Так кончается звук и так начинается свет

      Возвращение Маршалл после ее отстранения прошло спокойно, в штатном режиме. Она просто появилась в Секторе Содержания, как будто и не уходила, спокойная и сфокусированная на своей работе, как и всегда. Даже после первого, мимолетного взгляда я поняла, что с ней всë в порядке. В ней не было ни затаенной злобы, ни ощущения несправедливости произошедшему, как мог бы ощущать несправедливо обиженный злым и привередливым начальником сотрудник. Хелена стала выглядеть гораздо лучше, чем раньше — мешки под глазами почти исчезли, а лицо снова стало выглядеть здоровым. Мне понравилось, как она выглядела и не очень — как она орала после того, как ознакомилась с тем, что я делала в ее отсутствие с ее рейнджерами.       Пока Маршалл не было на своем месте, я практически поселилась в Отделе Безопасности. Снова разбила недавно прибывших рейнджеров на несколько групп и гоняла по Зоне Соприкосновения, почти так же, как меня когда-то гоняли Ииссы. В течении нескольких дней, с перерывами на отдых и сон, но всё же каждый из них перестал в конце концов бояться собственной винтовки и неясных и злобно шуршащих за углом звуков — при тренировках я использовала не только пейнтбольную винтовку, но и своеобразные засады, заставляя одну или несколько определенных точек в пространстве непрерывно метать предметы во все стороны. Я выводила их на занятия не только в пустующую Зону Соприкосновения. В одно время мы, не щадя наших задниц в тренировочных боях, разнесли Центр Полевой подготовки, Камеру Атласа, побывали, к ужасу Кирклунда, в Поворотном Коридоре его Сектора, и, как самое мерзкое, по пересеченной местности Камеры Очага. Один раз даже, в Отделе Логистики — я обвела занятых важным делом бумагомарательства местных сотрудников пристальным взглядом и объявила, что их рабочий день уже закончился. Пустой Отдел к следующему рабочему дню уже успел восстановиться.       Я лично считала это для них хорошей тренировочной практикой: сами рейнджеры говорили, вне моего присутствия, конечно, вещи про меня гораздо более грубые. Я же вела себя так, будто такие вещи меня не трогали — одно из распространенных понятий, что большой начальник тиран, самодур и безжалостная сволочь, нужно было сохранить в действии и не трогать. Впрочем, сволочью меня считали только недавно нанятые сотрудники: ветераны Бюро, те, кто прошел Тренча и Ииссов, уважительно шептались за моей спиной. И не только шептались — я знала точно, что тотализатор, не работающий с того момента, как кончились плесневые зомби и взбесившиеся Предметы, снова принял ставки. После одной из таких тренировок ко мне подошел Роберт Чейз, с хитрым выражением на его молодом, юношеском лице. — Директор, — он почтительно кивнул и в некотором волнении пригладил заплетенные в косу волосы. — Как вам новая кровь? — он оглянулся на лежащих на полу в упадке сил только что закончивших тренировку рейнджеров. — Лучше, чем раньше, — лаконично заявила я, держась на ногах и просто молодцом после нескольких таких интенсивных подготовок. — Да, потренировали вы их знатно, — он снова коснулся плотно сплетенных волос на затылке. Я развернулась к нему лицом и пристально вгляделась в него. — Что-то не так, мистер Чейз? Что-то не так с вашим связанным Предметом Силы, Маятником? — Нет, мэм, с ним всё в порядке. Я просто хотел сказать… все рейнджеры, те, что пережили нападения Ииссов, они все в восторге от вас. То, что вы сделали для Старейшего Дома и то, что вы делаете для молодняка сейчас, это просто неописуемо и достойно восхищения. — Делаю то, что могу, — пробормотала я, может быть, несколько смущенно, чувствуя, как лицу становится горячо. Черт, нельзя так просто смущаться от простых комплиментов своих же подчиненных. — И мы хотим, чтобы вы потренировали нас так же, как свежую кровь, — продолжил он. — Нам, знаете ли, несколько завидно, упускать всё развлечение. — И стол ставок тогда значительно расширится, — пробормотала я. К чести Роберта, он взгляда не отвел и не смутился. — В том числе и это, да, мэм, — кивнул он. — Хорошо, — легко согласилась я. — Только этот раунд ставок я пропущу. Не спортивно, знаешь ли, ставить в тотализаторе на себя или против себя. — Как пожелаете. — Только не говори, что снова будешь избивать моих сотрудников, — к нам подошла Маршалл. — Ну что ты, — ласково произнесла я. — Чужих сотрудников я не трогаю, только своих.       Она поджала губы, и на ее лице отразилось осуждение. — Можно я как-нибудь сама справлюсь с полевым обучением рейнджеров? Мне кажется, ты мало представления имеешь, что делаешь, не в обиду тебе, конечно, сказано…       Я слушала ее, но смысл ее слов до меня доходил мало. В одну минуту я почувствовала изменения, небольшие, но существенные. Уставившись взглядом в стену позади нее, я замерла на месте, сосредоточилась и попыталась отследить источник этих изменений.       Как будто бы сдвинулось что-то, появилось или вернулось. Хелена и Роберт замолкли и смотрели уже на меня. Совсем немного мне понадобилось, чтобы понять, что они исходят из Сектора Содержания, из Медицинского Отдела. Поняв, что именно это такое, я крутанулась на носках туфель и рванула вперед, пытаясь как можно быстрее оказаться там.       В Медицинском Отделе царило оживление, шум, гам, и медсестры бегали, огибая меня, как препятствие. Две сразу протащили мимо меня энцелограф на колёсиках, и я отправилась за ними. Уже у самых дверей палаты Дилана меня перехватила Себастьяна. Буквально, схватив меня за плечо. — Мэм, Джесси, — позвала она меня. — Тебе сюда нельзя сейчас.       Несмотря на то, что она была ниже меня, держала крепко, и даже когда я дернулась, чтобы высвободиться, она не отпустила меня. — Себастьяна, — позвал мужской голос за нашими спинами, прежде чем я сама успела открыть рот. Мы обе тут же обернулась. Рядом с нами стоял Дарлинг, с серьёзным выражением лица. — Пусти её.       Беннет разжала руку, и я в пару шагов оказалась в палате. Над постелью уже выполняли свои медицинские штуки персонал, а Дилан лежал на спине и смотрел в потолок, совершенно безучастный к суете над его персоной. Я села на край кровати и развернулась к нему лицом. Возле кровати, вне моего поля зрения оказалась Беннет и стала возиться с приборами — или наблюдать за нашим общением. — Дилан, — осторожно позвала его я.       Он только чуть повернул голову и увидел меня. Тёмные зрачки его светлых, как у меня глаз, расширились — он узнал меня. — Дилан, ты очнулся, наконец-таки, — я подняла руку и погладила его по лицу, по его жёсткой короткой щетине. — Теперь всё будет хорошо, я тебе обещаю, — от всего сердца заверила я.       Лицо его дернулось, как будто в гримасе ненависти или ярости, верхняя губа некрасиво приподнялась. С видимым усилием он поднял руку и поднес ее к моему лицу. — Дже-есси, — с шипением протянул он.       На мгновение мне показалось, что Дилан всё такой же, как прежде, поглощенный Ииссами, и сейчас он схватит меня за шею и попытается меня придушить. Красная пелена заволокла мой внутренний взор, и я даже не сразу поняла, что это не мои эмоции и даже не мое воспоминание. Я видела бесконечные красные пески и пять монументально возвышающихся колонн — но не впереди, а вокруг себя. Вернее, вокруг Полярис, которая сейчас показывала свое воспоминание. То, где она была, — и двое маленьких существ, направляющихся к ней от разрыва в пространстве. Они оба смогли увидеть ее, отчасти даже понять, что она такое — Полярис могла считывать их эмоции так же легко, как другой резонирующий потенциал — и она ощутила собственное всепоглощающее, несокрушимое желание стать их частью, защищать, общаться и просто существовать вместе с ними, резонируя на одной частоте. Одно из существ — Джесси — тоже резонировала на похожих с ней частотах, выдавая восхищение, интерес, радость и готовность к принятию. Другое же — Дилан — испытывал схожие эмоции, но они были отравлены едким страхом. Полярис хотела меня поддержать и утешить, показать, как она относится к нам обоим. Это видение продолжалось крохотную долю секунды, а затем Дилан погладил меня по волосам. У мамы были такие же волосы, вспомнила я. Такие же длинные и рыжие. — Директор, — прохрипела позади меня Себастьяна, выдирая из воспоминаний. Воздух в палате, вокруг нас, пронизывал сияющий кристаллический резонанс Полярис, слабым эхом отражаясь от людей, готовый только по одной моей воле сокрушить всё вокруг, с одинаковой легкостью разрывая и толстые, несущие стены, и хрупкую мягкую человеческую плоть. Но мысль свою я пустила в другом направлении, и весь вырвавшийся резонанс послушно впитался в пол, стены и потолок, оставляя после себя только голубоватый след, похожий на изморозь. Я тяжело выдохнула и перехватила руку брата у своего лица, накрыв ее своей ладонью. — Дилан, — снова позвала его я, — всё плохое уже закончилось. Тебя здесь больше никто не обидит. Ты слышишь меня?       