Истории о самураях, их женщинах, любви и смерти. История первая

Вскоре об их отношениях стало известно, хотя Харада и Шинори старались поначалу скрывать их от командиров и остальных капитанов. В курсе событий были только Нагакура и Тодо, но они молчали. Харада тайком, когда все расходились по своим комнатам на ночь, пробирался к Шинори, и они старались вести себя очень тихо, хотя не всегда это получалось. В конце концов, сердобольный Хейске уступил им свою угловую комнату и перебрался в комнату Шинори, а Нагакура всегда отличался крепким сном, и у него над головой можно было из пушки палить. Однако, несмотря на то что Харада и Шинори периодически отправлялись вместе с Нагакурой и Тодо в Шимабару, возвращались они теперь раньше и вдвоем, и чаще вообще оставались в штаб-квартире или уходили гулять в город, и это не могло не остаться незамеченным. Впрочем, на гуляния времени особо и не было - альянс Ишин Шиши активизировал свою деятельность, и стычки и сражения происходили все чаще. В конце концов, перед самым Новым годом пара официально вступила в брак, бурно отмеченный всем комсоставом с непременными шутками, что уж от кого, а от Харады никак не ожидали, что именно он первый рискнет расстаться с холостяцкой вольной жизнью, и переселилась в маленький домик по соседству со штаб-квартирой. А вскоре, в марте нового года, Ито Кашитаро, окончательно рассорившись с Хиджикатой и Кондо, покинул отряд, уводя за собой своих учеников, которые последовали за ним сюда из Эдо. Неожиданно для всех с ним ушли Сайто и Хейске. Неразговорчивый и нелюдимый Сайто, как поговаривали, весьма бурно ругался накануне с Хиджикатой и Кондо, а вот причина ухода Хейске была непонятна. Его решение стало ударом для его друзей, и Хейске, виновато пряча глаза, невнятно объяснял что-то о своих роялистских предпочтениях, о том, что служить сёгуну для него неприемлемо, что в Шинсенгуми его привел случай, а не убеждения. Он с давних пор был очень дружен с Саннан-саном, они вместе постигали искусство меча, и когда Саннан ушел в Шиэйкан, Тодо последовал за ним, где нашел новых друзей - Хараду и Нагакуру, и таким образом волею судьбы оказался одним из того костяка, что возглавил новое ополчение. Нагакура, оставшись один, тосковал, часто бывал в домике по соседству у друга и сестры, или пропадал в Шимабаре, где у него, по слухам, появилась постоянная возлюбленная. А затем безрадостные события посыпались как из рога изобилия. 9 ноября 1867 года сёгун передал полномочия Императору и ушел в отставку. Те, кто считался мятежниками и смутьянами, теперь оказались у власти, а охраняющее законность и порядок действующего правительства, Новое ополчение под командованием Кондо Исами неожиданно поменялось с ними местами. Для Шинсенгуми настали тяжелые времена. Они все еще пытались отстоять и честь сёгуна, и свою собственную честь, но с каждым днем это становилось все сложнее. В ноябре было совершено убийство Сакамото Рёмы, посредника создания альянса империалистов, и кто-то подставил Хараду, оставив на месте преступления ножны от его меча. Было расследование, стоившее Саноске немало нервов, потому что ни сам Харада в частности, ни Шинсенгуми в целом к этому никакого отношения не имели. Харада вообще за все время своей службы ни разу не пользовался мечом, сражаясь более привычным копьем. Спустя день оказалось, что Сайто вступил в коалицию Ито по приказу Кондо и Хиджикаты, и именно он принес известие, что Ито-сан имеет тайные сношения с мятежниками-империалистами и готовит покушение на Кондо-сана, преследуя цель свалить Шинсенгуми. Кондо и Хиджикате ничего не оставалось делать, как уничтожить Ито. Через два дня после смерти Сакамото, восемнадцатого ноября, Кондо и Хиджиката пригласили Ито Кашитаро на дружественную попойку, и когда бывший военный советник Шинсенгуми возвращался домой, пьяный до зеленых ёкаев, его встретил отряд под командованием