***
Взмах ножа. Первый, второй. Каждый из них — в считанных миллиметрах от другого. Она орудовала с отточенным годами, но каким-то очень скромным мастерством. Это умение не вязалось с ее статусом или положением, и она прекрасно понимала это. Однажды Ричард видел, как Кэлен готовит пряный суп. Это было в один из дней, который они провели в маленьком домике в лесу. Тогда она уже была в прекрасных отношениях с готовкой, но все же не так искусна, как сейчас. Ричарду нравилось наблюдать за ней в такие моменты и видеть, как на свет выходила ее женственность. Кэлен поймала его внимательный взгляд, обернувшись через плечо. Несмотря на отстраненность, царившую между ними со вчерашнего дня, она вдруг заговорила. — Эд долгое время отказывался есть то, что для него готовили повара, так что мне пришлось научиться кое-чему у Зедда и взять дело в свои руки. — Надеюсь, ты говоришь не про рецепт тушеного мяса с сухариками. Кэлен залилась смехом, искренне. — Кулинарные познания Зедда оказались гораздо обширнее. Правда, есть в них некая странная закономерность — почти в половине блюд есть хурма. Ричард широко улыбнулся. Мания Зедда на этот фрукт была ему хорошо известна. В первые же сутки после их встречи Ричард расспросил Кэлен обо всех их друзьях, но новости о Зедде волновали его сильнее всего. Он боялся, что старый волшебник просто не переживет потерю внука. Кэлен поведала ему, что Зедд был все так же полон сил. Возможно, его боль заглушала необходимость в помощи Кэлен в поисках Ричарда, возможно — забота о правнуке, но Зедд не был сломлен. — Он не покидал дворец дольше, чем на несколько недель. Гарольд тоже очень любит своего племянника, но они встречаются лишь несколько раз в год. Нож все так же глухо постукивал по деревянной доске. — Я рад, что он смог восполнить мое отсутствие. А Бену, наверное, и без нашего сына хватает забот со своим. Кэлен усмехнулась с пониманием, но слова Ричарда вдруг легли тяжелым грузом ей на сердце. Он не имел ни малейшего представления, насколько сильно ошибался. — Эд постоянно спрашивал меня о тебе, Ричард. И не только меня. Ничьи слова не могли заменить тебя.***
Кэлен нависала над петициями и прошениями, словно хищная птица — над жертвой. В метаниях ее локонов, колыхавшихся вместе с покачиваниями ее головы, таилась какая-то скрытая агрессия к тем, кто отвлекал ее от настоящей работы: под ненужными, исключительно официальными бумагами были погребены раскрытые тома из катакомб Замка Волшебника, недавно привезенные Зеддом. За первые несколько лет Кэлен и Зедд изучили практически все книги Анклава, но не нашли там никакую стоящую информацию. Та книга, которую использовал Ричард, и вовсе не представляла из себя ценности в решении их проблемы. Зедд подозревал, что в границе должен быть проход, иначе, рано или поздно, она потеряет стабильность и закипит, как вода — в чайнике с загнутым носиком. Раздумывая над этим, он вспомнил о катакомбах под Замком Волшебника, которые собственноручно открыл еще в юные годы. Катакомбы содержали настолько много информации, что изучение всего, что таилось в них, заняло у Зедда, Кэлен и присоединившейся к ним Никки следующие два года, большую часть из которых они практически безвылазно находились в Замке. Кэлен почувствовала, что кто-то дергает ее за край широкого рукава, и мгновенно опустила взгляд. — Мама, а когда папа вернется? Напротив нее Зедд, тоже пролистывавший один из томов, выпрямился в кресле, справа — вытянулась стрункой Кара. Оба втайне порадовались, что вопрос достался не им. Кэлен удивилась, что Эддард выбрал именно такую формулировку. Она пользовалась любым возможным моментом, чтобы позволить ему лучше узнать отца: показывала его портрет в парадной галерее, рассказывала о том, какой он человек и почему его нет рядом. Эд бывал уже на двух годовщинах победы над Орденом и слышал, что говорили о Ричарде вельможи, не говоря уже о морд-сит и вообще близком круге их семьи. Несмотря на свой возраст, Эд не выбрал пространное «где папа?» или «почему он не здесь?». Он был достаточно проницателен, чтобы понимать, что ключ к необходимым ему ответам — вовсе не в этих вопросах. — Никто не знает наверняка, Эддард. Мы с твоей мамой делаем все, чтобы ты встретился с ним как можно скорее. Кэлен благодарно улыбнулась Зедду, когда тот ответил за нее. Она боялась, что неправильные слова отнимут надежду. Что значит для четырехлетнего мальчика очередной год, проведенный без отца? Этот год — все равно что целая жизнь. Но его детская уверенность, которая с каждым годом лишь подпитывалась