***
Эддард не обмолвился с отцом ни единым целым предложением с того самого дня в Андерите. Даже оставшись вдвоем, они общались односложно или через отданные солдатам приказы. «Лорд Эддард просил передать, что он поедет к реке, чтобы наполнить бурдюки». «Лорд Рал просил передать, что лорд Эддард поедет туда в одиночку только через его труп». Лора собиралась отбыть в племя бака-тау-мана через две недели после казни Директора, поэтому отец решил не путешествовать с помощью Сильфиды, а проводить Лору до самых границ. Благодаря этому первое время после ссоры было не таким сложным: Эд мог поговорить хотя бы с ней. На прощание Лора взяла с него слово, что он не станет раздувать скандал из недомолвок с отцом, и он держался как мог. Подводить Лору было ниже его достоинства. Однако он не был готов к силе своих эмоций. Он не привык, что чувства брали верх. Усмирить их обычно бывало не так сложно, тем более с родителями: чаще всего он понимал их мотивы и со временем мог принять. Наверное, именно в этом и была вся проблема. Эд не мог распутать этот клубок. Не мог узнать, какой была причина, которую они прятали из-за собственного эгоизма. Почему они вдруг решили, что он — ребенок, которому нельзя доверить правду? После Исповеди, когда лишились жизни два человека? Разве он не был готов?! Отец сказал, что мама тоже знает обо всем, но почему-то ему не хотелось верить в ее вину. Ему казалось, что это была ошибка. Мама не умела лгать, скрывать что-то. Папа тоже, но ведь… Он смог. Они оба. Эд чувствовал себя все хуже с каждым днем, пожирая себя изнутри. Постоянно снедающий его гнев и беспомощная, озлобленная обида потихоньку сдирали мясо со здравого смысла, фибра за фиброй. Он ждал приезда в Народный Дворец как никогда раньше, ведь тогда он сможет поговорить с мамой. Это был его последний шанс понять.***
Нечто неожиданное случилось, когда Эддард и Кэлен свернули с пути и направились обратно в Эйдиндрил в начале августа. В одном из городов к ним прибился кот. Произведение искусства мира животных было лишено части уха — наверное, он потерял его в драках; суровую морду уличного хищника украшало лишь белое пятно вокруг носа, идеально ровное, словно однажды он уснул в миске с молоком. Словом, кот был самым обычным. Когда Эддард впервые заметил его и попытался подозвать, идя по улице одного из небольших городов Галеи, кот шмыгнул куда-то в переулок. Эд сразу нашелся и попросил Кэлен, чтобы она купила у лавочника кусочек мяса, «со-о-овсем маленький». Кэлен сдалась спустя несколько минут. Наверное, мальчика привлекла самостоятельность зверя, иначе Кэлен просто не могла объяснить такой интерес. Удивлению мясника не было предела, когда Мать-Исповедница в сопровождении морд-сит и солдат пришла к нему ровно за одним куском мяса. Драчливый кот оказался не лишен ума и проницательности, и, когда Эд направился в переулок, размахивая кусочком вяленой говядины, это черное нечто все же показалось и позволило себя накормить. Счастью Эддарда не было предела, когда ободранный комок чёрной шерсти увязался за ними вплоть до постоялого двора. В течение нескольких следующих дней он неизменно встречал их и молчаливой тенью следовал за каждым их шагом, отрываясь даже от благодатного лежания под августовским солнцем. Однажды Кэлен заметила, что он не следит глазами за чужими движениями, как это обычно делали другие коты. Он мог встрепенуться от громких звуков и учуять шаги, сотрясающие мостовую, но он не видел. Даже когда Эд хотел, чтобы кот поиграл с его рукой, он откликался лишь на звук его голоса. — Может быть, он просто глупенький, — предположил Эд однажды, с сочувствием гладя кота за ушком. Прикосновение удивило животное и заставило вздрогнуть от неожиданности. Его глаза смотрели на руку Эда, но взгляд их был прозрачным и слепым. — Думаю, он просто не видит, милый, — Кэлен опустила руку на его плечо, предполагая, что это может расстроить его. — Как это — не видит? А как он ходит? — воскликнул Эд. — Мне кажется, он очень хорошо слышит и прощупывает путь своими лапами. Глаза Эддарда наполнились восторгом. — Значит, он еще сильнее, чем я думал! Никто больше так не может. Так кота стали звать Волшебником первого ранга, или просто Волшебником. С момента осознания Эддард начал таскать этого кота с собой повсюду. Когда сын жалобно рассказал Кэлен, как бедолаге-коту пришлось вслепую убегать от кого-то, кто пытался вылить на него содержимое ночного горшка, Кэлен сжалилась и позволила забрать его — правда, предварительно убедилась, что кот все же успел удрать. Когда они вернулись на тракт и продолжили путешествие, кот начал осваивать верховую езду в рюкзаке. Часто он просто гордо маршировал по дороге вместе с солдатами Когорты, не теряя своих людей за напирающим на чувства звуком шагов. Найденыш с великим удовольствием