Сайто. Ито был ранен в горло, отступил на лестницу храма Абура-но-Коджи и успел сделать сеппуку. Утром люди Кашитаро примчались на перекресток, где, как им сказали, валялось тело их командира, и нарвались на засаду из сорока бойцов в голубых форменных хаори. Среди людей Ито был и Хейске. Кондо отдал приказ Сайто, Нагакуре, Хараде и Шинори не трогать Тодо, списав его уход на молодость и неопытность, учитывая то многое, что он сделал для Шинсенгуми. Да и сами бывшие друзья вряд ли смогли бы убить его, поэтому попытались сделать все, чтобы он смог бежать. Однако новичок, заступивший на должность кумичо восьмого отряда вместо ушедшего Хейске, не разобравшись во взаимоотношениях своих новых товарищей и какого-то парня из вражеской группировки, в общей свалке нанес ему смертельную рану в лоб. Когда все закончилось, Хейске еще дышал. Из длинной глубокой рубленой раны от макушки до носа хлестала кровь, и губы Тодо уже синели. Нагакура и Харада, на что-то надеясь, на руках принесли его в штаб-квартиру, преодолев весь путь бегом, но Саннан-сан, осмотрев его, горестно покачал головой и сказал, что за врачом бежать уже бессмысленно. Единственным шансом спасти Хейске было влить в него очимидзу, превратив его в расецу. Нагакура, Харада и Шинори, терзаемые горем, готовы были с этим согласиться, несмотря на весь ужас, который несло с собой существование в обличье демона. Подоспевший Хиджиката, кусая губы, все-таки принял решение и дал согласие. Так Хейске, обретя новую жизнь, стал бойцом Корпуса Расецу вместе с Саннан-саном. Он вроде бы не изменился, и казался прежним добрым и веселым парнем. Вот только жил он теперь в основном после захода солнца, избегая солнечного света, отсыпаясь днем, как и Саннан-сан. Он не ходил больше с друзьями в Шимабару, ночами нес свою тайную службу с такими же страдальцами-расецу, похудел, осунулся и однажды признался, что пытается всеми силами сопротивляться чудовищной жажде, принимает какие-то порошки, которые ему дает Саннан-сан и которые почти не помогают, и что временами терпеть это бывает настолько мучительно, что лучше бы он умер тогда, на перекрестке у храма Абура-но-Коджи. Следствием действий Шинсенгуми стала месть со стороны людей Ито - в начале декабря на Кондо-кёкучо, Окиту и Сайто было совершено покушение, в результате которого Кондо получил пулевое ранение в плечо и вынужден был долго лечить его после операции по удалению осколков кости. Сражения происходили все чаще, и Харада, тревожась за Шинори, просил ее уйти со службы, но она каждый раз, доверчиво прижимаясь к нему и прячась от всех бед в его крепких надежных объятиях, говорила, что никогда не оставит его, даже если начнется война. Поздним холодным вечером в конце декабря, когда комсостав в очередной раз собрался, чтобы обсудить сложившееся положение, Кондо и Хиджиката предложили Шинори с почетом покинуть ряды Шинсенгуми. Они говорили, что были счастливы служить с ней плечо к плечу, что она долгое время была им и верным другом, и соратником, и надежным бойцом, и хорошим командиром. Но сейчас, когда настали такие времена, что у них всех лишь два пути - сдаться или погибнуть, продолжая защищать свои убеждения и идеалы, и первый вариант для них был неприемлем, они не хотят, чтобы она погибла. Шинори спокойно выслушала все доводы и убеждения и ответила, что не видит смысла в жизни, если погибнет Саноске, ее брат, ее друзья и весь отряд, ставший для нее семьей. Самые счастливые годы своей жизни, пусть недолгие, она провела здесь, среди этих людей, и ничего, кроме добра и участия она не видела, так почему же она должна оставить их в такое трудное время, когда каждый человек для них был на вес золота? Она не видела своего будущего в одиночестве, при новом режиме, и даже если ей суждено погибнуть вместе со всеми, она готова к этому, потому что пусть еще хоть недолгое время, но она сможет принести пользу отряду и прожить