Шрамы мирного времени

      Пока солнце скрывалось в своем убежище за горизонтом, ничто не предвещало духоту. Но все надежды на прохладный день рухнули вместе с отъездом Ричарда, и после этого часы стали тянуться словно целые сутки.       Кэлен пришлось заплести волосы в косу и закрепить ее так, чтобы шея оставалась оголенной — в противном случае она, наверное, умерла бы от нехватки воздуха — и выпустила рубашку из походной юбки, завязывая ее в узел под грудью.       Весь день, вплоть до самого захода солнца, Кэлен провела в компании мудрой женщины. Дю Шайю, при всей экзотичности ее поведения, сегодня вела себя еще более необычно: она повела Мать-Исповедницу собирать сухие веточки и прутья, ровным счетом никак не объяснив повод для массового уничтожения лесного сора, а под вечер Кэлен с удивлением обнаружила себя плетущей цветочные венки. Она не участвовала в подобном уже более десяти лет, и руки успели многое забыть.       — Весной цветов мало, но те, что есть, невероятно красивые, — многозначительно промолвила мудрая женщина, срывая бледно-голубой цветок на длинном стебельке и вплетая его в венок, к остальным.       Если то изобилие цветов, растущих вокруг деревни, для Дю Шайю значило «мало», то Кэлен не имела ни малейшего представления, каково здесь было летом. Не удивительно, что Ричард полюбил это место — он всегда хотел быть свободным, не заточенным в дворцовые стены.       Всё, всё это время с Дю Шайю был ее сын, почти ровесник Эда. Кэлен чувствовала странное смешение эмоций, глядя на него.       С одной стороны, ее мучила тоска по дому. В Народном Дворце, помимо одиночества его хозяйки, звучал смех их с Ричардом детей и друзей — их семьи. Дворец дышал вместе с ними, но Кэлен заметила это лишь тогда, когда это дыхание перестало звучать в унисон с ее.       С другой стороны было невероятное нетерпение, появившееся при виде цели, столь долго прятавшейся за горизонтом. Кэлен верила Ричарду и понимала, что этот день здесь, среди народа Дю Шайю — последний.       Она не хотела покидать место, ставшее для Ричарда домом, утопая в тоске. Это было меньшим, что она могла сделать для них обоих.       К вечеру духота немного унялась, но не настолько, чтобы Кэлен позволила себе оставить бурдюк вне зоны досягаемости. Встретив ее вечером, Ричард, вместо того, чтобы потянуть ее в сторону их небольшого дома на окраине деревни и возобновить их утренний разговор, сжал ее ладонь, переплетая их пальцы, и повел в совершенно другую сторону — на высокие холмы у западной границы, которые этим вечером стали чрезвычайно людными.       Их подъем по крутому холму сопровождал бой барабанов. По небу уже разлилась чернильная тьма, далеко за холмами переходившая в сине-розовый полукруг, очерчивавший заходящее за кроны деревьев солнце. Кэлен даже замедлила шаг, удивившись тому, что она увидела красоту привычного явления — впервые за долгое время по-настоящему увидела, а ее сердце забилось в такт барабанам.       На протоптанной десятками ног площадке, прямо посреди огромного холма был выложен, но еще не зажжен костер, и вокруг него выстроился круг взявшихся за руки девушек и юношей, каждому из которых не дашь на вид больше пятнадцати. Кэлен знала, что будет дальше, и теперь понимала, к чему они готовились весь день.       Все, кроме юношей и девушек, расселись на траве поодаль от костра, становясь в намечавшемся действии лишь безмолвными наблюдателями. Кэлен опустилась на траву вслед за Ричардом, и, когда их колени соприкоснулись, она почувствовала, как по телу разливается тепло от его близости.       Кэлен поймала на себе взгляд Дю Шайю, сидевшей немного поодаль в гордом одиночестве, увидела ее изогнутую бровь и улыбку с намертво прилипшей к ней гордостью и легкой надменностью.       «Разве наши народы так отличаются друг от друга?» — спрашивали ее глаза.       «Разве жизнь здесь так отличается от той, к которой мы привыкли?» — этот вопрос прозвучал уже в глубинах сознания Кэлен.       Она отвела взгляд и затаила дыхание, когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом, а небо осветили первые всполохи огня.       — Я бы не вспомнила, что сегодня Беллетейн, — прошептала она так, чтобы ее услышал лишь Ричард.       — Белтайн, — поправил он ее, касаясь пальцами лепестков цветочного венка, возложенного ей на голову, после того, как заправил прядь волос ей за ухо. — Они называют его немного иначе, но суть та же.       Беллетейн — праздник цветения и жизни, символ вечного цикла обновления природы и сияния славы Создателя.       Они ждали, пока через костер перепрыгнет последний из молодых людей, которым только предстояло вступить во взрослую жизнь, и Кэлен понимала, что не может отвести глаз от ритуала, свершавшегося перед ней. Когда первая прошедшая обряд девушка, облаченная лишь в полупрозрачную короткую рубашку, увлекла за собой первого юношу с обнаженным и покрытым знаками, значение которых было ведомо только охотникам племени, торсом, вслед за ними начали подниматься зрители, доселе хранившие молчание. Барабаны продолжали призывно бить, и ритм их учащался, учащался, учащался…       Кто-то начал напевать незнакомый Кэлен заводной мотив, и к нему присоединились голоса остальных. Послышались хлопки, свист, смех. Ричард встал на ноги первым и потянул ее за руку, но в тот же момент на них налетел поток раззадоренных мелодией людей, разрывая их соединенные руки. Женская фигура, объятая оранжевым светом костра, развернула Ричарда спиной к Кэлен и потянула за собой. Лишь через несколько секунд Кэлен смогла разглядеть саму женщину, но она знала с самого начала: это могла быть лишь Дю Шайю.       Кэлен пришлось напомнить себе, что мудрая женщина считала его своим мужем, и в глазах ее народа их танец выглядел единственно правильным. Она не успела осознать свои эмоции, не успела сказать ни слова — ее талию в тот же момент обхватила крепкая рука, и один из охотников племени увлек ее за собой в неистовый ритм танца.       В теплой ночи горел лишь огонь костра, и его было недостаточно, чтобы Кэлен успела хорошо рассмотреть лицо своего партнера — только яркие рисунки на его плечах и руках. Времени на это тоже было не очень много: тесно прижав ее к себе, практически не оставив между ними пространства, он закружил ее вокруг себя, и Мать-Исповедница едва не задохнулась от смущения: на ней была рубашка, прикрывавшая лишь ее грудь, и юбка для верховой езды с двумя разрезами, поэтому их тела соприкасались не только через одежду. Там, где их кожу разъединяли считанные миллиметры, в воздухе летали пламенные искры.       Ее щеки горели от стыда и жара, но она знала правила и не сомневалась, что рано или поздно она тоже получит желаемое.       Второй, третий, четвертый мужчина — каждый из них норовил поцеловать ее, хотя она и была чужестранкой, не подходившей ни под один их стандарт. В Беллетейн это не имело значения. Она чувствовала их горячие ладони на своих бедрах, их дыхание в сантиметрах от своего лица, проводила пальцами по символам на их плечах и сгорала до пепла от одной мысли, что руки Ричарда так же обнимали кого-то, быть может, прямо за ее спиной. И все же, ни одному из них не удалось поцеловать ее — она останавливала их губы своими пальцами и за секунды до того, как их тела разделял танец, или отворачивалась, подставляя щеку.       Когда ее и последнего из охотников захлестнул хоровод, ее кавалер слился с толпой, растворился в потоке лишенных сознания лиц с отражавшими огненные искры глазами. Она бы не вспомнила о нем ровным счетом ничего, как и он — о ней. Юноши и девушки, недавно прыгавшие через костер, уже были наравне с остальными участниками действа, вовлеченные в общее безумие Беллетейна, потерявшиеся в опьяняющих прикосновениях таких же невинных и неопытных, как они. Они целовали друг друга словно любовники, которых вот-вот должны были разлучить на десятилетия. Кэлен знала это чувство, но не знала, что его можно было отделить от горечи и оставить в нем только желание.       