жил в походном рюкзаке и возвращался к новому хозяину, где бы Эд ни разрешил ему погулять в пути. Приходя утром, чтобы разбудить сына, Кэлен часто видела кота спящим в его ногах. Когда она поняла, что зверь совсем не умел кусать людей и ни разу не посмел выпустить когти, ее отношение к нему стало гораздо теплее. Теперь она была уверена, что между ними установился крепкий нейтралитет. Возможно, кот даже относился к ней ласковей, чем к Эду, но она думала, что это выдумки ее сознания. Однажды ночью, когда Кэлен вертелась в постели и не могла уснуть, она услышала во тьме почти беззвучную поступь. На постель что-то запрыгнуло, при этом мягко мурлыча. Кэлен перевернулась на спину и встретилась с золотым кошачьим взглядом, отразившим свет, еще проникавший в ее палатку из-за приоткрытого полога. Она решила не выгонять незваного гостя. Кот прошелся по одеялу и забрался к ней, сворачиваясь клубочком на ее животе. — И ты уже все знаешь, м-м? — она погладила его за ушком. Мурлыканье зазвучало громче, отражаясь вибрацией на ее коже. Ее взгляд обратился к путевому дневнику, лежавшему на походном столе. Ей стоило написать Ричарду, раз даже несчастный кот был в курсе. Но, вспоминая, как они расстались, она думала, что ей стоит подождать и сказать лично. Добрые Духи, она так мечтала увидеть его улыбку… Осень начала подкрадываться к Срединным Землям постепенно, издалека, и все равно ее приход стал неожиданностью. Еще на прошлой неделе Кэлен лишь накидывала плащ поверх своего белого платья, но вдруг квадратный вырез стал непозволительной роскошью, и ей пришлось достать из закромов теплые вещи. Плащ не покидал ее плечи с самого утра и до глубокого вечера. Эддард словно не замечал перемен: по утрам Кэлен прятала его от холода в рубашке, куртке и плаще, а к вечеру он опять стягивал с себя теплую одежду, душившую его свободолюбивый дух. Кэлен не смогла бы уберечь его от простуды, когда он сам так стремился в ее объятия. Их лагерь замер в лесной глуши на несколько дней, обрастая новыми кострами и навесами, после того как Эддарда одолела лихорадка, начавшаяся с безобидного насморка. Два дня ее сын был бодр и весел, даже когда его голос стал слишком гулким для восьмилетнего, но затем его тело раскалилось, как нагретый уголек, и вдруг ему не больше не захотелось покидать постель. Воздух словно впитал в себя половину реки Керн, оседая неприятными каплями на коже, даже когда не было дождя. Кэлен грела руки о кружку, сидя рядом с Эдом, пока он пил горячий ромашковый чай. В арсенал пошло все, что удалось найти в походной сумке и что Бердина добыла у травницы в городке в полудне езды. От растираний на ночь Эд едва не выл волком, но хотя бы ромашка была ему по душе. Кэлен, просто желавшая вернуться домой вместе с совершенно здоровым Эддардом и рассказать Ричарду главные новости, пила свой имбирный чай, помогавший против тошноты, и втайне мечтала о чем-то более горьком и крепком. Эд загрустил: болезнь лишила его возможности ездить верхом, фехтовать с солдатами на деревянных мечах и исследовать окружавшие их леса. Кэлен всеми силами старалась поднять ему настроение, но их, сил, было попросту слишком мало. Эд уже услышал от мамы, почему они возвращались домой, но ему было не обязательно знать, как сильно Кэлен нуждалась в отдыхе. Бердина не знала причин недомогания подруги — Кэлен решила, что не станет говорить ей раньше, чем мужу, для ее же блага. Спустя несколько дней, когда температура Эда спала, а дожди успокоились, они смогли покинуть леса и достигли того города, куда Бердина отправлялась за травами. Для Матери-Исповедницы и ее сына были готовы выделить даже половину комнат в гостинице, и Кэлен это было лишь на руку. Чтобы все их телохранители получили крышу над головой, она решила остаться с Эдом в одной комнате. Он не решился протестовать — должно быть, берег силы для традиционной стычки перед сном. Кэлен поняла, что ему стало гораздо лучше, уже вечером, когда он учуял запах отвара из солодки. Он едва терпел варево из розы ветров, но его персональной ненавистью была именно солодка. Так, Эд оббегал всю комнату, пытаясь ускользнуть от Кэлен и ее желания напоить его этой «приторной мерзостью». — Эд, ты болеешь! Даже не спорь со мной! — она попыталась схватить его за руку, но Эд вовремя увернулся. Кэлен отчаянно вздохнула. Она положила руку на живот, пытаясь унять тошноту от запаха этого лекарства. Он был едва слышным, но чувства Кэлен настолько обострились, что она могла учуять его даже с другого конца комнаты. Она заставляла своего ребенка пить то, от чего мутило ее саму — а ведь раньше она не считала себя жестокой! Это было даже смешно: она, страдающая от каждодневного недомогания, пыталась вылечить своего простуженного, но очень бодрого сына. Усталость Кэлен постепенно достигала апогея, и