нетерпением и растущей любознательностью, принесла тепло в ее душу. Она наклонилась и подхватила сына на руки, усаживая к себе на колени. Мальчик с интересом уставился на старые желтоватые листы, покрытые черными тонкими линиями. — Мама? Голос сына вырвал Кэлен из задумчивости. Все то время, что Эд разглядывал небольшие карты, выпавшие из старых томов, его мать провела с закрытыми глазами, откинувшись в кресле. Спустя почти неделю безвылазного нахождения в библиотеке она начала чувствовать усталость — вернее, не просто чувствовать, а прогибаться под ее весом. — Да? — Это что? Крошечный палец Эда указал на большой лесной массив на юге Срединных Земель. Он был необыкновенно пустынным, словно когда-то лесное море вышло из берегов. Лес этот не входил во владения ни одной страны, не граничил ни с одним народом. На его территории не было ни одного указателя. Кара перегнулась через ее плечо и тоже вперила взгляд в карту. — А ты наблюдателен, Эд, — Кэлен выпрямилась. Поцеловала сына в макушку, собрала мысли воедино. — Это место никак не отмечается на картах вот уже несколько тысяч лет. Эд округлил глаза от такой цифры. — Это — лес Мерцающих в ночи. Место, где звезды упали на землю. — Прямо так взяли — и упали? — Эд недоверчиво скосился на нее. Кэлен никогда не врала сыну, но он уже ловил других людей на лжи: он питал особенную любовь к разоблачению вельмож, когда те отвешивали преувеличенно любезные комплименты, и прямо говорил, в чем они ошибаются. Как раз поэтому Кэлен далеко не всегда брала его с собой на встречи. — Возможно. Так говорится в легендах. — На подпись не хватило чернил? — изогнула бровь Кара. — Это не случайное упущение. Об этом месте известно лишь ордену Исповедниц. Наш долг — защищать их суверенность и скрывать их местоположение от остальных стран. Если кто-то захочет завладеть их знаниями, они будут совершенно беззащитны. — Во времена Великой Войны волшебники доверяли им свои секреты, и они до сих пор передают их из поколения в поколение, — кивнул Зедд, который знал о них лишь немногим меньше Кэлен. Он, в конце концов, был волшебником Первого Ранга. — Секреты — вроде того, как пройти сквозь границу? — Кара выпалила наугад, даже не представляя, насколько важен был этот вопрос. Кэлен замерла неожиданно даже для себя. Почему-то она до последнего не думала о Мерцающих как об источнике помощи — возможно, мысль о том, что ей придется покинуть Эда и отправиться в столь долгое путешествие, мешала мыслить трезво. Когда Зедд внезапно подтвердил ее слова кивком, полным удивленного понимания, морд-сит всем своим видом выразила готовность допросить хоть каждого светлячка в этом лесу. — Эд, знаешь, в чем ты похож на своего отца? Ты находишь выход там, где его не увидит никто другой. — Я молодец? — спросил он с хитрым прищуром. Кэлен кивнула и крепко-крепко прижала его к себе.***
— Иногда мне кажется, что мы застряли по эту сторону границы, — призналась Кэлен. Им следовало обсудить многое, очень многое. Например, вчерашнее признание Дю Шайю. Но нерешительность Ричарда беспокоила ее больше, чем собственная ревность. Она лелеяла надежду, что он не придал большого значения изменениям в ее поведении. Она еще не была готова к этому разговору, не достигла нужного уровня смирения. Если Ричард и Дю Шайю… Кэлен выкинула болезненные мысли из головы. Даже если так, она не станет отдаляться из-за прошлого. Она простит. Просто не сможет иначе — не сможет без него. — Я мечтал вернуться домой все эти шесть лет. И мы поедем туда, как только твоя рана… — Этим утром Зедд передал мне, что он и Эдди нашли слабое место в границе, и у нас, наконец, появился ориентир, — она отрезала все его пути для словесного бегства. Один день пути до лазейки в границе, несколько недель пути через Долину и Дикие Дебри, тяжелый переход через горы, и в конце — несколько дней пути по Равнинам Азрит. Если они задержатся еще дольше, то вернутся в Народный Дворец лишь ко дню рождения Эддарда. Кэлен не видела сына много месяцев, ведь до преодоления границы ей и Зедду пришлось навестить Мерцающих в Ночи. С Ша — Мерцающей, вызвавшейся помочь ей — дорога в Народный Дворец была закрыта: она бы не выдержала столь долгого путешествия. И, действительно, Ша погибла на следующий же день после того, как попала в Древний Мир, пожертвовав собой ради поисков Кэлен. — Я уже в состоянии ехать верхом, Ричард. Они уставились друг на друга, отчасти испытующе. И оба — с зажатыми в руках ножами, оторванными от дела. Кэлен, обратив на это внимание первой, резко выдохнула напряжение и издала