Путь к сердцу мужчины

Полистав брошюрки своего будущего вуза, я внезапно зевнула. Почему-то мне неудержимо захотелось спать. Наверное, в этом была виновата резкая смена режима: всю жизнь первая половина дня была отведена у меня под интеллектуальные нагрузки, и лишь вторая – под физические. Сегодня же все встало вверх дном. Я потянулась на кровати и внезапно нащупала рядом толстую тушу своего кота. Он отполз от меня, но я подняла его и уложила рядом с собой. Уткнувшись носом в его пахнущую шампунем и бетонной пылью шерсть, я уснула. Разбудил меня телефонный звонок, причем я даже не сразу поняла, что это не во сне. Сигнал вызова был стандартным, а как я уже говорила, у каждого моего контакта есть свой неповторимый звонок. Мелодией «по умолчанию» знаменуются лишь звонки от неизвестных номеров или недавних знакомых, для которых я еще не выбрала «сигналку». Сквозь не до конца расцепленные веки я увидела зеленую клавишу приема вызова и нажала на нее. – Да? Искаженный голос, снова неясного пола и возраста, ответил: – Нора? Подскажи, как выбирать мясо. Не совсем проснувшись, я даже не поинтересовалась, сколько времени, для чего моему собеседнику в такой час понадобилось мясо и кто, собственно, сейчас на том конце виртуального провода. – Ну, оно должно быть не очень ярким и не очень бледным, – принялась отвечать я. – Если это мякоть – например шейка, жир должен быть распределен равномерно. Если это возможно, нужно надавить на него пальцем, если оно свежее, то примет свою форму. – Верно, – как-то странно отреагировал собеседник. На секунду мне в голову залетела абсурдная мысль: это мама, проверяет, как я помню то, чему она меня учила по принципу «ночью разбуди, должна сказать». Хотя учитывая разницу во времени, если у меня ночь, то у них должно быть раннее-раннее утро. Но луч света, в центре которого на полу дрых мой кот, разубедил меня в том, что сейчас ночь. Скорее, вечер. Закат. – А вообще часть нужно выбирать исходя из целей. Что ты хочешь с ним потом сделать? – решив, что это какая-нибудь моя подруга или друг, фамильярно обратилась к собеседнику я. Голос как-то странно хрюкнул, возможно, подавился чем-нибудь или засмеялся. – Я хочу суп. – Тогда бери на косточке, – распорядилась я. – Спроси продавщиц, они должны помочь. – Окей, – сказал собеседник и отсоединился. С трудом разлепив словно присыпанные песком сухие веки, я удивленно уставилась на телефон. Интересно, кто это все-таки был? Меню–Журнал–Входящие… О Боже! Это был Петр! И именно ему я только что посоветовала обратиться к продавцам, обратившись на «ты»!!! Впрочем, в следующий миг на меня обрушилось еще более страшное потрясение: ОН ХОЧЕТ СУП. Поскольку речи о том, что его буду готовить я, не было, с пятидесятипроцентной вероятностью можно утверждать, что его будет готовить Воронов самолично. Какой ужас! Я вспомнила, с каким трудом я оттирала загаженную плиту, и содрогнулась. Неужели придется еще раз… На следующее утро я пришла к Отто Дикс в самом напуганном расположении духа. Дверь как всегда распахнул Петр. – Привет. – Здравствуйте. – Не тушуйся, мы ж уже на «ты» перешли, – улыбнулся он. – Я не знала, что это Вы звонили, – смутилась я. – Давай не будем возвращаться обратно и снова «выкать», окей? – Окей, – согласилась я. Во время этого разговора я принюхивалась к запахам, витавшим в квартире. Вроде все как обычно, ни горелым, ни выкипевшим не пахнет. Обнадеживающе. – С чего начнем? – спросила я, снимая кеды и вешая сумку на крючок. – С комнаты Слипа? – предложил Петр. Достаточно было одного взгляда, брошенного вскользь на комнаты Воронова и Мари, чтобы понять, насколько они разные. Хотя, наверное, права была моя подруга, сказавшая об Отто Дикс, что их фишка в «сочетании необъединимого». Собственно, еще не зная, что такое darkwave, я так пыталась объяснить это своим многочисленным контактам в ай-си-кью: это сочетание классического инструмента с современным, синтезатора со скрипкой, звучащей подобно электрогитаре, как в ОД. Разумеется, я хвалила так же прекрасные тексты в сочетании с продуманной и интересной мелодией, но дело не в гармоничности результата, а в противоречии составляющих. Слип, хоть и знал, что когда-нибудь я доберусь до его обители, не удосужился даже спрятать свои секреты (я уже не говорю о носках, живописно развешенных по спинке кровати). На тумбочке у изголовья не заправленной кровати рядом с лампой возлежало несколько потрепанных журналов фривольного содержания. – Убери их, пожалуйста, – попросила я Петра. – Я пока принесу воду, чтобы протереть пыль. – Может, лучше ты? – Не хочу их трогать, – созналась я. – Да и я тоже… В конце концов он уступил мне и сложил их аккуратной стопкой. Я протерла пыль. Петр отступил на шаг и посмотрел на дело наших рук. – Ну как? – спросил он. – Честно сказать? – серьезно ответила я. – Да. – На месте Слипа я бы сразу поняла, что здесь был ты. Слишком аккуратно. Я быстренько раскидала журналы по тумбочке, пару из них перевернула и слегка смяла. Лицо Петра