она думала, что, если у нее будет такой шанс, она проспит целые сутки. Ее держала на ногах лишь мысль, что если доверить морд-сит лечение Эда, то, скорее всего, он останется с простудой до самой старости. Она закатывала глаза, слыша, как беспечно Эддард кашлял и продолжал бегать дальше. Даже в гостинице воздух был по-осеннему прохладным, а камин только-только начинал прогревать комнату. — Эд… — Кэлен прикрыла нос рукой, отводя злополучный отвар подальше от носа. Ее мутило даже от воды, но это… это была пытка. «Пожалуйста, если ты любишь меня, просто выпей это», — едва не взмолилась она. Вдруг Эд остановился, услышав жалобный тон Кэлен. Он только-только заметил, что с ней было что-то не так. Наверное, он затеял догонялки в надежде на ее участие, но теперь уверился, что это не имело смысла. — Тебе плохо, мама? — он сделал несколько опасливых шагов к ней, все еще не желая мириться с тем, что мама и противный отвар были в одной точке комнаты. Кэлен не хотела врать сыну, поэтому кивнула. Она не стала вдаваться в подробности и вместо этого протянула Эду кружку. — Выпей, пожалуйста. Если ты приедешь домой простуженным, папа нас больше никуда не отпустит, — напомнила она, садясь на край кровати. Эд пристроился рядом с ней. Он сделал несколько глотков, скорчив такое лицо, что молоко могло скиснуть, но все же выполнил просьбу мамы и после вернул ей пустую кружку со спокойной душой. — Тебе плохо из-за моей сестры? Искреннее беспокойство в его вопросе вызвало у Кэлен благодарную улыбку. — Да. Но в этом нет ничего страшного, — Кэлен села лицом к нему и коснулась его щеки. Она отлично знала своего сына и понимала, сколько разных мыслей он уже успел обдумать. — Скоро все пройдет. — А что она там делает? — Он указал на ее живот. — И как она оказалась там? Ох, Создатель… Кэлен пришлось напомнить себе, что для ребенка в его возрасте этот вопрос был сродни магической головоломке, но иногда понять дар боевого чародея было легче, чем такую обыденную вещь. Она пожалела, что Ричарда не было рядом — он всегда находил способ рассказать о невозможном так, что оно казалось ощутимым. Но ведь могло быть и хуже, правда? По крайней мере, он спросил ее, а не морд-сит. Они бы рассказали ему весь процесс в красках. — Детям нужно немного подрасти, прежде чем родиться, Эд. Пока они в животе у мамы, им хорошо и уютно. Возможно, Кэлен все же была плохим убежищем для ребёнка: он уже пережил с ней много часов езды верхом, несколько ливней, оставивших ее продрогшей до нитки, и прошел долгое испытание походной едой. Последнее ему не нравилось с особенной силой — кажется, он признавал только имбирный чай, пусть даже от него у Кэлен уже саднило горло. Духи, Ричарда хватит удар, если они будут в таком же состоянии, когда вернутся. До Эйдиндрила оставалось не больше недели пути, и за это время они были обязаны прийти в приемлемое состояние. — А как дети туда попадают? Кэлен постаралась скрыть замешательство. Тонкий голосок в голове шептал, что она могла соврать и рассказать одну из тех баек, которые так любили старшие Исповедницы: про исполнение воли Создателя и Добрых духов, благословляющих детьми добродетельных женщин. Кэлен душила этот голос всеми возможными способами. Она не станет врать, просто опустит некоторые факты. — Когда мужчина и женщина влюбляются, они могут сказать друг другу, что хотят ребенка. Без этих слов ничего не сработает. — Это заклинание? — воодушевился Эд. — Да, своего рода. Если мужчина и женщина действительно хотят этого, то у них все получится, и ребенок появится. — Это похоже на магию, — заметил мальчик. Кэлен искренне улыбнулась. — Ты прав, Эд. Это — самая настоящая магия. Слова Кэлен дали сыну много пищи для размышлений. Они сидели бок о бок несколько минут — плечо сына касалось плеча Кэлен, будто он искал в ней опору. Она почувствовала, что ее начинало клонить в сон. — Эд… давай останемся здесь на несколько дней, — осторожно предложила Кэлен. Она понимала, что еще не готова вернуться в седло. Ей правда очень хотелось провести в постели целый день. — Малышу надо отдохнуть, да? Кэлен устало улыбнулась и кивнула, пользуясь случаем, чтобы не признаваться в своей слабости. Тогда ее сын с готовностью согласился. У нее было предчувствие, что Эд будет хорошим старшим братом.***
