Путь к сердцу мужчины

Назавтра точно в назначенный час я уже была в доме музыкантов. Внешне я являла собой образец трудолюбия и готовности к основательной уборке: старые, местами продранные джинсы, застиранная, никуда более не годная футболка, убранные волосы и полное отсутствие косметики. Дверь мне открыл Петр. Приветливо улыбнувшись, он пригласил меня в квартиру, показал, где у них ванная и где хранятся давно не использовавшиеся ведро и тряпка. – Простите… – сказала я. Говорили мы тихо, так как Слип и Драу еще давили подушки. Может быть, они не спали, просто не выходили из комнат, занимаясь чем-то своим, но Петр разговаривал шепотом, и я последовала его примеру. – Да? – Я думаю, сначала нужно сделать поверхностную уборку, прибрать разбросанные вещи, – Петр, признав мою правоту, кивнул. – А для этого мне нужно знать, что и куда убирать. – Будь ты фанаткой, я бы заподозрил тебя в том, что ты намереваешься выкрасть у своих кумиров, то есть нас, нижнее белье, – без тени улыбки сказал он, лукаво подмигнув в конце. – Мне кажется, те листы со стихами, что вчера были в комнате, откуда меня бесцеремонно выпроводили, более ценны. – Ты их видела? – охнув и схватившись за голову, простонал Петр. – Ну да, – пожала плечами я. – Успела прочитать? – Нет, у Михаэля неразборчивый почерк, и тем более я слишком хорошо воспитана, чтобы лезть в чужие бумаги. – Хорошо, – расслабился скрипач. – Драу словно ребенок, если прервать его творческий порыв, он ни за что не возьмется заново за работу над прерванной песней. Не поверишь, сколько песен из-за этого пропало, на них целую группу можно было поднять. – Разве прочтение прервало бы порыв? – недоуменно переспросила я. В тот период, когда я корчила из себя писательницу и вдохновенно строчила глупые, абсурдные сказки и рассказы, то, что друзья, знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей читали этот бред, лишь подстегивало меня. – Он считает, что творческая кухня должна быть тайной, достоянием общественности обязан стать лишь результат. И то если он, на взгляд Драу, превосходен. Если что-то будет не так, как задумывалось, публика никогда не услышит эту песню, разве что пару раз на концертах… – Это как с песней «Нож»? – Да. Еще одна странность. Насколько я могу судить, еще ни одна песня, книга или сценарий в мире не получились точь-в-точь такими же, как замышлялись. Если у Драу все изданные песни именно такие, то он уникум в огромной степени! К тому же, по-моему, ничего идеального не существует, с каждым новым прочтением постоянно хочется что-то исправить. Так можно вообще ничего не спеть! Впрочем, в последнем на сегодня их альбоме «Чудные дни» мне нравится абсолютно все, кроме разве что песни «Мужчина, который не пишет прозу», но и ее я могу послушать под настроение. На мой взгляд, и слова, и музыка – все компоненты в альбоме идеальны. Но на вкус и цвет… Может быть, в черновиках Михаэля хранится нечто еще более потрясающее, попросту разонравившееся ему в процессе работы. Почему-то мне до дрожи захотелось взглянуть на эти новые черновики. И возможно, на старые наброски, если они не уничтожены. Быть может, свежий взгляд (мой? или Михаэля?) поможет ему многократно улучшить их и выпустить пару альбомов? Но Петр внезапно обломал крылья моему творческому порыву: – Думаю, сегодня с тебя хватит кухни и моей комнаты, – сказал он. – Где они находятся? – деловито осведомилась я. Решив начать с кухни, я сделала правильный выбор. Очевидно, ей пользовались редко и неумело. Плита сохранила на себе следы подрывной деятельности неопытного и неосторожного кулинара, микроволновка «радовала» глаз застывшим плавленым сыром на поддоне и дверце, в мойке, на столе, на рабочих поверхностях громоздились горы грязной посуды. Я машинально отметила, что в основном это были плоские, неглубокие тарелки, а это значило, что в основном мои любимые музыканты питаются всухомятку. Оглядев этот разгром и решив, что стрессов мне на сегодня достаточно, я не стала открывать холодильник, дабы не обозревать повесившуюся, по поговорке, мышь. Хотя, возможно, и ее уже съели. Петр, стоявший за моей спиной, в проеме кухни, хмыкнул. – Не