Жизнь — это будущее, а не прошлое.
Терри Гудкайнд,
Седьмое правило волшебника
***
Дю Шайю стойко терпела холодный взгляд Ричарда на своем лице, хотя он и вызывал подсознательное желание сжаться и выпустить клыки, как сделала бы лисица, которую облили ледяной водой. Но ведь Дю Шайю знала, к чему приведет ее игра в увертки и загадки, тем более — когда дело касалось Ричарда и его Кэлен. — Солнце только встало, а ты уже злишься на меня? — она вышла из дома, как ни в чем не бывало, и повернулась к Ричарду спиной, удаляясь. Она ожидала, что он последует за ней и не будет отнимать у нее время на подготовку к празднику, понимая всю его важность. Он не двинулся с места. — За весь вчерашний вечер Кэлен проронила всего несколько слов. Я хотел бы знать, куда повернул ваш разговор, раз она пришла с водопадов в таком состоянии. Он не стал упоминать, что ночью, повернувшись к нему спиной, она сжалась, словно замерзший котенок. Будь причиной этого состояния кто-либо, кроме Ричарда, она бы не стала закрываться от него; это стало его привычкой — не ее. — Она спросила меня о наших отношениях, и я ответила ей, что я — твоя жена, — она резко развернулась, упирая руки в бока. Ричард скрестил руки на груди. Отчетливо было слышно, как резонировали его натянутые нервы, но он беспокоился не за себя. — Но ты знаешь, что это неправда — по крайней мере, для Кэлен. — Я не лгала ей, — отрезала Дю Шайю. — Ты дал понять, что она отлично видит ложь, так что я сказала все как есть: я люблю тебя и уважаю, как мудрая женщина — Кахарина, а жена — мужа. Ричард страдальчески вздохнул. Картина начала складываться. Для Кэлен и Ричарда слово «люблю» значило многим больше, чем для Дю Шайю, в родном языке которой ближайшее по значению слово было «терплю». — Она мало знает об обычаях племени, а ты, должно быть, не стала объяснять, при каких обстоятельствах я стал твоим мужем. — Я не стала?! — она сжала руку в кулак и ткнула себе в грудь большим пальцем. Мудрая женщина начинала потихоньку терять самообладание, — ты считаешь, что я должна это объяснять твоей настоящей жене? Той, что растила твоего ребенка шесть лет? Женщине, из-за которой ты всем пожертвовал? — Дю Шайю… — Нет, даже не пытайся успокоить меня! И тем более не порицай! Когда она спросила, что связывает нас с тобой, я поняла, что вы так толком и не поговорили. Почему? Ты больше не любишь ее? Дю Шайю следовало поблагодарить духов за то, что Ричард утратил свою магию. Его глаза умели быть пугающими даже без свирепых всполохов дара, которые бушевали там до поражения Ордена. Сейчас она хотя бы могла смотреть в них без опасения быть сожженной заживо. — Я все так же люблю ее. Она — мой мир. — И все же, она, кажется, сомневается в этом, — Дю Шайю сощурила глаза. — Может, стоит ей напомнить? Ричард прислонился плечом к дверному проему дома Дю Шайю и усмехнулся. — Вижу, ты хочешь дать мне совет. Она кивнула. — Даже несколько. Во-первых, вылези из своей скорлупы и расскажи обо всем, без утайки. А во-вторых — сегодня ночь Белтайна. Проследи, чтобы под ее платьем оказались твои руки, а не руки какого-нибудь молодого охотника. Ричард принял ее слова всерьез — но лишь первую их часть. Вторая напустила на его лицо тень ухмылки. — Лучший дружеский совет и не придумаешь. Дю Шайю не смогла побороться с порывом позволить себе гордую улыбку. Слово «друг» тоже пришло в ее лексикон вместе с Ричардом. Он собирался развернуться и направиться в другую сторону деревни, к их с Кэлен дому, как вдруг нечто остановило его. Он понял, что оставался еще один вопрос, который требовал ответа. — Скажи, ты нарочно сказала Кэлен, что любишь меня? — А как еще я могла столкнуть лбом вас двоих? Зато насколько эффективно! Тебе потребовался почти десяток дней, мне — несколько часов. Ричард вздохнул с облегчением. Он надеялся на этот ответ. — То есть, это все же был обман, хотя бы отчасти? — Лишь от той части, что я не люблю тебя так, как она. Возможно, полюбила бы, но ты всегда был далеко. Он всегда был с ней.***