Эддард попросил Ричарда приглядеть за его жеребенком. Лично его. Не кого-то из конюхов, не кого-то из Когорты, даже не Лору. Его. С этой мыслью Ричард выбирался из постели (пустой и холодной) каждое утро, едва рассвет мазнет ярким розово-оранжевым всполохом по стене, и шел на конюшню, чтобы затем уйти на заседания Совета или в Зал Прошений. Он подозревал, что именно такой порядок действий был нерационален, ведь сами добрые духи не выветрили бы из него конюшенный дух, но он пробовал ставить дела в обратно порядке: в таком случае он добирался до подопечного Эда только к ночи. «Жеребенком» этого коня можно было назвать с натяжкой. Каждое утро на Ричарда с высоты его собственного роста смотрел худощавый, длинноногий, но вполне похожий на взрослое животное жеребец. Пройдет еще год, и он будет работать под седлом, а пока этот молодец бегал по кругу на десятифутовой веревке и катал за собой даже самых тяжеловесных солдат. Ричард, которого Эд попросил просто поухаживать за конем (то есть чистить, холить и лелеять), воспринял это как личное испытание и взял в руки сразу все. Первые недели он с завидной долей ругательств едва не скользил ногами по плацу следом за жеребцом, из последних сил упираясь в земную твердь и отвоевывая свои дюймы веревки, которая грозилась вылететь из рук. Спустя несколько недель конь бегал по более или менее ровному овалу. Еще спустя две недели овал превратился в круг, а Ричард стал считать утренние часы с этим буйным конем лучшей частью дня. Он надевал свою походную рубашку, брюки и самые потрепанные жизнью сапоги и в одиночку шел по пустым утренним коридорам, словно… словно имел право побыть обычным человеком. Ведь его попросил сын. А потом присоединилась и Лора. Она заметила Ричарда рано утром, оглядела с ног до головы, выгнула бровь в точности как Кэлен и спросила: — Ты тоже куда-то уезжаешь? — спросила она с обидой, уже зреющей в голосе. Лора так и не смирилась с тем, что Кэлен не взяла ее в путешествие. Аргумент, что без компании дочери Ричард бы просто сошел с ума от одиночества, действовал только первые несколько недель. Она удивилась, получив отрицательный ответ, но затем, узнав, какую привычку завел Ричард, дочь присоединилась к нему. Лора стала выходить со своей кобылой на плац пораньше с утра, чтобы тоже успеть потренироваться до самых жарких часов. Несмотря на то, что был уже август, тепло не уступало и давило с самого утра и до вечера. Ричард смотрел за тем, как молодой жеребчик грациозно и легко выносит ноги вперед, отмеряя каждое движение, как размашистый удар. Он смотрел… но не видел. Этим утром его мысли были где-то далеко. Ведь этот конь будет сопровождать Эда лет десять, а если повезет — больше. Ричард подарил его сыну не только с мыслями о том, что Эду полезна забота о живом существе; он подсознательно понимал, что этот конь не будет стоять на одном месте. Ричард и сам рано начал сбегать из дома, но Эд… ему вообще не сиделось на месте, и он наслаждался путешествием с Кэлен, судя по его записям в путевом дневнике. Он должен был путешествовать, но не только из-за долга Исповедника, не потому что Кэлен хотела, а потому что… это было правильно. Он должен был увидеть мир за пределами дворца. Возможно, Кэлен была права, а Ричард просто боялся.***
Эддард нечасто страдал от ночных кошмаров. Его сны были наполнены светом, яркими осенними цветами и шорохом падающих листьев, шпилями башен, стремящихся в небо, запахом травы после дождя и цокотом копыт. Каждую ночь сны переносили его в те места, в которых он бывал и которые хотел запомнить. Лихорадка поменяла правила. Днем он видел лишь палатку и нескольких людей, и в это замкнутое пространство по ночам открывался путь кошмарам. Его окружали ливень и ветер, бившие по коже, словно невидимая плеть. В этих снах царила кромешная тьма. Из нее проглядывали золотые глаза с вытянутым зрачком, пугающе мерцавшие и неотрывно следившие за ним сквозь чернильную тьму. Черные крылья поднимали его в воздух и не давали вырваться, и каждую ночь он взмывал над ночным лесом, так пугающе высоко, что земля становилась лишь точкой посреди черного океана. Эд никогда не видел океан, но он вселял в него ужас — как и эти черные крылья. Он просыпался посреди ночи, и вдруг темнота цеплялась за него своими когтистыми пальцами, ему мешала дышать дрожь. В груди полыхал огонь, и в то же время по телу бегал ужасающий холод, пробиравший до самых костей. Он пытался уснуть, правда пытался. Несколько ночей он неподвижно лежал в постели и смотрел, как на стенках палатки играют блики от затухающих костров. Но на третью ночь все было совершенно иначе. Когда он проснулся от кошмара, мама была рядом с ним. Она смотрела на него испуганными глазами — ее взгляд впечатался ему в память так отчетливо, что он понял: он очень напугал ее. — Ты кричал во сне, Эд, — она коснулась его лба, проверяя температуру. У него не было жара: его покрывал липкий холодный пот. Он поплотнее завернулся в шерстяное одеяло, чувствуя холод реального мира, внезапно набросившийся на него. Он робко потянул маму за руку. Она легла рядом с ним, без труда помещаясь в его небольшую кровать. Эд уступил ей место под одеялом, и мама обняла его, ложась близко-близко. Он поднырнул под ее подбородок и спрятался от кошмаров, прислоняя лоб к сгибу ее шеи. Мама запустила руку