Шёпот воспоминаний

В Пойнт-Лукауте жизнь шла по-другому, нежели в Мохаве. Яркое солнце, в тёплых лучах которого Курьер, будучи совсем юной, так мечтала купаться, испепелит любого, кто окажется недостаточно силён, чтобы выстоять под зноем. Вокруг уцелевшего Вегаса и огромной дамбы бурлили потоки жизни, и когда они сталкивались, ненасытные пески жадно впитывали горячую кровь. Здесь было тихо. Не звучали то и дело отдалённые хлопки выстрелов, пип-бой не улавливал радиосигналы с призывами о помощи. Свою последнюю войну Пойнт-Лукаут видел в далёкие времена, когда жители страны с ненавистью бросались друг на друга, защищая те идеалы, в которые верили. Опустившись на поваленное дерево, Курьер закрыла глаза. Она вслушивалась в шёпот ветра. Едва различимый, он убаюкивал тех, чьей кровью были вписаны в Основной закон строки, навсегда запретившие рабство, и тех, кто до последнего отстаивал свои идеалы, какими бы они ни были. В конечном итоге смерть примирила всех. Тяжёлые тучи скрыли последний кусочек яркого неба, и мир вокруг стал монотонно серым. Пробудившиеся резкие порывы терзали жухлые травинки — впрочем, те выстоят. Тонкие и невзрачные, они привыкли к ворчанию ветра. Покорившись холодным касаниям, они вновь поднимутся, когда возмущение природы уляжется. Выбрав наиболее сухой участок земли поблизости от себя, Курьер с немалым удовольствием освободила плечи от рюкзака и оружия. — Привал? — Джошуа щурился, выискивая среди тонких стволов и колючих кустарников признаки угрозы. Не найдя, он сел сбоку, так же скинув вещи. Курьер молча кивнула. Тонкие ломти жёлто-коричневой кожуры падали в траву, от мокрых пальцев исходил кисловатый запах. Вкус панги поначалу был непривычным: пресная, с лёгкой кислинкой, она вязала во рту, если недостаточно дозрела. И всё же оказалось вкусно. Разрезав каплевидный плод пополам и протянув одну часть Джошуа, Курьер откусила от второй и закрыла глаза. Сосредоточившись на вкусе, она попыталась поднять из глубин вновь обретённой памяти связанные с ним моменты. Папа любил пангу. Сидя на крыльце неказистого, но прочного одноэтажного дома, он чистил ружьё, а рядом стояла полная плодов стеклянная миска, украшенная алыми и жёлтыми цветами. Край миски был сколот — маленькую Дану всегда интересовало, почему, но родители не помнили, ведь это случилось ещё до её рождения. — Дана... — забытое и вновь обретённое имя сорвалось с губ, — Дана. Я — Дана. Около недели назад возвращение воспоминаний смело́ границы амнезии, швырнув Курьера в океан собственного прошлого. Как же она ликовала, обретя себя и вернув сокровище, которое считалось утраченным навсегда! Однако радость быстро схлынула, раздавленная напором воспоминаний. Утопая в образах и событиях, Курьер несколько дней не могла подняться на ноги, поражённая адской мигренью. Поглощённая прошлым, она не помнила, как в настоящем Джошуа довёл её до заброшенной хижины, как раздел и уложил в постель. Кажется, она бредила. Засыпала и просыпалась, вырванная из потока образов невыносимой болью. Курьер-Дана-Курьер — она не понимала, кем является и где находится. Не понимала ничего, и лишь обмотанная бинтами рука, нежно сжимавшая её ладонь, и спокойный голос любимого удерживали на грани, за которой начиналось сумасшествие. В настоящее Курьера вернули слова молитвы. Земли язычников отвергали христианина: Курьер чувствовала напряжение в движениях любимого, видела настороженность в его глазах — но ни разу Джошуа не обмолвился о том, что им стоит покинуть это место. Мысли об этом заставили стыдливо опустить глаза: ведь сама она отнеслась к его родным землям с куда меньшим уважением. Прозрачные капли упали на грязные мыски потёртых ботинок. Усилившийся запах болот ударил в нос — впрочем, за время, проведённое здесь, он перестал казаться отвратительным. Скорее — родным, как и густой аромат хвойного леса, что начинался за радиоактивной речкой и небольшим пригорком. Размеренный шелест дождя — истинный голос Пойнт-Лукаута — убаюкивал существ, которые провели в этих краях всю жизнь и которым не нужен мир за пределами родных болот. Вторящее ему кваканье лягушек звонко приветствовало вернувшуюся после долгой разлуки странницу. «С возвращением домой, маленькая охотница...» Впереди, всего двенадцати с половиной милях на север, спал Форрестленд, бережно укрытый еловыми ветвями. Где-то там стоял родной дом, поскрипывая деревянными рамами и печально смотря на мир пустыми окнами. На его пороге мама и папа обрели вечный покой. — Осталось ли хоть что-то от их изувеченных снарядом тел? — Дана смотрела перед собой, чувствуя, как холодные влажные капли стекают по щекам. Дождь усиливался, и нужно было вставать. — Мы можем дойти до тех мест, — Джошуа понял без лишних слов. Он первым поднялся с намокшего дерева и водрузил на спину привычную походную ношу. Дана не ответила. Застегнув свой рюкзак, она смотрела на него, практически не моргая — и не видела матерчатой ткани. Она снова вернулась с Первой Охоты и, сжимая в дрожащих руках ружьё, наблюдала, как рейдеры расстреливали женщин и мужчин, как ловили и перерезали глотки её друзьям. Залитый кровью город охотников стал последним их пристанищем. Очищенный природой и оберегающий покой своих жителей — таким Дана представляла Форрестленд нынешний. Однако в её памяти Форрестленд оставался совсем другим: носились по протоптанным дорожкам соседские пацаны и девчонки; мама полола тошку на заднем дворе, а папа чистил ружьё на крыльце, и перед ним стояла полная миска плодов панги. Та самая, со сколотым краем, историю которого Дана так никогда и не узнает. — Идём? — Джошуа первым шагнул вперёд, и Дана вцепилась в его перебинтованную руку. — Не надо. Где-то вдали глухо пророкотал гром. Дождь усилился, и обрадованные лягушки затрещали с удвоенной силой. Болота жили размеренной жизнью, не ведая войн и пряча собственные секреты. — Уверена? — Да, ведь речь сейчас идёт не о посещении конкретной географической точки, сколько о встрече с прошлым. Форрестленд, каким я его помню, всегда был светлым, наполненным жизнью. Будучи детьми, мы валялись в траве, запускали в небо самодельного змея, получали затрещины, когда опять рвали штаны, а по вечерам слушали охотничьи байки родителей. Каждый из нас верил в яркое будущее, наполненное приключениями, любовью и дружбой на всю жизнь. Родители любили нас, а мы их, хоть и частенько убегали в лес играть вместо того, чтобы помогать по дому. Форрестленд жил, наполненный счастьем и уважением к ближнему — и я хочу оставить его в памяти именно таким. — Значит, нам пора. — Значит, да. Развернувшись, Дана и Джошуа шагали прочь, утопая в разбухающей грязи и вдыхая пахнущий дождём воздух. А где-то за речкой и небольшим пригорком прощально махали им вслед ветви деревьев. Древние и молчаливые, они будут верно хранить покой города, что уснул навсегда.