Мотающаяся из стороны в сторону при каждом движении головы светлая коса, агрессивные голубые глаза, поджатые губы — буквально все в Каре говорило о том, что она была раздражена и недовольна. Кэлен смотрела на нее, скрестив руки на груди и скорее концентрируясь на том, как на морд-сит сидело новое темно-синее платье. В конце концов, если Мать-Исповедница взяла на себя заботу о новом гардеробе для ее подруги, она и должна следить за тем, чтобы все подошло по размеру, а свирепость морд-сит никак этому не препятствовала. Кара яростно отвернулась от зеркала, упирая кулаки в бока. Если бы Кэлен не отобрала у телохранительницы эйджил ровно в тот момент, как та заявила о своей беременности, прямо сейчас она бы начала постукивать им по своей раскрытой ладони. Мать-Исповедница знала: когда Кара начинала делать это, она была на взводе. — Платье? Я ведь упоминала новый костюм! Мать-Исповедница, напоминаю, костюм включает в себя штаны! — Кара, уже через месяц штаны просто не налезут на тебя, — усмехнулась Кэлен, усаживаясь на кресло. — Неужели ты не потерпишь пять месяцев в платье? — Но!.. — Я носила их все время, пока была беременна, — Мать-Исповедница развела руками. — Поверь, это не так плохо и неудобно, как тебе кажется. Кара подлетела к одиноко стоявшему шкафу, вмещавшему в себя все вещи ее подруги, и, театрально раскрыв дверцу, продемонстрировала Кэлен картину, которую та и так видела каждое утро: вешалка к вешалке висели идеальные белые платья, некоторые — традиционные, с широкими рукавами и квадратными вырезами, другие — более торжественные, подготовленные специально для официальных приемов с д’харианскими представителями. Швеи Народного Дворца просто настаивали, что Кэлен — леди Рал — было необходимо хотя бы иногда позволять себе роскошь. Среди этого белоснежного великолепия нашлось место всего для двух дорожных костюмов: темно-зеленого и черного. Это-то Кара и желала продемонстрировать. В ее глазах метались демоны злости, но Кэлен лишь закатила глаза. Она поднялась, схватила неугомонную морд-сит за плечи и усадила в то кресло, в котором сама сидела несколько секунд назад, и обошла ее, становясь за его спинкой. Морд-сит один раз дернулась, после чего Мать-Исповедница вновь схватила ее за плечи и заставила сесть на место. Она взяла в руки косу морд-сит и начала аккуратно распускать ее. Без сомнения, коса была таким же атрибутом любой телохранительницы дома Ралов, как и кожаная униформа со звездой и месяцем, но проблема заключалась именно в том, что коса сочеталась только с этим самым нарядом. Как бы Кара ни отрицала это, темно-синее платье, собранное под грудью и успешно скрывавшее ее положение, идеально подходило ей. Кэлен, благодаря настойчивости которой Кара еще не подскочила и не начала рьяно переодеваться, провела рукой по распущенным и, как оказалось, очень мягким волосам морд-сит и, отделив две толстые прядки, свела их на ее затылке, чтобы заплести одну маленькую косу. Кара ненавидела, когда что-то лезло в глаза, и Кэлен собиралась продемонстрировать ей, что даже с распущенными волосами она могла чувствовать себя комфортно. — Тебе определенно нужно родить дочь, Мать-Исповедница, — фыркнула все такая же недовольная морд-сит, легонько барабаня пальцами по едва заметному животу, теперь и вовсе скрытому под несколькими слоями ткани. Благодаря своей физической форме, Кара, даже будучи на четвертом месяце беременности, не слишком-то показывала свою «уязвимость», как она сама называла это, и не все замечали ее положение. Но те, кто замечал, обычно принимали обескураженный вид и ошалело моргали, теряя дар речи. — Ну-ка посмотри в зеркало, — Кэлен слегка подтолкнула ее, а сама осталась стоять на прежнем месте, ожидая реакцию воительницы. Кара критически оглядела свое отражение, нервно подергала одну из прядок. Будь ей десять лет, Кэлен была уверена, она бы уже обрезала себе волосы по плечи в запале ненависти к своему отражению. — Надеюсь, у нее будет сын, — Кэлен возвела очи горе, обращаясь к кому-то сверху, но никак не к Каре. — Ни одна девочка не заслуживает двух отцов сразу. — Я тоже надеюсь на это, — призналась Кара неожиданно серьезно. — Тогда он будет служить в Первой Когорте и защищать твоего сына, как Бен защищал лорда Рала. Кара вдруг замолкла, принимая обеспокоенный вид. Кэлен поняла, к чему ведет морд-сит, еще до того, как та успела облечь свои мысли в слова. — Твоя дочь не обязана идти по твоим стопам, и никто не заставит тебя ломать ее. Преданность дому Ралов не должна прививаться пытками, и тем паче — убийством своих родителей. — Но как иначе я смогу научить ее терпеть боль, как смогу передать дыхание жизни? — Кара вздохнула. — Лорд Рал позволил мне стать слишком мягкой. Да и ты не лучше. Кэлен, у которой обычно было решение даже для