в его волосы и начала аккуратно перебирать пряди, успокаивая его мысли. — Что тебе снилось? Эд вздрогнул от воспоминаний. — Черные птицы. Они кружили надо мной. Я попытался убежать, но они полетели за мной, и я упал. А они набросились. — Это из-за лихорадки, милый. Пока я рядом, тебя никто не обидит. — Я знаю. Но они казались такими настоящими. Его сердце ускорялось от одной мысли об этом, но, пока мама гладила его по голове, он мог взять себя в руки. — Почему ты пришла? Тебе не спится? Она кивнула, обвивая рукой его плечо. — В последнее время мне тяжело уснуть, — тихо ответила она. — Из-за меня? — Нет, милый. Дело не в тебе. Наверное, она имела в виду это состояние — как она назвала его? Бе-ре-мен-ность. Странное название. И причем здесь ремень? Мама вообще перестала их носить. Наверное, его сестра уже приложила руку к ее бессоннице. Эта мысль удивила Эда: она была такой маленькой, что ее еще не было видно! Но, наверное, она очень похожа на него, раз не хочет спать по ночам. — Сестренка, не расстраивай маму, — сонно попросил он, почти засыпая. Закрыв глаза, он ощутил поцелуй на макушке. В эту ночь ему больше не снились кошмары. Эд проснулся в темноте в гнетущем одиночестве, которое не нарушали даже разговоры вне его палатки. До Народного Дворца оставались жалкие сутки, а ему хотелось вскочить верхом на коня и преодолеть этот путь за часы. Он не мог вынести неведение. Отец говорил, что эмоции нужно контролировать. «Страсть правит разумом», Третье правило. Точка. Он не упоминал, что делать, когда злишься на того, кто обычно был мудрее и умнее, за то, что тот вел себя, как последний идиот. Эд выскочил из палатки и пошел к костру, не смотря по сторонам. Тогда он услышал свое имя, но не ответил на оклик. Сделал вид, что показалось. Хотя в лагере был лишь один человек, кто мог так к нему обратиться. — Эддард! — оклик раздался вновь. Скрийлинг, если отец звал его по полному имени, намечалось что-то серьезное. Эд ускорил шаг, но отец нагнал его еще до того, как они дошли до костра, где собрались дозорные. Эду пришлось обернуться и натолкнуться на строгий взгляд отца. — Нам нужно поговорить, — тихо сказал он. — Что, хочешь рассказать правду? — Эд скрестил руки на груди. Ему не только хотелось закрыться от строгого взгляда родителя, но и сберечь остатки тепла от хватки утренней прохлады. — Нет. Я не хочу, чтобы ты превратил разговор с матерью в допрос, — казалось, эта просьба далась ему с трудом. Но это была именно просьба, осторожная и уважительная. — Пообещай, что не станешь требовать у нее правду. То, о чем ты хочешь знать — слишком болезненная для нее тема. — Видимо, и для тебя тоже, — едко парировал он. Вместо ответной колкости отец кивнул. В его чертах проступила печаль. — Мы любим тебя, Эд, ты знаешь, но даже это не дает нам права выполнять все твои желания. Ты можешь злиться на меня, но не втягивай в это свою маму. Не она убила Прево, — отец крепко сжал плечо Эда. Он сглотнул, чувствуя, сколько мольбы было в этом жесте. Отцу и правда было… больно. — Оставь это между нами. Хорошо? — Ладно, — выдавил Эд. В памяти всплыли детские воспоминания об их первом путешествии вместе с мамой. Он помнил моменты ее слабости, редкие и оттого пугавшие его. Он помнил, как ему хотелось защитить ее. Тогда он еще не осознавал, что некоторые его попытки скорее были наказанием, нежели хорошим способом поднять ей настроение. А она всегда терпела это и отдавала ему все, что у нее было. Как бы Эд ни злился на отца, он был прав. Ему следовало умерить эгоизм и хотя бы раз наступить на свои желания, не задевая чувств отца и матери.***
Кэлен и Эддард вернулись в начале осени, когда на Эйдиндрил обрушились холодные северные ветра. Дни рождения жены и сына миновали, оставшись в памяти лишь как строчки с пожеланиями, выведенные Ричардом и Лорой в путевом дневнике. Ответы обоих были немногословны, разве что послания Эддарда так и полнились энтузиазмом. Ему нравилось путешествовать по Срединным Землям, проводить много часов в седле, охотиться и ночевать под звездами. Ричард узнавал в нем себя, и именно поэтому он был благодарен Кэлен за то, что она приглядывала за ним. Хотя после их размолвки он вряд ли признается в этом вслух. По плащам его жены и сына было видно, что на обратном пути их застала мелкая морось, не имевшая права называться дождем. Вид у них был продрогший: оба так и не расстались с куртками даже во дворце. Первой к ним подбежала Лора. Вихрем любви и обожания она пронеслась по объятиям матери и названного брата, сразу же пускаясь в разговоры про их путешествие. Ричард подметил, что несмотря на разницу в возрасте, Лора была выше Эда на какие-то дюймы. Эд рванул прямо с места в объятия к отцу, обхватывая руками его шею и почти повисая на ней. Для приветствия Ричарду пришлось нагнуться, но