немного исказилось, видимо, он не выносил подобного непочтительного отношения к печатному слову, пусть даже и не совсем высококультурного содержания. – Так-то лучше. Следующим пунктом назначения поезда под названием «Убирающаяся Нора» стал трехстворчатый старомодный комод. Его створки еле удерживали небрежно запиханные внутрь вещи. Я без церемоний распахнула его и тут же очутилась в груде скомканных тряпок. Около часа я потратила на то, чтобы разобрать и сложить обратно одежду Слипа. Спешу разочаровать фанатов, ничего особенного, необычного или секретного – неприличного, отлично подходящего любителю журналов с «клубничкой» – в его шкафу не было, а ведь даже у меня есть мохнатые розовые наручники, подаренные друзьями. Правда, я нашла пару рваных, но не дизайнером, а временем и неаккуратностью владельца джинсов, несколько грязных маек и бессчетное количество непарных носок, пары которых, видимо, висели на кровати. Свалив все это богатство в кучу, я с помощью Петра оттащила ее в ванную. – Надеюсь, у него нет счастливой майки, которую ни в коем случае нельзя стирать? – Вроде бы нет, – подумав, ответил Петр. – А если и есть, она сейчас на нем. – Почему? – спросила я, загружая стиральную машину. – Они приступают к работе над новым альбомом. Им нужна вся удача, которую они могут привлечь. Остальная часть «поверхностной» уборки: заправить кровать, протереть подоконник, убрать пустые пачки чипсов и бутылки и банки из-под напитков, распутать связанные клубком провода синтезатора и прочей аппаратуры – заняла куда меньше времени, нежели разборка комода. Кстати, никаких концертных одеяний у Слипа в комнате не было. Книг тоже. Похоже было, что роль и «библиотекаря» и «костюмера» у них выполняет Петр, единственный бережно обращающийся с вещами человек. Я говорю «единственный», поскольку после приведения комнаты Слипа в надлежащий вид мы переместились в спальню – рабочий кабинет Драу, и я обнаружила там почти такую же восхитительную картину, что и у Мари. Они, конечно, тоже не похожи друг на друга, отдельные элементы комнаты Драу, например, разбросанные всюду игрушки, наверное, подарки глупых фанатов, тщетно надеющихся, что глядя на очередного голубого мишку музыкант обязательно вспомнит свой концерт в Тмутаракани и такого же, как и все, фрика–фана, выдавали его мальчишечий характер, а Слип – возможно, из-за тех «взрослых» журналов – казался мне мужчиной. Но все равно захламляли свое жилье они абсолютно одинаково. Похоже было, что с позавчерашнего дня Михаэль только тем и занимался, что увеличивал мне фронт работ. Мы разделились. Петр занялся листами, оставленными и на столике – все-таки черновики нового альбома это святое, а я стала собирать разбросанный мусор в большой пластиковый пакет. Впрочем, даже скомканные рукописи Петр велел собирать и отдавать ему. – Понимаешь, – сказал он. – Драу настолько непостоянен, что может потом доработать выброшенную на самом начальном этапе песню, и если не сохранить абсолютно все его черновики, никакой работы и не выйдет. – Поэтому у вас было переиздание альбома «Эго» с новыми песнями? – спросила я. – Одна из причин, – кивнул Петр. Таким образом, пока он разглаживал и компоновал листы с рукописями, я взяла веник и принялась выгребать из-за мебели и из углов горы пыли. Наверное, предыдущая домработница просто боялась сюда соваться. Из-за дивана, служившего Михаэлю и постелью, и, похоже, столовой (именно на нем валялось большинство пачек из-под чипсов, в том числе и вчерашние «Лейс»), я выудила какой-то смятый листок. Воронов как раз куда-то вышел, и я не сумела удержать в узде свое любопытство. Прислонив веник к стене, я развернула старый, давным-давно утерянный бумажный комок. Первая же фраза была мне знакома. Не изменившись, за исключением одного слова, она начинала мою самую любимую песню «Стеклянные цветы». «В прохладном, влажном, хрупком мире…» – Что ты делаешь? – внезапно воскликнул Петр. Увлекшись разбором неровного почерка Михаэля, я даже не заметила, как он вошел. – Вот, нашла, – снова покраснев и задрожав, я протянула ему листок. – Начало «Стеклянных цветов»? – удивился Воронов. – Я помню, как он убивался, когда потерял его. Так. Не говори ему, что читала. – И не собиралась, – возмутилась я. – Ну и молодец. – Но так ли это важно? Вы уже издали эту песню, а похожих у вас не бывает. – Возможно, он захочет устроить переиздание «Чудных дней». Я мысленно закатила глаза. – Нет, больше я тебя ни на минуту одну не оставлю! Растеряв весь свой запал, я вымыла комнату Драу, протерла коридор. – Обед готовить, или сами справитесь? – мрачно осведомилась я, смыв песок из ведра. – Не обижайся, – примирительно сказал Петр. Я уже была на кухне. – Так что, все-таки решила приготовить? – удивился скрипач. – Не оставлю же я вас голодными, – уже простив его, а заодно и Драу, ревностно относящегося к своим наработкам, раскиданным по всей комнате, ответила я. – Тем более машинка еще не отстирала. Разве ж вы вспомните о том, что одежду надо