самой сложной проблемы, теперь не знала, что сказать. Доктрина ордена морд-сит был построена на боли, пытках и нечеловеческому презрению к смерти и ее законам. Мать-Исповедница не могла даже представить себе, чтобы ее дети когда-нибудь прошли через то же, что и те морд-сит, что защищали их с Ричардом жизни, а теперь и жизнь их сына, но, даже обладая всей полнотой власти, Кэлен не могла позволить себе разрушить их орден. Возможно, время подскажет им решение, а пока… пока один несносный лидер морд-сит и ее сестры вполне справлялись со своими обязанностями. — Кажется, ты просто мстишь мне за все те шутки, которые услышала до рождения лорда Эддарда. Если это тебя действительно задевает, то отыграйся на мне словами, но не так. — Чтобы заставить меня забыть про «мифического белого кита», тебе придется носить это платье до старости, — Кэлен постаралась напустить на себя серьезный вид, но глубоко в душе ей хотелось засмеяться. — Хотя бы признай, что оно идет тебе! Я специально выбирала цвет, который подчеркнет твои глаза. — Спасибо, что не розовый, Мать-Исповедница, — прыснула она. Если бы не ее манеры, Кэлен могла бы забыть, что перед ней была ее верная телохранительница. Кара походила на благородную леди даже больше, чем некоторые из них. В этом платье, с идеальной прямой спиной и с распущенными волосами никто бы не заподозрил подмену. — Ни кожаного костюма, ни эйджила, ни косы — сплошная уязвимость. На кого я похожа? — сокрушенно пробормотала морд-сит. — На моего друга, который должен хотя бы иногда думать о себе и своей жизни, — заявила Кэлен, подходя к ней. — Считай, что ты взяла небольшой перерыв от своих основных обязанностей. Уверена, Бен поддерживает меня. Кара с шумом вздохнула. С этим было трудно спорить, но просто взять и принять — еще труднее. — Лорд Рал сказал бы то же. Кэлен промолчала. Она хотела, чтобы Ричард увидел Кару сейчас — чтобы он понял, сколь много дала его вера в человечность морд-сит. Он заслуживал увидеть, что женщины, которым он даровал свободу, теперь могут жить так, как хотя они сами; могут любить и оберегать жизнь, а не уничтожать ее. — У меня есть предложение. Почему бы тебе не сесть справа от меня на пир в честь Беллетейна? Будем говорить, что ты — дальняя родственница Гарольда, приехавшая на пару дней. Никто ничего не заподозрит. Кара рассмеялась. — Сесть во главу стола, как какая-то леди? Ну уж нет. Ты и сама справишься с лордиками, которые будут доставать тебя. Кэлен мысленно усмехнулась, с налетом грусти. Кара сжала ее руку и ободряюще улыбнулась, понимая, в чем — в ком, — на самом деле нуждалась ее подруга. Цикл природы пройдет еще один круг, отмечая год. Механизм времени работал все так же неумолимо, и Кэлен — вот уже в третий раз — встретит праздник цветения и жизни в одиночестве. Впрочем, рядом с ней будет ее сын. Значит, и Ричард тоже.***
Кобыла лениво махнула хвостом, отваживая от себя пару особенно настырных мошек. Ее шея и спина купались в рассветных лучах, которые превращали темную бронзу ее шерсти в искрящееся золото. Ричард никогда не подумал бы, что с поля боя за ним увяжется не впавший в безумие противник, а… кобыла. Такой сюжет был достаточно абсурдным, чтобы не рассматривать его всерьез, тем более что в спутнике для путешествий он не нуждался. В тот день руки Ричарда были по локоть в крови. Не в переносном смысле, да и не только руки. Вся одежда его была запятнана следами чужих смертей и чужой боли. Они присоединились к его внутреннему пепелищу, не оставив никакого яркого следа — просто наслоились новым слоем белесой пыли, осели и улеглись. Вытирая меч о форму одного из имперских солдат, он думал лишь о том, как завтра вступит в новый бой с остатками некогда великой орды. Кобыла, со свисавшими с седла и бившими по коленям стременами, с резавшими ногу поводьями, без всадника, избегала покидавших поле боя жителей Танимуры, но сопроводила молчаливый уход Ричарда, словно закатная тень. По какой-то неведомой человеческому разуму причине она выбрала именно его и прошла за ним через все леса, отделявшие владения бака-тау-мана от поля недавнего боя. Потерянные души всегда тянет друг к другу. Поэтому кобыла задержалась в племени вот уже на несколько месяцев. — Смотри-ка, — Дю Шайю кивнула на младшего сына, который налег на ногу кобылы и обвил ее маленькими ручками. Ричард стоял сбоку от своей новой спутницы, затягивая подпругу. Машинально