смешок. Ричард, который казался Кэлен гораздо более расслабленным, стоило ему оказаться рядом с ней, просто продолжил вырезать что-то незамысловатое. Ее отчасти упрекающий тон не задевал его — они прошли этот этап еще до того, как стали мужем и женой. Занимаясь готовкой, она даже не заметила, чем был занят Ричард. Ее взгляд пробежался по острым уголкам небольшого деревянного бруска, легко помещавшегося в мужскую ладонь. Она не могла разглядеть его полностью, но, кажется, ему было суждено превратиться в какую-то фигурку. — Ты боишься встречи с сыном? — спросила она, отворачиваясь. Почему-то она страшилась того, что могла прочитать на его лице. Боялась своей правоты. — Меня не было в его жизни шесть лет, — просто ответил он, как само собой разумеющееся. Как будто этого было достаточно. — Это ничего не значит. Ты все еще его отец, — мягко заверила она его. — Ничего не значит? — она не увидела, но ощутила каким-то спинным чутьем, как он качает головой. — Я не слышал его первое слово, не видел его первые шаги. Не успокаивал его плач по ночам, не читал ему «Приключения Бонни Дэя» перед сном. Я практически ничего не знаю о том, каким он был в детстве, а он не знает, каково это — когда отец рядом. Вряд ли он даже заметит разницу. Ричард замолчал, словно не справляясь с эмоциями. Она слышала в его голосе… отвращение. Отвращение к самому себе. — Я искренне хочу стать тем отцом, которого он заслуживает, но… Кэлен утратила дыхание от накатившего на нее страха. Ей вдруг показалось, что шесть лет спустились лавиной на тот год, что им довелось провести вместе. Но… Но хочет ли он? Но нужны ли они ему спустя столько лет? Кэлен уперлась руками в столешницу, перенесла на них свой вес. Позвоночник повис между плечами, как старый полуобвалившийся мост — над пропастью. Ее лицо обдало приливом горячего стыда. — Но? — проскрежетала она. — Томас исчез прямо на моих глазах. Растворился. Мир выглядел так, словно его никогда не было, и иногда мне начинало казаться, что время, проведенное с тобой и с ним — просто мираж. Кэлен обернулась. Ее внутренняя дрожь никак не выражалась на лице, хотя каждое новое слово, тихое и вкрадчивое, раскалывало ее сердце. Серые глаза Ричарда напоминали не грозовое небо, а пепелище. — Но всегда, сомневаясь в реальности, я вспоминал, как потерял его — вспоминал ту боль и понимал, что нечто подобное не приснится даже в самом страшном сне. Кэлен молча проследила за тем, как он ставит законченную фигурку на стол, поднимается со скамьи. — Я боюсь, что после ухода Томаса во мне не осталось ничего, что я мог бы дать Эддарду. Кара была отчасти права, сказав ей еще в начале их знакомства, что злость — лучший источник сил. Но сейчас этот источник был пуст. Наблюдая за тем, как спина Ричарда удалялась, исчезая в серости дня, она не чувствовала злости. Парадоксально, но Кэлен понимала, о чем он говорит, и делала это вопреки бессилию. Когда дверь за ним захлопнулась, она медленно опустилась на скамью, на место Ричарда, и подняла фигурку, как будто у нее можно было потребовать объяснения. В ее руках лежал миниатюрный волчонок со взъерошенной шерстью и игривыми, слишком живыми для статуэтки глазами. Волчонок застыл в прыжке — немного неуклюжем, детском. Кэлен словно оцепенела: все ее мысли обратились к этой фигурке и к тому, сколько тоски и боли было сокрыто в ней. Одеревеневшие пальцы прочертили каждую линию, вырезанную почти с сакральной бережностью. Волчонок напомнил ей одновременно и Эддарда, и Томаса — два лика одного человека; детскую доверчивость первого и ношу одиночества второго. Ее легкие сковала невыносимая, нечеловеческая боль, но то был лишь фантом того, что жило внутри ее мужа все эти годы. Ричард уже потерял Томаса. Кэлен ни за что не позволит ему потерять Эда. К счастью Кэлен, он не ушел далеко. Она обошла их дом и обнаружила его у коновязи, седлающим Шмырка. — Ричард, ведь ты понимаешь, что все это — ложь. Дю Шайю говорила мне, что ты заменил отца ее детям. Ты нашел в себе любовь ради них. Она не вложила в свои слова ни толики упрека, но ей приходилось контролировать дыхание, наблюдая, как он методично затягивает подпругу и подгоняет длину путлищ по росту. — Они потеряли отцов из-за меня. Это — меньшее, что я мог. — И все же, ты смог переступить через боль потери ради них. Неужели ты считаешь, что не сможешь сделать то же для родного сына? Ее глаза влажно мерцали в дневном свете, прикрытом неясной дымкой. Ричард видел это, хотя и был занят тем, что снимал недоуздок и менял его на оголовье. — Я понимаю, что ты боишься