Внезапно чьи-то руки схватили ее предплечья, вытянули из круговорота, прижали к себе так, что стало трудно дышать. Бедра к бедрам, грудь к груди, лоб ко лбу. Кэлен закрыла глаза, поднимая ладони по мощным оголенным предплечьям, очерчивая пальцами линии выступающих вен. Она так хотела поддаться, ощутить жар его кожи. Когда ее пальцы натолкнулись на ткань, она издала разочарованный стон и сместила их к его шее, опуская пальцы за ворот его рубашки. Она жадно впилась в его приоткрытые губы, радуясь, что теперь ей не надо было представлять, что мужчины, с которыми она танцевала, были им.       Будто почувствовав ее мысли, он спустился ниже по ее спине и сжал ее ягодицы, впечатывая в себя. Если бы не рана на ее бедре, она бы уже обвила его талию ногами, и в этом ей не помешали бы даже люди вокруг. Это был их первый Беллетейн за много лет — к Владетелю других и их мнение.              Когда он отстранился и взглянул на нее, на ее загоревшем от многих месяцев дороги лице отразились красные всполохи пламени. Ему казалось возможным, что именно ее глаза посылали искры в воздух. Он бы не выдержал — задохнулся, если бы увидел ее десяток секунд назад, в окружении чужих рук.       — Как танец с Дю Шайю? — ее голос звучал хрипло. Ревниво. Он был готов застонать от удовольствия, поняв, что она чувствовала то же, что и он.       Он снял ее венок и потянул за пряди в ее косе, позволяя ей распуститься. Его пальцы вплелись в ее мягкие локоны цвета воронова крыла. Она на миг закрыла глаза. Он наклонился ее уху и, едва касаясь кожи губами, тихо, но не шепотом, сказал:       — Я хочу тебя. Прямо сейчас.       Она не знала, как они добрались до дома, не свернув себе шеи во тьме. Их бегство сопровождали раздававшиеся на мили смех, улюлюканье, бой барабанов — и стоны. Кэлен взлетела по ступенькам, толкнула дверь и, когда они с Ричардом оказались в абсолютной темноте комнаты вдвоем, толкнула его на кровать.       Как только Кэлен нависла над ним и перекинула правую ногу через его бедро, он быстро развязал узел ее рубашки одной рукой и, когда ткань поддалась и отступила, обхватил ладонью ее грудь. Его огрубевшие от труда пальцы касались ее слишком аккуратно, слишком невесомо. Она испытывала от этого удовольствие и злилась одновременно: она хотела его до боли, до синяков по всему телу; хотела помнить, как ощущается каждое его касание, каждый его поцелуй. Словно марионетка, она выгибалась навстречу и кусала губы, даже не понимая, что инстинктивно разводит ноги ему навстречу, пусть при этом ее правое бедро болело так, словно его разрывали на части три скрийлинга. Боль была не так уж далека от удовольствия — она слышала это столько, столько раз, но не поверила, пока не ощутила это на собственной шкуре.       Она принялась разбираться с ремнем и штанами, затем — с пуговицами его рубашки. Первая, вторая… Кэлен запустила пальцы под ткань, с истинным благоговением проводя их кончиками по отчетливому рельефу его мышц. Она чувствовала застывшее напряжение там, где ее пальцы касались его; она видела, как прерывисто вздымалась его грудь, уже не следовавшая заведенному годами и поколениями ритму.       Кэлен расстегнула пуговицы своей рубашки и небрежно отбросила ее куда-то в угол комнаты, позволяя ему насладиться ее почти абсолютной наготой. Она почувствовала, как по ее телу разлилась истома, когда его большие ладони полностью обхватили ее грудь. Ей не нужны были изысканные ласки — она лишь хотела ощущать его близость всем телом; хотела испытывать на себе его силу, даже грубость, если это докажет ей, что он жаждал ее эти шесть лет так же, как она жаждала его.       