То, что вложено между страниц

Шепард не видела ничего зазорного в том, чтобы работать по классике. Зачем чинить то, что не сломано? Она знала свои сильные и слабые стороны — и знала, как ей по максимуму использовать первые и компенсировать вторые. Быстрые атаки, просчитанные риски — схема, доведённая практически до автоматизма: Раз — навесить барьер и рывком влететь в бой, сломать противнику строй. Два — пустить по земле биотическую волну, опрокидывая и оглушая тех, кто ещё стоял на ногах, и тут же — разрядить дробовик. Три — оценить ситуацию и решить: или — при поддержке отряда — расправиться с уцелевшими, или, обновив барьер, отступить и сменить оружие, а после — методично отстреливать всех, кто ещё сопротивляется. Просто и эффективно. Смыть, повторить, при необходимости — внести коррективы... Может, дарёному коню в зубы смотреть и не принято, а вот дарёное тело — другое дело. Зубы у Шепард оказались отменные, даже лучше, чем были до смерти — как и многие другие… детали. Призрак показал себя рисковым инвестором — не только глобально, одним лишь тем, что дал проекту “Лазарь” зелёный свет, но и в мелочах. Миранда с командой вживили своей подопечной новый, более мощный имплант, который заметно усилил её биотические удары — и, как следствие, сделал стиль боя Шепард ещё более агрессивными. Трудно не увлекаться биотическими таранами, когда можешь сбить с ног даже крогана, а отсиживаться за укрытиями Шепард и так никогда не любила. Быстрые атаки, просчитанные риски — штурм, удар на опережение... С молотильщиком — огромным, как пиздец, которым обернулась их “школьная экскурсия” на Тучанку — такая тактика очевидно не работала. Блядь, просто… блядь. В этой истории всё изначально пошло не по плану — ещё когда они прилетели на Корлус вербовать вождя Окира и вместо закалённого в боях кроганского ветерана прихватили инкубатор с его ГМО-сыном. Хорошо хоть сиротка вышел из питательного бульона полностью сформированным, прошедшим через импринтинг и генетическую прошивку бойцом, взрослым и самостоятельным… Вернее, так они думали — пока у парня не начался пубертат. Открытие неожиданное, но скорее приятное: они-то рванули на Тучанку, веря, что Грюнт подцепил какую-то кроганскую болячку и может вот-вот отбросить коньки — а это просто гормоны разбушевались. Не считая стычки с кланом Гататог, — вождь Увенк живо присмирел, получив лбом от человеческой женщины, — проблем не наблюдалось. Шепард рада была пересечься с Рексом и вспомнить былые деньки, да и клановая инициация, через которую Грюнту нужно было пройти, звучала по-своему интересно: крещение пламенем — выжить, забравшись вглубь послевоенных развалин, и завалить как можно больше врагов... Нет, варрены, кликсены — это понятно: борьба с паразитами, контроль популяции; по сути, простая “санитарная” работа, обставленная как приключение — чтобы кроганский молодняк с пользой сливал лишнюю агрессию… но, сука, молотильщик?! Когда здание завибрировало — как бывает от прогремевшего невдалеке взрыва, — Шепард — одним нутряным чутьём, не раз спасавшим ей задницу, — догадалась, что это значит, но не хотела верить. Снова сраная “Дрожь земли”? Сейчас? Каковы, блядь, шансы?.. Увы, когда из-под дальних завалов к небу взвился блевотно-бирюзовый язык, когда он затрепетал раздвоенными антеннками… держаться за отрицание больше не получалось. Сказать, что Шепард переполняли эмоции — ничего не сказать; но посокрушаться о том, в какую трагикомедию превратилась её — уже вторая по счёту — жизнь, можно было и позже. Сейчас — нужно срочно вносить коррективы. “Тварь разъедает металл. Пасть, вся башка — приоритетные цели”. “Понял”, — откликнулся Гаррус; Грюнт прорычал в ответ что-то утвердительное — стандартные армейские протоколы в нём пока не укоренились... А потом молотильщик вылез, взрыхляя обломки бетона, как землю — во всём своём посттравматическом великолепии, жирный и наглый, отъевшийся то ли кликсенами, то ли кроганским молодняком. Кислотный плевок проел металлическую опору, и вся конструкция — что это вообще, блядь, было? — чуть было не рухнула Шепард на голову. Она откатилась, выхватила модифицированный Мордином “Палач”... О, Шепард отлично знала, как лучше всего сражаться с молотильщиками: в идеале — на БТР'е с хорошей бронебойной турелью, но иногда приходится обходиться подручными средствами. Здесь — не Акуза. Уже никогда — не Акуза. Гарруса с