передумала? – У вас есть таз? – вместо ответа спросила я. На удивление, у Отто Дикс оказалось целых три таза. «Наверное, как в коммуналке, каждый замачивает свое белье в отдельном тазу, – смеясь, подумала я. – Хотя вряд ли они занимаются ручной стиркой». В пользу моего последнего размышления говорило то, что посудины были затырены на не совсем подходящее и естественное для них место – на антресоли, и то, что в верхнем тазу оказалась целая гора моющих средств. – Остались от предыдущей домработницы, – сказал Петр в ответ на мой невысказанный вопрос. «А что вы сделали с ней самой?» – хотела спросить я, однако вовремя прикусила язык. Среди начатых бутылочек я нашла средство для мытья посуды, набрала в тазы горячей воды, щедро налила туда гель и переложила грязные столовые приборы. Затем отрыла средство для мытья плит, полила им пригоревшие остатки прошлых трапез Отто Дикс и удовлетворенно оглядела дело рук своих. Первый шаг уже сделан, дальше будет проще. – Пусть отмокают, – пояснила я Воронову. Его комната была наименее запущенной из всех, очевидно, творческий порыв Драу, поставивший все и вся в этой квартире вверх тормашками, имел на Петра наименьшее влияние. Или же интеллигентное воспитание не позволило ему опуститься до чисто мужского инстинкта показывать окружающим, что он тут хозяин, путем раскладывания по всем поверхностям предметов гардероба, чаще всего носок. Впрочем, был и третий вариант, близко примыкавший ко второму: зная, что я приду убирать здесь, Воронов в силу воспитания предпочел самостоятельно спрятать вещи по местам. Я без лишних слов набрала в тщательно ополоснутое ведро воды (к сожалению, все тазы я заняла посудой), достала из горы моющих средств мягкую салфетку для мытья поверхностей и принялась бороться с пылью. Петр, забрав любимую скрипку, предпочел удалиться. Что ж, мне это было только на руку. Не люблю, когда за спиной кто-либо маячит. Вообще никогда: работаю ли я за компьютером, гуляю ли по улице с друзьями или как сейчас вытираю пыль, я предпочту, чтобы за моей спиной никого не было. Это нервирует. Шкафов в комнате Петра была два, один, платяной, стоял справа от двери, другой, книжный, с открытыми полками, на которых в стеклянных рамках без излишеств помещались его прекрасные авторские фотографии, соответственно слева. С первым деревянным монстром особых хлопот не было: в пять минут я протерла его со всех сторон – ну кроме, разумеется, задней стенки, ведь отодвинуть гардероб мне было явно не под силу. Разбирать вещи я посчитала неэтичным, но, конечно же, если бы Петр попросил, я бы сделала это. Но поскольку дверцы не скрипели и были аккуратно закрыты, не испытывая натиска скомканной одежды, я решила, что там все в порядке. Высокий книжный стеллаж напротив, требовал внимания и осторожности, в первую очередь, из-за хрупких стеклянных рамок. Пришлось бережно по одной снять их с полок и аккуратно положить на кровать. Кстати, она была тщательнейшим образом заправлена, покрыта ровно натянутым пледом темно-вишневого оттенка, сверху лежала подушка в бежевой наволочке с каким-то светлым узором. Что меня удивило, снизу покрывала не торчала простыня, как это обычно бывает, если заправлять кровать в безумной спешке или по принуждению. Было видно, что хозяин этой постели привык все делать скрупулезно и тщательно, и я волей-неволей внезапно захотела сделать уборку так, чтобы ее качество соответствовало аккуратности хозяина комнаты. Кроме задающего тон неощутимого присутствия маниакально аккуратного человека в этой комнате, на наведение превосходной чистоты у меня было еще две причины: во-первых, собственная добросовестность, просто не разрешавшая мне работать спустя рукава, и, во-вторых, вскользь оброненная Петром вчера около их подъезда фраза про испытательный срок. Многие из рамок держались на полках с помощью болтов. Я сама так делала, когда помещала на полке над столом картинку любимых персонажей из аниме в тяжелой рамке. У нее было крепление, больше похожее на обыкновенный болт или гвоздь, предназначенное для установки на столе, и я всунула его между двух тяжелых книг. Таким образом картинка простояла довольно