Он смотрел на меня, не отрываясь, жадно даже, как на давно потерянное и неожиданно найденное. И потом он снова закрыл глаза. — Джесси, — мне на плечо опустилась широкая мужская ладонь, — пойдем отсюда, — позвал меня Каспер. — Ему нужно отдохнуть. — Да, да, — машинально откликнулась я, всё еще продолжая смотреть на брата и держать его за руку. Через бесконечно долгую минуту простого разглядывания его лица я наконец отпустила руку и поднялась с места. Каспер убрал свою и пошел впереди меня, и сотрудники расступались перед нами, как волны перед Линкольном. Выбравшись из Медицинского Отдела, он развернулся ко мне, смущенный донельзя. — Директор, нам надо поговорить, — он поправил очки. — Позволите это сделать в моем кабинете?       Еще находясь под впечатлением от встречи с братом, я молча кивнула и, подхватив его за локоть, потянула к двойным дверям в Отдел Логистики. Толкнув их, я протащила Дарлинга в его же кабинет. Он вздрогнул от неожиданной смены обстановки, огляделся, и только потом развернулся ко мне. Он явно нервничал, руки его дрожали мелкой дрожью. — Прежде всего, Джесси, я хочу сказать спасибо вам, — начал он гладко, но в глубине его голоса всё-таки была слышна дрожь страха, острого и въедливого. — За всё, что вы сделали для Бюро. Вы такая молодая, и так мало времени пробыли на своем посту, но столько много уже успели сделать. Спасибо за то, что позволили спокойно заниматься наукой в самом высоком смысле этого слова. И какое решение вы бы ни приняли сейчас — оно будет самым лучшим и верным для Бюро. — Мое решение? — недоуменно повторила я. — Насчет чего? — Я говорю о Дилане, — он снял очки и принялся крутить их в руках. — Вы знаете о существовании проекта «Идеальный Кандидат»? — Да, я в курсе этого безобразия, — отозвалась я, садясь на рядом стоящий стул. — Так вот, я курировал этот проект с самого момента его возникновения. Захария всегда имел беспокойство особого рода, насчет того, кто сможет взять Табельное Оружие после него. Происшествие в Ординариуме случилось как раз в тот момент, когда у него больше не оставалось приемлемых вариантов. Идея того, чтобы воспитать Директора самостоятельно, вероятно, тогда казалась вполне удачной. — И Тренч забрал Дилана, — сумрачно проговорила я, глядя на него снизу вверх. — И меня забрали, если бы я не дала деру. Дальше что? — Дальше у меня под опекой оказался одиннадцатилетний мальчик. Я даже не знаю, что именно мы все совершили неправильно. Я совершил, — покаянно кивнул он, — я же курировал этот проект.       Рядом со мной висел чужой белый халат. Я зацепила пальцами край этого халата и стала методично скручивать в руках этот край. — Я долго потом думал, размышлял, что можно было сделать. Как поступить правильно. Дилан тогда был только маленьким ребенком. Не нужно было оставлять его здесь, в Старейшем Доме. Может быть, найти ему любящую семью, может даже нанять для этих целей специально людей. По-хорошему, дать ему закончить школу, может быть, давать ему специальные задания, даже не связанные с параулитарностью. И тогда бы в двадцать пять он бы вернулся в Бюро собранным и серьезным молодым человеком, готовый к тому, что его ждало. Я не знаю, Джесси. Я — человек науки, а не семейный психолог.       Ткань в моих руках затрещала, разрываясь, и клок от халата полетел на пол. — Он был заперт здесь, Джесси, долгие годы. У него не было систематического образования и воспитания, только тренировки и бесконечные тесты. Дилан был… — он замаялся, подбирая слова, — трудным человеком. Его тяжелый характер невообразимым образом сочетался с подростковой эмоциональной неустойчивостью и огромным параулитарным потенциалом. А это всё вело к тому, что он не мог в должной мере контролировать свою силу.       Ткань снова разорвалась у меня в руках, и я бессмысленно смотрела на белое, продолжая слушать Каспера. — Ваш брат владеет огромными силами, Джесси. Бывало, что одно только его плохое настроение или недовольство чем-то перегружало сеть электричества целого Отдела, из-за чего сгорала электропроводка и оборудование. Тренировочные комнаты при отсутствии должной степени сосредоточенности превращались в мешанину бетона и железа. Он действительно сильный параулит — согласно прогнозам, он мог быть не слабее Нортмура, — он помолчал. — Из-за его силы, вернее из-за отсутствия контроля над ней, его боялись сотрудники. Он чувствовал такое отношение к себе, и это дополнительно… сказывалось на его психике. В конце концов, он сорвался и не намеренно убил человека, направив на него поле резонанса, не совместимое с функционированием человеческого организма.       Не такой я представляла себе встречу с братом, после стольких лет разлуки. В своей голове я столько раз прокручивала столько разных сценариев, но даже и близко подумать не могла, что так случится. Слушая его исповедь, я понимала, что брат оказался на самом деле совсем другим человеком, чем я себе представляла. — Не так уж мы с ним отличаемся, — пробормотала я. — То, что вы убивали Ииссов, это совсем не считается, людьми они не были, — начал было Каспер, как я подняла на него ясный взгляд. — А я не об этих тварях говорю, — заявила я и помолчала немного, собираясь с духом. — Это случилось, когда мне пятнадцать было. Я была неосторожна, и один ублюдок затащил меня в пустую комнату, с ясной целью изнасиловать, — Дарлинг негромко охнул от потрясения. — Отбиться собственными физическими силами я не смогла, и тогда я впервые едва ли материализовала резонанс Полярис. — И что случилось? — На мне не осталось ни капли крови, зато ублюдок оказался порезанным миллионом острейших лезвий, и его кровь, внутренности и кости разлетелись по всей комнате. Меня тогда не поймали, но страху натерпелась изрядно. Это сейчас со мной всё в порядке, а тогда я от ужаса и паники первое время даже говорить не могла нормально. Так что не мне винить Дилана за упущенный контроль. — Я не собираюсь его ни в чем обвинять, — он встревоженно надел очки. — Я имею в виду, то, что он может сотворить, вернувшись из комы, может быть ужасным, и я даже представить себе не могу, — он посмотрел на меня ясным взглядом отчаявшегося человека. — И только из-за того, что я наделал столько ошибок. — Каспер, это всё не твоя вина, — заявила я твёрдо. — Главный источник этой проблемы сейчас мёртв, это с самого начала идея и проект Тренча были, к нему все вопросы, почему он привёл сюда ребёнка и почему нарушил Директиву Эша. Всё остальные, в том числе и ты, выполняли его приказы. Твоей личной вины здесь нет, — на лице его блеснула робкая надежда. — А что будем делать с Диланом, я разберусь позже, когда с ним поговорю.       Дарлинг растерянно кивнул, поглощенный своими мыслями, а я вскочила на ноги, и привычно размяла правое плечо. — Я пойду всё-таки в Медицинский Отдел, — заявила я, больше не в силах сидеть на месте. — Хочу всё же узнать, как он.       