Сквозные ранения.

Война в Чикаго притихла, а газеты пестрят заголовками о падении династии Куиннов. «Удача покинула их: Куинны потеряли свое королевство». Но Эйден ощущает странную тревогу. Каллаган никогда не пишет ему первой, ведь он сам твердил ей, что сам выйдет на связь когда будет необходимо. Тем не менее, она покорно помогает ему всякий раз, когда он того просит, подкидывая ему необходимую информацию. Ничего, кроме работы. И все же, его беспокоит ее молчание, ведь он написал ей еще вчера и не видел с тех пор, как они разобрались с аукционом. Отключенный телефон уверенности в ситуации не прибавляет. Она оставила ему досье нескольких людей, преступников, которым удалось избежать наказания, а потом благополучно исчезла. Вероятно, она в обиде на него за попытки докопаться до ее прошлого, узнать больше. Либо, как любой здравомыслящий человек, Каллаган пытается держать дистанцию между собой, законопослушным гражданином, и линчевателем, по локоть испачкавшимся в крови. Аукцион тоже вполне мог оставить неизгладимое впечатление. Все больше он замечает, что ему не безразлично. Будто за период их не такого уж и длительного общения он позволил ей проникнуть внутрь, словно корням семени, посаженного в почву. А сейчас он ловит себя на том, что проверяет камеры слежения в районе, где она живет, в надежде найти ответы на скопившиеся у него вопросы. Алехандро возится с галстуком, стоя напротив зеркала. За долгие годы своей жизни он многому научился: ему доводилось собирать и разбирать оружие, порой даже вслепую, плести морские узлы, стреляться с наркокартелями, пытать и холоднокровно убивать людей, а потом возвращаться домой к семье и обнимать жену и дочь так, будто он другой человек. Важно иметь четкую границу между домом и работой и не допускать того, чтобы рабочая часть его личности столкнулась с семейной. На работе он профессионал своего дела, а дома хороший муж и отец. И эти два человека никогда не встретятся. Это помогало преуспевать и тут, и там. Когда он работал на УБН и выполнял поручения на Мексиканской границе, Алехандро был незаменимым оперативником благодаря своим латинским корням и знанию языка. Он мог легко внедриться и работать под прикрытием, быть частью убойного отряда или работать в штабе, не прибегая к полевым действиям. Каждый день кто-то умирал, порой даже целые семьи вместе с детьми. Порой, он был причастен к этим смертям лично. И мог ли он оставаться таким же ценным оперативником, если бы в его мыслях была Сара, когда он с притянутым равнодушием смотрел на тела убитых в этой бесконечной бойне детей и их родителей? Нет, не мог. Поэтому, возвращаясь с «командировки», он сбрасывал шкуру, как змея, приезжал домой и целовал в макушку свою дочурку, мирно спящую в кровати, в безопасности собственного дома, под чутким надзором родителей. Повидав худшую сторону человеческой жизни, Алехандро всегда думал о безопасности своей семьи. Поэтому, когда ему по старой дружбе пришло предложение о работе на Блюм, да еще и в городе, в котором он живет, Алехандро согласился без раздумий. Тогда он сказал жене, что с УБН покончено, но по ее глазам он понял, что лжет не только ей, но и себе. Старые привычки тяжело отмирают. В его случае — особенно. К счастью или нет, но его нынешняя работа и не требовала избавления от скелетов в шкафу, как раз наоборот, этим скелетам было свое применение. А проклятый галстук он завязать так и не может. Никогда не хватает терпения. — Давай я помогу. — подает голос Катрина, возникшая вдруг в гардеробной. Алехандро не препятствует ей, лишь поворачивается к ней и позволяет той ловко завязать этот злосчастный аксессуар. — Выглядишь прекрасно. — шепчет он, оценив наряд жены. — Ого, это что, комплимент? — Я всегда делаю тебе комплименты. Она насмешливо улыбается, щипает его за седеющую бородку и целует в губы. — Проверь, готова ли Сара. — просит она, проводя пальцами по его щекам. Он стучится в открытую дверь, заявляя о своем присутствии и глядя на дочь, что улыбалась в экран смартфона в своих руках. — Что, бойфренд пишет? Этот вопрос ее всегда смущает и застает врасплох. — Нет! Это…это Лиззи. Улыбка сходит с лица Алехандро. — Лиззи? — уточняет он, заходя и присаживаясь на край кровати, на которой лежало выглаженное платье. — Та самая Лиззи? Сара пугливо кивает и спешит оправдаться. — Пап, это такой чат-бот. Он собирает цифровую информацию о человеке и создает алгоритм… — Дорогая, — прерывает ее он на полуслове, — Не увлекайся этим. Умерших надо отпускать. Понимаю, тебе тяжело, но такова жизнь. А это… — он опустил взгляд на смартфон, — Это не выход. Мне жаль, что вы не успели попрощаться. — Она боролась с раком. И была в больнице долгое время, пользовалась соцсетями для общения. Большая часть информации, особенно актуальной, собрана с этого промежутка и… знаешь, это ощущается. Бот не идеален. Он отражает только этот отрывок ее жизни, будто это все, чем она являлась. Это так…грустно. — Технологии не способны заменить человека, какими бы продвинутыми они ни были. — Мне было любопытно, потому что… я подумала, что тете бы это помогло. — Делайле? — уточняет он, словно ослышавшись. — Сара, столько лет прошло… Сара кивает. — Она очень любила его. После того, что произошло, она совсем другая. Я думаю, это хорошая возможность сказать «прощай». Или новая