долго, мне пришлось убрать ее лишь тогда, когда папа перенес в мою комнату старый компьютер. Я боялась, что в один далеко не прекрасный момент рамка рухнет прямо на монитор и потому убрала ее от греха подальше. Корешки книг на полках Петра Воронова также привлекали внимание. В общем можно было обозначить их как классику, во времена написания считавшуюся беллетристикой. «Мастер и Маргарита», «Всадник без головы», «Человек-амфибия» – фантастические книги как российских и советских, так и зарубежных авторов. «Собачье сердце» и «Голова профессора Доуэля» как первые из книг, сплетших между собой судьбы человека и машины – предшественники вышедших из-под перьев солиста и композитора ОД «Ошибки программы», «Города» и «Человека Инфу» (они, кстати, соседствовали с предыдущими изданиями). Кстати, рядом обретались и «молодые», «свежие» книги: «Метро 2033», «Элемент крови» и «Апокалипсис welcome». На нижних полках рядами пылились подписные издания классиков: Пушкина, Достоевского, Шолохова – очевидно, к ним прикасались очень редко. Одну за другой я освобождала полки, тщательно протирала их от пыли и ставила книги обратно. Я очень люблю читать, жаль, что в последнее время у меня сильно изменились вкусы, и мне теперь очень сложно угодить. Но в библиотеки можно ходить только ради атмосферы, бережно перебирать старые потрепанные томики, вдыхать аромат бумаги и типографской краски, подмечать «отметку резкую ногтей» прежних владельцев, кто по какой-либо причине отдал свои любимые книги в фонд библиотеки. Меня всегда огорчало лишь одно: пошлые надписи и рисунки на полях и иллюстрациях книг. Отлично помню, как в конце десятого класса потеряла всякое желание читать «Войну и Мир», так как на вклейке с изображениями наиболее значимых сцен романа обнаружила многочисленные примитивистские рисунки половых органов, пририсованные буквально каждому персонажу и даже просто на свободных от типографской картинки местах. Многие из них сопровождались стрелками с соответствующими непечатными подписями. В интернете обычно рисунки с подобными приписками комментируют фразами вроде «Спасибо, Кэп», однако, как вы понимаете, что-что, а благодарить вандала, испохабившего великое литературное произведение, мне не хотелось. Но книги Петра были просто в идеальном состоянии. Похоже было, что этот человек не из тех, кто станет читать книгу, валяясь в кровати и набивая рот шоколадками. Этот интеллигент скорее устроится в кресле за идеально чистым письменным столом (превосходный рабочий ансамбль в его комнате располагался у окна) и погрузится в деликатное, бережное, исполненное уважения к книге чтение. Естественно, что ему и в голову не придет загибать уголки или слюнявить пальцы, перелистывая страницы. Подобные привычки, будто курение: распространены, но от того не менее омерзительны. Но у Петра даже не прошитые, склеенные тома в бумажных обложках были аккуратными, словно только что купленными. Впрочем, это я загнула: конечно, их читали, возможно, не по разу, это заметно по складочкам на корешке, однако прочитали аккуратно и почтительно. «Черт возьми, да у Петра, похоже, немецкая кровь! Аккуратист! Педант!» – подумала я и сглазила скрипача. Следующая же бумажная книга, которую я взяла в руки, развалилась на странички. Это было «Метро 2033». Экземпляр этого же произведения я читала у сестры позапрошлым летом, а после этого он, сочтя свою службу выполненной, точно так же покончил жизнь самоубийством путем расчленения самого себя на мелкие кусочки. В этот момент в комнату вошел хозяин. Я никогда не забуду первой секунды после этого. На моем лице поселилось выражение нашкодившего домашнего питомца, тело задрожало, и я снова едва не расплакалась. «Ужасно, – думала я. – Сейчас он меня выгонит». Но ничего этого не произошло. Воронов присел рядом со мной на корточки и принялся собирать рассыпавшиеся листы с текстом. – «Метро 2033»? – спросил он, кивнув на обложку. Не совладав с голосом, я кивнула, походя отметив, что он произносит дату в названии не как я: «двадцать–тридцать три», а четко проговаривает «две тысячи тридцать три», даже не сокращая слово «тысяча» до привычного всем «тыща». – Читала? – Да, один раз. Не понравилось, – призналась я. – Мне тоже. Становится страшно, когда подумаешь, что мы доживем до такого и будем вынуждены жить под землей. – Там ведь московское метро, герой даже не уверен, остались и в Питере люди, – напомнила я. – Ну и потом, представьте, что будет, если весь город забьется в подземку. Этакий час пик смерти… – Ужас, – содрогнулся музыкант. – Впрочем, мне будет уже пятьдесят четыре года, я предпочту увидеть, как к нам прилетит атомная бомба, и погибнуть. – А вдруг вы превратитесь в кого-то вроде «библиотекарей» из Ленинской библиотеки? – предположила я наихудший вариант развития событий. – Эх, а мне тогда будет тридцать девять, – вздохнула я. – По планам мамы я буду воспитывать тринадцатилетнего ребенка, если повезет, то и еще одного–двух помладше. – По планам мамы? А самой не хочется? – Ни капли, – сказала я и поднялась с пола, снова став переставлять книги обратно на полку, показав, что разговор окончен. Чуткий Петр, кажется, понял мое нежелание продолжать эту тему и попытался отвлечь меня разговором о другой книге. – А «Элемент крови» ты читала? – Затерла до дыр, испачкала в куче разной еды и утопила в ванне, – схамила я и, что удивительно, снова не соврала. Впрочем, к такой мучительной гибели книги приложили также руку мои одноклассники и друзья, которых я увлекла этим произведением. – Значит, нравилось, – миролюбиво сказал Воронов. – Тебе еще долго здесь убирать? Я оглядела почти идеально чистую комнату. – Нет, только помыть полы и пропылесосить ковер. Ну еще стол протереть. Минут 10-15. – Скоро эти двое проснутся и захотят есть, – загадочно сказал он. – Слип и Драу? – уточнила я. – В двенадцать пополудни? – Ага, – кивнул скрипач. – До ночи вчера творили. – А Вы? – зачем-то спросила я. – А я предпочитаю работать не с нуля, а уже с их готовым полуфабрикатом. – Понятно, – улыбнулась я. – Так вот, о чем я говорил, мне нужно сходить купить что-нибудь поесть. У нас в холодильнике мышь удавилась. Я удивленно посмотрела на Петра. Именно эта мысль пришла мне в голову, когда я обозревала крайне запущенную кухню. – Я пока выйду в магазин, а ты, пожалуйста, по-быстрому вымой кухню и поставь чайник. – Окей, – согласилась я. Оставшиеся книги и рамки с фотографиями быстро переехали на прежние места. Петр ушел, а я перебралась на кухню. Грязь с плиты уже отошла и легко отмылась. Порывшись в пустых шкафах (вся посуда была уже использована и отмокала в тазах), я нашла электрический чайник, набрала в него воды и поставила греться. Присохшие остатки еды с трудом, но отмывались. Где-то через полчаса я привела кухню в божеский вид, то есть убрала посуду по местам, протерла поверхности и приступила к мытью полов. Протирая заспанные глаза, на кухню босиком пришлепал Драу. – Привет, – рассеянно поздоровался он. – А где Петр? – Доброе утро. Скоро придет, – обтекаемо ответила я. – Как движется творчество? – В процессе, – так же неопределенно ответил он. – Как успехи? – в свою очередь спросил Михаэль. – Все в норме, – улыбнулась я. – Будем завтракать, позовешь, – сказал он и ушел. Я почувствовала, как моя челюсть непреодолимо потянулась к полу. Хорош гусь! Хотя что я возмущаюсь, раз нанялась домработницей, так должна привыкать к соответствующему обращению. Слишком уже меня расслабило почти равноправное отношение Петра. Если уж я хочу подобного и от Михаэля, должна стать хотя бы другом их компании! В идеале надо бы сколотить собственную группу и добиться их уважения на профессиональном поприще, но раз уж это невозможно, будем добираться до цели иными путями. Швабра смачно шлепнулась об пол. Не хочет уважать как человека, будет уважать хотя бы как хозяйку! Еще поймет, какое сокровище хотел выгнать! Вернувшийся вскоре Петр удивленно-удовлетворенно хмыкнул, увидев результат моего труда. Кухонька блестела, как пасхальное яичко, к тому же, рискнув открыть холодильник, я обнаружила там загибающуюся в муках сосиску и три яйца и мигом сварганила яичницу. Не роскошное блюдо, конечно, но все лучше, чем начинать день с чипсов, которые притащил Петр. – И вот этим вы завтракаете? – хмурясь, спросила я, двумя