Так кончается звук и так начинается свет

      Вода в бассейне подо мной была чиста и прозрачна, так, что я могла видеть ровно выложенную плитку. Я пристально осмотрела на него сверху вниз, не примечая ничего необычного, такой же, в какой можно было войти в любых комплексах по всей стране. Запах только был другой здесь: не тяжёлый химический от хлорки, а приятный, чуть солоноватый и едва ощутимо пряный — морской воды. Глубоко вдохнув, я подняла руки над головой и легко спрыгнула с планки головой вперёд, сразу же ощутив, как чуть прохладная вода приятно обволокла моё тело. Прикрыв глаза на момент вхождения в воду, я открыла их уже будучи под ней. Прозрачная, она сменилась глубоким синим пространством вокруг меня. Бассейн потерял границы и стал бездонным океаном воды в поле моего сознания, плавно и совершенно естественно. Такая метаморфоза не испугала и не удивила особо, я ожидала чего-то подобного от воды, пахнущей океаном.       Неторопливо делая взмахи руками, я двинулась вперед, в бескрайнее темное пространство вокруг себя, отдыхая морально и физически, давая здоровую нагрузку на мышцы, застывшие будто от долгого сидения за столом. Внизу, на бесконечной глубине подо мной, я видела движение воды, как будто она закручивалась по спирали, ниже и ниже, как огромная бесконечная воронка. Что-то знакомое и безопасное, как тишина и заливающий солнечный свет через окна Гостиницы. Да, я видела такой символ на одной из ее дверей, а значит, можно было вернуться через Гостиницу, а уйти этим путем. Еще одна дверь в этом бесконечном месте, в которую можно было пройти в другие пути. Нужно будет уведомить об этом Маршалл и Эриша. Потом, конечно же. Наверно, то же самое видел Уэйк на дне озера Колдон.       Через неопределенное расстояние я ловко извернулась в пространстве, продолжая плыть лежа на спине. Вода надо мной была так же синей и непроницаемой, и казалось, я плыву под огромной толщей воды. Но никаких трудностей я не испытывала, ни с ориентацией в пространстве, ни с дыханием, только лишь ощущая приятное чувство умиротворенности и покоя, которые давали эта глубина и эти объятия океана. В этой глубине все мои проблемы и страсти казались такими далёкими и не важными, по сравнению со всей вечной и бездонной водой. Определенно, это отличалось от всего того, что раньше я испытывала в своей жизни. До Бюро, после того как я осталась здесь, у меня случилась совершенно иная жизнь. В таком состоянии невесомости я провела некоторое время, достаточное, чтобы почувствовать приятную усталость в мышцах. Только тогда я захотела выйти из воды и увидела впереди, в той стороне, куда плыла, очертания рисунка плитки бассейна и лестницы из воды. В несколько сильных гребков я добралась до края и рывком вверх по лестнице вытащила себя из воды. А выбравшись из бассейна полностью, буквально в паре метров я увидела Ахти, расслабленно сидящем в шезлонге с бутылкой пива в руке. Кроме широких «семейных» трусов, на нем ничего не было. Кожа на груди и руках выглядела дряблой и старческой, но я не обманывалась этим видом. Я немо удивилась, его-то я совсем не ожидала тут увидеть, но ничего не сказала, только взяла полотенце с находящегося рядом пустого шезлонга и уселась на него, принявшись вытирать волосы, с которых капала солёная вода. — Хорошо ты это придумала, чертовка, — одобрил он, не поворачивая голову в мою сторону. — Танцевальный зал, машины для мышц, бассейн, сауна — всё, что нужно хорошему человеку для отдыха. Полезно для этих мышей в белых халатах. Ну и для нас тоже, — он хехекнул и приложился к бутылке с пивом. Я молча смерила пиво неприязненным взглядом, но ничего по этому поводу не сказала. — Здесь нет сауны, — заметила я. — Уже есть, — заявил он. Я не стала спорить, только убрала полотенце и расправила волосы руками. Потемневшие и тяжелые от воды пряди рассыпались по плечам. — Хорошо ты это придумала, — продолжил он, — Иметь возможность отдохнуть и расслабиться. Надо уметь расслабляться и веселиться, а то так и будешь сидеть за своим большим столом, будешь горбиться, заработаешь язву и совсем потеряешь вкус к жизни. Нехорошо это, дорогая, нехорошо.       Я качнула головой, принимая это к сведению. — Многие годы я была лишена этого. — Так вспомни детство, — предложил Ахти, откидывая голову назад, на шезлонг. — Вспомни солнечный свет, пробивающийся сквозь зеленые листья, и теплый ветер, заставляющий плясать свет и тень. Вспомни, как солнце отражалось через брызги воды, делая радугу, когда ты с братом играла в озере. Сколько тебе тогда было? Десять? — Восемь, — откликнулась я, поднимая лицо кверху, как будто подставляя его под лучи солнца. — Это лучшее время в моей жизни. — Что мешает этому лучшему времени случиться с тобой сейчас? — поинтересовался Ахти.       На лице своем я ощутила тепло, как будто бы солнце действительно светило на меня. — Наверно, у меня не совсем получается, — проговорила я, не открывая глаз. — Мне всё время приходится напоминать о элементарных вещах. — Так ты только начина-аешь, — в речи Ахти снова прорезался акцент. — Детей не ругают, что они не стали сразу петь или танцевать чи-исто, а только помога-ают двигаться правильно.       Его голос сместился, и я открыла глаза. Он встал и зашагал в сторону деревянных дверей, от которых даже на таком расстоянии чувствовался горячий жар. Ну, если он хочет иметь здесь свою баню, я не буду ему отказывать в такой малости. Оставив мокрое полотенце на шезлонге, я направилась в раздевалку.       Снова переодевшись в строгий костюм, я вернулась в свой кабинет, к оставленным бумагам. Я оставила их, когда почувствовала, что текст, написанный жутким канцеляритом, навевает на меня тяжелый и неотвратимый сон. Лэнгстон и его запрос на расширение Паноптикума, с приложением технических описаний камер содержания и требований к сотрудникам службы охраны и лаборантам. На больше, чем ста страницах, чтобы мне уже совсем жизнь медом не казалась.       Причины подавать на расширение у Лэнгстона были. Была ли это банальнейшая зависть к расширенным владениям Дарлинга, к его новым просторным и оборудованным лабораториям, то ли жесточайшая необходимость в связи с новоприбывшими, я не знала, но это было совершенно неважно. Конечно, я предоставлю ему требуемое, но для начала я должна была узнать, что именно мне нужно делать. Так я едва не уснула за чтением.       Под «новоприбывшими» я имела в виду новых содержанцев из поселка, где обосновалась бывшая уже «Благословенная Организация». Их было много, и Дарлинг едва ли не с радостью встретил возможность изучить новые Измененные Предметы, описать и классифицировать их.       С этим тоже возникли проблемы. Вместе с Измененными Предметами был найден их каталог, собственно. Однако на практике оказалось, что присутствуют только около двух третей Предметов из этого списка, причем Кирклунд основательно пошарил по этому поселку за те двое суток, что я отвела ему. К тому моменту, когда я вернулась в этот поселок, он его обобрал, как уличные попрошайки пьяного щеголя на улице. Вернулась я только за одним единственным — поджечь от простой коробки спичек, любезно предоставленной сопровождающей меня Чарли. Зажженная спичка вспыхнула, словно факел, на мгновение застыла в моих руках и тут же обхватила уничтожающим и безжалостным пламенем все постройки и все дома в этом месте. К моменту моего появления тут только стены и оставались, всё более или менее ценное и все мои сотрудники были вывезены. Мне вообще повезло работать с Кирклундом, он ясно понимал, что от него требуется, и мог уложиться в отведенные сроки. Я даже могла не уточнять еще раз, что можно мне работать — он подстраивался под меня, а не я под него. Я же здесь босс.       