его рядом с теми, кто был ей дорог. Свои слова она закончила просьбой позволить ей остаться, и склонилась в поклоне до пола. Командиры и капитаны выслушали ее спокойную, негромкую речь, и уважительно склонились в ответных поклонах, пусть и с неохотой, но соглашаясь с ее доводами. В один из дней у штаб-квартиры появилась груженая повозка - Хиджиката и Кондо заказали комсоставу военную форму европейского образца. Капитаны, обряжаясь в непривычную, казавшуюся ужасно неудобной одежду, осматривали себя и друг друга со всех сторон, чувствуя себя глупо и скованно. Харада в новой черно-белой легкой шинели был невероятно импозантен, но все равно остался верен своим привычкам - он тут же небрежно распахнул ворот, сказав, что он его душит, и закатал по локоть рукава. Нагакура, всегда гордившийся рельефом своих мускулов и демонстрировавший их при каждом удобном случае, тоже не стал церемониться с рукавами, да и рубашку под зеленым мундиром расстегнул до пупа. Шинори достался изящный китель с рукавами до локтя и высоким воротником, отороченным бледно-желтым узором, белоснежная рубашка с жабо и кружевами на рукавах, а узкие брюки и сапоги до колен привели ее в ужас - ей казалось, что в такой одежде она выглядит совершенно неприлично, и чувствовала себя едва ли не голой. Хиджиката, и без того щеголь и модник, в черной шинели с причудливым узором на широком отложном воротнике, выглядел каким-то заморским принцем, и казалось, не испытывал никакого дискомфорта, будто всю жизнь проходил в таком одеянии. Саннан-сан в длинной шинели, и Сайто в черном двубортном мундире с двумя рядами пуговиц, и даже Хейске, хоть и получивший форму, мало чем отличавшуюся от его обычной одежды - белую рубашку и жилет - все чувствовали себя неловко, и больше всего неприятностей доставляли тесные сапоги из скрипящей кожи, в которых привыкшие к свободным сандалиям ноги сразу начали гореть. И только хитрый Кондо-сан остался в привычных хакама и косоде, сказав, что ему эта одежда удобнее и привычнее. Но самый тяжелый удар ждал всех впереди - Хиджиката-фукучо приказал обрезать длинные волосы на европейский манер. Большинство капитанов, ворча и досадуя, неохотно расставались с еще одним проявлением самурайской доблести - пучки на макушках и длинные волосы значили для них слишком много, и еще совсем недавно срезанный пучок означал позор для воина. Лишь Нагакура, всегда остригавший волосы, и Хейске, спокойно расставшийся со своим длинным хвостом, не выражали по этому поводу протеста, да сам они-фукучо, затеявший все это, тоже помалкивал. Окита, всегда старавшийся походить прической на своего кумира - Кондо-сана, бурчал больше всех, да и Сайто с Харадой не выразили восторга, оставив длинные пряди до подбородка - остричься совсем коротко у них не поднялась рука. И лишь Шинори на правах женщины было позволено волосы оставить, и даже сам Хиджиката, проходя мимо с уже остриженной головой и наблюдая, как капитаны, скрепя сердце, безжалостно кромсают пряди, взял хвост Шинори в ладонь, пропустил его сквозь пальцы и сказал, что такое богатство терять грешно. Ночью, лаская любимого, Шинори, ероша непривычно короткие волосы, с сожалением сказала: - Как же мне нравились они, когда были длинными… Как жаль, что все в этом мире должно настолько сильно измениться… - Ничего, не голова, отрастут, главное, чтобы голову не срезали, - улыбнулся Саноске, и Шинори, порывисто прижав его глупую лохматую башку к своей груди, прошептала: - Никогда, слышишь, никогда не смей говорить этого! - Хорошо, больше не буду, - послушно ответил Харада, целуя ее и ловко перекатился, сжимая любимую в объятиях, оказавшись над ней. Шли дни, в заботах, тревогах и сражениях, и ночи, в страстных ласках или мертвецком от усталости сне. Человек способен свыкнуться со многими вещами, и вскоре сапоги не казались такими уж пыточными, в них действительно было удобнее, а узкие брюки не мешали