он не жаловался. Больше года назад он мог лишь мечтать о такой встрече с сыном. Он потрепал Эда по вечно взъерошенным темным волосам, и, почувствовав на них капельки влаги, решил отправить его переодеваться в сухую одежду, и как можно скорее. — В следующий раз я поеду с вами, — твердо заявила Лора, которая все еще крепко обнимала Кэлен, пока та гладила ее по светлым волосам. — Если папа отпустит тебя, так и будет, — дипломатично ответила она, один раз взглянув на Ричарда из-под сени ресниц. — Эд, иди в покои и переоденься во что-нибудь сухое. Скоро встретимся в обеденной зале. Ребенок зыркнул на него и на Кэлен каким-то хитроватым, даже для восьмилетнего, взглядом, и Ричард заподозрил неладное. Оценив взглядом настрой Кэлен, Ричард вдруг понял, что при всем желании не сможет возобновить их спор, так резко оборвавшийся перед их отъездом из Дворца Исповедниц. Эд и Лора, сопровождаемые морд-сит, побежали рысцой дальше по коридору. Ричард был готов к тому, что они вернутся к обеду измазанными в грязи, но счастливыми и с прирученными бурундуками в каждом кармане. Если, конечно, морд-сит не запретят — а в этом он очень сомневался. Кэлен устало улыбнулась Ричарду и поцеловала его в щеку, задержавшись в его объятиях лишь на безжалостный миг. После, даже не взглянув на него, она прошествовала в их покои, и у Ричарда не было иного выбора, кроме как последовать за ней. Не поворачиваясь, она отстегнула промокший плащ и небрежно бросила его на спинку стула. Было в ее жестах что-то резкое, повторившееся и тогда, когда она принялась расстёгивать куртку. Ричард не мог вынести ее отстраненного молчания после почти трех месяцев чернил и перьев. — Почему вы вернулись раньше? Кэлен наконец разобралась с курткой, и та полетела следом за плащом. — Меня вынудило одно обстоятельство. Она, наконец, обернулась к нему. Ее взгляд был не читаем, однако ответ крылся далеко не в нем. Указательный палец ее вытянутой руки тем временем указал на ее живот. Ричард отрывисто подумал, что раньше в этом месте рубашка лежала более свободно. Но вряд ли дело было в рубашке. Вряд ли. — Ты?.. — Признайся, это один из твоих хитроумных планов? Она уперла руки в бока, безжалостно сминая ткань пальцами. Мыслями такими же отрывистыми, как и все его реплики, он попытался вспомнить, какой она была, когда призналась в первой беременности. Ее живот казался больше чем тогда, после двух месяцев разлуки и месяца в неведении. То есть, три месяца. Даже больше, чем три месяца. — Кажется, план и правда мой. Он подумал еще и о том, что любая Исповедница могла узнать о беременности в течение нескольких недель. Если он не ошибся с подсчетами, то Кэлен была в курсе всего, еще находясь во Дворце Исповедниц. Кэлен ошалело заморгала и вдруг усмехнулась. В прошлый раз Ричард знал обо всем еще до ее признания, и, выходит, она так и не увидела его реакцию. Может быть, абсурдные рассуждения были его способом преодолеть… шок? Что он испытывал тогда, впервые услышав правду? Удивление, радость, смятение? — Ты уехала на несколько месяцев, зная, что беременна? Осуждение. И правда, необычно даже для такого непредсказуемого человека, как Ричард. Он вперил в нее испытующий взгляд, скрещивая руки на груди. Столь неожиданный вопрос сбил ее с толку, так что сначала она смогла ответить лишь взглядом округлившихся глаз. — Я узнала полтора месяца назад, когда мы были в Племени Тины, и сразу изменила все планы… Я — Исповедница, и я не могу ошибаться в сроке. — Она метнула в Ричарда предупреждающий взгляд. — Ты и правда считаешь, что я бы стала осознанно рисковать одним ребенком из-за другого? Уехать с Эддардом, зная, что миг ее слабости мог стоить ему жизни? Или пожертвовать нерожденным ребенком из-за долга перед его старшим братом? Безумие. Жестокое безумие. Она сама не осознала, как накрыла ладонью живот, желая убедить себя, что это была лишь дурная мысль. Казалось, Ричард понял свою ошибку и решил объясниться, но передумал, едва бросив взгляд на Кэлен. Она предполагала, что ее состояние кажется чуть более очевидным, чем в первый раз, и это могло ввести Ричарда в заблуждение, но он все же предпочел тактичное молчание. Какой мужчина в здравом уме скажет своей женщине, что она кажется… больше? Это могло раздуть огонек ее злости до костра. Настроение Кэлен стремительно изменилось: она вдруг огорченно хмыкнула, и на ее лице уже не было ни следа прошлых эмоций. — Мы никогда не узнаем, как это бывает у нормальных людей, да? — Кэлен опустилась на край кровати, не обращая внимания на то, как ткань рубашки, влажная после дождя, липла к телу, как мокрые кончики волос неприятно холодили плечи и спину. Этот разговор не оставил ей сил на осязание. — У нас будет дочь, понимаешь? Ведь это — чудо. Никто не верил, что я смогу. Даже мы не верили… только