Самого же Уильяма такое положение дел ничуть не напрягало, наоборот, он был безгранично рад тому, что он наконец-то покончил с этими ребятами. Бюро имело долгую и грязную историю противостояния с ними. Дополнительно, ему досталась вся найденная документация. Он теперь работал с ней — разыскивал всех тех людей, что числились как проживающие вне поселения, опрашивал их, в том числе по отсутствующим Измененным Предметам. Дальше, по полученной информации, он начал работать на поиск этих Предметов. То есть до этого Сектор Расследований работал исключительно по уже полученным сигналам о странном поведении предметов или мест, а теперь они работали на опережение, предотвращая жертвы среди гражданских и утечку информации.       На деле, правда, весть этот процесс едва не обернулся банальной дракой на кулаках между Уильямом, Каспером и Фредериком. Мне пришлось вмешаться и разводить их по углам. В этот момент я почувствовала себя многодетной матерью-одиночкой, чьи дети перекрикивают друг друга, пытаясь привлечь моё внимание. Я же напомнила им всем, чем именно мы здесь занимаемся, что является одной из основных целей работы Бюро — находить, расследовать, управлять. Этого оказалось достаточно, чтобы умерить их пыл и вернуть к работе. Сговорились на том, что каждый занимается своей работой. Уильям проверяет фигурантов и ищет недостающие Предметы, Каспер изучает и тестирует имеющиеся, а Фредерик размещает их в своем зверинце. Так вот зачем я здесь сижу — напоминать забывшим и увлекшимся сотрудникам, для чего они вообще работают и перенаправить их кипучую энергию в нужном направлении. Эту ценную мысль я записала в ежедневник и занялась вплотную запросом на расширение Паноптикума.       Теперь же я глядела на эти бумаги с легким недоумением и странным весельем. Фредерик что, действительно хочет, чтобы я наизусть вызубрила все эти документы, написанные совершенно не перевариваемым языком? Да еще и отвечала по ним? Да он плохо меня знает. Несомненно, это важная информация, но получить я могу ее другим путем, менее насильственным. Может быть, так раньше работал Захария, перебирал документы, анализировал и сопоставлял их, однако мне по вкусу другой тип мышления и другой образ действия. Я взяла со своего стола эти документы и пролистала их, ища нужное место. Найдя его, я отчеркнула ногтем определение и отправилась в Паноптикум. На краю моего стола осталось лежать нетронутым личное дело рейнджера Соловца, которое появилась там почти сразу же после моего возвращения от доктора Вон.       Лэнгстон нашелся в своем кабинете, расположенном вместе с личными кабинетами рядом с Архивом. Напялив очки, он снова что-то писал на бумаге с гербом Бюро. Надеюсь, это он не мне, снова. При моем появлении он поднялся на ноги и сдернул с лица очки. — Директор! Я рад вас видеть… — договорить он не успел, потому что я от души шлепнула на стол перед ним его же техническую документацию. — Знаешь, я лично не знакома с доктором Теодором Эшом-младшим, но я думаю, в одной вещи мы с ним сойдемся во мнениях. — Мэм, простите? — теперь он выглядел совсем недоуменным и откровенно напуганным. — Я говорю о его Директиве о запрете тестирования и изучения параулитарных свойств Предметов на живых людях. Так вижу, эту Директиву здесь нарушают, — заявила я, выжидающе глядя на Фредерика. Не глядя, он похлопал по карманам и достал поразительной величины платок и промокнул мгновенно вспотевший лоб. — Мэм, да я бы никогда не посмел нарушить! — сразу принялся оправдываться он. — Мне самому, по моей натуре, не нравится проводить столь бесчеловечные испытания. Кому, как не мне, известно, насколько опасными и непредсказуемыми могут быть мои узники. — Тогда объясни мне, что это такое, потому что я могу видеть только одно объяснение, — я снова взяла технические документы и прочитала мной же отчеркнутую часть. — «Технические характеристики к помещениям содержания, предназначенных для гуманоидных форм», — я красноречиво посмотрела на него и продолжила читать. — «Камера содержания размерами должна быть 3*3*4 метра для жилой части, 3*3*1 метра для гигиенической части. Примыкающий к нему наблюдательный пункт должен иметь размеры 2*3*6 метров, и пункт поста охраны 2*3*2 метров.» Далее опускаю оснащение исследовательской и охранной зон, вот что привлекло мое внимание: «гигиеническая часть должна быть оснащена унитазом со встроенным в стену сливным бочком и душевой вертикальной кабиной с отдельной раковиной, и вмурованными смесителями, и душевой лейкой.» Требования к отделке, требования к приводящей и отводящей водной и воздушной системе… «Жилая часть должна содержать следующие удобства содержания: кровать на беспружинном матрасе с бетонным основанием, письменный стол, стул, платяной шкаф и шкаф с полками без крепких негорючих пород дерева.» По мне так больше похоже на гостиничный номер, чем на систему удерживания. — В таких камерах содержания обычно пребывают сотрудники, так сказать, «на карантине», подвергшиеся воздействию умышленно или по неосторожности. — У тебя есть в распоряжении двадцать таких камер, — парировала я с удовольствием. — Ты запрашиваешь увеличение их до семидесяти. — Да, на содержании в Бюро у нас есть создания, которые выглядят, как люди, — кивнул Лэнгстон. Лоб его и шея были покрыты крупными пятнами пота, что выдавало его волнение с головой. — Но это не значит, что они такие же, как и люди за стенами этого места. Они попали под влияние чужеродных энергий, опасного резонанса, и они оказались сильно искажены, настолько, что не могут больше жить как раньше. — Какая знакомая история, — протянула я. — Вы смогли… договориться с иномировой сущностью, смогли с ней подружиться и адаптировать под свои нужды, чтобы не быть опасной для окружающих людей. Но так могут не все, — в запале воскликнул Фредерик, — большинство так не могут, нужно чтобы внешний мир был защищён от них. Или, — он выдохнул, — они должны быть защищены от внешнего мира. — Приведите мне примеры. — Примеры? Хорошо. Что насчёт женщины, существующей только в виде двухмерного рисунка, полностью живой и вменяемой, или слепой девятилетней девочки, у которой вместо глаз частицы космоса? Они же не выживут в таком состоянии в большом мире. — Так же, как и Дилан, — вполголоса проговорила я — Джесси, мы все очень сильно сожалеем о том, что вашему брату пришлось пребывать в Старейшем Доме столько лет, в изоляции. Я говорю не только о сотрудниках Сектора Содержания, но и от лица всех остальных, кто был под действием Приказа Директора Тренча. Поверьте, было морально тяжело воспринимать маленького мальчика, по ночам зовущего маму и сестру, как очередной объект исследований.       Я постучала ногтем среднего пальца по столешнице, прямо и тяжело смотря на Фредерика. — Что насчёт меня? Ты воспринимаешь меня как объект исследования?       