Я оставила Каспера наедине с его собственными переживаниями, но особо за него не переживала. Он оклемается, и он вернётся к работе, тем более что его вины я здесь абсолютно не видела. Гораздо больше его душевных переживаний меня волновал мой собственный брат, его состояние и прогнозы по его выздоровлению. Не в силах даже оставаться на месте, я поспешила к дверям кабинета Дарлинга, чтобы выйти через них снова в преддверии Отдела Безопасности. К брату я решила наведаться чуть позднее, сейчас мне нужно было знать точно, что с ним, поэтому я двинулась в кабинет Беннет. Она там и обнаружилась, записывая что-то в толстую папку. При моем появлении они оторвалась от письма и уже хотела было встать, но я махнула рукой и сама села напротив нее. — Что с моим братом? — сразу начала я. — В общих и самых примерных чертах — с ним всё в порядке, — заверила Беннет. — За время, проведённое в коме, он ослаб физически, скорость реакций несколько заторможена, как и скорость восприятия, но это всего лишь последствия комы и весьма характерны для человека, только что из неё вышедшего. Со временем это всё пройдёт. А в общем, когнитивные функции и самосознание не пострадали, желательно еще получить снимок МРТ, но это не срочно. — Так получается — он не пострадал от Ииссов? — Я бы сказала, наоборот, впасть в кому он мог из-за повреждений головного мозга, нанесенных Ииссами. Но у меня есть объяснение — резонанс Полярис, в котором он находился, вместе с резонансом Старейшего Дома помогли запустить регенеративные процессы, которые характерны больше для детей младшего возраста, а не для тридцатилетнего мужчины. И в удивительно быстром темпе, меньше чем за три месяца головной мозг смог восстановиться до такой степени, что он самостоятельно вышел из комы. — Прогнозы? — рублено спросила я. — Полное восстановление при необходимых физиопроцедурах, умственных нагрузках и правильно подобранной диете. При условии, что он останется на это время в Старейшем Доме и будет находиться в поле резонанса Полярис. То есть при вас, Джесси или рядом с другими сотрудниками, носящими устройства РУП. — Что насчёт его параулитарных способностей? — я вспомнила опасения Каспера. — Не могу ответить, он их не использовал. — Как он сам? — Он кажется несколько растерянным и удивлённым. Все процедуры и тесты выполнял без заминок и возражений и, кажется, он находится под впечатлением тех событий, что происходили во время нападения Ииссов. Для него всё это случилось совсем недавно.       Я слушала ее и кивала, кажется, даже в такт ее словам. — Нужно, чтобы он полностью оправился после травм. Делайте всё, что нужно, — бросила я сухо. — Считайте, что стараетесь для меня. Если нужны будут редкие лекарства — поставьте меня в известность, если будет нужен спортивный зал или что-то еще, черт знает что… — Поставить вас в известность, хорошо, — закончила Себастьяна. — Да, насчет этого. Не только для вашего брата, но и для других сотрудников нужен небольшой спортивный комплекс. Бассейн, тренажерный, фитнес-зал, всё это будет положительным образом сказываться на работоспособности персонала.       Я подняла ладонь, призывая ее остановиться. — Я займусь этим, но немного позже. И, поскольку я понятия не имею, что именно туда нужно, составь список, хорошо? — Всё будет сделано, мэм, — откликнулась она. — Тогда я пойду к брату.       Я вышла из ее кабинета и направилась в сторону общих палат, к брату. Здесь уже было поспокойнее, чем немногим временем раньше, приборы молчали, а медицинского персонала — намного меньше, чем раньше. Дилан уже не лежал, а сидел на постели, потирая ладонью голову. Одет он уже был в гражданское — джинсы и футболку, а поверх надета чёрная просторная рубашка в темно-красную клетку. Он выглядел непривычно, на мой взгляд, в этой одежде. Да черт возьми, он весь взрослым выглядел для меня непривычно. Всё эти годы, что я искала его, я представляла ребёнка, десятилетнего мальчишку, и никогда не думала, какой он будет взрослым. Я села рядом с ним и осторожно коснулась плеча. — Дилан, — осторожно позвала я. Он обернулся и долгие минуты всматривался в меня, в моё лицо, видимо, с теми же мыслями, что и у меня. И после порывисто обнял меня, ощутимо так, почти до хруста в ребрах. — Джессика, — он отстранился и оглядел меня ещё раз, продолжая держать за плечи, широкими до невозможности ладонями. — Боже, ты такая… взрослая. — Ты тоже. Что, думал я осталась за всё это время мелкой и тощей? — По крайней мере, тощей ты осталась, — откликнулся он, и мы двое одновременно рассмеялись здоровым смехом. Отсмеявшись, я вытерла выступившие слезы, и сама схватила его за руку. — Слушай, давай пойдём погуляем по Бюро, — предложила я. — Не думаю, что меня отпустят… — не решительно проговорил он, но я махнула рукой и встала с постели. — Да ничего страшного. Тебе нужна умеренная физическая нагрузка, так что пойдём, — я согнула локоть и приглашающе его отвела. Он покачал головой, но всё-таки поднялся и уцепился за мой локоть. Так, вместе, мы неторопливо вышли из палаты, а затем и из Медицинского крыла. Поднявшись по лестнице, мы оказались на подходах к Службе Безопасности, и не заходя туда и не обращая внимания на отдыхающих рейнджеров при полной форме в уголке с дивана и кофеваркой, вышли прочь. Не спеша, мы прошли через весь Сектор Логистики, молча, но тишина между нами не была тягостной, мы молчали как старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. — Ты куда хочешь? Исследовательский Сектор? — спросила я, когда мы подошли к лифту. Он только покачал головой. — Тогда Центральный, — и первой зашла в открывшийся лифт. Дилану только и оставалось, что последовать за мной.       Мы вышли из лифта и оказались в Центральном Отделе. В коридоре здесь уже убрали памятные фотоснимки и цветы, видимо, время траура уже прошло. Коридор стал простым в своей лаконичности, широким и приятным, даже взгляду. Этот короткий коридор вел в Центральный Отдел, раскинувшийся своими офисами на два этажа и наполненный сотрудниками и звуками жизни. Песочного цвета ковер и теплые бежевые панели стен давали ощущение практически домашней обстановки, а серый цвет бетона оттенял теплые цвета и настраивал на рабочий лад. По коридорам и лестницам ходили люди, занятые своей работой, несли документы, обсуждали что-то, создавая живое движение и ровный спокойный гул голосов и прочих звуков. При желании я могла бы вычленить каждый из них, проследить, чем занят каждый из сотрудников, но прямо сейчас у меня не было такого желания. Гораздо больше внимания я уделяла ровно идущему рядом со мной Дилану и тому, как он смотрел на всех этих людей. — Куда мы идём? — спросил он. — К Тренчу? — Тренча здесь нет, — пожала плечами я. — Мы просто гуляем.       Он кивнул и серьёзно задумался, не забывая при этом бдительно озираться по сторонам. Сотрудники Бюро тем временем продолжали заниматься своими делами, при этом бдительно, как сурикаты, выглядывали со своих рабочих мест и вполголоса, чтобы мне не мешать, обсуждали меня с братом. Если бы не Доступ Директора, я бы вообще их не услышала. Так же Доступ давал мне возможность скрыть мои Портреты, но не просто так, физически, а ментально, как будто бы набрасывала что-то типа ткани, заставляя на них не смотреть. Мне не хотелось прямо сейчас говорить по этому поводу с Диланом. — Мои воспоминания… они путаются и расплываются, — признался он, когда мы покинули Центральный Отдел и направились в Отдел Связи. — Это как будто воспоминания о сне, в котором я смотрел на себя со стороны, и кто-то говорил за меня. — И что ты именно помнишь? — осторожно поинтересовалась я. В свое время Дилан, руководствуясь мудрыми руководствами Ииссов, много мне гадостей наговорил, о которых мне и вспоминать не хочется, но я точно понимала, что им манипулировали, и старалась воспринимать всё отстранено. — Я помню, что я много говорил, всякие слова, складывающиеся в предложения с неясным смыслом, — заявил он. — Как будто бы я пел песню, и эта песня как-то странно отзывалась во мне. — Резонировала, — подсказала я. — Да плевать, как это называется. Я ещё помню, что я разговаривал с тобой. Ты говорила, и у тебя было такое выражение лица… сложное. И твоя одежда выглядела странно, иначе, чем сейчас, — он внимательно оглядел меня с ног до головы. — Это была кожаная куртка и джинсы, — объяснила я. — Тогда я была одета в это. — Подожди, дай мне сосредоточиться, — он облокотился о перила Отдела Мёртвых Писем, куда мы как раз дошли, и некоторое время смотрел высоко вверх, на медленно планирующие листы и конверты, неторопливо опускающиеся вниз. Медитативное зрелище, я бы сказала. Однако Дилан так не думал. Лицо его явственно выражало тревогу и растерянность. Я встала рядом с ним, готовая отвечать на любые его вопросы. — Я точно помню, что меня несколько раз спрашивали насчёт тебя, еще до того, как я начал говорить бессвязно, — медленно начал он. — Спрашивали, где ты можешь быть, куда хотела бы поехать, о чем вообще говорила и о чем мечтала. Я, конечно же, не говорил о тебе, да к тому же, тебя в том возрасте интересовали только две вещи, для Бюро бесполезные.       Ну да, когда я занималась только драками и чтением. Даже школа мне не так важна была, как хорошая книжная история, в которую можно было погрузиться с головой. — То есть Бюро тебя всё это время искало, хотя и без успеха. И вот теперь ты здесь, так свободно ходишь, и носишь офисный костюм, а не робу П7, — методично начал перечислять он. Несмотря на то, что он ещё не до конца восстановился после комы, соображал достаточно шустро, чтобы увидеть, во что я одета и как себя веду. Простые вещи, но люди умудряются их не замечать. — И люди вокруг тебя смотрят, что ты делаешь и говорят, смотря на тебя, — он развернулся и посмотрел прямо на меня. — И ты не носишь бейджика. Его должны носить все сотрудники, за исключением одного единственного. Правильно, Директор?       