притворялись, что верим. Притворялись, каждую ночь проводя в объятиях друг друга, залечивая раны от долгого одиночества. Они наслаждались тем, что в их обоюдном спасении появился какой-то трудно ощутимый смысл, более высокий, чем простой бег электрических разрядов по коже, чем раскаты бесшумного грома в ночи и их собственные стоны. В какой-то момент время позволило им забыть, что этот смысл должен был когда-нибудь воплотиться в реальность. Ричард сделал несколько шагов ей навстречу, и ее взгляд наконец сфокусировался на нем. Внезапно, словно передумав, он несколько изменил направление и пошел к шкафу. Взгляд Кэлен не оставлял его ни на секунду, пока он доставал оттуда одну из своих рубашек. Не сводя глаз с его лица, она молчаливо позволила ему снять одежду, влажную после дождя, и надеть сухую, хранившую на себе его запах. Рубашки Ричарда, рассчитанные на его широкие плечи, смотрелись на ней, как одежда взрослого — на ребенке. Увидев это, Ричард вытянул сначала одну ее руку, чтобы закатать рукава, а затем другую. Кэлен наконец почувствовала, что вернулась домой, когда ей стало невероятно тепло. Просто оттого, что Ричард был рядом. Он опустился на колени, и их глаза оказались практически на одном уровне. Практически. Возможно, Кэлен была немного выше, но Ричарда это ничуть не смутило. — Я не притворялся. И я вижу свидетельство того, что ты тоже, — он протянул руку к ее животу и бережно накрыл его. Ласка, которую он вложил в этот жест и которая вдруг пробилась через привычную суровость его черт, вызвала у нее невероятный прилив нежности. — Спасибо, Кэлен. — За что? — она усмехнулась, не доверяя своему слуху. — За чудо. Кэлен придвинулась к краю кровати и обхватила его за плечи, притягивая к себе. Ричард обвил руками ее талию, приникая к ее шее, и она растворилась в нем: в его запахе, в его объятиях, в его прикосновениях. Она не имела ни малейшего понятия, как это бывает у нормальных людей. Он — тоже. Но они оба знали, что у них тоже выходило неплохо.***
Вечером после возвращения в Эйдиндрил произошла трагедия. Комната Эддарда была перевернута вверх дном, на ушах стояли все морд-сит, и даже Когорта вдруг помрачнела. Лорд Эддард потерял деревянного волчонка, которого ему подарил отец. Когда Кэлен услышала обо всем сыр-боре, она пошла к Эду, намереваясь отпустить несчастных телохранителей и исполнить родительский долг, взяв проблему сына в свои руки. Ее не удивляло, что он смог собрать столько людей и заставить их помочь ему: в нем текла кровь Ричарда. Этому малышу вовсе не нужна Исповедь, чтобы убеждать. Комната Эда была наводнена стольким количеством воителей, словно они искали его самого. Одним лишь кивком Кэлен разрешила сомнения своих телохранителей и отпустила их, и тогда ее взгляд упал на Эда, сидящего на кровати с потерянным видом. Его щеки были влажными от слез. Сразу после Кэлен в комнату зашел Ричард. Она знала, что сегодня у него было много дел, поэтому, когда они переглянулись, ее брови удивленно приподнялись. Не говоря ни слова, Ричард подлетел к Эду. Чтобы не нависать над ним и быть на одном уровне, ее муж опустился на корточки, не думая ни секунды. — Эд, Кара сказала мне, что ты звал солдат на помощь. Что случилось? — Я потерял волчонка, — грустно вымолвил мальчик, смотря отцу прямо в глаза. — Я брал его в путешествие, а когда вернулся, его не было в рюкзаке. — Ты собрал всех, чтобы найти его? — уточнил Ричард. Кэлен заметила облегченный вздох, который он постарался скрыть, уважая расстроенные чувства Эда. Не удивительно: наверное, он успел обдумать множество мыслей, одна тревожней другой, пока шел сюда. Кэлен села на край кровати, обвивая рукой плечо сына. Ей было непривычно смотреть на Ричарда сверху-вниз, и ее сердце трепетало от мягкости его взгляда. — Да. Я думал, что, если они помогут, мы быстро найдем его, и ты не расстроишься… — он хмыкнул, придвигаясь к матери и прижимаясь к ее боку. — Добрые духи, Эд, конечно я не расстроюсь, — он коснулся его щеки, стирая следы от слез. — Я сделаю для тебя все, что угодно, если ты хочешь. — Но ты подарил мне этого волчонка! — всхлипнул Эд. Обида на злую шутку судьбы все еще кипела в нем. — Я хочу найти его. Кэлен привыкла, что дети могли преувеличенно реагировать на многие вещи, и она умела сохранять спокойствие, даже когда они бушевали часами напролет. Но Ричард — нет. И вдруг Кэлен поняла, что для него эта игрушка значит примерно столько же, сколько и для их сына: это был первый подарок, сделанный им еще во времена, когда он не знал его и сомневался в своих отцовских качествах. И вот, глядя на его искреннее сожаление, Кэлен в очередной раз убедилась, что тогда он переживал напрасно. — Иди сюда, малыш, — Ричард протянул руки к Эду, и сын без раздумий спрыгнул с постели и спрятался в объятиях отца. Малыш уже