Он замаялся, а я терпеливо ждала его ответа. От его честности со мной прямо сейчас зависел весь Паноптикум. Будет честен, получит свое «увеличение площадей полезного удержания», нет — это будет его осознанный и честный выбор. — За время, прошедшее с АМС Ординариума, Бюро смогло собрать крайне мало информации о вас. Со времени назначения вас Директором вы проявили себя как весьма разумная, но импульсивная женщина. Учитывая вашу определённую настойчивость в поисках брата и вашу эмоциональную заинтересованность в нем, а также неясные прогнозы на выход мистера Фейдена из комы, было смоделировано несколько сценариев развития событий, в том числе тот, когда вы в неконтролируемой ярости начнёте крушить всё вокруг, уничтожать стены Старейшего Дома. То есть да, вас могли воспринимать как Предмет Силы, при определённых условиях способный привести к концу света, и меры разработали соответствующие. — Как интересно, — заметила я. Такое для меня не было особой новостью. Далеко ещё до того, как я стала Директором, многих пугало то, на что я была способна, я могла вызвать первобытный ужас в людях. — Были разработаны протоколы по вашему физическому сдерживанию и помещению в камеру в Паноптикуме. — Так полагаю, она до сих пор пустует, — заметила я, вставая с места. — Показывай. — Простите? — кажется, Лэнгстон совершенно не ожидал такой моей реакции на такое довольно неприятное заявление. Кому угодно может обидиться, но я несколько из другого материала сделана и сочла такую предосторожность разумной, чем недоверием лично ко мне. Ахти сказал — проще воспринимать всё, так я и следую его совету. — Показывай камеру, куда хотели меня запихнуть. Мне интересно посмотреть на это. — Да, мэм, — Лэнгстон торопливо вышел из-за стола и подхватил на руки толстую стопку документов на руки. Оглянувшись на меня, он направился к дверям. — Я бы не побеспокоил вас, если не было бы на то такой нужды, — заговорил он, свободной рукой отирая пот со лба. — Но если раньше места для новеньких нам едва хватало, то теперь, после Арканзаса, мы так и вовсе будем друг у друга на головах сидеть. Безобразие просто.       Он дождался, пока я выйду из кабинета, и запер дверь на ключ-карту, и мы вместе пошли через Архив в сам Паноптикум. Дожидаясь, пока двойные двери поочередно закроются и откроются, Лэнгстон не выдержал. — Нам чрезвычайно повезло, Директор Фейден, — заявил он очень серьёзно, — Я, как ведущий специалист по вопросам сдерживания, говорю, проработавший с самыми опасными тварями больше двух десятков лет, — в голосе послышался отголосок вполне обоснованного самодовольства, — это место, этот Старейший Дом, обладает уникальными защитным и сдерживающими свойствами. Нигде в мире нет такого же аналога, и попытки воспроизвести или копировать Старейший Дом в полном соответствии с образцом потерпели неудачу. Нигде нет такого же места, по сути своей являющийся одним большим Измененным Местом. — Я уже об этом догадалась, — заметила я. Когда двери открылись, мы вышли в основную его часть, я машинально почти подняла голову наверх, навстречу свету. Круглая изнутри башня Паноптикума, безмерно огромная, с ее многочисленными открытыми или закрытыми ставнями, с ее мостиками, проходящими через сам центр — всё это было таким величественным и незыблемым, как каменная гора или человеческие предрассудки. Я наслаждалась этим зрелищем в одиночестве и сейчас, когда по этим мостикам сновали лаборанты и рейнджеры, с папками в руках или несущие по двое тяжелые ящики. Лэнгстон деловито и самодостаточно зашагал вперед, ловко уворачиваясь от спешащих по своим делам подчиненных. Я поспешила за ним. — В то же время, это место потрясающее, со всей своей непохожестью на другие и своей самобытностью. Оно может быть не слишком безопасно, но если принять его правила, следовать принятым здесь протоколам и ритуалам, то можно вполне комфортно работать. Здесь всё адаптировано именно для человека. Даже если эта работа с опасными и агрессивными вещами, материальными или не очень, — он оглянулся, когда дошел до конца моста, и свернул, одновременно оглядываясь, иду ли я за ним. — Может быть, вы не полностью осознаете всю важность Старейшего Дома как меры сдерживания аномальных Предметов и Явлений. Это, если хотите знать, в его стенах и перекрытиях, в самом составе материала. В лаборатории как-то попытались определить состав, но этот камень никак не прореагировал ни с одним известным реактивом.       Он вызвал лифт, и мы отправились наверх. — Я хочу сказать, что тогда, в пятьдесят четвёртом году, те агенты, что прошли через Гостиницу и оказались в Старейшем Доме, были весьма везучими ублюдками, потому что благодаря их открытию, уже больше полусотни лет весь остальной мир пребывает в счастливом неведении в отношении некоторых поистине ужасных вещей. Защищенный от этих вещей. Было подсчитано, что, если бы стены Дома не обладали такими аномально сдерживающими свойствами, только один Сектор Содержания и, в частности, Паноптикум располагался на огромной территории. Представьте, для сравнения, размер территории Австралии, или России вплоть до Уральских гор, или Антарктиду — то есть дочерта много. А теперь подумайте, какой бюджет и сдерживающий персонал бы понадобился, да еще и с постоянным проживанием, отдыхом и психологическим контролем, да еще сколько бы усилий потребовалось для информационной безопасности. К тому же, потребовался бы отдельно персонал для выявления свойств и условий содержания разного класса опасности. Смертников, проще говоря, Директор, как раз того, что вы так не любите.       Он всё говорил и говорил, разливался несколько беспокойным соловьем на столь интересную для него тему, а я всё слушала. Вроде бы он говорил уже знакомые мне вещи, а всё равно мне было занимательно. Одновременно я еще и поглядывала за пределы лифта и лифтовой шахты, отмечая уровень, куда мы поднимались. Мы миновали третий и четвертый уровень, где содержались Предметы умеренной опасности. — Благодаря Старейшему Дому мы не нуждаемся во всём этом, и всё, что нам требуется — не более десяти кубических метров пространства на Предмет любого класса, за исключением гуманоидных форм и патогенных организмов, и ещё вдвое больше на комнату службы безопасности и комнату наблюдения. Всё очень просто, всё гораздо проще в этом месте. Еще и из каждой комнаты наблюдения, для особо капризных заключенных, можно изменять физические параметры внутреннего содержимого камеры, такие как температура, влажность, давление, радиационный фон, молярность и состав газов или жидкости, внутренний вес объекта, датчики наблюдения и движения, микрофоны и многое прочее, и это без использования дорогостоящей аппаратуры, только вводя команды с пульта управления. И, конечно же, везде есть «защита от дурака» — когда доступ в камеру содержания блокируется самим Домом при любой попытке войти без специального допуска или без защитного оборудования. Максимальная защита от дурака и от намеренных диверсий.       Внизу остались пятый и шестой уровни, когда мы остановились на седьмом. — Выше есть что-то, что опаснее меня? — просто ради интереса спросила я.       Лэнгстон серьезно кивнул. — Есть. Те, с которыми мы не смогли договориться или совладать. Любая попытка побега оттуда, без вовремя принятых мер, может привести к концу света, уничтожению планеты. Идемте, Директор.       Я уже новым, заинтересованным взглядом окинула верхний уровень и пошла за Фредериком. Мы прошли совсем немного, прежде чем он остановился у одной из дверей и провел своей картой доступа по считывателю рядом. Я вошла сразу за ним и огляделась. Впереди длинной кишкой была узкая комната с множеством аппаратуры наблюдения и связи, и еще пять полнобоких компьютеров. Направо находилась еще одна дверь. Сейчас здесь находился только один человек, техник, судя по всему, он что-то чинил на приборной панели. — Оно и видно, что здесь никто не содержится, — хмыкнула я. Рабочий уронил то, что держал в руках и выпрямился. На простой белой рубашке висел бейдж с его фотографией. Я по-свойски протянула ему руку, и после небольшой заминки он пожал ее. — Добрый день, стажер Симонс. Чините оборудование? Похвально, — одобрила я. — А теперь включайте всё и на запись. — Да, мэм, — откликнулся он высоким голосом. — Сейчас всё сделаю. — Хорошо, а я пока осмотрюсь, — кивнула я и вошла во вторую дверь. За ней оказались маленькая проходная комната со стеллажами, заставленные тяжелым оружием, и еще одна дверь на соприкасающейся стене. — Всё закрыто было, вообще-то, — беспомощно подал голос оставшийся позади Лэнгстон. — Не для меня, — откликнулась я, открывая вторую дверь.       