вытащить? А до завтра она закиснет. Петр лишь криво улыбался и кивал. – Так Вы… то есть ты… купил мясо? – Ага, – ответил он и подошел к холодильнику. – И еще кое-что. Я оглядела продукты, выставленные им на рабочую поверхность: мясо на косточке, капуста, лук, картошка, початая бутылка кетчупа, морковь и свекла. Последний овощ окончательно убедил меня в его немом заказе. – Борщ? – Угу. Умеешь? – Обижаешь. Пока бульон варился, я натерла овощи в поджарку. Бордовый корнеплод оказался слишком крупным, и я поняла, что он испортится куда быстрее, чем его съедят. – Петр, тебя не затруднит сходить в магазин и купить еще консервированный горошек и соленые огурцы? – И водку к ним… Зачем? – откровенно изумился музыкант, под шумок схрумкавший всю почищенную мной морковку. – Водку брать не надо. Приготовлю вам винегрет, чтобы было, что завтра съесть. Я не смогу придти, у нас сбор в институте. – Ясно, впрочем, я собирался сказать тебе, чтобы завтра не приходила. Ты отлично справилась, пусть у тебя будет выходной. Кстати, это тебе. – Что это? – спросила я, ощущая себя главной героиней фильма «День сурка». Сурковой женой. – Зарплата. Я засмеялась. – Вы уже вчера заплатили за месяц вперед, ты забыл, наверное. – Нет, это каждодневная оплата. У меня отвисла челюсть. За такое я могу хоть каждый час мыть их квартиру и готовить полное ресторанное меню. – Я не могу столько взять, – вперед головы вякнул мой язык. – Считай, что это за стирку и готовку, они не входили в твои обязанности. Ах да, еще за найденный черновик и совет при выборе мяса. Решив, что отказываться дальше будет просто невежливо, я взяла конверт. Наверное, мне показалось, но он был чуть толще, чем вчера. – Ладно, тогда я побежал. Я закрыла за Петром дверь и вернулась в кухню. Бульон закипал, овощи варились, машинка стирала, минут на десять я была свободна. Интересно, куда Воронов прячет черновики Драу? Ощущая себя воришкой, я прокралась в комнату Петра. Осмотр ящиков в письменном столе мне ничего не дал. У скрипача там хранилась куча важных вещей: ручки, покусанные с обратного конца карандаши, которые он, наверное, подбирал за раскидывающим все и вся ребячливым Михаэлем, телефонная книжка, по-моему, даже кошелек – возможно, пустой, в него я заглядывать не стала, а также канифоль, мостик для плеча и запасные струны. Множество полезных предметов, уложенных в безупречном порядке, но рукописей нет. Следующим стал книжный шкаф. И тут меня ждала удача. Толстая из-за измятых и упорно не желающих принять первоначальную форму листков пачка черновиков обнаружилась прямо на уровне глаз, между опусом Слипа «Я – машина» и голубым томиком Булгакова. Я схватила листы и жадно уткнулась в них. Поначалу почерк Драу, много раз исправленный, но все равно как курица лапой написанный, было трудно разбирать, но вскоре глаза привыкли. В моем желудке, да и вообще во всем туловище от заниженных джинсов до подмышек мгновенно поселилась свора шебутных неспокойных мышей, дерущихся и толкающихся, ежесекундно перебегающих с места на место грызунов–с–ноготок. Мне было знакомо это чувство, оно возникало в те моменты, когда я волею судьбы оказывалась на сцене школьного актового зала или тогда, когда до поцелуя с любимым парнем оставались какие-то доли секунды. Волнение. Возможно, страх. И предчувствие чего-то приятного. На старых – хоть убейте, я не знаю, по каким признакам я отличаю давнишнюю исписанную бумагу от недавней, но всегда оказываюсь права – листках я обнаружила совсем уж восхитительные вещи. Набросок «Антихриста», где Драу, очевидно, в задумчивости прописал конечное «или ты» ровно пятнадцать раз, как позже и спел. «Что ты ищешь», навеки закрепившаяся в моей памяти под немецким названием «Was Du suchst», со слегка сыроватыми вторым и третьим куплетами, где еще неясно, какого пола адресат (да и адресант) песни. «Город» с силуэтом небоскреба в уголке, «Покаяние» с пририсованными к заглавной букве названия ангельскими крыльями, «Эти пути» с крестами и могилами из второго куплета… Черт, да это все можно издать как готовую книжку, прямо так, с помарками и исправлениями, с оборванными краями, в которые – я была почти уверена – потом завернули жвачку, только сброшюровать и готово! Впрочем, если Михаэлю действительно дороги эти листочки, можно продавать их отсканированные копии! «Шла бы в экономический класс! – в который раз за последние два с половиной года укорила я себя. – За чертом тебе эта физика?» Но все-таки я выбрала физмат и не в последнюю очередь из-за коллектива «Э» класса. Ну да не об этом речь. Добравшись до уже упомянутой «Галатеи» и «Птиц», я откровенно засмеялась. Вокруг строк о воронах, которые «вещие песни поют запрещенные», вились примитивно нарисованные пернатые, скорее походившие на плод любви индюшки и страуса, нежели на пророков, вгоняющих в дрожь суеверное население. Драу как будто специально прикалывался, развлекался, изображая птичек, из-за чего ворон неизвестно почему обрел хохолок, косоглазие, плоскостопие ног–палочек