почти доставал макушкой до груди Кэлен и искренне обижался, когда она, его мама, так называла его. Но отцу это было позволительно, ведь Эд все еще казался крохотным в его объятиях. — Мы найдем твоего волчонка, обещаю. Как это бывало с обоими их детьми, Эд безоговорочно поверил Ричарду и успокоился. Волчонка не было нигде: ни среди вещей Эда, ни в комнате, ни во всем крыле. Они даже проверили учебные комнаты, хотя Эд уверял, что не брал его туда. Спустя несколько недель Кэлен увидела Волшебника — шкодливого, но слепого черного кота, который появлялся во Дворце от раза к разу. Он был крайне свободолюбив, и Кэлен редко встречала его после того, как он освоился на новом месте. Жители дворца его обожали, поэтому он менял хозяев с завидной частотой. Но Кэлен и Эддард были, пожалуй, его любимыми людьми. Как это иногда бывало, Мать-Исповедница застала этого зверя в коридоре, когда он прыгал из угла в угол во время игры с очередной игрушкой. Кэлен убедилась, что это не был грызун-вредитель, один из тех, что обычно досаждали Эйдиндрилу осенью, и пошла дальше без опасений. Кот услышал ее шаги и даже забросил игрушку, чтобы подойти и дружелюбно потереться о ее ноги. Тогда-то Кэлен смогла разглядеть, с чем он играл. — Негодник, это твоих лап дело? — возмутилась она. Волшебник, теперь специализировавшийся еще и на краже несъедобных вещей, мяукнул гордо и уверенно. Кэлен взяла кота в одну руку, деревянного волчонка — в другую. — Духи, ты стал тяжелым, — удивилась она, перехватывая кота поудобнее. — Я даже не уверена, что мне можно тебя носить. Кот, в котором раньше было больше шерсти, чем мышц, теперь стал в разы крепче. Он привольно чувствовал себя в коридорах дворца, где никто не пинал его и где не было ни единого пса, норовившего схватить за шею. Кэлен и сама не заметила, как спокойная и размеренная жизнь некогда несчастного животного начала так радовать ее. Таким образом, с котом на руках, она прошла половину дворца, чтобы найти Эда. К ее счастью, сын сейчас изучал древнед’харианский и сидел в библиотеке вместе с ее мужем. Только завидев Мать-Исповедницу с котом в руках, гвардейцы немедленно открыли для нее дверь, впуская внутрь. Ричард и Эд уставились на нее с удивлением. Что изумляло их больше — тот факт, что Кэлен вдруг взяла кота на руки или то, что он еще не попытался спрыгнуть — оставалось большим вопросом. Кэлен опустила Волшебника на пол, и тот гордо направился к двум Ралам. Он запрыгнул к Эду на колени, и мальчик сразу почесал его за ушком, уже зная, зачем он пришел. Ричард вопросительно посмотрел на Кэлен. Тогда она протянула фигурку волчонка. Эд посмотрел на волчонка, затем на кота. Детали головоломки вмиг сошлись, и тогда он взглянул на отца с нескрываемой радостью. — Кажется, Волшебнику тоже понравился твой волчонок, — Ричард усмехнулся. Эд все так же продолжал гладить кота. Тревоги последних недель были забыты. — Мог бы и предупредить. Я бы разрешил тебе взять его, — только и вздохнул он, опуская взгляд на пушистого негодника.***
Даже несмотря на то, что их возвращение в Народный Дворец выпало на ночь, мама ждала их во внутреннем дворе. Вся воинственность Эддарда, которую он взращивал на обратном пути домой, просто иссякла за последние сутки. Подойдя к маме сразу вслед за отцом, он крепко сжал ее в объятиях, искренне радуясь просто тому, что он вернулся домой и что он наконец видит ее. Что с ней все в порядке. Что то, через что прошли они, никак не отразилось на ней. — Твой отец рассказал мне, что произошло, — мама отстранилась и обхватила его щеку своей ладонью в неожиданно теплом жесте. Он ожидал, что она будет разочарована в нем, ведь он ошибся. Он погубил невинную жизнь. Но на ее лице читалось лишь искреннее беспокойство и участие. — Как ты? Ты хочешь поговорить об этом? — Нет, — честно ответил он. И посмотрел на отца. Тот слегка нахмурился, глядя в ответ: это было не то, о чем он просил. Отец не запрещал ему проявлять эмоции. Все, чего он хотел — это понимание. — Все в порядке, мам. Мама смотрела на него с беспокойством, но Эд искренне улыбнулся ей. В этой улыбке не было ни капли лжи: он правда не хотел обсуждать свои ошибки. Он мог сделать выводы, мог принять их, мог пойти дальше. Он мог придать своим родителям уверенность, что он справится сам; мог перестать обижаться, словно маленький ребенок. Настал его черед отдавать, а не только получать. Мама провела кончиком пальца по его скуле и заглянула ему в глаза. Наверное, она увидела что-то своим родительским взором, раз ее лицо прояснилось, и вся тревога исчезла. Эддард обернулся к отцу и увидел зеркальное отражение тех же чувств на его лице. — Я думала, вы в ссоре, — заметила мама, переводя взгляд с Эда на отца. — И мне хотелось узнать причину. — Мелочи, мам, — Эд отошел и подмигнул отцу. — Мы все уладили.