Помещение оказалось действительно чем-то похожим на гостиничный номер, как я и предполагала — безликий и до скучного чистый. В моей комнате, которая примыкала к кабинету, подступы к кровати уже преграждали с два десятка книг, прочитанных или не очень, отдельно высилась башня из книг по физике разных направлений, а на полках ждали своего часа книги по химии — на практике оказалось, что я основательно подзабыла школьную программу. В ванной комнате всё было так же, как в нормативных документах, то есть ничего нового или интересного. Вернувшись, я осмотрелась еще раз, примериваясь к кровати. Тоненько зажужжала камера наблюдения, и я повернула голову на звук. — Что вы задумали, Директор? — послышался голос Лэнгстона. — Ну ты же сам запрашивал расширение Паноптикума, — напомнила я ему, — Так чего откладывать. — Вы могли бы просто подписать разрешение, а я бы сам, потихоньку и вдумчиво проводил бы добавление помещений, — тон его упал до обидчивого. — Дарлинг так может, поэтому смогу и я. Я думаю. — Давай я сразу всё сделаю, как мне хочется, чтобы потом не отвлекаться и не гадать, что ты там наворотил. — Но, Джесси… — Всё, не спорь и не начинай клянчить. Я сказала, ты делай, — я уселась на край кровати и сняла туфли. — Я начну через тридцать минут, а ты пока объявляй эвакуацию отдела. У особо опасных заключенных пусть сотрудники останутся внутри наблюдательных комнат.       Я легла в постель, поверх покрывала и ровно положила руки вдоль тела. Лэнгстон в динамике потрясенно охнул и отключился. Но я продолжала слышать его голос, сквозь внутренние коммуникации, как будто внутри моей головы. Это было похоже на эхо собственных мыслей, на разные голоса, но большей частью они мне были знакомы. Внутренняя связь, а не дебют шизофрении, напомнила я себе. В то же время я чувствовала буквально, как перемещаются люди внутри башни, чувствовала топот ног и тревожные вибрации голосов, как будто бы я уже соскользнула внутрь Дома. Но я еще была собой, это я чувствовала точно, то, что я чувствовала, было больше похоже на воспоминание, или эхо, или дежавю, или что еще возможно в этом месте.       Это место было другое, то есть оно было частью Старейшего Дома, но в то же время ощущалось немного по-другому. Тяжелее, что ли, приземистее и инертнее, чем остальная часть Бюро. Возможно, это так было из-за многочисленных посторонних откликов резонанса, что были заперты, замурованы здесь, то ли из-за самих стен, в которых была ощутимая примесь. Угадывался Черный Камень, однако об остальных можно было только догадываться.       В то время пока я смотрела, сотрудники, местные и работающие в службе безопасности, разошлись с открытого пространства, уйдя совсем из него или укрывшись недалеко от сияющих — и опасно резонирующих — источников. Громадная башня Паноптикума, подсвеченная ровным светом сверху и еще от многих источников света, осталась пустой и громадной в этой своей пустоте. Всё замерло, застыло, и, казалось, сам воздух стал недвижимым в этой пустоте огромного пространства. Шевельнувшись, я аккуратно соскользнула в эту башню, лениво подумав, что можно будет потом посмотреть запись с камеры наблюдения вид на мое тело. Сам Паноптикум ощущался совершенно по-другому, чем сама основная часть Старейшего Дома — он был слышен, но глухо, отдаленно, как будто бы помехи мешали мне полноценно его воспринимать. И если он ощущался однородно, то здесь Паноптикум даже на ощупь отличался по уровням, как будто бы слоеный торт или детская пирамида из колец. Каждый уровень был разный, с разным резонансом, исходящим из его стен, с перекрытиями, глушащие эти резонансы, чтобы они не смешивались, не глушили или усиливали друг друга. И все разом эти множественные резонансы голосили как разноголосый и одновременно разноинструментный хор, звучащий, на удивление, слажено, без выбивающихся или неритмичных отголосков. Сами стены заставляли эти резонансы звучать ровно, быть послушными и статичными. Так и должно было быть, таким образом и происходит подавление, удержание параулитарных Измененных Предметов. Лэнгстон хорошо справляется со своей работой, надо признать.       Стараясь не всматриваться пристально в чужеродные проблески резонансов содержащихся Предметов, я сосредоточилась на стенах. Вот почему мне совершенно незачем заучивать наизусть технические характеристики и состав монолитных стен — мне достаточно узнать и воспринять их, чтобы воздействовать уже своим резонансом, в которым был резонанс самого Дома и дать приказ на реплику помещений. Сформулированный, этот процесс звучал сложно, но на практике я просто наблюдала за происходящем и посылала множество импульсов, как будто бы играла мелодию или танцевала — последовательность быстрых и точных движений, непрерывных и продолжительных, приводящих к видимому результату.       В первую очередь, я переместила Архив и все личные кабинеты сотрудников вниз, ниже первого уровня и еще ниже, под несколько тут же созданных кольцевых коридоров, будто бы свежие годовые кольца на дереве. Коридоры эти я оставила пустыми и статичными, молчащими. Дальше я двинулась вверх, до первого и второго уровня, расширяя симметрично их вглубь Дома, наружу башни Паноптикума, в три, в пять окольцовывающих башню коридоров и прилегающих к ним помещений содержания. Третий и четвертый уровни, здесь уже содержались узники опаснее, и стены, собственно, были толще и плотнее, и здесь мне потребовалось больше усилий и сильнее нажим, чтобы так же реплицировать помещения. Я старалась не всматриваться, не фокусироваться на содержимом камер, хотя мне было любопытно, чисто по-человечески, что мы тут содержим. В одной части четвертого уровня находились камеры содержания биологических угроз, и мне пришлось быть до дотошного аккуратной, чтобы ни во что такое не запачкаться. Выше было еще сложнее, здесь содержались довольно опасные особи, наподобие Телевизора, и для каждого, соответственно, требовалось и специальное, с чем мне тоже пришлось повозиться. К этому моменту я уже успела изрядно устать, даром что лежала пластом; и последний уровень, самый сложный, уже копировала на чистом упрямстве, смешанном со злостью. От той же усталости я уже действовала не так аккуратно и бережно, каменные плиты-ставни громко хлопали, трескались и осыпались вниз от резонирующего воздействия. И, наверно, по небрежности какой-то посторонний резонанс хапанула, потому что, едва очнувшись, ломанулась к унитазу и оставила там весь свой обед.       Отдышавшись и сполоснув лицо, я вышла из комнаты и наткнулась на сидящисидящих прямо на полу двух мужчин, играющих в карты. — Развлекаетесь? — поинтересовалась я, облокачиваясь на косяк двери. Лэнгстон тут же проворно вскочил на ноги. — Джесси! — воскликнул он радостно и искренне. — Вы в порядке! — А с чего я должна быть не в порядке, — пробормотала я, присаживаясь на ближайшее кресло. — Ну, для начала, с того, что вы очень бледная, — заявил он. — Симонс, идите в службу безопасности, доложите шефу Эришу, — приказал он. Когда стажер вышел, он продолжил. — Может, медиков вызвать? Вы не очень хорошо выглядите. — Нормально всё, — заверила я. — Переусердствовала немного. Я закончила всё, что мы с тобой задумали, только вот верхний уровень… проверь его тщательно. Я могла там сработать не очень чисто.       