пальцами подняв со стола упаковку «Лейс» за уголок. – Ну да, – пожал плечами музыкант. – И давно? – Как сколотили группу. Ну, я с ними с ноября две тысячи восьмого. – Кошмар, – передернуло меня. Хотя что это я, раньше и сама любила полакомиться отвратительно жирными и вызывающими жажду псевдокартофельными ломтиками, перестала лишь когда пошла на танцы. Благодаря тренировкам и на себе испытав тяжесть занятий с набитым желудком, я кардинально изменила свой режим питания, теперь ем раз в три часа и не более одной горсти. Таня, вегетарианка с тринадцатилетним стажем, никого не обращала в свою веру, не требовала категорического отказа от мясного, сладкого, мучного, жареного, печеного, копченого – всего того, что обожает большинство. Она попросту каждый раз рассказывала нам о том, что «на желудок» идет не более ста грамм съеденной пищи, а остальное откладывается на боках в виде отвратительных жировых складок. Нужно лишь строго следовать режиму, изо дня в день есть в одно и то же время и лишь раз в неделю позволять себе слопать что-то замечательно вкусное и любимое, но настрого запрещаемое диетологами и здравым смыслом. Но и тут существуют свои правила: сладкое пирожное или вредный бургер нужно есть с наслаждением, растягивая минуты этого ожидаемого всю неделю наслаждения и отбросив от общего названия этих запретных удовольствий эпитет «фаст». Превращайте прием пищи в церемонию, упивайтесь сервировкой блюд, их ароматом, ощущайте вкус каждого кусочка. Еще один секрет: как можно дольше держите откусанное во рту, тогда до мозга быстрее дойдет сигнал о том, что желудок сыт. Если вы любите болтать за столом, подобная мера предотвратит распространенную привычку болтливых едоков: мгновенно съедать все подчистую, а потом, безудержно болтая, с вожделением глядеть на жующих визави и уничтожит стремление пойти за добавкой. Таким несложным способом можно всегда держать себя в форме, но, похоже, сии правила были неведомы моим любимым музыкантам. – Так, сегодня уж, так и быть, наслаждайтесь чипсами в последний раз, – сказала я. – Но с завтрашнего дня вы втроем переведены на домашнюю еду! – А что это ты так беспокоишься о нашем питании? – ухмыльнулся Петр, привалившись к косяку. – Я не могу позволить любимой группе ожиреть и уйти со сцены в расцвете лет! У вас еще вся карьера впереди! – Ну, ожирение нам не грозит, – хмыкнул Воронов. – Учитывая увлечение Драу энергетиками. – Еще хлеще! – возмутилась я. – Его вообще посадить на отварной творог, мясо и витамины! – Отварной творог? – переспросил Михаэль, неожиданно материализуясь в кухне все в том же наряде – уютном сером костюме из чего-то, подозрительно напоминавшего фланель. – Я оговорилась, – вспылила я. – Отварное мясо и творог! Это дела не меняет! – О, чипсы! – не обращая на меня никакого внимания, обрадовался Михаэль и привычно надорвал упаковку. В воздухе повис одуряющий запах суррогатного бекона. – Наслаждайся, – сказал ему Петр. – Это твоя последняя канцерогенная оргия. – Почему это? – удивился Драу, роняя крошки из набитого рта на чисто вымытый пол. – Она нам запрещает. – Фто? – промямлил солист и подавился. – Вот еще одна причина моей нелюбви к чипсам, – меланхолично сказала я, глядя, как Петр стучит пытающегося откашляться от крошек картофельных ломтиков Михаэля по спине. – С ними во рту нельзя разговаривать. А смеяться тем более. – Откуда ты знаешь, что я пытался засмеяться? – с выступившими на глазах слезами изумился Драу. – У Вас все на лице написано. – Ведьма! – внезапно воскликнул он и, держа меня под прицелом своего указательного пальца, быстро ретировался в коридор, не забыв, правда, прихватить со стола начатую пачку чипсов. Я схватила со стула свою сумку и направилась к двери. Петр мягко остановил меня, на секунду мне даже показалось, что он хотел обнять меня. – Уже уходишь? – спросил он. – Я свою работу выполнила. – Даже больше, – тепло улыбнулся он. – Готовить завтрак в твои обязанности не входило. – Драу все равно предпочел чипсы. – Зато Слип точно не откажется от горячей яичницы. Если ему что-то достанется. – В смысле? – Если я не съем все до того, как он соизволит выползти