Вместо ответа я посмотрела чуть влево и наверх, где над местом отдыха, рядом с автоматами с едой, кофемашиной и диванчиками висел мой Портрет, едва различимый с такого расстояния. Дилан тоже посмотрел в эту сторону и так же увидел картину. Он смотрел на мой Портрет таким взглядом, как будто я прямо сейчас прикажу сделать с ним что-то ужасное. Например, заниматься отчётами. — Значит, после всего того дерьма, что Бюро сделало для нас, ты решила его возглавить? — с вызовом спросил он. — В самом деле? — Бюро не виновато в том, что случилось в Ординариуме, и не виновато в гибели наших родителей, — горячо возразила я. — А что насчёт меня? И тебя? Они лишили нас возможности иметь нормальную жизнь! — Насчёт этого ты прав, но дело в том, что это было неверное решение одного единственного человека, неверное и в корне аморальное. — Чье решение? Каспера? — Нет, это был Тренч.       Дилан немо уставился на меня, всем своим видом выражая изумление. — Пойми, он оказался в безвыходном положении, — попыталась объяснить я. — Он был старым и слабым человеком, и он знал, как легко и просто умирают люди. И он искал людей, которые могли стать Кандидатами ему на замену. Первые пятеро выбыли из строя, а затем случился Ординариум, и Тренч увидел в этом возможность для своего Бюро. — Это несправедливо! И бесчеловечно! — Полностью согласна. Директива даже такая есть, времен основания Бюро, запрещающая эксперименты параулитарного свойства на живых людях. Так же сейчас проводится расследование мотивов и действий Тренча. Не беспокойся, теперь всё будет по-честному. Я за этим прослежу.       Дилан продолжал смотреть на меня недоуменно и недоверчиво, как будто я съела все конфеты, которые мы вместе собрали на День Всех Святых. — Простите, — раздался за нашими спинами женский голос. Я развернулась к нему и увидела мило улыбающуюся Эмили Поуп. — Мистер Фейден, можете пройти в Отдел Паракинезилогии для тестов? — Дилан, всё ещё находясь под впечатлением, только кивнул. — Я пойду с вами, — вызвалась я. — Как пожелаете, мэм, — кивнула она.       Втроём мы отправились в Сектор Исследований, обратно через Кафетерий и Центральный Отдел, потом доехали до атриума и через него дошли до Отдела Паракинезилогии. Здесь нас уже ждали. Зал снова был расчищен, и в его центре были приготовлены кубы из Чёрного Камня, разного размера, огромные, метровые, небольшие и совсем маленькие, с мой кулак. Сотрудники в лабораторных халатах столпились на другом конце зала, причём Дарлинга среди них не было. А на втором этаже столпились рейнджеры и сотрудники Службы Безопасности, вооружённые все до единого. Это что-то новенькое было. Когда я тут тренировалась, усиления из рейнджеров не было. Я оглядела их внимательным взглядом, фокусируясь на лицах и руках. Да они боятся, да так, что готовы стрелять при малейшей надобности. Мне лично это не понравилось. В углах зала стояли треноги с включёнными камерами. — Мистер Фейден, сдвиньте, пожалуйста, телекинезом или взорвите кубики на столе, — попросила Эмили.       Дилан привычным движением вскинул руку по направлению к кубинкам на столе, сделав пальцами веерное движение снизу вверх. Но, вопреки ожиданиям, с кубиками ничего не случилось, хотя такое движение, подкрепленное вектором резонанса, могло разрезать твёрдый камень, как горячий нож масло. Мне стоило запомнить это движение. — Нет, нет, — запричитал он. — Такого не может быть, — он сделал ещё одно движение, по горизонтали, сложив пальцы напряжённой сплошной плоскостью, и так же не было никакого эффекта. Тогда он закричал, вкладывая в крик свою боль и ярость, и двумя руками с распахнутыми ладонями сделал движение, как будто толкает стены. Снова без какого-либо результата.       Где и стоял, Дилан сел на пол, тяжело дыша и уставился перед собой, видимо, пытаясь осмыслить происходящее, вернее, не произошедшее. Я развернулась к нему лицом и обхватила руками его плечи, а затем и вовсе опустилась на пол, обхватывая его за туловище. — Я же мог, — заявил он слабым голосом, немного удивлённым. — Я же мог это делать. Много чего, Джесси! — Я тебе верю, — убедительно проговорила я. — Всё будет хорошо. Воды принесите, кто-нибудь! — крикнула я в сторону смотрящих агентов. Никто не шевельнулся, только несколько рейнджеров переглянулись. — Поуп! Выполнять!       Я почувствовала, как мой Приказ навис над ней, как наковальня в старых детских мультиках и грозилась обрушиться, если она не выполнит. Она тут же кинулась прочь из зала, в ближайшую зону отдыха, к автомату с едой. Несколько минут спустя она вернулась с бутылкой воды с белой этикеткой и отдала мне в руки. Как только она отдала бутылку, угроза наковальни рассеялась, как будто и не бывало. Сильная эта моя штука, Приказ, нужно будет с ним поаккуратнее. Взяв бутылку, я слитным движением скрутила крышку и вылила половину прямо брату на голову, предотвращая его истерику. Мало чего он сделать может, в состоянии аффекта, да и просто не хотела я, чтобы он дошел до такого. Половину оставшуюся я всучила ему в руки. Он машинально взял бутылку и выпил оставшееся. Вода продолжала стекать у него по лицу и по одежде. — Джесси, может мы пойдём отсюда, — по-особенному тоскливо произнёс Дилан. — Конечно, уйдём, если хочешь, — кивнула я. — Ты устал, хочешь отдохнуть? Или голоден? Недалеко отсюда есть кафетерий… — Нет, я не это имел в виду, — он вздохнул. — Я хотел сказать, я хочу уйти вместе с тобой, из Бюро Контроля. — Но это невозможно, — спокойно возразила я. Дилан поднял на меня подавленный взгляд. — Что тебя тут держит? Это место… оно отвратительно, — лицо его непроизвольно скривилось. — Я не могу больше его видеть. Я был здесь семнадцать лет и не хочу больше здесь оставаться. Давай уйдём вместе.       Со всех сторон на нас двоих на полу смотрело множество людей, рейнджеров, агентов, лаборантов. Мне не хотелось, чтобы в курсе моих семейных разборок было всё й Бюро, все любопытствующие и обсуждали потом по закоулкам. Не вставая с места, я вскинула вверх, с сжатым кулаком, с усилием поднимая его вверх. В то же время из пола стали выдвигаться бетонные блоки, постепенно, один за одним, отсекая меня с братом от остальных людей, закрывая весь второй этаж и часть зала, которая имела выход в Отдел Парапсихологии. У меня не было намерения замуровать кого либо, только помешать подслушать наш разговор. — Меня никто не держит, как ты выразился, — ответила я, когда блоки закончили подниматься. — Я вольна идти куда угодно и когда удобно. С другой стороны, если я уйду отсюда, то что буду делать? После всего того, что со мной произошло, и чего я умею, ты предлагаешь мне попросту уйти? И чем тогда заниматься по жизни? — А чем ты хотела заниматься в детстве, ещё до в всего этого? — Я была ребёнком, Дилан! Мне ничего не хотелось, кроме как мороженного и сладостей. Я не знала, кем буду, когда вырасту. Вот кто знал, что взрослой я стану большим боссом в жутко секретом правительственном Бюро! Жизнь преподносит сюрпризы, знаешь ли.       Он продолжал насуплено смотреть на меня, и даже такая демонстрация силы его никак не впечатлила. — Меня никто не держит, Дилан. Это я держу это место, этот Дом, всех этих людей и все эти механизмы, — я оборвала сама себя. — Я хочу, чтобы ты остался. Останься и займи любую должность, что захочешь, хоть научником, хоть оперативником. Можешь даже, я не знаю, хоть в Исполнительном Отделе остаться, документы перепечатывай. Куда угодно, Дилан, только останься со мной. Я не смогу тебя снова потерять. — Я не хочу здесь остаться, — заявил он с нажимом, пристально смотря на меня. — А я тебя не отпущу, — не менее уперто заявила я, опустив голову чуть вперед и вправо, придвигаясь к нему совсем близко. — Особенно сейчас, когда я только тебя нашла.       Брат высвободился из моих объятий, и встал на ноги, и сделал несколько шагов назад, как будто то бы опасаясь меня. — Ты не заставишь меня остаться, — повторил он. — Что ты будешь делать, запрешь меня под замок, как это сделал Тренч? — Я пытаюсь поступить тебе во благо… — начала было я, поднимаясь вслед за ним. — Во благо мне будет прямо сейчас покинуть это место! — огрызнулся он. — Не перечь мне! — с плохо сдержанным раздражением проговорила я, правой рукой упершись в бок, а левой взмахнув вверх перед собственным лицом. — Не считай себя тут самым несчастным и обделенным человеком! Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти, чтобы просто даже выжить! Чтобы найти тебя! — Тебя, по крайней мере, не пустили на опыты в закрытом правительственном агентстве! — вскрикнул он, махнув рукой в сторону, указывая на всё Бюро. Дыхание мое сбилось на полувдохе, а в груди стало невероятно тяжело. — А у тебя, по крайней мере, был кусок хлеба и крыша над головой, чего я многие годы была лишена! — выкрикнула, пытаясь избавиться от этого мерзкого неприятного чувства, я и сразу же об этом пожалела. — Сидел тут, такой печальный и обиженный, показывал характер на тех, кто пытался научить тебя контролировать в принципе невозможное, и истеришь, когда о тебе снова пытаются заботиться! У меня в свое время ничего этого не было, и мне самой приходилось искать способы контроля Полярис, которая даже банального радио или электроприбора боялась так, что разрушала его!       Дилан сделал еще шаг назад и вцепился пальцами в собственные запястья. Кулаки его сжимались, пытаясь прорвать собственную плоть. — Ты всё-таки не была заперта здесь, как крыса в клетке, — он быстро провел рукой по плечу и засунул ладони в подмышки, ссутулившись. — Я завидовал тому, что ты могла ехать куда угодно, даже к морю, которое я всегда мечтал увидеть. — Свободна? Да неужели, — я коротко нервно хохотнула, запрокинув голову назад. — Да я всё это время жалела, что не дала себя поймать тогда, еще в Ординариуме! Я отдала бы всё, чтобы тебя спасти, я готова была сделать всё, что угодно, а ты попросту хочешь уйти от меня в неизвестность! — Я не заставлял меня искать! Могла бы попросту обо мне забыть, — пробормотал он вполголоса, но я его очень даже хорошо услышала.       Эти слова, словно раскаленный металл, обожгли меня, этого было уже слишком много, для меня и для моего смысла существования. Я чувствовала, как сияющий резонанс Полярис раскрывается, как потревоженный рой злющих ос, и двигается, складывается передо мной и вокруг меня в несокрушимое острие. Она отреагировала на мое душевную боль как на реальную угрозу, и пыталась рефлекторно отбиться. Мне было больно, как будто меня разрывало на кусочки, мои же собственные эмоции и разрывали. Кажется, я даже закричала, не слыша собственного голоса. Резонанс Полярис грозился обрушиться, и я с силой развернула свое тело в сторону, чтобы ни в коем случае не задеть брата, и успела вскинуть руки вперед и вверх, давая фокус наведения удару. Сияющие голубовато-прозрачные грани материазовались вокруг меня кругом, сходящиеся к моим ладоням, и схлынула, ударив в бетонное ограждение и пробивая его насквозь.       Понадобилось несколько минут, чтобы пыль осела и мелкие осколки перестали разлетаться по залу. Я обнаружила себя сидящей на полу на собственных ногах, с мелко подрагивающими пальцами. Дилан оказался еще дальше, сидящий на ступенях и весь в пыли. Полагаю, я сама сейчас не лучше выглядела. — Дилан, — позвала я его хриплым голосом. — Возвращайся в Медицинский Отдел сам, хорошо? — он попытался что-то еще сказать, но я его перебила. — Просто уходи отсюда! — голос мой вновь сорвался на крик, и я закашлялась от попавшей в горло пыли.       В глазах брата отчетливо полыхнул страх, и он, резво перебирая ногами, выбежал из зала, чтобы сразу за дверьми попасть в надежные и мягкие руки рейнджеров. Я бездумно уставилась в одну точку, и в голове у меня не было ни единой мысли, только я чувствовала себя вымотанной. Полярис внутри меня мягко, утешающе резонировала, подбадривая меня, своим существованием не давая скатиться в глубокую бездну самобичевания. Придя в себя минут через двадцать, я встала на ноги, отряхнулась от вездесущей пыли, отдернула пиджак и пальцами вычесала волосы, приводя их в порядок и избавляя от пыли. Я зачесала волосы на затылок и скрепила несколькими шпильками, которые до того были заткнуты за прокладку пиджака.       Приведя себя в удовлетворительный вид, я вышла из зала, и, стараясь не переходить на бег, отправилась прочь отсюда. Неважно куда, мне нужно было только оказаться подальше отсюда, забиться бы в какой-нибудь угол и сделать что-нибудь неконструктивное и по-женски нелогичное, к примеру, повыть или заорать во весь голос. Но в области атриума Сектора Исследований дорогу мне перегородил Саймон Эриш. — Джесси, нам надо с вами поговорить, — заявил он прямо. — Если есть проблемы в Отделе Безопасности, то подай рапорт мне в установленном порядке, — ответила я как можно более мирным тоном. — Сейчас я занята. — В моем Отделе всё в порядке, спасибо за беспокойство, — кивнул он, — но я имел в виду вашего брата, мистера Дилана Фейдена. — Говори, — отрывисто произнесла я.       Он замаялся, смущенный немного моим нелюбезным тоном. — Не здесь, мэм, и не только со мной, — он помолчал немного. — В конференц-зале.       Я сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь справиться с собственными эмоциями, потому что не к лицу Директору будет прослыть истеричкой и наорать на собственного подчиненного и близкого соратника. Мне нужно контролировать себя. — Пойдем тогда, — плавно выдохнула я и первая двинулась в сторону лифта. Саймон едва поспевал за моим широким шагом. Мне едва удавалось не переходить на бег, чтобы побыстрее со всем этим закончить.       Когда мы добрались туда, нас уже ждали. Все мои заместители, соратники, сообщники, если так можно было выразиться. Свет с низко висящего светильника хорошо освещал стол, оставляя тени по углам и кладя на лица ожидающих меня людей причудливые тени, которые на мгновение показались мне зловещими. Только на короткую секунду, после они стали обычными тенями необычного места. Саймон направился к стулу между Лэнгстоном и Маршалл, я же пошла к своему месту, в торце стола, напротив дверей. Всё, как в прошлый раз, то же место и те же лица, только теперь меня ждало удобное, даже на вид, кресло с низкой широкой спинкой и подлокотниками, красиво сужающееся книзу. Я уселась в это кресло, оказавшееся чрезвычайно удобным, закинула ногу на ногу, переплела пальцы и сумрачно уставилась на собравшихся. — Слушаю вас. — Мы хотим поговорить о вашем брате, Директор, — начала Маршалл, встав на ноги и упершись ладонью в стол, ничуть не потеряв самообладания под моим взглядом. — Я считаю, что он опасен для Старейшего Дома и сотрудников Бюро, в частности, — веско высказала она свое мнение. — Он убил одного из нас, и потом еще раз. Что помешает ему повторить это снова и снова. Я считаю, что он не должен остаться в Старейшем Доме, ни при каких условиях. — Это исключительно твое мнение, — проговорила я, чувствуя усталость. Ей-богу, уличные разборки и беседы с Ииссами не выматывали меня так, как простой разговор с братом. — Робертсон был сотрудником Отдела Безопасности, — просто проговорил Эриш. — Я нес за него ответственность, и я же считаю, что Дилан Фейден не должен быть более ни для кого угрозой. Самым простым способом я вижу его исчезновение из этого места. Для всех так будет лучше, — заверил он.       Я обвела хмурым взглядом остальных. — Дилан сильный параулит, — медленно проговорил Каспер, вертя в руках карандаш, смотря только на него. — По крайней мере, был им. Он на многое был способен, когда имел силу, да и в уме ему не откажешь. Что он будет делать теперь, лишившись параулитарных способностей, я даже предсказать не могу, — он поднял на меня взгляд загнанного в угол человека, полный усталости и безнадежности. — Я боюсь того, на что он чисто теоретически способен. — Я так не думаю, — возразила Беннет. Несмотря на свою общую некрупность, она похрабрее всяких рейнджеров была. — Для меня мистер Фейден сейчас прежде всего пациент, который только что вышел из комы. И который является сейчас прежде всего моей ответственностью. Пока я не увижу ясных признаков восстановления, я не могу его отсюда отпустить. Это мой долг как врача. Мне жаль твоего сотрудника, Саймон, — она взглянула в его сторону, — но мистер Дилан такой же человек, как и он.       Кирклунд в ответ на мой взгляд только развел руками. — Я вообще этого человека не знаю, — заявил он. — Только одно я могу сказать точно: если он имеет на тебя сильное влияние, как я видел, то этот человек имеет влияние и на Старейший Дом. И не думаю, что он будет оказывать благотворное влияние.       