Он только кивнул, внимательно вглядываясь в мое лицо, видимо, пытаясь понять, что я чувствую. Хороший он мужик, без дураков, очень правильный. — Я понять не могу, почему вы не сердитесь и обижаетесь, что мы хотели вас запереть, — осторожно поинтересовался Лэнгстон. — Толку-то, — буркнула я, — В конечном итоге, ничего и не получилось. Двери, Фредерик, всё дело в дверях. В этом месте они меня очень любят и поэтому даже запертые они передо мной раскрываются. К тому же, на это есть еще причина. — Какая же. — Вы все проявляете разумную предосторожность. Я много лет провела с Полярис, и знаю пределы ее возможностей. К тому же, знаю, на что я сама способна, так что все эти протоколы весьма разумны и обоснованы, — я хмыкнула. — Лет пять назад я была в одном баре и крепко подралась с одним уродом. Мы не сошлись во мнениях, можно сказать. — И урод жив остался? — осторожно поинтересовался Фредерик. — Жив, но о баре я такого сказать не могу. Мебель у меня получалось тогда разносить очень просто, как будто они бумажными были, и стенам тоже досталось. До сих пор у меня остается это ощущение, что иногда окружающее может быть таким хрупким, до невозможности практически.       Лэнгстон молча подивился, но долго переживать ему не дали — голос подал внутренняя связь. Судя по его тону, он оказался резко занятым, и я решила, что не буду ему мешать. Оклемавшись немного, я двинулась в сторону Центрального Сектора. Возле моего кабинета меня ждал сюрприз. Руди Нельсон со своими примечательными ушами находился возле рабочего стола Барбары и отвлекал ее разговорами. При моем появлении он замолк и едва ли не вытянулся во фрунт. — Мэм, — он протянул мне бумагу. — Подпишите, пожалуйста.       Он едва выдавливал из себя слова и пунцовел ушами. Я едва взглянула на документ. — Руди, — укоризненно протянула я, — я думала, мы сработались. Неужели тебе не понравилось мое чувство юмора? — Дело не в этом, мэм. — Так в чем же? Говори прямо. — Дело в том, что вы опасная женщина, — заявил он, и я только молча удивилась этой его констатации очевидного. — И вы часто попадаете в опасные ситуации. А у меня есть жена и ребенок, — он смутился. — В службе безопасности будет поспокойнее, чем с вами. Вы уж не обижайтесь. — Какие тут обиды, я всё понимаю, — кивнула я. — У меня тоже семья. Была когда-то. А Чарли? Она тоже скоро попросит перевод? — Она всем довольна, — ответил Нельсон. — Вы не поучаете ее и не ведете с ней разговоры на философские темы, и ей большего не надо.       Я фыркнула и взяла у него прошение на перевод. — Подберешь себе замену, подпишу прошение, — заявила я. — И, как ты понимаешь, чем быстрее, тем лучше. Я же часто попадаю в опасные ситуации.       Выпустив эту язвительную стрелу, я развернулась и зашла в свой кабинет, отсекая обалдевшего Руди и любопытствующую Барбару. Конечно же, я знала, что происходит, но сделала вид, что не догадалась. Не могу же я назначать взыскания только из-за моих недоказанных подозрений.       В самом же кабинете меня ждало еще кое-что новенькое. Сложно было не заметить огромный, стоящий прямо посередине кабинета кинопроектор и одну из белых передвижных досок. Причем они стояли так, что можно было включить проектор и свет падал бы на белую доску, расположенную прямо напротив моего стола, чтобы можно было комфортно смотреть запись на пленке, удобно расположившись в кресле. Всё для моего удобства. Не прикасаясь к проектору, я обошла его по кругу и обнаружила в него уже заправленную катушку с пленкой. Лежащая рядом пустая коробка гласила, что это запись интервью с рейнджером А. Соловец, от даты пару дней назад, инвентарный номер. И здесь он. Как будто мое внимание намеренно и настойчиво обращают на него. Это Дом со мной так шутит? Или это мои сотрудники проявляют такие манеры? В любом случае, трогать я это чудо мысли середины прошлого века не собиралась. Усевшись в кресло, я расположилась в нем поудобнее и телекинезом повернула выключатель. Ничего экстраординарного не случилось, только включился проектор и на доску полился белый свет. После короткой мелодии и вступительной «обложки» началась запись, собственно, интервью.       Энтони сидел на низком обычном диване одного из кабинетов парапсихологии. Я сразу узнала этот кабинет, хотя была там только один раз, и могла точно указать, где он находится. Рейнджер сидел совершенно спокойно и расслабленно и смотрел прямо на камеру. Видимо, подобные интервью были для него не в новинку. Так полагаю, такие собеседования с парапсихологом были регулярны и обязательны для каждого сотрудника. — Итак, рейнджер Соловец, вы знаете, зачем вы сегодня здесь, — послышался голос доктора Карлы Вон, доносящийся из-за кадра. — Догадываюсь, — откликнулся он. — Обычная проверка, не слетел ли я тут с катушек. Позволите быть с вами честным? — Конечно, — откликнулась Вон. — Местная практика таких регулярных доверительных бесед с парапсихологом меня до сих пор удивляет. Раньше, до Бюро, я никогда не был у мозгоправа, да и не приветствовалось такое там, где я жил, а теперь в любое время, если потребуется, могу прийти и просто поговорить, так сказать, по душам. — Это вам не нравится или причиняет неудобство? — Нет, наоборот, после таких бесед мне становится лучше. Да и другим, я говорил по этому поводу. — Позвольте уточнить: раньше — это в Средней России? — Да. — Согласно вашему трудовому контракту с Бюро, вы больше не можете считаться гражданином той страны, где родились. После подписания де-юре вы считаетесь гражданином Америки, де-факто — подчиняетесь только вышестоящим сотрудникам. Прошу, не забывайте об этом. — Да, мэм, будет сделано, — Соловец коротко кивнул. — К тому же, забота о психологическом здоровье сотрудников один из важнейших факторов защиты сотрудников, наряду с физической и параулитарной безопасностью. Так повелось еще со времен Директора Нормунда, и этой традиции следовал Тренч, и продолжила Фейден.       На спокойном лице Энтони отразилось нечто вроде смущения, всего на несколько секунд. — Да, насчет этого. Не только же для общих вопросов меня сюда пригласили, да? — Правильно, — в голосе Вон послышалось одобрение. — Хотите поговорить об этом? Вы стали инициатором вопроса об отношениях с Директором Фейден. Мы провели вас через некоторые тесты, — послышался шелест бумаги, — в целях исключить постороннее влияние на ваш разум и сознание, а также через стандартные тесты на лояльность Бюро. Все они подтвердили, что вы не находитесь под сторонним влиянием и действуете по собственной воле и побуждениям. Какова же причина вашего такого весьма неожиданного решения? — Это долгая история, — замаялся рейнджер. — Так мы никуда и не торопимся, — разумно заметила Карла.       