и павлиний хвост. Впрочем, изображение Пигмалиона, один в один героя американского мультфильма «Южный парк», и Галатеи, до ужаса похожей на знаменитую Масяню, на пьедестале наполовину в камне, побило все рекорды. Бумажки посвежее (кстати, кое-что Михаэль писал на оборотной стороне рекламок, которые иногда суют в метро или подземных переходах или на чеках из магазинов – но снова разочарование для фанов, ничего сверхдорогого или необычного они не покупали, чаще всего на чеках не было ни названий покупок, ни наименования магазина) тоже хранили много интересного. Не считая черновиков всех тринадцати песен альбома «Чудные дни», я нашла две еще неизвестные почти законченные песни и бессчетное число начатых, но так и не продолженных стихов. Как и все творчество Драу, они были потрясающими, но, видимо, недостаточно хорошими для их автора. За моей спиной хлопнула дверь. В тишине квартиры – даже звук работающей стиральной машины был почти не слышен – этот хлопок разнесся как выстрел. – Ай-яй-яй! – сказал Петр, материализуясь в комнате. – Любопытство не порок, но ты хотя бы дверь прикрыла, что ли… – Я закрывала за тобой! – ответила я, собирая рассыпавшиеся, как вчера – страницы «Метро 2033», черновики Михаэля. – Я имел в виду дверь комнаты. Сразу понятно, где ты находишься, раз уж супом особо и не пахнет. Я потянула носом. Так и есть, бульон сварился. Пора заправлять. – Когда они вернутся? – спросила я, суя Воронову в руки стопку смятых листков. – Час – полтора, – прикинул он, возвращая их на полку. – Не лазь больше. – Клянусь, – кивнула я. – Кстати, из-за этого мы и решили больше не нанимать фанатку… Я не стала расспрашивать дальше. И так уже было понятно, что прежняя домработница просто обожала ОД и, очевидно, попалась на прочтении черновиков или на каком-то подобном преступлении. Вместо долгого и тяжелого разговора я предпочла отправиться на кухню. Должна признать, Петр умел выбирать продукты. Не каждый мужчина на это способен, обычно они берут первое, что попадется под руку, не смотря даже на целостность упаковки. Что уж там говорить о дате, всяких там трещинках и нюансах названия! Но оба продукта, которые я просила его купить, были свежими, в идеальной, как на картинке, упаковке. Можно было подумать, что ему просто повезло, и первые же продукты на полках оказались хорошими, но во-первых, я знаю уловки мерчендайзеров, а потому просто не могу поверить в это предположение, а во-вторых, и мясо, выбранное Петром по моей полусонной наводке по телефону, было выше всяких похвал. Процесс приготовления красного супа я выучила наизусть еще в девятом классе, а потому совершенно спокойно принялась за дело. С салатом пришлось возиться дольше. У меня дома была специальная штуковина, которой я даже не знаю правильного названия. Подобные часто рекламируют в телемагазинах, чаще всего это две скрепленные между собой пластиковые… не знаю что, на нижнюю кладут нарезанные кругляшки овощей, фруктов или, например, колбасы, а потом опускают сверху вторую половину с решеткой лезвий. Таким образом салат шинкуется быстро и аккуратно. Такой кухонной помощницы у ОД, разумеется, не было, а потому я корпела над винегретом куда дольше, чем над уборкой комнаты Слипа или варкой супа. «Или прочтением черновиков Драу», – сама себе напомнила я, ощутив укол совести. Потом перевела взгляд на место этого самого укола и поняла, что в задумчивости или из старания разрезать лук я ткнула себе в живот кончиком ножа. Поначалу я испугалась, что порезалась, однако дело обстояло вовсе не так: на ноже остался свекольный сок и именно он расплывался сейчас на моей светлой футболке. Пришлось бросить наполовину законченный салат и пойти застирать майку. К сожалению, на себе это было делать не очень удобно, пришлось снять ее. И тут как назло в дверь заглянул Петр. «У него это что, врожденное, заставать меня врасплох?!» Да, интересно, что бы сказал да кто угодно, хоть Слип или Драу, увидев нас в этот момент. У Петра был едва ли менее ошалелый вид, чем у меня, притом он держал в руках нож, который, очевидно, я уронила, когда спешно неслась в ванную застирывать кофточку. Я же стою в фиолетовом лифчике, на животе кровь: все-таки порезалась. Кстати, на лезвие ножа все еще остался свекольный сок, издалека и в полумраке коридора слегка похожий на кровь. Тут два варианта произошедшего до этой сцены, не считая, естественно, невинной правды, которая, конечно же, никому и в голову не придет. Первое: я пыталась соблазнить Воронова, а потому разделась. Он, как приличный человек, попытался защитить свою честь от посягательств и ткнул меня ножом. Несостоятельность этой версии в том, что мужчина вряд ли не хочет быть соблазненным настолько, чтобы рисковать приводом в полицию, а во-вторых, чисто с точки зрения удобства, ванная – не то место, где стоило бы соблазнять. В конце концов, я имела доступ во все комнаты квартиры ОД и могла выбрать место поудобнее. Ну и напоследок, зачем мне в процессе так сказать «окучивания» потенциальной