двигаться в бою, не нужно было тратить время на подвязывание штанин, как у хакама, да и рубашки с кителями, стоило только освоить быстрое застегивание этих кошмарных пуговиц, надевать оказалось значительно проще, чем увязывать узлы на нижних и верхних кимоно и оби. А еще Харада обнаружил в этом дивную прелесть - однажды у одного торговца заморскими новомодными товарами он обнаружил комплект шелкового дамского белья, которое предпочитали европейские женщины, и купил его для Шинори. Вид жены, затянутой в тонкий ажурный корсаж с бюстье, поднимающим груди так, что оставалось только удивляться, откуда только взялся варварский обычай непременно утягивать женскую грудь, и шелковые панталончики с кружавчиками, привел Саноске в неописуемый восторг. Вскоре, из-за частых перемещений штаб-квартиры, Саноске и Шинори пришлось вернуться в казенное жилье к остальным членам отряда, и последнее время они чаще бывали вместе лишь на службе и в сражениях, а когда возвращались, чаще всего у них было желание лишь упасть на футон, обняться и забыться недолгим тревожным сном. Только нежная взаимная привязанность и осознание того, что они есть друг у друга, поддерживало в них силы. И тем ярче и пронзительнее была страсть, когда им удавалось отдаться друг другу, отчаянно и безоглядно, будто в последний раз, ибо каждый выход в город мог действительно стать для каждого из них последним. Каждый раз, когда его маленькая химе бесстрашно врывалась в бой, Харада молился всем богам, которых знал, чтобы они уберегли ее, лишь ловя взглядом в мечущейся толпе развевающийся длинный хвост волос, и каждый раз думая: «Жива! Слава богам, еще жива!» И то ли его мольбы, то ли ее везучесть позволяли ей каждый раз выбираться целой и невредимой. С наступлением Нового года положение стало критическим. Третьего января Шинсенгуми были брошены в Киийбоку, где наступали Чошу, и отряд, не в состоянии сдержать наступления, на следующий день вынужден были отойти. Трудно с одним лишь мечом и копьем в руках сдержать натиск противника, усиленный артиллерией и пулями. Эпоха самурайской чести, мастерства и воинского духа уходила в небытие, уступив европейской тактике ведения дальнего боя, наносящего издали многочисленные потери. Кондо и Хиджиката озадачились закупкой огнестрельного оружия, но на самое современное, дальнобойное и скорострельное, средств не хватало, и обучать солдат обращению с ним времени не было. Четвертого января высокопоставленные чиновники сёгуната, укрывшись в крепости Ханьшуй, запретили Шинсенгуми присоединиться к ним, и бойцы оказались без поддержки и помощи. Пятого числа на набережной Йодогава произошло жестокое сражение, Шинсенгуми потеряли много людей, еще больше было раненых. Хиджиката дал приказ отступать к Нашимото, отряды Харады и Нагакуры должны были обеспечивать отход в арьергарде. Но седьмой отряд, который вместе с Нагакурой обходил позиции Чошу со стороны горы Явата, попал в переделку. Шинпачи успел прорваться к своим, а Шинори нет. Теперь, когда основные силы уже успешно отступили под прикрытием второго и десятого взводов, Нагакура и Харада ждали лишь седьмой или хотя бы то, что от него осталось. И только они решили ослушаться приказа и пойти на прорыв навстречу Шинори, она вместе с пятью солдатами появилась из проулка. Они неслись бегом, из последних сил, кто-то из оставшихся в живых был ранен, Шинори прихрамывала и прижимала к груди окровавленную руку. Почти достигнув места дислокации десятого и второго взводов, она остановилась, дожидаясь последнего солдата, не желая бежать впереди, пока хоть кто-то из ее людей отставал. Вдалеке раздались крики солдат Чошу: - Это же Мамуши-Годзен! Волчица Мибу! Какая удача! Не упусти! Стреляй, стреляй же! Харада, лишь только увидел жену в перепачканном кровью мундире, бросился ей навстречу, и сейчас, услышав эти полные азарта вопли, побелел лицом и сделал немыслимый рывок изо всех