Модули.

- Тихонов Иван Фёдорович-ч? - сонно сощурившись, следователь тянет и тянет слова, будто липкую жвачку. Ёжась от холода, киваешь. – И где ваши документы? Тебя так и подмывает сказать: «Усы, лапы и хвост – вот мои документы». Усмехаясь, думаешь, что на этом твоё сходство с Матроскиным не кончается: в конце концов, его бабушка плавала на пароходе «Иван Фёдорович Крузенштерн». Так, может, ты тоже не Тихонов И.Ф., а Крузенштерн какой-нибудь?.. Ты так до сих пор и не знаешь, кто ты такой и почему потерял память. Хотя вопрос с «кто» вроде бы решился: ты действительно Тихонов, твои отпечатки пальцев совпали с теми, что есть на дактилокарте в московском архиве полиции – оказывается, несколько лет назад ты увёл с банковских счетов довольно кругленькую сумму и даже успел почтить своим присутствием одно из столичных СИЗО. - Так где же документы? – следователь с устало-серыми глазами откидывается на спинку стула и смотрит на тебя не то с удивлением, не то с иронией. Ты пожимаешь плечами. Зачем тратить слова? Ты уже сказал им, что не помнишь ничего, что происходило до сегодняшнего утра, не знаешь, что с тобой случилось, и не имеешь понятия ни о какой Рогозиной Г.Н., убийство которой тебе инкриминируют. - Иван Фёдорович, вы избрали зыбкий путь. Доказать, что убийство было совершено в состоянии аффекта или беспамятства, конечно, замечательно – срок гораздо меньше, может, даже не лишение, а только ограничение свободы. Но надо сначала доказать, - скептический зевок. – А это сложно. Ты как-то сразу понял, что открещиваться от убийства глупо. По крайней мере, с этим лупоглазым следаком, которому весь мир пофиг, разговаривать бесполезно. Нужно ждать адвоката – его обещали на следующий день. Тоскливо озираешься. Ни за что ни про что лишиться памяти, загреметь в тюрьму по подозрению (или уже обвинению) в убийстве и не быть уверенным даже в своём имени… Грустно, по меньшей мере. Безнадёжно. Где-то в груди медленно нарастает тупая боль, тебе хочется свернуться, спрятаться от вездесущего холода и просто уснуть, но следователь бубнит и бубнит что-то о том, что нужно сознаться в убийстве, сотрудничать со следствием, тогда скостят срок… В конце концов он поднимается из-за стола, и ты уже радуешься скорому окончанию вашей беседы, но оказывается, он просто хочет достать что-то из своего портфеля. «Чем-то» оказывается заламинированный квадратик. Ты приглядываешься и узнаёшь на нём собственную фотографию. Ниже – несколько строк: «Капитан милиции, Тихонов И.Ф. Федеральная Экспертная Служба». Непонимающе поднимаешь глаза. - Скажешь, не твоё? Или опять не помнишь? Посмотри-ка, Федеральная Экспертная Служба, сама ФЭС. Почто тебе понадобилось свою начальницу убивать?.. Она ж тебя в прошлый раз из тюрьмы вытащила… Или ломало иногда подчиняться женщине, а? Ты бесцеремонным рывком пододвигаешь к себе следовательскую папку, роешься в ней, даже не слыша его возмущённого крика, быстро вытаскиваешь один из листов и вглядываешься в женскую фотографию. Рогозина Г.Н. Ты уверен, что уже видел её, но фото вырывают из рук раньше, чем ты успеваешь вспомнить, когда и где. *** К вечеру боль в груди захлёстывает тебя целиком. Ты ёрзаешь на нарах, пытаясь хоть немного её заглушить, кутаешься в одеяло, кусаешь костяшки пальцев – и никак не можешь избавиться от ощущения дежавю. Тебе кажется, что всё это – и боль в груди, и тонкое одеяло, и обкусанные костяшки – уже было с тобой раньше, но когда, как?.. Кто ты? Тихонов, Тихонов, неужели ты вправду убил человека? Женщину? Как?.. Тебя скручивает в узел и одновременно выворачивает наизнанку. Не в силах терпеть, ты начинаешь тихо поскуливать, скатываешься на пол (и снова, сквозь жжение, чувство дежавю), извиваясь по холодному бетону, доползаешь до кнопки вызова охранника. Тычешься в неё раз, другой, третий, и тебе кажется, будто проходит вечность, прежде чем ты слышишь скрип открываемой двери. После укола, сделанного местной фельдшерицей, становится легче, но ты ещё долго лежишь на кушетке, беспорядочно хватая воздух. Когда мушки в глазах рассеиваются, ты со стоном пытаешься сесть. Тебе срочно нужен адвокат, тебе нужен хоть кто-то, кто хотя бы номинально будет на твоей стороне. Тебе нужно узнать об этой Рогозиной. Кто она? Полковник, глава ФЭС – это ты знаешь. Тебе нужно выяснить, кем она была в твоей жизни, за что, за что ты мог её убить. - Лежи, сокол. И так недолго куковать осталось, лучше тут оклемаешься, чем обратно в камеру попрут, - незаметно возникшая фельдшерица твёрдой рукой возвращает тебя в лежачее положение. - Мне надо… Адвоката… - Какого адвоката? – откровенно ржёт она. – Доживёшь до завтра, может, и будет тебе адвокат. А пока лежи и не веньгай, если не хочешь на нарах околеть. *** Уснуть ты не можешь, не дают копошащиеся в голове мысли. Временами тебя охватывает странное возбуждение, ты порываешься сей момент бежать и как угодно доказывать, что ты невиновен. А временами ты почти соглашаешься с уликами и с тоскливой безысходностью чувствуешь себя убийцей... Болезненную полудрёму прерывает глуховатый голос неподалёку: - …решётку должны новую ставить, велено всех отсюда убрать. - Кроме этого задохлика никого и нет. Какая тебе разница, пусть тут валяется. Далеко не убежит. - Да, не убежит! Знаешь, что этот твой задохлик провернул? Рогозину грохнул! - Рогозину? Это которая ФЭСом рулила, что ли? - Она самая. Вот и ведись потом на несчастный видок. Захочет – ещё как смотается! - Ну, может, и смотается, да говорю же, далеко не убежит. Жить-то ему с такими хрипами осталось пару деньков… - А сидеть-то пару годков! Приглушённый хохот отдаётся в ушах тяжёлой дробью. Ты прислушиваешься к притупившейся боли в грудной клетке, переводишь взгляд на светлеющий оконный проём и замечаешь, что решётки там нет – ни старой, ни новой. Не успевая даже удивиться тому, что окна лазарета выходят не на тюремный двор, а на улицу, ты вместе с одеялом соскакиваешь с кровати, со всего маху врезаешься в стекло и вываливаешься наружу. Уже в полёте тебе приходит в голову, что, скорее всего, ты разобьёшься. Но ты не разбиваешься, у тебя даже нет сил испугаться, - кубарем скатившись в овраг, ты поднимаешься и драпаешь, хлопая одеялом на промозглом ночном ветру. Осознание того факта, что тебе напророчили сдохнуть спустя два дня, тебя почему-то совсем не волнует...