Модули.

Когда ты это обнаружила – вечером, все уже разошлись по домам, - то в первую минуту не верила. И во вторую не верила. Измерила заново, получила тот же результат – плюс-минус несколько микрозивертов. И всё равно не верила. С отчуждённым спокойствием набрала номер. - Галя, спустись ко мне. Когда Рогозина вошла в морг, ты стояла, отвернувшись к стене. На прозекторском столе валялись копии документов с её подписью, медицинская справка и твой карманный дозиметр – настоящий комбайн, вмещающий нитрат-тестер, индикатор радона и фиксатор магнитного поля. Накануне ты зачем-то кинула его в сумку, а сейчас, глядя в стену, безнадёжно каялась в том, что когда-то вообще купила. Естественно, она поняла сразу. Рассеянно посмотрела на крохотный экранчик, придвинув стул, села рядом с тобой. Засунула руки в карманы и, как-то не по-рогозински вздохнув, спросила: - Валь, есть сигарета? Тут ты сорвалась. Напускное спокойствие вылетело в трубу, ты кричала так, что поначалу она даже не пыталась тебя успокоить – ждала, пока перебесишься. Потом, когда, выдохшись, уже не в силах орать и швыряться пробирками, ты просто материла её сиплым шёпотом, Рогозина как следует тряхнула тебя за плечи, опустилась на корточки напротив и жёстко сказала: - Всё, Антонова. Хватит. У меня не было выбора. - Этот твой выбор чёртов… Которого никогда нет! Пошли его подальше! Так же, как меня сейчас! Так же! Это позже ты радовалась, что в ФЭС к тому времени уже никого не было. А тогда тебе хотелось, чтобы в морг сбежались все, чтобы все осудили эту неисправимую дуру, чтобы Круглов вправил ей мозги – иногда казалось, что он единственный человек, кому это хоть изредка удаётся. У тебя начался новый виток истерики. Ты смутно помнишь, как Рогозина пыталась тебя усмирить, пробовала обнять, помнишь, как ты выворачивалась из её рук, как она сама, потеряв терпение, начала орать - так, что ваши вопли эхом отдавались от чёрных стен. Но самое странное – даже сквозь этот истеричный угар ты не могла поверить в то, что показывал дозиметр. Кажется, тогда ты даже говорила ей это – что-то про её профессиональную хитрость: надо же было суметь так замести все следы, что уже почти месяц никто ничего не знал! Надо же было так легко соврать про потерявшийся в аэропорту чемодан с одеждой, спрятать, уничтожить все вещи оттуда! Надо же было водить всех за нос ежемесячными командировками в Бостон, якобы для стажировки! Вот только от бумаг с протоколами избавиться было нельзя, не зря Рогозина так старательно их скрывала. Но ты их нашла, и теперь они лежат здесь, на прозекторском столе, насквозь пропитанные радиацией, – так же, как она сама. *** Первым об этом узнал Селиванов. Почему вышло так, что тогда выпала именно его смена? После, размышляя об этом, ты думала, что было бы гораздо проще узнать обо всём сразу, без посредников. А в тот день… Идя по коридору, ты привычно ускорилась у дверей Рогозиной – конечно, тот дикий скандал по поводу её участия в исследовании интегрального излучения был давно замят, сама она вновь отсутствовала, и ты почти верила ей, что доза, которую она получает всякий раз, ничтожна, но… Но ничего не могла с собой поделать и всякий раз пролетала мимо её кабинета на предельной скорости. Хуже было, когда она бывала на месте – тогда тебе нужно было изобретать всё новые и новые причины, почему вы не можете находиться рядом дольше нескольких минут. Настоящая причина была одна – нелепая, бредовая, абсолютно сумасшедшая, и Рогозина это прекрасно понимала: ты боялась увидеть в ней признаки смерти. И сейчас ты шла мимо стеклянных дверей пустующего помещения, инстинктивно задерживая дыхание – несмотря ни на что, ты всегда была уверена, что радиация пахнет. Ты понимала, что твоё поведение граничит с помешательством. Откуда радиация могла взяться здесь, в ФЭС? Перед каждой поездкой Галя