Я взглянула на Лэнгстона, отмалчивающегося до этого момента, побуждая его высказать то, что он думает. — Если позволите говорить честно, мэм, то я нахожусь в замешательстве, — признался Фредерик, платком утирая пот с залысины. — С мистером Фейденом, вашим братом, я познакомился только тогда, когда его переводили в мой Сектор, да и то сделали большое одолжение. До этого момента он был прерогативой исключительно Сектора Исследований. Сейчас же у меня появилась возможность ознакомиться с полным его делом, и у меня возникли некоторые вопросы. — Говори уже, — несколько пренебрежительно кинула Маршалл. — Я не буду поднимать вопрос, почему вообще десятилетний ребенок оказался в стенах Старейшего Дома, это не моя проблема. Оказался — значит, так надо. Нарушили Директиву Эша о запрете параулитарных опытов на живых людях — это не мое решение и не моя ответственность, — он гулко вздохнул и вытер платком шею. — Просматривая дело мистера Фейдена, я не мог не заметить некоторые закономерности, которые я мог наблюдать в работе — простите, Директор — с Предметами Силы. Та же огромная сила, закономерность в проявлении параулитарности, стандартные отклонения в реакциях при изменении меры внешнего воздействия, в том числе и резонансов Старейшего Дома и реакции сотрудников, а также чрезмерные реакции при триггерных событиях, повлекшие после себя пострадавших.       Я никак не отреагировала на его слова, только кивнула, побуждая развивать его мысль дальше. Новость о том, что людей можно было рассматривать как Предметы Силы, была для меня далеко не нова. — И даже сегодняшняя ситуация не является чем-то новым. Я имею в виду, почему изучая мистера Фейдена как Предмет Силы, сотрудники не исполняли служебные протоколы по обращению с Измененными Предметами высокой категории? Все такие Предметы наделены, если не псевдоинтеллектом, то хотя бы собственным мироощущением, и чтобы такие Предметы не выходили из-под контроля, для них создавались все требуемые условия содержания. Тот же самый Телевизор Бенникофф, прежде чем быть связанным, имел собственную лабораторию, совмещенную с местом хранения, и постоянную аудиторию — обслуживающий персонал. Так почему же для мистера Фейдена не создали такие условия? Чья это ответственность? — Захария попросил заняться этим лично, — подал голос до этого молчащий Каспер. — Пусть даже так, — кивнул Лэнгстон, — Почему вы тогда не попросили консультации у меня, как специалиста по Предметам Силы? Или, если вы не разбираетесь в маленьких мальчиках, то могли бы попросить сотрудников, у которых есть маленькие дети, что нужно им для психологического комфорта? Даже я, человек далекий от воспитания детей, знаю, что им нужны игрушки, которые они сами выберут, одежда и еда, которая им нравится, внимание и участие в тех делах, которыми они увлечены.       Фредерик как будто задавал вопросы в никуда, в тишину конфренц-зала. Если всё так складывалось, как он представляет, то Дилану выпала куда более тяжелая участь, чем я себе представляла. — Каспер, ответьте на его вопрос, — попросила я. Тот сломал карандаш, который крутил в руках. — Он прав, — покаянно ответил он. — Я не справился с задачей, которую на меня возложили. Я не должен был заниматься воспитанием и содержанием ребенка. — Вы не должны были заниматься работой, которая не прописана в вашей должностной инструкции, — вежливо огрызнулась я. — Уильям, я хочу, чтобы этот инцидент, а также попытка делегировать Маршалл часть своих должностных обязанностей по защите Основания были отражены в расследовании по делу Тренча. — Да, мэм, — отозвался он. — А если вы все хотите знать мое мнение насчет мистера Фейдена, то мне очень и очень его жаль, — закончил Фредерик и снова вытер залысину платком. — Вашу точку зрения я поняла, — заявила я, не двигаясь с места. — Спасибо за разъяснения. — Вы изолируете мистера Фейдена от Старейшего Дома, да? — уточнил Саймон. — Нет, конечно, — легко проговорила я. — Здесь вам не свободная демократичная Америка, и не вам тут коллективно принимать решение. Вы можете высказать свое мнение, — кивнула я, — но это не значит, что я его учту.       Хелена с силой ударила ладонью по столу. — Дилан Фейден опасен! — с нажимом проговорила она.       Вероятно, она хотела сказать еще что-то, столь же приятное для меня, но ее прервал низкий гул, что-то типа граунда, пронзивший стены зала, стол и всех нас. Он не был сплошным, он прервался на долгую томительную секунду и снова возник, как будто становясь ближе. Гул звучал не только извне, он был в моей голове, в той ее части, которая была частью Совета. Я поморщилась, а гул становился ближе, истончался, возвышался, становясь назойливым в своей противности настойчивого телефонного звонка. Телефонного звонка Телефона Прямой Линии, который стоял теперь прямо передо мной и настойчиво трезвонил, разрывая пространство своим звуком и выворачивая меня вместе с ним. Звонок, на который я не могла не ответить. Полминуты я смотрела на него тяжелым, давящим взглядом, словно я могла его перебороть и заставить заткнуться. — Всем покинуть конференц-зал, — приказала я хрипло. Я не смотрела, но я видела, как в спешке, опрокидывая стулья вышли мои заместители. Хелена вышла последней, бросив на меня глубокий нечитаемый взгляд, и закрыла за собой дверь. Устав гипнотизировать телефон, я протянула руку и взяла гладкую красную трубку. — Слушаю, — произнесла я больше по привычке и прикрыла глаза, чтобы под веками увидеть белоснежное безбрежное пространство.       Зафиксированы/пойманы помехи/зайцы/преграда. Для дальнейшего существования/резонирования/танца затруднение должно быть преодолено/распутано/отослано. — Он мой брат, — заявила я в трубку. — Он моя плоть и кровь. Я никому его не отдам.       В следующее мгновение я прикрыла глаза, рефлекторно оберегая их от ослепительной вспышки острейшей боли в моей голове, во всём моем, казалось, существовании, бесконечно долгое время. Когда же она закончилась, я открыла глаза, и полумрак конференц-зала показался исцеляющим бальзамом для меня. Мера управления вздорными и непослушными Директорами, поняла я, вдыхая воздух полной грудью, и постепенно успокаиваясь после приступа боли. Неприятно, конечно, но не настолько, чтобы меня это вразумило или заставило изменить мнение. — Мне не понравилось, — борзо сообщила я в трубку. — Сколько нужно этого, чтобы он остался? — я снова ожидала боли, но ее не последовало, только снова раздался смазанный, затертый голос:       Меры воздействия/решение должно быть принято/заявлено. Рекомендации/хороший совет/сладость вами получены.       В телефонной трубке стало тихо, и я аккуратно положила ее на место, на красный телефон. Стоило мне отвести от него взгляд, как он исчез. Совет ясно высказал свое мнение, он не желал видеть Дилана здесь, как и мои заместители, в общем своем тоже не любили его. Рядовые сотрудники, те, кто имел сомнительное счастье его знать лично, тоже не горели особым желанием видеть его здесь. Что же мне сделать: согласиться с мнением большинства или отстаивать собственные убеждения, оставить брата, которого я искала большую часть своей жизни. Пока мое решение не принято, то есть простор для маневров, выбор, которого долгие годы у меня не было. Занятая своими мыслями, я пропустила момент, когда мои заместители вернулись. Кирклунд молча протянул мне свой белоснежный платок. Я машинально приняла его, и Уильям прикоснулся пальцами к своему носу. Повторив его движение, я увидела, как на платке осталось немного крови. Наверно, это осталось после того, как Совет пытался вразумить меня. — Что требовал Совет? — спросила Хелена. — Они дали только общие рекомендации. Я не знаю, какое решение принять, — заявила я, еще раз вытерев кровь. — На этом всё. Можете быть свободны.       