселении листокрылов... В его кишках мог виться этот паразит, проросший через тело! Его не пытались ритуально похоронить, он был заражён с самого начала. И возможно, именно поэтому листокрылы поспешили покинуть свой дом — чтобы не заразиться самим? Нет, это глупо. Они же живут в этом лесу... Может, у них есть средство, позволяющее защититься от лианы? А у нас его нет. И Каракурт...       С тревогой я поворачиваюсь к окаменевшему, побледневшему песчаному, накрывшему лапой свою шею. Он будто пытался понять, всё ли с ним в порядке, не представляет ли он для нас угрозу, будто пытался прощупать сорняк, вьющийся под его чешуёй, надавливая своими пальцами всё сильнее и сильнее.       — Но тогда и во мне... — выдохнул дракончик, наконец-то начиная осознавать, к чему могло привести его излишнее любопытство.       — Возможно, — кивает Мастер, но, заметив паническую искорку в глазах дракончика спешит добавить: — Но это не точно.       — Мы не знаем, как протекает заражение. А ещё не знаем, приживётся ли в тебе вообще этот сорняк. Быть может, у тебя было временное помешательство, — поддерживаю я ледяного, постаравшись придать своему голосу максимум уверенности. Ещё не хватало нам паникующего Каракурта... Впрочем, похоже, песчаный понимает, что мы пытаемся его успокоить. Он лишь тяжело вздыхает, опуская лапу от шеи, стараясь не смотреть в нашу сторону.       — Со временем этот дракон сможет придумать метод противодействия лиане. Пока что никто, кроме тебя, не поддавался помешательству.       — Один раз. Ненадолго, — тут же дополняю я слова Мастера, ловя на себе взгляд искусственного глаза Каракурта.       — Успокоили, конечно. — В взгляде мне чудится неожиданное смирение. Или же это лишь блики света, отражённые блестящей поверхностью?       — Хотя мы всё ещё много не знаем, — уже задумчиво продолжаю я мысль Мастера, вновь вернувшись к ледяному, что убирал вытянутый кусочек лианы себе в сумку. — Если это паразит, то как именно он воздействует на своих носителей? Я про то, сохраняют ли они рассудок или скатываются в животное состояние?       — Ответов на данный момент нет. Однако вы, возможно, сможете получить их, продолжив путешествие. В месте, к которому стоит направиться в первую очередь, — к ближайшему из девяти пиков.       — Что, так сразу? — удивлённо моргнула я. — Ты обещал, что свяжешься с кем-нибудь из своих слуг и передашь послание!       — И этот дракон сдержит своё слово, — кивает он, отправив сумку обратно под крыло и чуть затянув ремни. — Что ты хочешь сообщить Пиррии?