Соловец некоторое время помолчал, собираясь с мыслями. Лицо его отразило глубокую работу мысли. — Ответ будет весьма банален. Впервые я ее увидел в Секторе Исследований, в то время, когда сюда сунулись Ииссы. Я тогда был в отряде Маршалл, она пыталась хоть как-то сдержать их наступление, хотя не очень получалось и это бесило ее неимоверно. Мы отступили к Паракинезиологии, потом через лабораторию Экстрасенсорики вышли в Парапсихологию и оттуда поднялись к Отделу Удачи и Вероятности. Сразу вслед за нами стали слышны звуки выстрелов и драки, а еще тот неповторимый визжащий звук, с которым эти красные говноеды заканчивались. Маршалл предположила, что это Эриш со своими людьми идет нам на подмогу, но это оказалось не так. Почти сразу же по интеркому с ней связались, и она отдала приказ проводить к ней того, кто поднимется на лифте. Одновременно она приказала отступать к Ритуальному Отделу, так что тогда я увидел ее только мельком. Со своими яркими волосами и откровенно гражданской одеждой она выглядела как солнце на закате. А лицо ее, она буквально сияла. Я только и успел ее заметить, как Стивенсон пнул меня, чтобы я не спал на ходу. — Очень поэтично. — А что поделать — тяжелые времена, кризисные решения, — он пожал плечами. — В Ритуальном эти красные ублюдки хорошенько взгрели нас, и как только они вошли во вкус, она появилась снова. Прошла сквозь врагов, как нож сквозь масло, сбивая их с ног и стреляя в них из Табельного Оружия. И это действительно работало. Знаете ли, до того момента я никогда не слышал звука, с которым стреляет Табельное Оружие, Тренч-то никогда своего логова не покидал. И тогда этот звук принес надежду, показывая нам, что с этими тварями можно справиться. А когда она стала сносить и разрывать на куски параспособностями, мы все ощутили радость. Хотя бы от того, что живы остались. Если бы не она тогда, там бы и полегли, все мы. — Директор Фейден спасла не только ваши жизни тогда, но и всё Бюро, весь мир, — уточнила Карла. — Не думаю, что она догадывается, что я обязан ей жизнью, — как-то тоскливо протянул он. — В форме и шлеме мы все похожи, что мужик, что баба, и только по нашивками и отличаем друг друга. И вообще, вряд ли она тот бой запомнила. Как я потом узнал, она так через весь Старейший Дом прошла.       Вопреки ожиданиям Энтони, этот бой я помнила. Я помнила каждый Отдел, каждый зал и каждый кабинет и, конечно же, помнила рейнджеров в Ритуальном Отделе, которые вместе со мной отстреливали врагов. Рейнджеры действительно были неотличимы друг от друга и действительно здорово мне помогли, не дав поймать несколько лишних пуль в спину. Никогда бы не подумала, что он там был. — Что вы сделали дальше? — Я стал следить за ней — так, как мог. Вызвался добровольцем в Отдел Ностальгии, был на собрании, видел, как она ходила по Старейшему Дому, шагом уже. Уэллс мне потом рассказывал, в Секторе Расследований она открыто препиралась с Кирклундом. Когда пошли слухи о том, что на нее совершено покушение, я встревожился серьезно уже. Я не мог ни о чем другом думать, не мог работать и жить спокойно, — он помолчал немного. — Признаюсь, тогда я совершил кое-что вне моего уровня допуска. — Что именно? — мягко спросила Вон. — Я достал через приятелей и через личные одолжения личное дело Директора. Отредактированное до моего уровня допуска, но даже по такой косвенной информации можно было много понять. — Вы понимаете, что за это вы должны понести серьезное взыскание? — Да, понимаю, — кивнул он. — Я готов его принять. Гораздо важнее было для меня узнать, как можно ее защитить. Полагаю, мотивация моя гораздо важнее того, какое наказание меня за это ждет. — Вопрос о вашем взыскании останется открытым и на решении вышестоящего руководства, — заявила она. — Если бы личное дело Директора не должно было попасть в ваши руки, оно бы и не попадало, — на лице Энтони отразилось недоумение. — Почему все-таки вы решили, что вы нужны ей? Зачем ей отношения с вами?       Вон могла быть жестокой, в своей честности и прямолинейности. Но, как руководитель, я могла понять, чем она руководствуется, это была служебная необходимость. В конце концов, мы здесь не в игры играем, всё серьезно. — Я думаю, мы с Директором похожи больше, чем можно представить, — заявил Соловец. — У нас обоих было бурное детство, уличное воспитание и приобретенный опыт выживания в трудных условиях. Я считаю, что могу понять ее и ее образ мыслей, что она за человек, а не только как руководитель. Мне хочется это сделать. Кроме того, вы ни могли не заметить, что она практически живет в Бюро, не уходит отсюда, как делал Тренч. То есть, у нее нет никого за пределами этого места. — За исключением ее брата Дилана. — Мне кажется это несправедливым. На ней лежит огромная ответственность, а она в одиночку должна всё это преодолевать и справляться со всей херней, что тут творится. — Если это жалость и самопожертвование, то это будет для нее совсем не нужно, и даже гибельно, — мягко заметила Вон. — Гибельно для всего Бюро. — Нет, это не жалость, — тут же заявил Энтони. — Ни о чем таком я не думал. Боже, зачем вообще усложнять всё, если я просто хочу быть с ней? Даже несмотря на то, через что мне приходится пройти, — он хмыкнул. — И что о себе выслушать. — Я вас поняла. Хотелось бы еще кое-что узнать. Как вы видите развитие отношений, между вами и Директором? При вашей огромной разнице в параулитарном потенциале и в занимаемых должностях? — Тесты на параулитарность показали, что я способен связать несколько серьезных «крошек» из нашего зверинца, обещали подготовить список. Я могу взять сразу несколько, тем самым сокращая этот разрыв. — Это будет очень опасно и трудно для вас лично, — заметила Карла. — Я догадался об этом, еще на самом тестировании. Давно я такого ужаса не испытывал, — он нервно и коротко улыбнулся. — Отношения же… при всём же я чувствую, что мы будем друг для друга весьма подходящей парой. — Вы, наверно, до конца не понимаете, что для этого места значит его Директор. — Возможно. Это даже не засекречено — об этом даже ничего не написано. — Директор здесь, для Бюро Контроля и для всего Старейшего Дома, играет гораздо большую роль, чем пресловутое «большое кресло» в иных других федеральных организациях. Их связывают глубокие и сильные параулитарные связи, которые могут требовать от Директора не вполне стандартных и совсем даже не утвержденных по протоколам действий. Даже по меркам этого места. Директор является своеобразным связующим звеном, «медиумом», и передает волю Совета, самого Дома и, в случае Директора Фейден — так же сущности, обладающей мощнейший из известных параулитарных потенциалов. Так что в защите Директора, физической и психологической, должен быть прямо заинтересован каждый сотрудник. — Вы куда клоните? Что я могу причинить ей вред? — Я имею в виду, как она отреагирует, если вы погибните, в результате какого-либо инцидента или даже несчастного случая? Если вы создадите романтическую связь, что она может почувствовать, если она оборвется? Один только фактор в лице Дилана Фейдена в рекордно короткое время создал серьезную угрозу прорыва из враждебного иного измерения. — Я не подумал об этом. Но, если всё так, как вы говорите, я думаю, мы с Директором Фейден сможем договориться, решить как-нибудь эту проблему. В конце концов, мы взрослые люди и работаем со сверхъестественными вещами. — Джесси, Энтони. Директор предпочитает, чтобы ее называли по имени.       Запись оборвалась, а я перевела дыхание. Честно признать, я была немного выбита из колеи таким интервью. Я бы никогда не узнала, что кто-то способен на такие чувства ко мне. Бывало, мне признавались и в безграничной любви, и в искренней ненависти, но таких глубоких чувств, как я видела отраженными на лице Соловца, встречаю впервые. Кажется, он серьезен в своих намерениях, а я до сих пор не представляла, как реагировать на такое его… серьезное намерение. Я должна быть польщена? Или мне стоит отказаться от таких его… ухаживаний, ставя в приоритет безопасность Дома? Голова шла кругом от всего этого. Стоит ли мне вообще в это вмешиваться или проследить удаленно за попытками Энтони что-то сделать? И так у меня было достаточно работы, в том числе и работы за столом, прямо здесь, с текущей документацией, чтобы думать об этом. Поэтому прямо сейчас этой работой я и занялась. Сколько бы уникальным не было это место, бумажной работы от этого не становится меньше.       