из своей комнаты. Кстати, это тебе. – Что это? – спросила я, хотя уже догадывалась. Петр протягивал мне что-то небольшое и прямоугольное, обернутое в хрусткую коричневую бумагу. Конечно же, это плитка шоколада! – Как что? Твоя оплата. Удивленная донельзя тем, что они предпочли рассчитываться ежедневно, я взяла «конверт» и спрятала в сумку. Интересно, Отто Дикс решили сейчас выдать мне зарплату на месяц вперед – тем самым убрав от меня дамоклов меч с названием «испытательный срок» или же выдали дневное жалование? Но нет, кажется, второй вариант ошибочен: если разделить ту сумму из договора на количество моих рабочих дней в месяце получится слишком мало для той пачки, что выдал мне Петр, разве что там купюры достоинством в десять белорусских рублей… – Сможешь придти завтра? – спросил вдруг Воронов. – Думаю, да, если не будет форс-мажора. Никогда нельзя быть абсолютно уверенной. – Осмотрительная позиция, – одобрил Петр. – Завтра я отправлю Слипа и Драу в студию, их комнаты будут свободны. Как я понимаю, тебя раздражает присутствие людей в комнате, где ты убираешься. – Ага, но как вы это поняли? – «Вроде бы я была любезной с Вами и Михаэлем…» – Ты выронила книгу, именно когда я вошел, – просто ответил Воронов. В подъезде под лампочкой я пересчитала полученные деньги. Все-таки это было месячное жалование. Что ж, значит, по крайней мере, на месяц я обеспечена работой. Да и с деньгами теперь не катастрофа, а вполне приличное состояние, хотя бы с голоду ни я, ни мой кот не умрем. Вспомнив о коте, я заглянула в небольшой магазинчик поблизости от моего дома. Я уже успела подружиться с обеими посменно работавшими продавщицами, тем более что разница в возрасте у нас была невелика. – Привет, Катя. – Привет, Нора. Что желаешь? Я купила несколько пакетиков кошачьего корма, упаковку питьевого йогурта и призадумалась. Из-за унылой ненастной погоды крайне хотелось шоколада, однако до этого я постоянно отказывала себе в удовольствии схомякать плиточку. Почему-то именно мой любимый «Кофе с молоком» неизменно оказывался самым дорогим, а другой шоколад я попросту не воспринимаю. Ну да ладно, один раз можно, тем более, что я получила зарплату, тем более, что завтра суббота, день, в который даже Таня разрешает и сама ест сладкое. – И «Кофе с молоком», – решилась я, ткнув пальцем в прилавок. – Никак под золотой дождь попала? – обаятельно улыбнулась Катя. Меня словно холодной водой окатили. Неужели она увидела деньги? Там сумма, довольно крупная для одинокой студентки… Но я была предусмотрительной, в кошелек положила лишь пару купюр. Я все еще плохо знаю эту девушку, вдруг из-за нее на меня «наведутся» какие-нибудь отморозки? Еще чего доброго забьют насмерть за домохозяйкин гонорар. – О чем ты? – спросила я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал нормально. – Раньше ты не брала шоколад, – объяснила она, отсчитывая сдачу. – Видно было, что хочешь, аж слюной исходишь, но не берешь. – А-а… – протянула я, чувствуя, как ледяная рука страха понемногу отпускает мои свернувшиеся в тугой узел внутренности. – У меня сегодня диета закончилась, решила самую малость себя побаловать. – Поня-ятно, – закивала Катя, окидывая завистливым взглядом мою фигуру. Продавщица была совсем немного крупнее меня, но ее лишние килограммы куда явственнее выделялись под одеждой. Наверное, в этом немалую роль играл и фасон ее одежды, и ее нежелание – или невозможность – заниматься спортом. Не могу судить. – Извини, я тороплюсь, пока, – закруглила я нашу заехавшую совсем не в ту степь беседу. Тем более я знала, что скоро будут звонить родители – а мобильный я оставила сегодня дома. И что мой котик наверняка уже извелся со скуки в пустой квартире. Так и было. Еще на пятом этаже – я никогда не пользуюсь лифтом, считая, что энергичный подъем по лестнице заменяет фитнесс – я услышала его тонкое пронзительное мяуканье, доносившееся с восьмого этажа. Никто из соседей, правда, не жаловался на него: во-первых, он плачет лишь когда чувствует, что мне пора придти, во-вторых, сами соседи сейчас либо делают ремонт и шумят куда громче моего пушистика, либо попросту отсутствуют дома, ну