жертвы стирать? Второе: мы оба сошли с ума, наверное, из-за аромата моей стряпни, которую музыкантам еще предстояло съесть. Петр стал бегать за мной по квартире с ножом, а я, как стопроцентный псих, нашла спасения в том, чтобы срочно раздеться и начать стирку, притворившись енотом–полоскуном. Выход: дождаться Драу, Слипа или какую-нибудь адекватную личность, отправить нас с Петром в желтый дом, а еду срочно сжечь на пустыре, чтобы ею не отравились даже животные. Впрочем, пепел и дым тоже могут быть ядовитыми. – Нора, там суп убегает, я убавил, но… Что это ты делаешь? – Измазалась в свекле, – пояснила я, подставив растянутую на пальцах ткань под сильную струю холодной воды. Когда пятно, наконец, отошло, стало ясно, что ходить в этой футболке невозможно. Как я ни старалась уменьшить ореол влажного пятна, неизбежно образовывающегося в процессе удаления более опасного для любимой одежки следа от свекольного сока, вода все равно просочилась на спинку. В общем, футболка была более чем мокрой. – Ну и что ты наденешь? – спросил Воронов. – Не знаю, – честно ответила я, выжимая несчастную кофточку. – Придумал! – просиял скрипач и исчез в недрах квартиры. Через минуту он вернулся с огромной черной футболкой. Честно говоря, я даже не знала, что такие размеры бывают. – Держи, это из товаров интернет–магазина. – Она ведь предназначалась кому-то другому, – снова заартачилась я. – Неа, – улыбнулся музыкант. – На всякий случай мы заказали не одну, а две, так что она твоя. Считай это подарком. Я натянула футболку и посмотрела на себя в зеркало. Да уж, не знаю, какой из вариантов лица Драу смотрелся хуже: складчатая мордаха, что была на моей груди сейчас или растянувшаяся рожа, в какую он превратился на мне, когда я, купив майку без примерки, приобрела меньший размер. – Класс, – не желая меня обижать, сказал Петр. – Надеюсь, Слип тоже оценит. – Он хотел забрать ее? – Угу. Ну да ладно, мы почти отговорили его. – Но почему? – А тебе не кажется странным, что мужчина будет ходить в футболке с изображением своего коллеги и по совместительству соседа. Плюс к тому мужчины. – А он натурал? – необдуманно пошутила я. Судя по взгляду скрипача, шутка была неуместной. Перед своим уходом я пообещала постирать и вернуть майку в понедельник, когда приду к ним снова, однако Воронов попросил меня этого не делать, не объясняя причин. И лишь придя домой я поняла, что забыла у них свою белую приталенную футболку с розочками, розовой надписью и стразами. «Равноценный обмен», – усмехнулась я, открывая дверь. *** Через пару недель после моего прихода в дом музыкантов Отто Дикс меня внезапно словно обухом по голове стукнуло. Почему-то я видела лишь двоих, а где третий? Об этом я и спросила у Воронова, как всегда присутствовавшего на кухне, когда я готовила. Я не возражала. Тем более что Петр частенько помогал мне в разделке мяса и прочих трудоемких кулинарных операциях. – А почему я до сих пор не видела Слипа? – Он стесняется, – ответил Петр, тяжело врезаясь ножом в замороженное мясо. Решив, что это шутка, я засмеялась. Но скрипач даже не улыбнулся. – Ему неудобно, когда в доме, где он живет, тем более с нами… – он сделал многозначительную паузу, – присутствует девушка. – И что? – удивилась я. – И поэтому он либо сидит в комнате, либо предпочитает не появляться дома, пока ты здесь. Я звоню ему после твоего ухода. – А если бы мне пришлось убирать квартиру несколько дней кряду, он бы дома не ночевал? – возмутилась я. – Наверное, – пожал плечами Петр. – Но ты же тут не остаешься. – А вы не приглашаете, – съязвила я. – Хотя странно с его стороны стесняться меня и при этом оставлять в комнате эротические журналы. – Это для него нормально, – ответил Петр, налегая на кусок сочной грудинки и отрезая от него очередной кусок. – Глупо как-то. Вы хоть его кормите? – внезапно спросила я. – В каком смысле? – Ну, ему хоть что-то остается? Ни ты, ни Драу не стесняетесь есть мою стряпню прямо при мне, – я сама покоробилась неожиданно корявой фразой, но, что удивительно, Воронов меня понял. – Остается, – засмеялся он. – Смотрите мне! – пригрозила я. – А то Отто Дикс останется без продюсера, бессменного клавишника, композитора и аранжировщика. Я знаю. Я в очередной раз поразилась, сколь много людей необходимо для успешного существования всего-навсего одной группы и как много ролей совмещает Мари Слип. И тому, что Петр сейчас почти дословно, лишь немного в другом порядке цитирует книгу об их группе , первую из вещей, заказанную мной с сайта DIZZASTER, причем о ней мне в контакте рассказал именно он. Решив перевести разговор на другую тему, я спросила: – Как продвигается новый альбом? – Они написали две песни, теперь мой черед. – А они что же, остановились на этом? – Пока что да. Я непонимающе уставилась на Петра, отложив наполовину почищенную картофелину. – Понимаешь, – принялся растолковывать мне он, сгружая доску, миску с кровью из-под мяса и несколько ножей в раковину, – обычно Михаэль выбирает из своих