Она подняла руку, обвела пальцами линию его челюсти, резкую линию скул, слегка приоткрытые губы. Его тяжелый, подавляющий даже взгляд заставил ее поерзать на месте — на его бедрах, практически на его члене, вообще-то. С ее губ сбежал вздох. Она была настолько возбуждена, что побоялась, что вот-вот выпустит свою магию, даже не доставив ему удовольствие.       Она наклонилась, теряя свое дыхание, жадно целуя его шею и плечо. Он зарычал, когда она сомкнула зубы на его коже и немного оттянула ее. В ее висках набатом било имя «Дю Шайю», на кончиках ее пальцев горели бешеные искры злости.       Кэлен спустилась ниже, прислонилась лбом к его груди, позволяя ему опустить свою руку на ее спину. Если бы он попытался взять верх над ней, если бы захотел подмять ее под себя так, чтобы она простонала его имя и полностью открылась ему, обвивая ногами его талию, позволила войти на всю глубину, она бы не позволила. Сейчас она была главной. Сейчас она доказывала ему, что он принадлежал только ей.       Она немного сместилась, оседлав его левую ногу, чтобы правая рука могла спуститься вниз к его бедру, намеренно небрежно задевая его возбужденный член, только чтобы оставить его без внимания — правда, лишь на некоторое время. Раньше он делал то же самое: дразнил, намекал на превосходство, когда по-собственнически гладил ее бедро кончиками пальцев — она молила его, а он медлил и заставлял изнемогать от сводившей с ума пустоты. Сейчас был ее черед.       Он собрал ее волосы и поднял их от ее шеи, сжав в кулаке, но не для того, чтобы помочь ей справиться с жарой и духотой, а чтобы заставить ее опуститься немного ниже. Она сделала это, но не так, как он того хотел — остановилась внизу его живота, чтобы провести языком вдоль его напряженных мышц и услышать его рваный вздох, насладиться ощущением его кожи под ее губами.       Кэлен поднялась с его бедра и потянула его за шею, чтобы он сел. Как только Ричард выпрямился, она коротко поцеловала его в губы и после этого опустилась перед ним на колени, для начала кладя обе руки на его бедра.       — Посмотри на меня, — из его уст это звучало не как просьба, а как приказ. Она подняла глаза, открывая его взору то, как в них все так же полыхали искры костров Беллетейна. Она уже не была той невинной девушкой, которая отдала ему свое тело и душу в первый день их последней зимы.       Не отрывая взгляда от его лица, она обхватила основание его члена правой рукой, ощутимо надавливая тонкими и аккуратными пальцами, и поцеловала головку мягкими и влажными губами.       Ричард запустил пальцы в ее волосы, просто чтобы сохранить контроль над своим телом, когда она провела языком вдоль всей его длины и начала водить пальчиками вверх-вниз, сжимая их то сильнее, то слабее. Она обхватила его член плотно сжатыми губами и позволила ему проникнуть в ее рот, но лишь настолько, насколько ей того хотелось: когда он подался бедрами ей навстречу, она резко прекратила все свои усилия и подняла голову, встречая его своим дерзким взглядом.       — Я встала на колени, но это не значит, что ты главный.       Только сказав это, она медленно провела кончиком языка по верхней губе, слизывая смазку, и после этого Ричард был готов позволить ей все, что угодно. Духи всемилостивые, она вообще догадывалась, насколько это было сексуально? Ричард, и без того оказавшийся на пределе возбуждения, не нашел в себе сил даже на то, чтобы застонать.       Когда она провела кончиком языка по уздечке, он забыл даже о последнем вопросе, промелькнувшем в его голове. По его телу побежала дрожь, и он едва заглушил свой резкий вдох от удовольствия настолько сильного, что оно граничило с болью. Кэлен довела его до грани, не позволяя переступить через нее.       