Я встала из-за стола и направилась к выходу из конференц-зала. Эриш, кажется, хотел меня окликнуть, но я, не сбавляя шага, прошла мимо него. Сейчас мне хотелось остаться одной, немного привести в порядок мысли и остудить эмоции. До моего кабинета идти было недолго, и на пути моем люди разбегались, видимо, напуганные моим выражением лица или моей грозной аурой. Или просто слухи распространяются быстро, и сотрудники уже знают, что я сегодня не в настроении. Совет прав, одно только лишь присутствие Дилана влияет на меня гораздо больше, чем я могла вообще предположить. Если быть искренней с самой собой, я даже и не предполагала, что Дилан может вызвать такую неприязнь у моих сотрудников. Барбара попыталась мне что-то сказать, но я в несколько рывков преодолела оставшееся расстояние до своего кабинета и скрылась за дверьми. Я умею контролировать свои эмоции, по большей части, научилась за многие годы, но когда сейчас, когда я испытывала множество разных чувств разом, я могла не выдержать и сорваться. В прежние времена я могла наорать и вдарить в рожу субъекта, вызывавшего у меня чрезмерные эмоции. Сейчас же мои эмоции оказались тесно связаны со сверхъестественными параулитарными способностями, что делало взрыв моих эмоций намного опаснее, в том числе для окружающих меня людей. В порыве чрезмерных чувств я попросту не хотела их убивать. Поэтому так лучше я приобрету репутацию хамки и грубиянки, чем они станут меня бояться, как Дилана.       Закрыв за собой дверь и облокотившись о нее спиной и затылком, я попыталась разобраться в собственных эмоциях и приглушить их. Это была, конечно же радость от того, что брат благополучно очнулся и теперь с ним всё в порядке. Ощущение праздника и триумфа — я шла к этому моменту слишком долго и упорно и многое перенесла на этом пути; Ииссы и работа с бумагами не самым страшным оказались. Подавленная злость на мертвого Тренча, до которого я уже не могу добраться, чтобы придушить собственными руками. Лэнгстон был прав, как и Каспер — Директива Эша не должна была быть нарушена, несмотря даже на опасность и опасения Тренча оставить Бюро без Директора. Досаду, на множество мелких ошибок, допущенных в прошлом многими сотрудниками в минувшие годы — стоило только одному из них проявить человечность по отношению к ребенку, и всё бы пошло по-другому. Меня раздирали нежность и любовь к собственному брату, готовность принять его любым и с любыми пороками; обида и боль к нему же за его решение и его слова и желание покинуть меня. Неужели он всё это время хотел отсюда уйти — и сейчас, в этот момент, когда я стала считать Бюро своим домом и остаться здесь навсегда, это казалось донельзя нелепым.       Можно было зачислить его в штат прямым Приказом, без его согласия, и уже следующим Приказом заставить его полюбить Старейший Дом. Но такой вариант не подойдет, потому что насильно заставлять кого-то делать что-то претило моей натуре, тем более моего родного брата. В любом случае, полноценным сотрудником Бюро ему не стать никогда — ему не доверяют люди. И в моей душе, если быть честной, оставался первобытный страх перед ним — я никогда не забуду, насколько страшно мне было, когда он говорил мне, оставаясь за стеклом и в красном свете. Своим рейнджерам я сейчас доверяю и то побольше.       Эти чувства раздирали меня изнутри, мою голову и мою грудь, причиняя мне боль и заставляя чувствовать себя беспомощной. Я с силой потерла ладонями лицо. Эти чувства были сильнее меня, они казались такими огромными, куда больше, чем я сама и чем я когда-либо могу стать, размером с целый мир. Мне казалось, я попросту лопну от этих переживаний. Полярис испуганно звенела внутри меня. По-хорошему, мне нужно было успокоиться и успокоить её, напуганную таким выбросом эмоций, которых у меня, кажется, никогда ещё не было. Но я не потрудились этого сделать, я не смогла остановиться. Не в силах больше оставаться на месте, я широким шагом прошлась по собственному кабинету, пытаясь физическим усилием избавиться от них. Помогало мало.       В одно мгновение меня выкинуло вверх, в Старейший Дом, чтобы я услышала общее тревожное гудение человеческих голосов. Отголоски бури моих чувств отзывались в Доме, заставляя нервничать людей, мешая их работе и создавая общую тревожную атмосферу. Ахти в своей комнате посмотрел на мигающий светильник и неодобрительно покачал головой, сквозь зубы выдавив что-то нелецеприятное. В Медицинском Отделе Дилан приложил ладонь к стене, ощущая ее мелкую дрожь. Отдел Безопасности тряхнуло сильнее, и Маршалл едва удержалась на ногах, вслух помянув крепким матом Дилана. Она стояла перед собранными сотрудниками двух Отделов, Оперативного и Безопасности, и ставила их в известность о сложившейся в Бюро обстановке. Мне пришлось приложить усилие, чтобы сфокусироваться на звуке ее голоса. -…Дилан Фейден, младший родной брат Директора. Он не пожелал в дальнейшем оставаться в Бюро, и его решение поддерживает большинство знающих его лично. Однако Директор придерживается другого мнения, и то, как отражается это на Старейшем Доме, вы можете наблюдать сами. Поэтому, для обеспечения безопасности и сохранности Бюро я даю приказ стрелять в мистера Фейдена на поражение…       Дальше слушать у меня не было сил. С толчок, с которым я снова оказалась человеком, я не смогла совладать и упала на колени, не почувствовав боли удара. Только одна мысль о том, что Дилан может умереть, заставила меня заорать от боли — высоко и протяжно, вкладывая весь спектр эмоций, что раздирали меня сейчас. От моего крика раскололся на несколько неравных частей массивный рабочий стол, и всё, что было на нем и в нем, всё упало на пол. Взлетели легкие листы бумаги и закружили в воздухе, как снег. Раздался треск, и массивная несущая стена впереди меня пошла глубокой, сочащейся болезненным резонансом, трещиной. Полки на ней тоже сломались и книги попадали на пол в каком-то сладко-болезненном беспорядке.       Дилан — это всё, что осталось у меня, последний из моей семьи, плоть и кровь моя. Я не могла потерять его снова и не могла уговорить его остаться. Такой силы эмоции добавляли для меня нечто новое, что я никогда в своей жизни не испытывала — чувство беспомощности и отчаяния. Даже в самые страшные моменты моей жизни, когда до меня добрались Ииссы, или в первые часы после потери брата, или когда моя жизни висела на волоске, я никогда не сдавалась, продолжала бороться. Я не знала, что мне делать. Это чувство сводило меня с ума.       Я встала на ноги и ошалелым взглядом оглядела кабинет. Зачем мне такой кабинет, столько много книг и столько пространства. Зачем мне эта должность, если я не могу сделать то, что мне нужно, что я считала смыслом своей жизни много лет? Зачем столько много людей и такое большое здание, если мне недоступно едва ли не единственное, чего я желаю? Окружающее попыталось стать белоснежным пространством с черной пирамидой над моей головой, и поток боли снова попытался обрушиться на меня, но моя внутренняя боль была гораздо сильнее всякого наказания Совета. Я удержалась на ногах и в этом мире, едва заметив новую боль, и когда она утихла, закричала снова, отправляя звук высоко над моей головой, в черную перевернутую пирамиду.       Шатающейся походкой я подошла к стене с полками и одним слитным движением двух рук провела справа налево, с растопыренными пальцами. Одним мощным воздействием книги сорвало с полок вместе с ними же, оставив на стенах глубокие длинные выбоины. Такое движение стоило мне огромных усилий, душевных и параулитарных, и мне вроде бы стало легче. Хоть что-то еще я могу сделать, даже если это разрушит всë. Я не думала о своем будущем, не думала о своем брате или даже о Бюро; всю мою сущность занимала боль и хаотичная смесь разрывающих эмоций. Я крушила свой собственный кабинет, телекинезом сдирая со стен полки и облицовку, как будто бы это могло помочь. Кажется, я снова кричала, а по лицу текли слезы или кровь. Я причиняла боль Старейшему Дому, как будто живому человеку, пытаясь самой избавиться от нее самой, нанося порезы каменным стенам как будто собственной коже. Если у меня нет правильного ответа, правильного выбора, и я не могла взять под контроль важную для меня вещь, то я могла управлять этим — хотя бы чем-то.       В конце концов, когда в кабинете не осталось ни одной целой вещи, а в воздухе хлопьями вперемешку витали крошево камня и изорванные страницы, я обнаружила себя лежащей на полу, свернувшись калачиком, бессильно скребя окровавленными пальцами по пробитому камню пола. Лицо мое было мокрым. У меня больше не было сил, ни на что, даже думать, даже, кажется, я не хотела существовать. Я была полностью опустошена, и только в глубине себя я чувствовала робкое и слабое движение. Надежда и утешение, и это даже не мои эмоции были, Полярис пыталась приободрить меня. Ее я не могла оттолкнуть, и позволила наполнить себя голубоватым светом, бесконечной терпеливой исцеляющей заботой. Я смотрела на свои пальцы, окутанные родным мне голубовато-то прозрачным резонансом, который исцелял мои раны. Через некоторое время мне удалось подняться, сначала на корточки, а потом и во весь рост. Порывшись в осколках стола, я нашла собственный ежедневник и ручку к нему и с добычей вышла в приемную, предварительно пригладив волосы. Вместе со мной, подхваченные потоком воздуха, вылетело немного каменного крошева и обрывков листов. Тут же щелкнул замок, и загорелась красная лампочка над дверью. Я подошла к столу секретаря и взяла с него чистый лист бумаги. Барбара смотрела на меня со страхом и благоговением во взгляде. — Нужно распространить по Бюро, — закончив писать, я передала ей Приказ. — Запрещается каким-либо способом причинять физический вред Дилану Фейдену, — озвучила я. — Нарушение будет караться смертью.       