сил, чтобы вытащить ее с линии огня или прикрыть собой. Как раз одновременно с ним кумичо седьмого, дождавшись своего последнего бойца, побежала, припадая на одну ногу, и в тот же миг со стороны вражеских укреплений затарахтела митральеза78. Шинори споткнулась, тело ее несколько раз дернулось, как у сломанной марионетки, которую небрежный хозяин злобно дергал за нитки, и когда Харада подлетел к ней, она рухнула ему в руки, оседая на землю. Саноске подхватил ее, чувствуя, как ладони заливает липкая горячая кровь, и бросился обратно. Нагакура, оказавшийся рядом, прикрывал ему спину, но две картечины все же достали Хараду - одна в предплечье, вторая оцарапала шею. К счастью, отряд Нагакуры, вооруженный несколькими недавно приобретенными ружьями, вовремя открыл ответный огонь, заполошный, беспорядочный, но достигший цели - митральеза захлебнулась, а стрелок, управлявшийся с нею, завалился за лафет. Пока его сменил другой, арьергард Шинсенгуми скрылся. Харада бежал, как никогда в жизни, прижимая к себе завалившуюся ему через плечо истекающую кровью Шинори, которую даже ухватить поудобнее не было времени, и тысяча самых страшных мыслей проносилась в его голове. Как только они оказались в относительно безопасном месте, Харада с помощью Нагакуры бережно опустил Шинори на землю и, стараясь не слишком тормошить ее, снял с нее мундир. Шинпачи поддерживал ее под плечи, и когда Харада раздел ее до блузы, Нагакура зло и отчаянно выругался. Саноске быстро сбросил с себя шинель, рванул ворот рубашки так, что только пуговицы затрещали и разлетелись в стороны, и, разодрав ее на полосы, начал бинтовать Шинори. - Мало, не хватает! У кого еще что есть? - заорал он, и тут же солдаты принялись раздеваться и рвать свои рубахи. - Бесполезно! - прорычал Шинпачи, видя, как чистая ткань, плотно стягивающая тело девушки, мгновенно пропитывается кровью. - Вся спина разворочена! Но Харада упрямо продолжал обматывать тонкое тело. - Она хоть дышит? - выкрикнул Нагакура, глядя расширившимися от ужаса глазами на Хараду. - Шино, Шино! - севшим голосом звал девушку Саноске, ласково, тихо, будто уговаривал, и щупал пульс на шее, прикладывал ухо к ее груди и губам, отчаянно пытаясь найти признаки жизни и не находя их. - Шино, пожалуйста, открой глаза! Посмотри на меня, милая, слышишь? - Жива? Сано, жива она? - подрагивая всем телом, хрипло орал Шинпачи, и тело Шинори в его руках болталось, как тряпичная кукла. Голова ее свесилась на бок, и Харада бережно приподнял ее лицо обеими руками. Изо рта Шинори обильно потекла кровь. - Живи. Живи! Живи!!! - заорал Харада, не желая верить, что она уже ушла. Кровь на ее губах надулась пузырем. - Дышит! Жива! - крикнул Саноске. - Тащить нельзя, а здесь мы ничего сделать не можем. Шинпачи, что делать? Что делать?! Она умрет здесь, посреди улицы с минуты на минуту, а мы ничего не можем сделать!!! Нагакура уставился на него остановившимся взглядом, медленно полез в карман мундира и извлек из него граненый флакончик с круглой крышечкой, наполненный ярко-алой жидкостью. - Саннан как-то дал мне. Не знаю, зачем взял, но после случая с Хейске я все время ношу его с собой. - Охренел?! - взвыл Харада. - Есть вариант лучше? - облизав пересохшие губы, прохрипел Шинпачи. Харада несколько секунд, тяжело дыша, переводил взгляд с окровавленного лица Шинори на Шинпачи, бутылочку и обратно, потом осторожно откинул голову девушки, поддерживая под затылок, открыл ей рот и кивнул. Нагакура тонкой струйкой влил очимидзу и провез грязной ладонью себе по лицу, утирая ливший со лба пот. Сначала ничего не происходило, потом тело Шинори выгнулось, она завыла глухо, мучительно, придя в себя и приняв накатившую волну боли сполна, волосы ее мгновенно стали белее снега, она резко распахнула глаза, и на Хараду уставились красные зрачки. Шинори, казалось, не узнавала его, блуждая безумным взглядом по его лицу, пока не остановилась