Ричард редко чувствовал свою уязвимость столь отчетливо, но не поддаться было просто невозможно. Кэлен знала — и поэтому нашла его руку и сжала так, словно в этот момент не он отчаянно нуждался в ней, а она в нем.       Ему приходилось сжимать зубы от усилий, чтобы не проникнуть глубже, навязать свой ритм и быстро снять напряжение. Ее губы двигались так медленно, так уничтожающе больно и приятно… Кэлен не просто хотела помучить его своим медленным темпом — она сама наслаждалась каждой секундой, в которую ее единственной заботой было лишь его удовольствие, в которую остальной мир просто не существовал.       — Кэлен… — вместо того, чтобы упоминать Создателя или бесполезных добрых духов, он выдохнул ее имя, вплетаясь пальцами в ее локоны, перебирая мягкие пряди.       Вместо ответа ее ладонь сильнее сжала его член, губы стали быстрее двигаться вдоль его длины и спускаться ниже, доходя почти до его середины, а пальцы, до этого гладившие его предплечье, теперь сжали мошонку.       Ричард отклонился назад и уперся в кровать рукой, теперь лишенной ее прикосновения.       Пальцы смяли простыни. Все мышцы в его теле вибрировали от напряжения и от того, как сильно он хотел наполнить ее собой. Не выдержав, он положил ладонь на ее затылок и начал мягко диктовать ритм, еще более быстрый и отрывистый. Кэлен, что бы она ни хотела ему доказать, подчинилась и сделала так, как он хотел. Он же дал ей то, чего хотела она — звук его стонов, слившихся с придыханием, перед тем как…       Ричард резко опустился на локти, тяжело дыша.       В его мышцах уже царило приятное расслабление, но он понял, что отдых ждет его нескоро, уже когда Кэлен взобралась на кровать и одарила его требовательным поцелуем. Он молча расстегнул пряжку, которая удерживал юбку на ее талии, и уложил на здоровый левый бок, рядом с собой.       Оставаясь на боку, он склонился к ней, кладя руку на ее живот, и ей стало проще удерживать ногу обвитой вокруг его талии. Ричард подтянул ее наверх, чтобы их лица оказались на одном уровне. Только тогда он увидел в ее глазах то, чего раньше не видел никогда — скрытую обиду.       Он не успел задаться вопросом «почему?» — Кэлен опередила его.       — Ты спал с ней? С Дю Шайю? — ее голос звучал тихо, бессильно. Почему она спросила об этом только сейчас, после?..       Ричард посмотрел в ее глаза и сделал лучшее, что было возможно в этот момент — не остановился. Он обхватил ее талию левой рукой, подсказывая ей, чтобы она выгнулась ему навстречу, и, когда она сделала это, прижал свою ногу к ее. Она словно оказалась в коконе, со всех сторон окруженная его телом, закрытая от всего остального мира.       — Почему ты сейчас думаешь об этом? — прошептал он, кладя руку ей между лопаток, на напряженную спину.       Она поняла, что зря задала этот вопрос, когда представила Дю Шайю на своем месте — окруженную его сильными руками, стонущую от его ласк, но еще хуже — доставляющую ему то удовольствие, которое раньше могла доставить только Кэлен.       Недостойно.       Она укорила себя, поняв, какие эгоистичные мотивы вынудили ее спросить об этом. Он был абсолютно один целых шесть лет. Разве она имела право требовать от него верности, тем более после всего, чем он пожертвовал?       Когда она, не найдя в себе сил на слова, просто ответила ему стыдливым взглядом своих изумрудных глаз, прикрытых мрачной сенью ресниц, он вдруг усмехнулся.       — Глупая, — его голос вторил ее мыслям. Она закрыла глаза, когда он наклонился к ней, обвел край ее уха кончиком носа и после прижался к нему губами. Кэлен обвила его шею свободной рукой, запустила кончики пальцев в его волосы, чувствуя, как они теплеют, противясь сдерживаемой в них магии. — Ты недооцениваешь себя, раз думаешь, что я нашел бы тебе замену.       