Грюнтом спартанская манера коммандера не обескуражила. Они всё правильно поняли — постоянно двигались, заходили с разных сторон, сбивая тварь с толку, и целились куда надо — в язык, нёбо, глаза. От винтовок толку было, конечно, больше, чем от тяжёлого пистолета, но Шепард не позволяла себе отставать — скакала, как кролик, и разряжала в цель магазин за магазином, — пока, конвульсивно дёрнувшись, тварь не грохнулась о землю, взметнув к небу облако пыли и каменной крошки. Больше она не шевелилась. Понять, кто нанёс последний удар, оказалось, пожалуй что, невозможно, но Шепард была не в настроении мериться письками. Ребята, наадреналиненные, шутливо собачились, а у неё в голове билась одна-единственная мысль: “Боже, тварь сдохла. Она наконец-то сдохла”. Насладиться триумфом им толком не дали — на огонёк, не дождавшись конца церемонии, заявились ребята из клана Гататог. Ублюдок Увенк переобулся в полёте как сраный воздушный гимнаст: теперь, когда Грюнт и его краннт смогли завалить молотильщика, — впервые с тех пор, как посвящение проходил Урднот Рекс, — “ребёнок из пробирки”, которого и допускать к ритуалам не хотели, вдруг стал желанным трофеем. Хуцпа у Гататог Увенка оказалась просто ошеломительная, Шепард почти готова была аплодировать: “Вступай в мой клан, так уж и быть — без прав, без перспектив, и спариваться я тебе не позволю!..” Да её мальчик будет спариваться с кем хочет! Уж точно — не по указке какого-то старого крокодила. В общем, клан Гататог они проредили и обезглавили: кроганы — это, конечно, ребята суровые, но Шепард знала, как с такими управиться. Помните, что там было про "смыть, повторить"? Их-то не защищали её вьетнамские флэшбеки... Так Грюнт и стал полноправным членом клана Урднот — и Шепард бы соврала, если б сказала, что её не растрогало, когда пацан с гордостью назвал её своим воеводой. “Ей нет равных!”, каково? Дети так быстро растут... Сейчас Шепард искренне недоумевала, как на “Нормандии” они принимали Грюнта за взрослого: гладкая кожа, совсем ещё небольшой горб, даже гребень на голове не сросся! Рядом с другими воинами Урднот и особенно Рексом он, со своими радостными голубыми глазищами, казался совсем мальком — убийственным, диковатым мальком, но всё же. После генофага кроганы старательно вычищали данные о своих жизненном цикле и морфологии из открытого доступа, — саларианцы и турианцы когда-то слишком успешно ими воспользовались и практически стерильнули целую расу… — но это так себе оправдание. Глаза-то у Шепард были? Глаза, уши, а ещё триггеры всех сортов и расцветок и лёгкая диссоциация. Стоило возбуждению схлынуть, и… накатило — до тошноты, до трясущихся пальцев, до... Портить праздник Шепард не хотелось: Ни Грюнту, который, считай, из аутсайдеров стал королём выпускного бала и заслужил насладиться каждой секундой этого вечера. Ни Рексу, что так отчаянно сражался за свой обескровленный генофагом народ. Ни остальным кроганам — у них ведь так мало было поводов для радости! Вяленая кликсенская клешня, пустой перевёрнутый ящик, немного покоя — спрятаться возле наполовину разобранного вездехода, чем-то напоминающего покойный "Мако", и переждать: великолепный план, Шепард; надёжный, как швейцарские часы... Там её, доедавшую, и нашёл Гаррус — от бывшего следователя СБЦ так просто было не скрыться. Стыд запоздало нахлынул следом: их общее боевое братство с Рексом — это, конечно, славно, но оставлять турианца наедине с толпой захмелевших кроганов — не самая светлая из её идей. — Если это ринкол, то я откажусь, — предупредила Шепард, заметив в его руке какую-то таинственную бутылку. — Иначе мне точно придётся блевать в кустах — даже моя модифицированная печень с такой дозой не справится. — Обижаешь, Шепард, — Гаррус — жестом, который она привыкла считать за аналог кривой ухмылки — дёрнул здоровой мандибулой и развёл руками. — Если я захочу отравить своего командующего офицера, то придумаю что-нибудь поизобретательнее. — Ну спасибо, Вакариан. Мне сразу стало легче. — Это вино, — уточнил он на всякий случай. — Азарийское. Паршивое, судя по этикетке, зато подходит и для декстро, и для лево: азари знают свой рынок и ценят... универсальность. — Где ты его достал? — оживилась Шепард, но, видя, что признаваться он не собирается, тут же и предложила, вытянув и перевернув ещё один ящик: — Садись тогда, что ли? Будем избавлять тебя от вынужденной трезвости, раз уж удача сама приплыла мне в руки. Она не спросила: “Зачем ты меня искал?” или “Неужели я выгляжу настолько жалко?”