набросков один-два наиболее удачных и работает только над ними. Затем к нему подключается Слип, а потом песни завершаю я. – А как же компьютерная аранжировка? – удивилась я, возобновляя чистку овоща. – Это потом, я пока говорю о музыке. Для тебя, что задает тон песни? – Хм… – задумалась я, почесав подбородок кончиком ножа. – Для меня – первые несколько тактов, особенно ритм и мелодия скрипки. Я не пытаюсь льстить, – спешно добавила я, – говорю, как думаю. – Вот и правильно, – сказал скрипач, намочив уголок полотенца и осторожным движением стирая с моего лица грязный след. – Для Драу точно так же. Поэтому лишь когда я обработаю, точнее, завершу обработку песни, Михаэль оценит и то, каким будет весь альбом. – С чего же начались «Чудные дни»? – спросила я. – Со «Скорости» и «Тех, кто будут после». – Но ведь он не весь такой динамичный! – возразила я, вновь теряя нить логики. – Вот именно. Поняв, что мы начали с «индастриала», он свернул в сторону лирики. – И переборщил, – пробормотала я. – М? – переспросил Петр, зарывшийся в холодильник в поисках чего-нибудь вкусного: по кухне уже поплыл возбуждающий аппетит запах мяса, жарящегося на сковородке. – Лиричных, на мой взгляд, было три, – сказала я, и мы с Петром одновременно произнесли названия: – «Маленький принц», «Чудные дни» и «Мужчина…» – Верно, – сказал Петр. – Поэтому мы завершили все «АОУМ ом». Тоже индастриал. – Но послабже, – уточнила я. – Tastes differ, – миролюбиво отозвался музыкант. Несмотря на то, что вожделенное мясо по-французски было так близко, Воронову пришлось уехать в студию к Михаэлю и Мари, не поев (я сунула ему с собой йогурт и несколько бутербродов, но что они значат для голодного мужчины?). Буквально через пару минут после нашего разговора о потаенной творческой кухне Отто Дикс у Петра зазвонил телефон (на звонке, кажется, было «Утро» Эдварда Грига), и скрипач тут же собрался ехать. – Что произошло? – спросила я, холодея от страшных картин, роящихся в моем сознании. Отчего-то мне казалось, что с Драу и Слипом что-то случилось. Авария там, ограбление или пожар. – Они завершили свою работу и хотят, чтобы я приступил к своей немедленно. – А почему бы им не поделиться этой радостью дома? – Нам не понять Михаэля, – попытался пожать плечами музыкант, натягивая куртку и путаясь в рукавах. – Ты скрипку забыл, – напомнила я, не рискуя самой прикасаться к чудесному инструменту. – Точно, – хлопнул себя по лбу скрипач и, как был в ботинках, протопал в комнату. – Прости, – сказал он, вернувшись, и увидев гадкие черные следы на полу. – Ничего, – улыбнулась я. – Альбом важнее. Когда вас всех ждать? – Не знаю, – ответил Воронов, сбегая вниз по лестнице. Я закрыла дверь, притащила тряпку и быстренько ликвидировала отпечатки ног. Споласкивая главный инструмент поломойщицы, я внезапно улыбнулась. Черт, это же потрясающая возможность! Еще в первые дни моего пребывания в квартире ОД я обнаружила в столе Петра удивительную, бесценную вещь: подобранные в папку листы нотных тетрадей с различными вариациями как уже знакомых мне, так и совершенно новых песен. Очевидно, когда накатывало вдохновение, Михаэль, а возможно, и Слип, и Петр, строчили мелодии на чем попало (именно для этого Воронов просил меня оставлять тетрадки и просто бумагу почти на каждой поверхности в их квартире), а потом собирали их вместе. Так почему же я, оставшись одна в квартире наедине с синтезатором Слипа и своим слегка подзабытым начальным музыкальным образованием, должна была проигнорировать замечательную, невероятнейшую возможность сыграть никому, кроме создателей, еще неизвестные мотивы, которые, возможно, станут прекрасными песнями в едва-едва начатом альбоме ОД? Еще раз тщательно удостоверившись, что все двери, а заодно и окна закрыты и что мясо запекается в духовке и не требует моего неотлучного пребывания на кухне, я снова прокралась к Петру за папкой. Трудно передать словами тот трепет, который охватывал каждую клеточку моего естества, когда я осторожно, за уголок, чтобы не «залапать» странички, перелистывала файлы этого драгоценного тома. Вдоволь налюбовавшись небрежными нотками Слипа, разноцветными значками, мало похожими на запись чудесной музыки, оставленными рукой Драу и жирными отметками черной гелевой ручки Петра, скрупулезно пытавшегося превратить это нечто в настоящую партитуру для голоса, скрипки и…ну, фортепиано – не очень подходящее слово, синтезатора, я перешла в комнату Слипа и включила «Ямаху». Пришлось посидеть, упражняясь в бодифлексе , еще минут пять. Все-таки это был не старый рояль музыкальной школы, не домашнее пианино и не затрапезный, мучимый несколькими поколениями лицеистов подряд синтезатор учительницы музыки, а инструмент самого Мари Слипа. Повторюсь, я до сих пор не видела музыканта, а оттого особенно наслаждалась его незримым присутствием в каждой вещи, которую я видела в этой комнате. Сильнее всего его дыхание чувствовалось в клавишах синтезатора, приветливо подсвеченных теплым оранжевым светом. Не