Кэлен наконец почувствовала приятное ощущение наполненности, когда он полностью вошел в нее, окончательно стирая расстояние между их бедрами. Она не знала, как могла жить без этого целых шесть лет — жить, будучи лишенной цельности и законченности.       Вниз по ее позвоночнику побежали мурашки. Она затихла, впиваясь кончиками ногтей в его затылок, и подтянула колено выше к груди, чтобы еще сильнее приблизиться к нему. Когда она снова почувствовала, как он заполняет ее собой, она замерла, сосредоточилась на этом ощущении полноценности, на его движениях и на том, как естественно ее тело двигалось ему навстречу. Ей не нужно было задумываться над своими движениями — она помнила, как это было. Как это должно быть, когда два тела созданы для того, чтобы приносить друг другу удовольствие.       Даже прикусив губу, даже затаив дыхание, она не смогла сдержать стон.       — Как хорошо снова быть в тебе.       Он сам удивился тому, что произнес это вслух, и понял, что давно не слышал в своем голосе такую дрожь. Лет шесть не слышал.       — Ричард… — вырвалось у нее вместе с очередным стоном, вместе с очередным его толчком. Низ ее живота сковывала свинцовая тяжесть. Болезненная. Приятная.       Ее глаза закрылись, а учащенное дыхание вдруг оборвалось на короткий миг, в который беззвучный гром вырвался в ночную тьму. Теперь, освободившись от тяжести своей магии, она чувствовала лишь стук своего сердца, бешено бьющегося в груди.       Спустя десяток минут, когда их дыхание выровнялось, и тревожные мысли начали понемногу прокрадываться в расслабленное сознание, Ричард решил наконец нарушить обет молчания.       — Я так и не сказал тебе, что Дю Шайю — моя жена, потому что таковой ее сделал обычай племени, а не мои чувства. Я бы не смог полюбить другую женщину, тем более — зная, что тебе приходится в одиночку воспитывать нашего сына, — тихо, но безо всяких увиливаний сказал он. — Я могу смириться с одиночеством и неудовлетворенностью, но с ненавистью к самому себе — нет.       Кэлен подвинулась ближе к Ричарду и положила голову на его плечо.       — Твое молчание убивало меня, — призналась она. — Иногда мне казалось, что я больше не знаю тебя.       — С твоим приходом все шесть лет одиночества перестали иметь хоть какой-то смысл, и я не хочу вспоминать их. Тем более я не хочу, чтобы ты проходила через тот же мрак, через который довелось пройти мне.       — Каждый день из этих лет имеет значение. Ты не можешь похоронить их, не подвергнув себя страшной боли, — она опустила руку на его грудь. — Я сожалею о каждой секунде, в которую была так далеко, — по ее щеке скатилась слеза.       Ее лицо не исказилось, переполнившись эмоциями — лишь уголки ее губ на миг опустились, выдавая всю сокрытую внутри нее боль. Она хотела, чтобы когда-нибудь он вновь открылся ей и позволил унять его демонов, но знала, что на это уйдет больше, чем одна ночь.       — Ты была рядом, — он нежно обвел линии ее скулы большим пальцем, смахивая одинокую слезу. — Ближе, чем ты думаешь.       Как бы в подтверждение своих слов он накрыл ее руку, лежавшую на его груди. Прямо над сердцем.       — Я бы многое отдала, чтобы вернуть то, что у нас отняли, — она понимала, как по-детски звучали ее слова, но даже те усилия, которые она прилагала всю жизнь, чтобы примириться с необратимой вселенской несправедливостью, не могли убрать горечь.       — В одну реку не войдешь дважды, Кэлен, — эти слова из его уст звучали подобно одному из правил волшебника.       — Ведь в ней бежит уже не та вода, и человек, входящий в нее, уже не тот, что был прежде. Я знаю.       — Таков закон, — он кивнул, улыбаясь отчасти грустно. — Все, что мы можем — это идти дальше и восполнять потери.       — Так и сделаем, — кивнула она с легкой улыбкой и повернула голову, чтобы поцеловать его плечо. — Но завтра. Сегодня нам необходимо многое наверстать.