Разбираясь с текущей документацией, я не могла ни думать о том, что только что узнала. И даже не о рейнджере, а о его словах, что он из другой страны. Бюро имело отношения вне страны? Никогда о таком не слышала, ни до Бюро, ни работая уже непосредственно здесь. Никаких следов каких-либо договоренностей или сотрудничества, ни с другими странами, ни с внешними организациями, государственным или частными. Тренч по своей инициативе имел дело с МинЮстом, я тоже сама стала сотрудничать с Картером. Но это были более торговые отношения, чем настоящая совместная работа. Я даже не смогла сообразить, в какой Отдел обращаться, чтобы запросить такую информацию. Сектор Расследований? Отдел Связи или Центральный? Спросить даже не у кого, чтобы не выглядеть дурой. Хотя… я потянулась к интеркому. — Барбара, пригласи в мой кабинет Эмили Поуп, — попросила я, вызвав секретаря. — Хорошо, мэм, — откликнулась она. — Это не срочно, — уточнила я. — Пусть придет ко мне, как будет у нее свободное время. — Да, мэм.       Оторвавшись от нудной писанины, я размяла спину и прогулялась до Кафетерия. После некоторого разговора с Вениаминой Уолесс я оказалась владелицей небольшого передвижного столика в три полки, заставленной всякими закусками и сладостями. Во второй заход я притащила в свой кабинет кофемашину. — Вы вызывали меня, Директор? — через некоторое время в дверь постучали и открыли. Эмили Поуп нерешительно вошла в мой кабинет и застыла в дверях. Тоненькая фигурка ее казалась совсем маленькой на фоне темных дверей. Перевернув книжку, которую я в тот момент читала, обложкой вверх, я сунула ее в верхний ящик стола и встала с места. — О, Эмили, — я торопливо подошла к ней и после секундного колебания приобняла ее в плечах. Я действительно рада была ее видеть. — Кажется, мы не виделись с тобой несколько месяцев. — Вы меня видели в Паракинезиологии совсем еще недавно, — несколько настороженно уточнила она. — Я имею в виду не просто мимоходом виделись, а спокойно и расслабленно болтали, — я указала рукой в угол кабинета, возле дверей, где рядом с диванчиками стояла сейчас тележка с едой. Кадку с Бенджамином я сдвинула сейчас ближе к потайной двери в мою комнату. Женщина не сдвинулась с места, застыла, как будто в страхе. — Мэм, я не думаю, что это будет уместно, — пробормотала она. — Мне льстит ваш интерес ко мне, но я не думаю, что свидание… — Если бы я захотела позвать тебя на свидание, то выбрала бы что-то более романтичное, — хмыкнула я. При этих словах нервозность ушла из Эмили, она облегченно выдохнула, линия ее плеч опустилась. — А я уже, блин, подумала… — заявила она, обрывая сама себя и тут же собралась, продолжив уже сухим тоном. — Чем обязана, Директор? — Просто Джесси, — напомнила я спокойно. — Я хотела бы просто поболтать с тобой за чашечкой чая, на разные темы. Ты же не против? — О нет, конечно, Джесси, — она присела на диван и потянулась к пустым чашкам и чайнику, собираясь наполнить их. — О чем ты хотела поговорить? — О разном, — я присела рядом на диван, — Например, задать вопросы, на которые могу получить честные ответы. И получить ответы, которые должны знать все сотрудники и не выглядеть в собственных глазах полной дурой. Как раньше. — Конечно, Джесси. О чем ты хочешь знать?       Она разлила чай и внимательно уставилась на меня, с неподдельным энтузиазмом и вниманием на лице. Выдерживая паузу, я подвинула к себе кружку с чаем и тарелочку с пирожным. — Я знаю, ты человек науки и не очень сильно интересуешься досужими сплетнями и слухами, но ты же не в вакууме живешь. Как ты думаешь, я справляюсь со своей работой? Особого недовольства я больше не наблюдала, но я не могу всё время за всеми следить. — Всё в порядке, Джесси, у тебя всё хорошо получается, — поспешила меня заверить Эмили. — Многие отмечают, что после твоего назначения, после того, как Ииссы были изгнаны, работать стало лучше. Не то чтобы сразу все стали такими дружелюбными и готовыми помогать во всём, но общее настроение, атмосфера работы стали намного проще, не так давит дух конкуренции между Отделами. Сами сотрудники теперь не такие… недружелюбные, что ли. Например, мы, научные работники, теперь уже не так сильно воюем с Логистикой за выделяемые на опыты или исследования материалы и ресурсы, Паноптикум более охотно стал выделять сотрудников, осуществляющих содержание, для помощи в обращении, я уже не говорю о Оперативном Отделе, от которого раньше и не допроситься помощи было. — Ты думаешь, это связанно? — удивилась я. — Я ничего особого не делала. — Конечно, не всё сразу стало работать идеально, но стало гораздо, гораздо лучше, чем было раньше. Я и не ожидала, что будет всё идеально, здесь всё-таки люди работают, человеческий фактор же никто не отменял, — заявила она. — Удивительно, не так ли? Вы очень хорошо справляетесь. По словам некоторых моих хороших приятелей из других Отделов — даже лучше Тренча.       Я покивала в такт ее словам, мысленно ставя отметку на этом вопросе. — Я хотела бы еще кое-что спросить. Это правда, что Бюро, в большинстве своем, не сотрудничает с другими организациями, частными или государственными? Почему так? — У Бюро есть несколько частных дочерних организаций, о них вы можете запросить в Сектор Обслуживания, — с готовностью кивнула Эмили, — Но, по большей части, да, в Бюро нет таких контрактов. — А как же тогда Бюро вообще получает информацию об аномальном Предмете? — Это очень интересный механизм. Первичные документы или, так называемые разведданные, к нам поступают в готовом виде — так сказать, документы об обнаружении. Так же мы получаем информацию через полицейские радиосигналы, обычные радиовещательные волны, мертвые письма, информацию от Директора, в том числе, — она сделала жест рукой в мою сторону, — а также, собственно, не до конца оформленные листы содержания и, сейчас еще, анализ данных, поступающих от мистера Уэйка. — А кто доставляет эти первичные данные? — Я так полагаю, это одно из параулитарных свойств Дома, — легко и привычно откликнулась Эмили. — Весьма удобно, со всех точек зрения. Информация появляется всегда точно в нужное время, когда аномалии — Измененные Предметы или Измененные Явления — уже стали опасны, но еще не набрали так называемой критической массы, для прорыва и развития негативных сценариев событий. Это выгодно экономически, и значительно сокращается надобность в разведывательном персонале. Далее информация передается в Сектор Расследований, где оперативные агенты непосредственно расследуют каждый случай — от разведки на местности и до самого захвата объекта, при надобности подключают рейнджеров или научников. Я одно время работала на таких выездных сессиях, и это было очень увлекательно! — искренне восхитилась она. — Как старший научный персонал, я тоже участвую в таких сессиях, но только при особо секретных или сложных делах. — Что, вообще нет никаких внешних контактов? — уточнила я. — Ещё со времен начала базирования Бюро в Старейшем Доме был предпринят протокол секретности, который действует до сих пор — это наподобие самоподдерживающейся ядерной реакции — одного только утверждения этого протокола хватает, чтобы он действовал самостоятельно и охватывал все нужные… части. Подписывая договор о найме на работу с пунктом о неразглашении, этот протокол распространяется и на нового работника. — А если, к примеру, Изменённый Предмет появится в полицейском участке или во владении государства другой страны? — Группа захвата просто идёт и забирает Предмет со всеми предосторожностями, при невозможности этого — уничтожает. Ой, не смотри на меня так грозно, Джесси! Это так и работает. Найти, изучить, управлять. На деле это значит «обнаружить, поставить на содержание