. Гаррус знал её дольше всех, с кем Шепард сейчас работала; знал её, и знал про Акузу, и был с ней на Онтароме, когда они нашли Тумса. Поэтому и не поверил, что она продалась “Церберу” — не только наново пересобранным телом, но и душой, — не после того, как ради сбора данных те натравили на её взвод молотильщиков, а потом годами ставили на отловленном выжившем — на человеке, которому повезло чуть меньше, чем тогда-ещё-не-коммандеру Шепард, — эксперименты. Она не сказала: “Тумс написал мне. Спросил, что за игру я веду? Как я могу работать на “Цербер” после того, что они натворили? Я не знаю, что ему ответить — к тому же Чемберс наверняка читает всю мою переписку…” Слова казались излишни — они проедали опоры и без того неустойчивого покоя, — и потому Шепард молча взяла бутылку. Пальцы уже не тряслись — и то хлеб. Вино и правда было паршивым, но не настолько, чтобы кривить нос: всяко лучше ядрёного местного алкоголя, которым можно коррозию с труб счищать и даже лежалых покойников — поднимать из мёртвых. — Хорошо, что наш мальчик — кроган, — заметила Шепард, передавая обратно бутылку. — Скажи же, это — куда приятнее, чем отвезти его на Омегу и оплатить пару приватных танцев? Было что-то удивительно успокаивающее в этом зрелище: мандибула ходит из стороны в сторону, приоткрывая острые игольчатые зубы, мелькает длинный, кобальтовый язык — странно смотреть, как пьёт из горлышка тот, у кого нет губ… Бледный голубоватый свет визора, строгие линии колониальной метки: чёткие, пронзительно-синие на серебристых — светлее, чем у большинства туриан, — лицевых пластинах… Гаррус пристроился справа, и шрамы были не видны — но Шепард-то знала! Стыд, снова критически запоздавший, ударил под дых: да, Гаррус и сам пошутил тогда про танцовщиц и про Омегу, но стоило ли напоминать? — И правда, — лениво протянул он, делясь их переходящим трофеем и, кажется, даже не подозревая о том, насколько она себя накрутила. — Когда ещё будет шанс собственными глазами увидеть, как коммандер Шепард бодает кроганского вождя? — Carpe diem… — она салютнула ему бутылкой и, сделав пару больших глотков, провозгласила: — Нахер Омегу. — Нахер. Какое-то время они цедили вино, передавая его, как трубку мира — сначала молча, разглядывая незнакомые рисунки созвездий; потом, когда у бутылки показалось дно, а где-то вдали Грюнт узнаваемо захохотал — обмениваясь дурацкими шуточками. — Наш мальчик так быстро вырос, — наигранно сокрушалась Шепард, размахивая руками. — Не то чтобы я так уж печалилась по пелёнкам, но… Сам понимаешь. В кино нам, что ли, его сводить? Думаю, пацану понравится Бласто. — Я помню нашего малыша вот такусеньким! — охотно подхватил Гаррус. — Первая винтовка, первый раздавленный голыми руками наёмник... — Саларианец из “Затмения”, — кивнула Шепард. — Ловко он с ним расправился! Мальчик взял от нас самое лучшее: у него твои глаза и мой увесистый счётчик убийств. — У него наши глаза и твоя обворожительная улыбка. — А ты сладкоречив, Вакариан! Тебя же Рекс бутылкой снабдил? Не обольщайся, это из шкурного интереса: он просто бережёт от тебя кроганских женщин. Удар на опережение, сам понимаешь... Шепард смеялась и думала: может, и правда устроить на “Нормандии” киносеанс? Скачать про запас дешёвых боевичков позапрошлого века — вроде тех, на которые папа водил её в киноклуб? С мамой такое было смотреть нельзя, она вечно докапывалась до заклёпок — и это стало их с папой одной на двоих порочной страстью: Субботнее утро. Возможность самой порулить по просёлочной. Столица колонии. Крики чаек, записанные на плёнку. Белые клёны, высаженные вдоль набережной — стойкие к ветру, соли и городским загрязнениям, никакой романтики. У папы на носу — сладкая вата: он так увлёкся, передразнивая очередного киношного антагониста, что не уследил, а Шепард вмешиваться не стала — слишком забавный был у него видок... Позже, вернувшись на “Нормандию” и вновь потонув в делах, Шепард с тоской вспоминала их “школьную экскурсию” на Тучанку: как ни крути, та — несмотря даже на появление молотильщика — со всех сторон увенчалась успехом. В первую же неделю Грюнту пришло четыре запроса на спаривания — выкуси, Гататог Увенк! Про то, что один запрос пришёл уже к самой Шепард, она предпочитала лишний раз не задумываться.