отправлялась по магазинам – выбирала несколько новых вещей, чтобы сжечь их по возвращении в Москву. Ни разу, ни одним случайным словом, она не дала никому понять, чем занимается, так внезапно исчезая. Ты знала, что это безумие, но с тех пор так и таскала с собой дозиметр, даже на выходные не вынимая его из кармана. Как-то, в очередном приступе страха, ты полезла к ней в сумку. Потом ты даже не могла объяснить себе, как решилась на этот идиотский, с какой стороны ни посмотреть, поступок. Кажется, тогда ты не удивилась бы ни йоду, ни яду, но не нашла ни того, ни другого. Ты вообще ничего, связанного с этим, не нашла, да и не знала, что искала. Уже запихивая сумку обратно в стол, ты наткнулась, как на лезвие, на её холодный взгляд: - Больше я такого не увижу. Так? - Так, - пискнула ты, сжимаясь под грузом отупляющего ужаса, который не отпускал тебя с тех самых пор, как ты узнала обо всём в первый раз. Ты боялась смотреть на неё, ты боялась к ней прикасаться, ты боялась, что в один прекрасный день она просто рассыплется на твоих глазах. Так всё и шло. О том, что у Рогозиной лёгкая форма лучевой болезни, не знал никто. До той злополучной смены Селиванова. - Валя… Ты оглянулась на его голос спокойно. Что-то внутри отчётливо подсказало, что надежды нет, и нужно просто принять то, к мысли о чём ты почти притерпелась. - Пришло сообщение… из Министерства… Рогозина… - Умерла, да? – ты глотаешь эти слова, как капсулу рыбьего жира. Безразлично скользишь взглядом по Борису, аккуратно вручаешь ему папки с материалами, которые несла в морг, разворачиваешься и медленно идёшь дальше. Смотришь в пространство и без всякого выражения произносишь: - Я же сказала, не вернёшься. Сказала же. А потом оседаешь на пол, жалея только о том, что ты тоже чем-нибудь не больна. Вот так запросто они оба бросили тебя здесь. Одну. Но ты даже не злишься, ты просто жалеешь, что не можешь умереть с ними вместе. *** Ты не помнишь, через какое время более-менее пришла в себя. Помнишь только ощущение сработавшего будильника, - громким электронным пиликаньем он вытянул тебя из беспокойного сна, оставив горечь на языке и вязкую головную боль где-то в висках. Будильник сработал и в самом деле: обычно в это время ты поднималась и ехала к Тихонову – если, конечно, не ночевала у него. Машинально, путаясь в том, что произошло на самом деле, а что приснилось, ты пытаешься разобраться, что делать дальше. Нужно, наверное, как-то связаться с её бостонскими коллегами, организовать похороны, решить что-то с поисками Ивана… Бессмысленно тасуя стаканы с липкими остатками чая, ты думаешь обо всём этом, отчаянно цепляясь за вещественную, деловую сторону вопроса. Ты не можешь отрешиться от мыслей и эмоций, но сейчас нужно спрятаться от них за расчётами, прикидками и любыми хлопотами – спрятаться, просто для того, чтобы не сойти с ума. Время тянется странно долго, и вдруг оказывается, что звон будильника каким-то образом перешёл в дверной звонок. Не глядя открываешь и обнаруживаешь у входа глюк в виде Селиванова и Власовой. Маргарита безмолвно протягивает тебе газету. Ты, пожимая плечами, берёшь её, даже не думая посторониться и пропустить их в квартиру. Так втроём вы и стоите на пороге, пока ты пытаешься осознать написанное. «Вчера днем была убита глава ФЭС полковник Галина Рогозина. Ведется следствие». - Вчера днём? Убита? Она же… - В том-то и дело, - резко произносит Селиванов. – Она умерла от лучевой болезни двое суток назад. Труп до сих пор не доставили. - И где?.. А этот?.. – задохнувшись, шёпотом спрашиваешь ты, указывая на Галину фотографию в газете. - Что этот? Этот труп? – Власова нездорово усмехается. – Официально он должен быть в морге на Литовском. Мы отправили туда запрос, но там говорят, что никакого трупа женщины сорока пяти лет ни вчера, ни позавчера к ним не поступало…