проверяя длину путлища, он следил, чтобы животное не навредило ребенку, но вряд ли в этом действительно была необходимость. Кобыла лишь периодически вздыхала и фыркала с какой-то родительской усталостью, позволяя трехлетнему мальчику бегать вокруг ее ног, напевать что-то и смеяться. — Ты считаешь, это — единственное решение? — он дал понять, что она не имела права просить его остаться, и все же она не смогла молчать. — Неужели в Танимуре стало слишком мало имперцев, и теперь придется уничтожать их где-то еще? В ее глазах было сомнение, а за ним — нечто большее, затаенное и очень болезненное. — Дело вовсе не в них. Если где-то и есть ответ на то, как Ветры, оскверненные Джеганем, могли забрать мою магию — он будет там, откуда Джегань начал свой путь и где обрел почти все свои знания. Она молча склонилась и подхватила на руки сына. Тот не до конца разделял тревоги матери, и все же детские брови тревожно сошлись на переносице, копируя манеру Дю Шайю. Она наблюдала, как он приторачивал седельную сумку, наполнял бурдюки из бадьи с чистой дождевой водой, надевал на кобылу оголовье. Лошадь вела себя предательски покладисто: она была готова сопроводить Ричарда в путь, хоть бы тот пролегал до другого конца света. Не было места, куда бы он ни отправился, чтобы найти способ вернуться к семье — к настоящей семье. Не к той, которую могло дать племя боготворивших его людей; не к той, которую могла создать их мудрая женщина. Когда все было готово, Ричард оглядел окружавшие их дома, укутанные рассветной дремой. — Почему ты не останешься до следующего утра? Ведь сегодня Белтайн, — она упрекнула его за забывчивость. Ричард отвернулся, покачав головой. Он прекрасно помнил, что это за день: цикл природы пройдет еще один круг, отмечая год. Зазеленеют всходы на полях, ночь проиграет дню свои часы, и люди начнут воспевать хвалу Создателю за то, что механизм времени работает все так же неумолимо. Цикл пройдет еще один круг, отмечая очередной год, и встретит Ричарда там же, где застал его в прошлый раз. — Я хочу отправиться в путь именно из-за Белтайна. Дю Шайю опустила сына на землю, неловко перемялась с ногу на ногу. Из-за неумолимости времени. Ее сын смотрел на него своими большими карими глазами. Словам он обычно предпочитал действия, и Ричард молился, чтобы он не совершил ошибку — не назвал его «отцом», как делал вот уже год. «Отцы» не оставляют детей. Из-за двух с половиной лет борьбы за мир в племенах и в Танимуре. Мудрая женщина нервным жестом пропустила цветную ленту молитвенного платья между пальцами. По одной ленте — за каждого убитого на их землях одаренного. После появления границы и возвращения Ричарда лент стало больше на несколько десятков. Из-за двух с половиной лет безуспешных поисков ответа в себе. Ричард протянул руки к мудрой женщине, и она шагнула в его объятия, обещавшие стать прощальными. Дю Шайю прочитала все в его глазах и приняла его решительность, хотя и не одобряла избранный им путь. Она уже лишилась пятерых мужей и была готова потерять вновь. Ему казалось, что утраты больше не пугали ее. Он ошибался. Ричард не знал, что руководило ею — привязанность, страх одиночества или что-то более сильное, но, когда она поцеловала его, он не смог разделить ни одно из этих чувств. Она обвила руки вокруг его шеи и прижалась всем телом, все еще поддерживаемая его руками, обнимавшими ее. Ричард не отстранил ее, не прервал поцелуй. Он лишь закрыл глаза. Он мог представить, что на ее месте была другая женщина. Мягко проведя рукой по ее волосам, он вспомнил шелковистость знакомых ему локонов цвета воронова крыла. Казалось, если он взглянет в лицо прильнувшей к нему женщины, то вновь увидит глаза цвета весенней листвы, хранящие в себе ласковый солнечный свет. Ричард опустил ладонь на щеку Дю Шайю и осторожно отстранил ее. Ощущение ее дыхания, замершего на его губах, было самым приятным обманом, в который он мог впутаться. Мог — но не стал. Чтобы не обманывать ни себя, ни ее. — Прошу, не лишай меня последнего друга, Дю Шайю. Мудрая женщина сжала его запястье в своей ладони и отвела пристыженный взгляд. Она отступила первой: сделала шаг назад, подставляя лицо слабому утреннему ветру. Ей хотелось думать, что он сопроводит Ричарда в его пути. — Твой последний друг будет ждать тебя здесь, Кахарин. Ричард, наконец, улыбнулся. Он не смог сказать «прощай». — До встречи, Дю Шайю.