подвести его. Я тоже прошла через это. Меня не было с ним в первые дни его жизни, и, когда я вернулась, мне казалось, что я не достойна быть его матерью. Я никогда не была идеальна, Ричард. Никто не бывает. Но он — твой сын, и он примет тебя со всеми шрамами, со всей болью, со всеми ошибками. Пожалуйста, доверься ему. Ричард подтянул ремешки оголовья, проверил, не давят ли. Кэлен умолкла, когда поток ее слов остановился под давлением ее разочарования. Она понимала, что, если Ричард собирался уезжать куда бы то ни было, ее время вышло. Ричард отошел от жеребца, но Кэлен уже не смотрела на него. Прикусив губу, она едва сдерживала слезы, обжигавшие глаза, затуманивавшие зрение и здравый смысл. Рука Ричарда легла на ее щеку, пальцы другой руки приподняли подбородок, заставляя ее взглянуть на него. — Я должен уехать, но я вернусь вечером. Если ты готова к этому, то уже завтра мы отправимся к проходу через границу. — Куда ты?.. — ее ладони легли на его предплечья, но в голосе звучало неверие — неверие к тому, кому она доверяла больше, чем себе. Так, должно быть, раскалывается на части сознание. — Я должен попрощаться с охотниками бака-тау-мана. Сегодняшняя охота будет последней. Ричард поцеловал ее в лоб и отстранился еще до того, как Кэлен успела кивнуть или сжать его запястья, привязывая к себе, требуя ответов, требуя простого разговора. Она пообещала себе, что вечером он не ускользнет от нее так просто.***
Ричард барабанил пальцами одной руки по деревянному столу с разложенными на нем инструментами, а другой прокручивал долото. Он понимал, что то, чем он занимался — это просто трата времени, отсчет часов до неизбежного. Сегодня он побоялся притрагиваться к белоснежному мрамору — единственному светлому пятну во мраке помещения, при этом притягивавшему к себе весь свет, лившийся из световых колодцев. Когда он впервые обратил внимание на эту мраморную глыбу, ему показалось, что темные прожилки придают пока что грубому камню характер готового творения. Под ним, скрытая непритязательной формой, лежала задумка столь грандиозная и величественная, что, только почувствовав ее, Ричард преодолел четыре года слепоты и увидел то, что было утеряно им самим: магию. Какой же серой стала его жизнь в Древнем Мире, если его так впечатлил обычный кусок камня — такова была его первая мысль. Но высказывать ее он не торопился. Каватурский мрамор, как сказал ему кузнец, Виктор, был привезен с его родины, но даже не это было причиной его трепетного отношения к своей собственности. Со временем Ричард понял, что дело было в надежде. В надежде, что когда-нибудь этот прекрасный и чистый камень явит миру нечто столь же прекрасное и чистое, а не станет памятником страданиям и человеческой ничтожности. Еще в первую встречу Ричард понял, что Виктор был тем, кому он мог довериться. Тогда он пытался получить доступ к плану дворца, которому было суждено стать убежищем для выживших последователей Ордена. Его строительство началось уже во время правления Джеганя, и там же находился источник его знаний — библиотека. Сейчас дворец занимали чиновники — пародия на былой бюрократический аппарат Ордена. Чуть меньше половины от их числа времен войны с Новым Миром убыло в борьбе с границей. Завтра. Уже завтра Ричард может узнать, как вернуть силы, отнятые Ветрами. Была и альтернатива — стать одним из тех, кого похоронят в небе. Умереть за то, что повстанцы не свернут с пути, и за то, что статуя была действительно великолепна. Взгляд Ричарда встретился с белыми мраморными фигурами. Его глаза пытливо выискивали последние шероховатости и несовершенства собственной работы, но тщетно. При взгляде на людей, покидавших каменные оковы и готовящихся войти в мир тысяч жителей столицы Ордена, он чувствовал, как тоска отдавалась в груди тупой болью. С каждым годом она проникала все глубже, но не утихала. Ни на йоту. Остановившись у постамента «Жизни», он протянул руку к женской фигуре и опустил ладонь на идеальное белое бедро, приоткрытое разрезом развевающейся на ветру ткани. Он закрыл глаза. Если бы тепло его прикосновения не растворилось в холоде камня, он мог бы поверить, что вот-вот почувствует, как под его пальцами пробежит знакомая дрожь от прикосновения. Четыре года борьбы с безумием не прошли напрасно: он не растерял остатки здравого смысла и не надеялся на подобное. Лишь радовался, что ему оказалось под силу напомнить себе, как ощущались знакомые черты и изгибы. Для этого не нужна была никакая магия — лишь память. — С днем рождения, родная. Надеюсь, кинжалы еще служат тебе.