и в-третьих, ласковый мурлыка пришелся по душе почти всем обитателям подъезда – тем более что кое-кто из них имел и своих домашних животных. По приезде на новое место мой кот мигом обежал все этажи, наведавшись во все квартиры. Чего мне стоило угнаться за перепуганным животным и объясниться с будущими соседями, это отдельная сага. Впрочем, его не прогоняли – ведь, согласно примете, первой в дом должна ступить кошка, и я спокойно забирала забивавшегося в угол кота, попутно знакомясь с хозяевами. Таким образом через пару дней я перезнакомилась со всеми обитателями нашего подъезда, и теперь ни одна встреча на лестнице не обходится без вопроса: «А как там твой кот поживает?» «Нормально, – ответила бы я сейчас. – Только соскучился и очень хочет есть». Едва я открыла дверь, мохнатая тушка привычно нырнула между моих ног в сторону притягательного, полного неизвестных запахов свежевыкрашенного подъезда, но и я уже привыкла к его выходкам и мгновенно свела колени. Сдавленное мяуканье возвестило о том, что царь зверей человек вновь одержал победу над котом. Я подняла кота на руки. Он преданно лизнул меня в подбородок и замурлыкал. – Прости, – сказала я ему, приглаживая взъерошенную шерсть. – Хочешь кушать? Волшебный глагол мгновенно возымел свое действие. Пару раз пихнув меня черными лапами, кот высвободился, тяжело плюхнулся на пол и мгновенно исчез в кухне. Мне не требовалось даже умения видеть сквозь стены, я и так знала, что сейчас мой Лопез сидит около своих мисок, нетерпеливо постукивая по полу хвостом. Вот кому-кому, а ему отказать в любимых, но вредных продуктах я не могу. Куски корма мгновенно испарились, и проныра забрался на мои колени. Дома он никогда так не делал, считая своим хозяином отца, однако теперь, когда я была его единственной кормилицей, уборщицей и товарищем по играм, кот был вынужден признать меня. Но решив, что он уже достаточно отблагодарил меня за кормежку, котяра покинул меня, царственно держа задранный черный хвост. Я нажала на кнопку электрического чайника, прошла в комнату, считавшуюся лично моей, и включила ноутбук. Времени всего четыре часа, интересно, есть ли кто-нибудь в «аське»? К сожалению, онлайн было всего-навсего несколько ботов и два или три человека, когда-то попавшие в мой контакт-лист, да так и зависшие там с пустой историей сообщений. В самом деле, не считать же за важные разговоры стандартный обмен фразами, которые QIP даже предлагает в качестве шаблонных: Привет–Как дела?–Нормально–Что делаешь?–Ясно. Ей-богу, иногда мне кажется, что скоро для фанатов «аськи», к коим совсем недавно относилась и я, скоро изобретут клавиатуры с клавишами подобного рода. Согнав с кучи одежды устроившегося там поспать кота, я подхватила полотенце, свежую футболку и шорты и отправилась в душ. В ICQ на случай, если скоро конец света и кто-нибудь соизволит написать мне первым, я поставила статус «Отсутствую» и «Водные процедуры». Освежившись и развесив белье из отстиравшей в мое отсутствие машинки, я вернулась и снова отправила кота в его коробку. Он уже испортил мне любимую арафатку и пару классных кофточек, и я не собиралась больше позволять ему разорять мой гардероб. Только после того, как я разложила вещи по полкам, я вспомнила про аську. Ужасно не люблю эту кукушку, сообщающую о новом «мессидже», а потому раз и навсегда отключила у «квипа» этот сигнал. Как оказалось, мне писали. Семь сообщений и все от одного контакта. «Прифф». «Ау!». «Ты там не умерла?». «Ты в инсте чтоль?». «Норка, ответь!» и дважды по пол-экрана злых и недовольных смайликов. Можно даже не смотреть на длинный вычурный ник из смеси русских и английских букв, написанных ЗаБоРчИкОм, обильно сдобренных знаками препинания, чтобы понять, кто автор сих опусов на «олбанском». Разумеется, Ленка. С Леной мы «дружим» года два, не больше, но, по-моему, она знает о моей жизни гораздо больше даже моих самых близких друзей. Честно говоря, какое бы событие или сборище я бы ни вспомнила, обязательно всплывет мордаха Ленки. Удивляюсь только, как я умудрялась бегать на свидания без ее бдительного ока! Она была единственным моим одногодком, о которой мне