и следить, чтобы не сбежало». Многие пытались, тут много таких резвых и умных! — А что с воспоминаниями? Люди же помнят, что был Предмет, или что-то ужасное случилось, и потом этого не стало. — В большинстве своём люди не хотят помнить о параулитарном воздействии, — тон Поуп стал более серьезным, что ли. — Они не хотят помнить о том, что выбивается из их привычной картины мира, они не желают этого. Дальше, при воздействии на большое количество человек, мы можем использовать инструмент «общественное мнение» и «горячие слухи» для распространения дезинформации. — А если это не сработает? Всегда находятся люди, которые не хотят забывать или действуют вопреки этим протоколам. — Да, такие существуют. К таким мы применяем специальные Измененные Предметы, вызывающие амнезию, те, которые делают это быстро и безопасно для реципиента. Или они устраиваются на работу в Бюро. — Пока предмет не заберут, могут пострадать люди, — напомнила я, всё продолжая думать о случившемся в Ординариуме. — К моему большому сожалению, да. Но пока не придуман более современный метод обнаружения, кроме как радио, мертвых писем и холодной документации, мы будем работать так.       Поуп затихла, наконец-таки, а я ей снова кивнула, принимая во внимание эту информацию. Судя по событиям семнадцатилетней давности, оперативность работы и быстрота реагирования на возникшие АМС здесь явно не на высоте. Сколько времени прошло с того момента, когда всё пошло к черту? Два месяца с момента активации Диапроектора, полтора месяца с «Говнищ» и три дня после смерти учительницы. Не слишком оперативно, по-моему мнению. — Я ответила на твой вопрос? — окликнула меня Поуп. — Да, вполне, — я встала с места и двинулась к столу. — Я еще хочу тебе кое-что показать.       Я дошла до своего стола и достала Предмет из ящика стола и вернулась к диванам. Эмили внимательно наблюдала за мной. Я передала ей черную строгую дафл-сумочку размером с немногим больше, чем две моих ладони и вновь вернулась к чаю. — Что это? — полюбопытствовала она, покрутив в руках сумочку. — Открыть можно?       Я только кивнула, внимательно наблюдая за ней. Несмотря на очевидные недостатки, такие как неуемная болтливость и возмутительно короткие волосы, она была крепким специалистом в своем деле и очень сильно свое дело любила. Осмотрев сумочку снаружи, она прислушалась и принюхалась к ней, осмотрела внимательно швы и крепления ручек, сами ручки подергала и пощелкала по ними пальцем. Реакции не последовало, и только тогда она заглянула внутрь. Нутро показало ей свою пустоту, однако, когда она полезла туда рукой, рука провалилась едва ли не по локоть. — Это Измененный Предмет? — она восторженно округлила глаза. — Где нашли? — Пошарь хорошенько, — посоветовала я, несколько самодовольно улыбаясь.       Она запустила руку поглубже и активно задвигала плечом. Со стороны это казалось несколько глупым и смешным, но на самом деле я едва сдерживалась, чтобы не заорать победно. Работало, после стольких усилий. Я сомневалась, что получится не у меня, но Эмили сейчас полностью разделяла мои восторги, судя по выражению ее лица. Она последовательно вытащила из сумочки пресс-папье в форме черной пирамиды с моего стола, несколько толстых папок, массивный перекидной календарь, стопку перевязанных бечевкой книг и пустую корзину для исходящей документации. — Я экспериментировала с резонансами разных видов и их сочетанием, — объяснила я, следя за ее манипуляциями, — чтобы добиться полезного эффекта. Не сразу, но у меня получилось. — Так ты ее сделала? Это потрясающе, — заявила она, перевернув сумку и осматривая дно. — Можно я заберу ее на исследования? — Конечно, — разрешила я. — И это забирай, — не глядя, я потянулась к нагрудному карману и вытащила Предмет, похожий на платок. — Только береги ладони, оно агрессивное.       Почувствовав свободу, Предмет шевельнулся и расправил свернутые внутрь концы, показывая обломанные ногти на углах платка и непрочно становясь на них. Несколько секунд оно оставалось сложенным квадратом, а потом раздулось наподобие парашюта и издало шипящий звук. Маленькая пиктограмма в виде глаза в треугольнике таким образом оказалась на самом верху. — А это как получилось? — Уильям дал мне платок, когда у меня кровь носом пошла, — объяснила я. — Я оставила его своем кармане на несколько дней и обнаружила, когда мне в ладонь вцепилось.       Бывшее когда-то белоснежным платком существо двинулось вперед, перебирая ногтями по столу наподобие паука, наступило в пирог, стоящий на его пути, и попыталось забиться в носик чайника. Получив от меня щелчок пальцем по верхушке, сразу потеряло интерес к чайнику и зацокало к сахарнице. — Хочет спрятаться, — заметила Поуп, наблюдая за этим существом. — Скорее, забиться куда-нибудь поглубже, — уточнила я. — Один раз сумело забиться под корешок книги.       Я снова щелкнула по ткани, и существо встало на два ногтя, другими двумя очень быстро резануло по воздуху, пытаясь достать до моих пальцев, но я слишком быстро для него убрала руку. — Не беспокой его, — попросила Эмили. — Пусть забирается.       Я убрала руку, и существо, не встречая препятствий, быстро закопалось в сахар, оставив на поверхности только два ногтя и пиктограмму с глазом. — Какая прелесть, — прокомментировала она. — Получается, в твоем кармане оно сидело смирно, а едва оказавшись на воле, снова пытается спрятаться, — подвела итог она. — Как интересно!       Еще около часа мы с ней еще проболтали, попивая чай и поедая между делом сладости. Ну то есть, по большей части, Эмили говорила, а я в основном ее слушала. Не то что ее болтовня меня утомляла, я просто слушала и молча удивлялась, как можно столько говорить. В один момент она спохватилась и заявила, что ее ждет работа, извинилась и сконфузилась еще раз. Уходя, она забрала сумочку и подхватила на руки сахарницу, ловко и быстро закрыв ее плотно крышкой. Несмотря на то, что я подкинула ей еще работы, она выглядела довольной, как будто я ей сделала хороший подарок. По сути своей, сама работа для нее была подарком, и в этом с Каспером она была очень похожа. Перед самым выходом она задержалась у дверей. — Джесси, было бы замечательно, если бы ты заглянула к нам с Каспером, — как будто невзначай заметила она. — Только не говори, что для жутких опытов, — хмыкнула я. — Самые жуткие, «с иголками», мы уже закончили, — заверила она. — Только работа с Резонансом, — я помолчала. — Пожалуйста, Джесси, это очень важная работа! — Отчетов моих, значит, уже недостаточно, — проговорила я. — Твои отчеты вызывают только всё новые вопросы, великое множество! — Хорошо, — кивнула я. — В ближайшее время, — когда она вышла за двери, я пробормотала: — Зря, получается, пишу эти отчеты.       Больше для проформы, потому что я понимала уникальность моего случая для большой науки и для этой парочки сумасшедших ученых. Дарлинга и Поуп я имела в виду, да и Хиллз там, скорее всего, рядом ошивается. Человеческий фактор, как она и сказала. Ко мне, кстати, это тоже относится. Тяжелая работа и трудное прошлое — вот никак меня не оправдывают, чтобы быть стервой и бесчувственной сукой. Стоит вести себя более… расположенной к людям, что ли. Не только вникать и учиться работе, но и проявлять ту самую человечность. С другой стороны, можно было и попробовать так сделать: что я теряю, в самом деле. Я взяла чистый лист с гербом и начала писать. Первым Приказом я запретила накладывать на Соловца наказание за нарушение уровня допуска, а вторым — назначила на сопровождение себя же на всех операциях, выездных или внутренних. Посмотрим, как он в деле себя покажет.