зависимость. — Я знаю, милая. Но это плохая идея. Некоторые вещи просто нужно пережить. Это как твои ссадины на коленках, тоже заживают со временем. — он смотрит, как она рассматривает бледные шрамы на коже своих ног, и касается пальцем кончика ее носа, — А теперь одевайся. Пора уже выходить. Перед тем, как выйти из дома, он посещает кабинет, чтобы взять из ящика в столе конверт, который подготовил для сестры. Окна ресторана открывают вид на Чикагский канал, за стеклом по набережной прогуливаются люди, плывут и качаются на волнах катера и яхты. Музыкальная банда играет старые песни, начиная от Синатры и заканчивая Элтоном Джоном, отдавая предпочтение беспроигрышной классике, которая вынуждает гостей выходить в зал и мечтательно танцевать, вспоминая о былых временах. Над их головами мерцают гирлянды подвешенные под прозрачной крышей. — Так, как дела на работе? — интересуется Катрина, отпивая шампанского. — Ты давно новости смотрела? — смеется Делайла. — Мне очень повезло урвать свободный вечер для ужина с вами, ребята. — она приобнимает племянницу. — Да уж, в Чикаго несладко живется нынче. У меня есть знакомый, начинающий адвокат, вот его недавно в качестве государственного адвоката наняли защищать в суде каких-то тупиц-подростков, которые влезли в морг и… — Катрина… — останавливает ее муж, намекая, что та новость совсем не для детских ушей. — Папа, я тоже новости смотрю. Мою психику уже не спасти, даже не пытайся. — смеется Сара, ковыряясь вилкой в пасте. — Хорошо-хорошо… — прерывает накаляющийся диалог Катрина, — Мы все о работе, да о работе. Как твои дела, Делайла? Она, очевидно, даже не знает, что и ответить. — Сказать нечего, на самом деле. Сплошная рутина. — она не в первый раз уворачивается от конкретного ответа, порой даже кажется, что это никогда не изменится. И никто, кроме Алехандро, не замечает сильных изменений в Делайле. От его чуткого взгляда не ускользают ссадины на костяшках ее рук, синяки, небрежно замазанные тональным кремом. Он уже даже свыкся с тем, что она потеряла в весе настолько, что любая старая ее вещь висит на ней. Помимо того, вопреки ее физическому состоянию, он видит, как изменился ее взгляд. Если раньше в нем была гнетущая опустошенность, то сейчас она выглядела жизнерадостно. Делайла улыбается так, как не улыбалась уже давно. Они беседуют о происходящем в их мегаполисе, Делайла и Алехандро перекидываются короткими многозначительными взглядами каждый раз, когда речь заходит о «Тарантуле» — одной из многих точек соприкосновения их профессиональной деятельности. Эти события подстегивают их паранойю. Важно уважать приватность друг друга, но еще важнее держать ситуацию под контролем. Никогда не знаешь, когда частью мозаики преступлений станешь ты или твой ближний. Эдакий камень преткновения между «хочу» и «надо». Сигарета тлеет в его руках, когда он стоит на заснеженной веранде ресторана. В теплые времена здесь тоже стоят столы, но сейчас здесь безлюдно, тихо, можно побыть наедине с собой. Алехандро презирал курение и корил себя каждый раз, когда поддавался слабости затянуться ещё одной, последней сигаретой. Издержка профессии, оставшаяся с ним вместе со всеми заработанными шрамами. — Что с тобой происходит? — спрашивает, когда позади скрипит дверь. Этот вопрос сбивает Делайлу, едва вышедшую на балкон, с толку. — О чем ты? — Я не могу смотреть и делать вид, что все нормально. — он бросает мимолетный взгляд на нее, прежде чем затушить сигарету, — Найди силы взглянуть дальше собственной ненависти и понять, что я не желаю тебе зла. Я только хочу помочь. — пепел чернеет на снегу, когда он раздавливает ее, — Знаю, ты давно не та моя маленькая сестричка, но я не могу смотреть, как ты губишь себя. — Ты для этого мне этот рождественский подарок вручил? — она показывает ему конверт, — Я сама пойду к мозгоправу, если посчитаю нужным. Не бери на себя слишком много. — Я знаю о рабочем инциденте. — Тогда ты знаешь, что мне уже приставили психиатра, который клюет мне мозги. — Долл, ты убила человека. Это на тебя не похоже. — Мне пальцев не хватит пересчитать, скольких убил ты. — она протягивает ему конверт с абонементом, — И когда тебя снова одолеет сомнение насчет того, что похоже на меня, а что нет… — она внимательно смотрит в его лицо, уверенно, не колеблясь ни капли, — Задумайся, знаешь ли ты меня так хорошо, как считаешь. И Алехандро действительно задумывается, прежде чем накрыть ее руку, сжимающую конверт, своей ладонью. — Подумай и ты. — Делайла выдерживает его пристальный взгляд, не боясь, что он узнает больше, чем ему следует. — Не спеши. — утешает ее Алехандро, а рука его теперь сжимает ее плечо. Прикосновения кажутся ей чуждыми. Делайла ловит себя на мысли, что последний, кто к ней вообще прикасался, это Эйден. Алехандро уходит, оставляя ее одну. Теперь она изучает конверт в своих руках. «Йоланда Мендес» — гласит надпись на договоре. Она оставляет конверт себе, надеясь, что ей не придется открывать его снова. Делайла ощущает, как мурашки пробегаются по коже, но она знает — это не от холода. Оглядывается, убеждаясь, что на веранде она и правда одна, а затем выглядывает на набережную и растерянно наблюдает за бредущими по ней людьми, вовсе не замечая молчаливого наблюдателя, привычно скрывающегося из виду. Эйден утолил свое любопытство.