Модули.

Сон уходит нехотя, со скрипом. Некоторое время ты ещё лежишь с закрытыми глазами, но колотьё в затёкшей руке из неприятного переходит в болезненное, и ты кое-как садишься, растирая предплечье. Через некоторое время иголки под кожей исчезают, но взамен по всему телу разбегаются мурашки. Ёжишься от холода, пытаясь спустить пониже рукава тонкой трикотажной футболки. Когда ты понимаешь, что сидя согреться не удастся, пробуешь встать на ноги - стоять получается, но не слишком твёрдо. Держась за стену, добираешься до старого скособоченного стола. На клеёнчатой скатерти, помимо хлебных крошек, ты обнаруживаешь сложенную вчетверо газету, поверх которой белеет неровно выдранный тетрадный лист. Тянешься за ним, неловко опершись на стол, стряхиваешь крупные крошки и подносишь к глазам. «Тебя зовут Иван Тихонов, вчера ты совершил убийство». До тебя не сразу доходит, что больше в комнате никого нет. А когда доходит, ты отчего-то начинаешь глупо улыбаться. Ты - убийца? Пытаешься напрячь память, но вспомнить, кто ты такой или хотя бы что это за место, не выходит. Успокаивает одно – покопавшись в совести, ты вроде бы убеждаешься, что никого не убивал. По крайней мере, в трезвом уме. Побродив по пыльной комнате и окончательно продрогнув, дёргаешь дверь. На ней замок, но довольно трухлявый – не сомневаешься, что даже со своим воробьиным телосложением ты сможешь его выбить. Но прежде чем выйти, колеблешься. Отступаешь от двери, сжимая руками голову, подходишь к окну. Рама поддаётся удивительно легко, и по лицу бьёт мокрый, свежий, очень холодный воздух. Только сейчас, высунувшись на улицу по пояс, ты понимаешь, какая в помещении духота. Когда первое упоение свежестью проходит, на тебя накатывает головокружение. Цепляешься непослушными, заледеневшими пальцами за косяк и глядишь вниз. Окно оказывается не просто высоко – тебе кажется, что ты где-то в тучах. Звуки снизу слишком неотчётливы, чтобы понять, но ты уверен, что находишься в городе – разве в других местах есть такие высотки? Ветер упруго толкает в грудь, и ты отшатываешься внутрь комнаты. Лицо вновь облепляет зябкая духота. Нехотя бредёшь к двери, заранее ненавидя то, что окажется за ней – скорее всего, лабиринт таких же душных и промозглых коридоров. По пути ты машинально стаскиваешь со стола газету – с неё, сухо шурша, ссыпаются последние крошки – и, скомкав, засовываешь её в карман. Мимоходом отмечаешь, что это не газета даже, а так, один разворот с тёмным заголовком. Как следует пинаешь по двери, ойкаешь от боли в ушибленных пальцах – только сейчас понимаешь, что ты босой, – и осторожно заглядываешь в темноту коридора. Выходить немного страшно – всё-таки комната уже «своя», а уползающая в бесконечность кишка коридора не кажется слишком привлекательной. Но делать здесь явно больше нечего, и, вздохнув, ты начинаешь шлёпать по шершавым узким ступеням. Только далеко уйти не получается. За первым же поворотом ты нос к носу сталкиваешься с квадратной потной мордой в чёрных очках. *** Следующее, что ты помнишь, - потолок знакомой комнаты, пульсирующая боль в затылке и пыхтящая морда в паре сантиметров от твоего лица. Замечаешь, что освещение изменилось: бледного дождливого света уже нет, в полутьме по стенам прыгают рваные ночные тени. Морда склоняется ещё ниже, тебя обдаёт смесью раскисшей кожи, «Золотого руна» и мокрой земли. - Ты понял меня, братик? – с придыханием спрашивает она, потрясая пистолетом. – Вчера днём ты убил полковника полиции Рогозину Галину Николаевну. Из вот этого пистолета, на котором обнаружены твои отпечатки пальцев. А в твоём кармане найдены патроны и снятый со ствола глушитель. Ясно? Сейчас ты сидишь тихо и ждёшь ментов. Им ты повторяешь то же самое, у тебя и шпаргалка тут рядом: тебя зовут Иван Тихонов, вчера ты совершил убийство. Спросят про мотив – скажешь, хотел её место занять. Ясно, братик? Вот и чудно. Кулак – видимо, принадлежащий морде, - выбивает из глаз новую порцию звёзд, и ты начинаешь медленно проваливаться в глубокий колодец. Дно слишком далеко, падая, ты успеваешь вспомнить тысячу вещей. А потом ледяная колодезная вода ласково обволакивает ноющий затылок, и ты окончательно вырубаешься.