не было известно, куда она поступит. Лена – настоящее перекати-поле, за одиннадцать лет учебы она сменила семь школ и лишь в старших классах закрепилась в нашем лицее. Она жутко раздражала меня тем, что прилепилась именно ко мне и никак не желала отцепляться, и я надеялась, что после выпускного мы более не увидимся. Ну, разве что на встречах выпускников, там, так и быть, ради остальных моих одноклассников и друзей с параллели я была готова ее терпеть. Но то, что в данный момент она находилась в Санкт-Петербурге, было для меня подлинным наказанием. Ни дать ни взять, мой дьяволенок, посланный за грехи в прошлой жизни! Пусть бы сюда приехали мои родители, мои прошлые враги вплоть до детского сада, пусть бы все мои бывшие парни поселились в моей квартире – но лишь бы Ленки не было в том городе, где нахожусь я! «Привет. Была в душе» – коротко ответила я ей на очередную порцию гневных «букаф». Похоже было, что она просто лупит по клавиатуре кулаком и отсылает мне полученное черте что. Кстати, во всех ее сообщениях я сохраняю авторскую пунктуацию и орфографию. Впрочем, и у меня есть «милые» привычки: я часто очепятываюсь, иногда, если нечего сказать, выдаю что-то вроде «мяу» или «муррр» и очень часто ставлю скобочки после текста, даже если пишу что-то серьезное. Хотя я и в жизни постоянно улыбаюсь. «А предупредить никак?» Я опешила. Для особо непонятливых у меня выставлены оба статуса. Даже если ей лень читать, изображение утенка в пене – инстинктивно понятная пиктограмма. Я никогда не ставлю статусы просто так, из-за понравившейся картинки или цитаты. Тем более что я не экстрасенс, пусть даже частенько предугадываю фразы ведущих телепрограмм, исход «судов», точно указываю убийцу или мотив в детективных сериалах или процент голосов в любимом мамином «Модном приговоре», который мы смотрим летом у бабушки, пережидая жару, чтобы пойти на пляж. У меня просто развита логика и есть небольшое знание психологии людей: будь то постановочный судья, сценарист «Улицы разбитых фонарей» или зрители в студии Первого канала. Но предсказать появление Ленки в «аське» в тот момент, когда я буду стоять под душем, мне не под силу. «Эй, чо молчиш?» «Ем))». «Приятного». И тут же от нее пришло новое сообщение: «Чо в аське не была днем?» «Работала)». «Где?» «У людей)» «Кем?» Я помедлила. Не хотелось бы говорить, почему-то признаться в том, что я навожу порядок в доме трех относительно знаменитых мужчин – хотя ладно, отбросим личности и пол моих нанимателей – было стыдно. «Ау!» Вот блин, Ленка, подумать не дает! «Хоть намекни». «Ладно. Отто Дикс». «Что Отто Дикс?» «Это мой намек». Кстати, совсем забыла сообщить: избрав меня своей жертвой, паразитирующий на телах и жизнях наивных девчонок вроде меня слизень по имени Ленка разузнал у моих одноклассников, что одно время я строила из себя гота. И внезапно она решила прикинуться им же, вроде как приблизиться ко мне по принципу «Мы с тобой одной крови». Собрав информацию о моих пристрастиях, она принялась носить ту же одежду, точно так же говорить, слушать ту же музыку. Так что она знает, кто такие ОД. Врать ей я не стала по единственной причине: мне дорого мое психическое здоровье, а она бы все равно не дала бы мне достаточно времени для того, чтобы придумать какую-либо ложь. Черт возьми, ляпнуть даже примитивное «моя семья», намекая на то, что я работаю в семье, где есть двое родителей и дочь, мне было некогда. «Уж не работаеш ли ты домрабыней у Мишки Драу?????????» – прислала она, и вдогонку сообщению прилетел катающийся по полу от смеха смайлик. Не верит. Ну и пусть. Зная, что она может легко вытянуть из меня правду, я мгновенно отключилась от интернета. Когда в следующий раз выйду на связь, навру, что сел ноутбук или кончились деньги. Кстати, для Михаэля я скорее не домработница, а ходячий веник. Это с его восприятия. А лично мне кажется, что ему скорее нужна нянька. Такая добрая тетушка, которая будет с улыбкой на лице ласково и нежно, но упорно и постоянно отбирать у него вредную еду и отучать от некрасивых привычек. И что-то мне подсказывает, что ею стану я. И наплевать, что я младше его на четырнадцать лет.