решаясь нажать на одну из них и извлечь хоть какой-нибудь звук, я осторожно провела кончиком пальца по белым зубам инструмента. Подумать только, кто их касался! (конечно, будь это клавесин, принадлежавший семье Моцартов, или орган, на котором играл сам Иоганн Себастьян Бах, я бы испытывала куда больший трепет, но с другой стороны, они не были моими современниками и прикоснуться к их личным вещам, давно приобретшим статус музейного экспоната, мне разрешили бы лишь в качестве последнего желания перед смертным приговором, да и то навряд ли). Вспомнив, что у меня мало времени, я наконец решилась заиграть. В качестве первого произведения я выбрала «Семантику». Она просто подвернулась первой из подписанных, знакомых мелодий. – Весьма неплохо, – вполголоса похвалила я саму себя, поняв, что довольно-таки легко разбираю «нотный почерк» музыкантов и вспоминаю ноты. Почему-то вспомнив фразу из песни, которую как-то переиначили в «танец улиток в свете луны» , я принялась искать любимую «Зону теней». К ней почему-то обнаружилась лишь голосовая партия. Медленнее, чем в оригинале, я стала наигрывать ее правой рукой, параллельно подбирая левой основные аккорды тональности, в которой она была написана. Получился этакий ремикс, причем довольно приятный на слух. И, что удивительно, весьма узнаваемый. Воодушевившись, я отрыла в папке относительно «свежий» листок без названия и с полустертыми словами под нотным станом. В начале песни не было никаких указаний о темпе, поэтому пришлось импровизировать. Найдя «moderato» чересчур тяжеловесным, я ускорилась до «vivo» , затем – до «presto» . Но это все равно было что-то не то. Совсем распоясавшись, я наугад переключила «Ямаху» на какой-то электронный режим и принялась измываться над мелодией, синкопируя ее, как мне хотелось. Конечно, петь это будет не очень-то удобно, но звучит вполне себе индустриально, новомодно и «по-диксовски». Совсем потеряв голову, я понаставила новых знаков, точек и штилей так, как играла, почти полностью переиначив творение Михаэля. Из транса, в который меня ввергла, очевидно, странноватая энергетика этого дома и его обитателей, меня вывел звонок моего телефона, а точнее, сигнал о пришедшей смс-ке. Обычно на сообщения я ставлю сигналы подлиннее и погромче: именно так я чаще всего общалась с друзьями, а чтобы найти телефон, нужно, чтобы он как можно дольше и сильнее сообщал о том, что на него пришло что-то, требующее немедленного прочтения. Пока истеричный солист американской группы Mindless self indulgence надрывал глотку, вопя что-то про девушку Клариссу и требуя у нее объяснить, почему каждую ночь она ведет себя как шлюха, я успела закончить мытарства над безымянной песней и снова убрать лист в папку. И вовремя. «Закругляйся, мы уже едем. П.В.» Я чуть не прослезилась. Проницательный, умный мой Петр, он догадался, что я снова занимаюсь чем-то не тем и поспешил предупредить меня уничтожить все следы преступления. Значит ли это, что мы уже стали почти друзьями? Или он просто заботится о сохранении в неприкосновенности творческого порыва Михаэля, от которого в конечном итоге зависит их материальное благосостояние на ближайший год? Спешно выключив «Ямаху», я понеслась в комнату Петра и убрала папку в ящик. Мясо к тому времени уже поспело, и потому пришло время накрывать на стол. Три прибора, в центре – стеклянное блюдо со шкворчащим мясом под сырной корочкой. Что ж, голодными они теперь не будут. Памятуя о стеснительности Слипа, я намеревалась не задерживаться. Когда раздался звонок в дверь, я была почти готова уходить, оставалось лишь обуться. Я открыла. Стоило отскочить в сторону. Совсем как обрадованный неожиданным подарком малыш (ну или Хани-сэмпай, герой аниме Ouran School Host Club, что по сути одно и то же), на меня с объятиями налетел Михаэль. – Мы сделали это! – завопил он мне прямо в ухо. – Мы закончили первую песню! – Петр говорил, вы начали две, – сказала я, механически обнимая музыканта. – Я сказал, что дома нас ждет вкусный обед. А еще Маслоу заметил, что физиологические потребности стоят на первом месте, – пояснил Воронов, отодвигая нас с Драу с прохода. – Знакомьтесь, это Демоница. – К-кто? – поперхнулась я, ловя ртом воздух. Наконец-то Михаэль отпустил меня и дал мне возможность дышать. – Света, – коротко представилась милая черноволосая девушка довольно высокого роста, пришедшая с Отто Дикс. – А это не Вы случайно снимались в клипе «Мечта о весне»? – бесцеремонно поинтересовалась я. Света засмеялась. – Снималась, и совершенно не случайно. А ты Нора? – Да. Они про меня уже рассказывали? – спросила я, кивнув в сторону Петра и Драу, которые словно этого и ждали: прижались друг к другу и задрожали, словно зайцы под проливным дождем. Впрочем, по наглым лыбам было понятно, что это всего лишь забавная инсценировка. – Я предпочту промолчать, – подмигнула мне девушка, олицетворявшая в том видео, если я правильно поняла его концепцию, самое прекрасное время года, и отчего-то мне стало так же легко, как