на текущей из царапины на шее крови. В глазах ее зажглась первая осмысленная искра, и она, как хищник, учуявший дичь, втянула носом воздух. Ноздри ее затрепетали, и она потянулась к Саноске. Нагакура сзади обхватил ее за плечи, и Шинори напряженно замерла, глядя перед собой и не понимая, что могло ее остановить. Она была еще слишком слаба, раны только перестали кровоточить, заживление едва началось, и сейчас у нее не хватало сил сопротивляться. Дернувшись в стальной хватке брата несколько раз, она разочарованно завыла, не сводя глаз с сочащейся кровью раны на шее Харады. - Ничего, с ними со всеми так в первые минуты. Скоро пройдет, - сказал Шинпачи другу. - А если нет? Если сразу накроет? - напряженно вглядывался в лицо Шинори Харада, выискивая хоть какие-то признаки просветления. - Не накроет. Она сильная. Не слабее Хейске. Сейчас организм восстановится, и ее отпустит, - заверил Нагакура, сам не до конца уверенный в своих словах. С каждой минутой силы Шинори прибавлялись, и, наконец, она, легко сбросив руки брата с плеч и отшвырнув его от себя толчком спины назад, вырвалась из его захвата, визгливо захохотала и бросилась на Саноске. - Сано, осторожно! - заорал Шинпачи, упавший на спину от удара сестры. Харада обхватил Шинори руками, прижал к себе издающее безумный вой, хохот и злобное рычание существо, совсем недавно бывшее его любимой женщиной, и стиснув изо всех сил вырывающееся тело, гладил ее, целовал и шептал: - Тс-с, успокойся, милая, все хорошо, все хорошо, тише… Она будто услышала его, затихла, обняла его за талию трясущимися руками, и прошептала: - Пожалуйста, хоть немного, пожалуйста… Харада ослабил хватку, и она плавно, как настоящая мамуши, змеиным движением повернула голову и лизнула стекающую по шее на грудь кровь. - Не бойся, пей. Я дам тебе, сколько ты захочешь, - тяжело вздохнув, Саноске погладил ее по белым, будто вмиг поседевшим волосам. - Сано, ты что творишь? - воскликнул Шинпачи. - Не кричи, ты ее напугаешь, - ответил негромко Харада, баюкая Шинори на руках, как ребенка. Он оттянул ее смерть, выкупил у судьбы еще время, и теперь должен заплатить по счетам. Шинори не виновата в том, какой она теперь стала, это он не смог расстаться, не смог позволить ей уйти и оставить его здесь одного. Теперь Саноске должен быть готовым принять ее в любом обличье, и пройти с ней через все муки жажды расецу рука об руку, до самого конца. Через несколько минут волосы Шинори вернулись к обычному цвету, красный огонь в глазах погас, и она, словно только осознав, что она делает, отшатнулась от мужа и уставилась на него непонимающими глазами. - Что произошло? Ты ранен? - спросила встревоженно она, оглядывая Хараду и вдруг, словно вспомнив что-то, облизала губы, чувствуя на языке стальной соленый привкус, прикоснулась к ним пальцами и посмотрела на окрашенные кровью подушечки, а затем заметила валяющийся рядом на земле пустой флакон из-под очимидзу. На глаза ее навернулись слезы, она бросилась Хараде на грудь, обвивая руками шею и прижимаясь, и только шептала: - Прости, Саноске, прости меня! - Это ты прости меня, - ответил он, гладя ее по голове и излечившейся спине, все еще обмотанной окровавленными бинтами. - Я не хотел, чтобы ты обрекла меня на муки одиночества без тебя, и я обрек тебя на муки ада. Я знаю, что будет трудно и больно, но я всегда буду рядом, и я всегда буду отдавать тебе мою кровь, чтобы ты не мучилась так же, как Хейске. - Я не смогу, - прошептала Шинори. - Сможешь. Саннан пьет, и его не терзают приступы. Они мучают лишь тех, кто отказывается пить кровь, - возразил Харада. - А если я совсем сойду с ума? - Все будет хорошо, доверься мне. Вот Саннан уже три года так живет, и человека с более ясными мозгами я еще не встречал. К тому же он все время ищет способ найти средство от побочных эффектов очимидзу, и я верю, что рано или поздно найдет. Мы справимся. Все будет хорошо.