будто я снова вместе с лучшими друзьями, пришедшими ко мне отметить что-нибудь или просто приятно провести время. – Слип, заходи! – внезапно воскликнула Света, развернувшись обратно в темень подъезда, и потянула третьего из музыкантов ОД за руку. – Ой, мне пора идти, – всполошилась я (не очень убедительно, правда). – Куда это? – в один голос возмутились солист и скрипач. – Домой, – пискнула я. – Куда ж ты пойдешь в такой ливень, – сказал Михаэль, и внезапно за окном сверкнула молния и полил дождь. Черт возьми, в сочетании с готическим гримом (похоже, они нанесли его для создания рабочей атмосферы) его ухмылка выглядела кошмарно, я даже поверила в сверхспособности Драу. Я решила не рисковать и остаться. – Иначе вы никогда не познакомитесь, – шепнул мне Петр. – У вас есть еще две тарелки? – спросила я, проигнорировав его слова. Низ живота скрутило в тугой узел. Честно говоря, Мари Слипа я всегда любила сильнее всех представителей андеграундной сцены. Почему-то он нравился мне куда больше Романа Рэйна, напоминавшего мне Дориана Грея и Майкла Джексона одновременно, самобытного Михаэля, пугавшего меня пронзительностью белых глаз, Шмеля, Лёс и прочих, как бы всегда находящихся на своей волне, а потому ужасающе непонятных музыкантов. То, что до нашего вынужденного знакомства оставалось всего ничего, пугало и нервировало меня. «Факин фак!» – ни с того ни с сего вспомнилось мне любимое ругательство моей подруги, всегда подписывавшейся инициалами своего никнейма Ф.Х., иногда даже на контрольных. – Привет, – пролепетал Мари, наконец-то оказавшийся на свету благодаря Свете (и с чего это на меня вдруг нашла тавтология?) Выглядел он совсем не так, как стоило бы выглядеть музыканту. На улице его можно было бы принять за кого угодно, в том числе и за лицо неопределенных занятий. Совершенно обычные джинсы, небрежно собранные длинные волосы и наглухо застегнутое черное пальто. Если бы не его необычный спутник – я Михаэля имею в виду – Слип бы легко растворился в серой петербургской толпе. – Здрасьте, – в тон ему ответила я, невольно поддавшись его настроению. – Ну чего вы как в первый раз, – заканючила Света. – Я есть хочу, – заявил Михаэль и прошлепал на кухню. Не передать, как я была благодарна им обоим. У меня разом прошло все смущение. – А руки помыть? – завопила я, кидаясь вслед за Михаэлем, намеревавшимся уклониться от банных процедур и сразу приступить к трапезе. Несмотря на то, что он находился дома в компании в основе своей знакомых лиц, Слипу было куда труднее раскрепоститься, чем мне. Зеленый, как горошек в поставленном мной на стол салате, он молча забился в угол кухонного диванчика. Петр, решивший, что мы со Светой и Драу справимся сами, сел рядом с ним и стал что-то ему тихо говорить. – Точно психотерапевт, – шепнула мне на ухо Света, достававшая из шкафчика тарелку себе и мне. – Скорее уж психиатр, – возразил Михаэль, и мы втроем обменялись понимающими улыбками. За едой скрипач, певец и их коллега по видеоклипам болтали без остановки, по мере сил вовлекая в разговор меня и предпочитавшего хранить молчание Слипа, который, казалось, был, не в силах отвести от меня взгляд и, за неимением лучшего применения для своего рта, спешно набивал его едой. Мне было неуютно от того, что он постоянно смотрит на меня, почему-то я искала причину этого повышенного внимания в каком-либо изъяне собственной внешности. Даже когда подруга группы тихо сказала мне, для прикрытия гремя ложкой в стакане, что для Мари это способ показать, что я привлекательна, я не смогла перестать копаться в себе. Впрочем, назло Слипу под конец ужина я тоже вперилась в него взглядом, лишив несчастного музыканта способности жевать. – Прекрати, – одернул меня Драу, некоторое время молча понаблюдав за нашей игрой в гляделки. – Он подавится. Тут уж засмеялись мы все, в том числе даже Слип. Наконец-то напряжение было снято. Закончив прием пищи, Петр ушел в комнаты, видимо, решив по-быстрому проверить, не напортачила ли я в очередной раз. Я и Света стали убирать со стола, а Драу и Слип разговаривали о чем-то отвлеченном, оставшись на кухне. – Почему они не уйдут куда-нибудь еще? – прошипела я. Как я уже упоминала, терпеть не могу, когда кто-то находится в комнате, где я навожу порядок. – Любуются нами, – ответила «Мечта о весне», отодвигая меня в сторону от ящика и складывая туда вымытые мною столовые приборы, которые она вытирала полотенцем. Вздохнув, я открыла воду посильнее, чтобы смыть успевший подстыть и прилипнуть к тарелке жир. Видимо, решив, что я не услышу, Слип спросил Драу: – Где ты нашел ее? – Она сама позвонила. – Ты выгонишь ее? – Пока не за что. Я скрестила пальцы, чуть не выронив скользкую тарелку. – А сколько ей лет? Догадавшись, куда заруливает разговор, я выключила воду и спешно развернулась. – Хотите чаю? – предложила я, очаровательно улыбнувшись. Едва заметная краснота на лице Слипа подтвердила мою догадку. Я пожалела, что сегодня пришла в короткой юбке, но отступать уже было некуда.