Она только кивнула, беря у меня листок. Развернувшись к ней спиной, я вышла в двойные двери, в Центральный Отдел, и механически зашагала прочь, желая только найти место, где меня никто не потревожит. Под встревоженными взглядами сотрудников я спустилась на первый этаж, пересекла зал и свернула налево. Кажется, мне в спину смотрел Ахти, но я не могла быть уверенной. В Каффетерии было, насколько я помнила, локальное Убежище, на шесть человек. Зайдя в него, я замкнула дверь и улеглась на нижнюю полку двухъярусной кровати. Я чувствовала себя уставшей, мне нужно было уснуть, чтобы позволить закончиться этому ужасному дню, но сон никак не шел. В небольшом пространстве замкнутого помещения не было другого звука, кроме как моего собственного сердцебиения, которое почему-то напоминало мне звук таймера обратного отсчета. Я попыталась расслабиться, попыталась заснуть, но кровать почему-то ощущалась очень жесткой, созданной буквально, чтобы не спать. Как будто этот дискомфорт был психологическим, чем физическим, раньше я здесь отлично высыпалась.       Заснуть, в конечном итоге, получилось, но этот сон был больше похож на чуткую дрему: как будто бы меня снова затянуло в Астральный План, но это место отличалось от привычного мне бескрайнего белоснежного пространства. Даже воспоминания о белом свете не оставалось, всё вокруг заливала серость, постепенно выцветающая до классического и угрожающего абсолютного черного. Впрочем, как и Астральный План, здесь процветала жизнь, но дружелюбной она не казалась, наоборот, несла в себе чувство угрозы и тревоги, нарастающее ощущение неизбежного провала и поглощающего ужаса. И угроза в этом месте была вполне реальной, материальной и нацеленной исключительно на меня. Фатальная угроза, уничтожение, нестерпимая боль поражения — я могла выбирать на свой вкус.       Предполагалось, что я от этого впаду в состояние оцепенения или беспомощности, на проверку, я оказалась другого склада характера. Смертельная угроза всегда для меня была всего лишь шагом, барьером, который я обычно преодолевала. Но эта угроза оказалась неминуемой, после всплеска эмоций я еще была слишком слаба, поэтому фокус неизбежного удара мне удалось только лишь немного сместить, чтобы он пришелся не в сердце, а на нижнюю границу правых ребер.       Я была готова к удару, но всё равно он получился неожиданным и очень сильным. Сам этот удар извне слился со звуком внутри самого Бюро, гулким, всепроникающим звуком сирены. Сигнал тревоги, всеобщей эвакуации. Это было хорошо, очень хорошо — так не пострадают рядовые сотрудники. Я слетела с кровати и приземлилась на бетонный пол, тут же запуская руку под блузку, чтобы оценить повреждение. Но кожа была целой. Это не я удар получила, это оказался разделенный урон, вместе со мной его получил и Старейший Дом. Весьма справедливо, поморщилась я, поднимаясь и оттряхивая костюм. Он взял на себя часть моей душевной боли, и я приняла часть удара извне. Хорошая новость — теперь я знала, с кем и где именно будет бой. Отсюда совсем недалеко — Отдел Связи, Зал Мертвых Писем. Дышать у меня получалось с некоторым усилием, отдающим болью в место удара, но всё-таки получалось.       Выйдя из Убежища, я двинулась в нужном направлении. Шла я практически машинально, меня вел вперед исключительно Долг Директора, — но и этого оказывалось достаточно. Выйдя в этот зал, я свернула направо и под прикрытием зеленых растений двинулась к месту пролома. По самой стене зала, противоположной входу, откуда я пришла, проходила огромнейшая трещина, во всю стену, ломая спокойный и красивый узор стен. И это была не простая трещина, это был огромный разрыв в пространстве, медленно, но верно расширяющийся, захватывающий, поглощающий всё больше материи Старейшего Дома. Он пытался сопротивляться, пускал через свои стены резонанс определенного вида, но этого было явно мало, потому что расширение не останавливалось. Сюда уже прибыли рейнджеры, одетые в приметную форму с длиннополым спереди плащом, несколько параулитов пытались воздействовать своей силой, в частности, мисс Хлоя Роуз пыталась свести с помощью террагенеза края разлома, а мисс Райли и мистер Чейз оказывались высоко над головами и забрасывали пролом разными взрывающимися штуками. Но это всё без особого толку было.       Мало того, внутри этого провала была тьма, такая густая и тяжелая, что, казалось, можно было черпать ее ладонями, как смолу. Что стало бы с этими ладонями, я старалась не думать. Легкая, невесомая тьма озера Колдон в Брайтон Фолз казалась рядом с ним ненавязчивым предутренним кошмаром, который рассеивается, едва взойдет солнце. Эта Тьма был другая, неторопливая, ленивая, въедающаяся в самую суть и душу живого существа, растворяющего плоть так же легко, как концентрированная кислота. Древняя Тьма, которая существовала в неведомых мирах бесконечное количество времени, которая уже была до появления самого первого света и которая останется, переживет всё, что угодно. И эта Тьма оказалась живой. Внутри нее что-то копошилось и хлюпало, извивалось, голодно урчало и шевелило сгустками, которые при наличии фантазии можно было принять за щупальца. Возле самого ограждения я увидела две фигуры, которые мгновенно узнала по их собственному резонансу. — Смотри сюда, недоносок, — Маршалл держала Дилана крепкой рукой за футболку, едва не вытолкнув того за ограждение, прямо в раскрытую хищную пасть пролома. — Смотри, это твоя работа, это твоя вина, — голос ее был полон ненависти и праведного служебного долга.       Не сбивая шага и даже не пошевелив рукой, я сфокусировала свой взгляд прямо в центре и там, где больше всего разлома, возник круглый пульсирующий резонанс Полярис, который откинул агрессора немного назад и одновременно мягко отталкивая моих собственных сотрудников. Диланом и Хеленой я занялась отдельно, — вытянув руку в направлении их обоих, решительно сжала в кулак и откинула руку вверх и назад. Телекинетическая петля подхватила их обоих и унесла в заданном направлении. Они оба не пострадают — даже не смотря, я целилась в один из многочисленных диванчиков на четвертом уровне. Они оба сейчас будут мешать мне, не давая в нужной мере сосредоточиться. Дилана я сейчас видеть еще не хотела, потому что боялась сорваться еще раз. — Какие распоряжения, Директор? — ко мне сбоку подошел рейнджер первого класса Сэмюэль Датч. — Сдерживайте агрессора до тех пор, пока это будет нужно, — проговорила я. Левой рукой я нащупала кассетный старомодный плеер на поясе, туда, где повесила его в прошлый раз, и взяла пластиковую дужку с динамиками-наушниками. — После эвакуируйте всех рейнджеров и сотрудников из Отдела Связи и опечатайте его. Я сниму блокировку тогда, когда это нужно будет. Я же займусь самим прорывом. — Мэм! — воскликнул он, в волнении и удивлении. — Не беспокойтесь, рейнджер, я не собираюсь сегодня умирать, — заверила я его.       Я нацепила наушники на голову, плотно приладив динамики на уши, сразу же отрешившись от всего окружения вокруг меня. Плавно размяв шею и несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, я собралась взобраться на ограждение, и Сэмюэль подал мне руку в толстой защитной перчатке. В плеере заиграла музыка, моя старая любимая песня, я узнала ее с первых же нот, звучащих, как капающая вода. Голой рукой я оперлась об его руку и ступила на перила, оттолкнулась от ограждения, взлетая высоко над людьми, в несколько рывков добираясь до провала и проваливаясь в него полностью. Позади себя я, скорее почувствовала кожей, чем услышала, как рейнджеры начали бой, сдерживающий огонь по вторгающемуся неприятелю, как и положено при чрезвычайных ситуациях их должностной инструкцией.       Определенно, это пространство было не самым приятным местом на свете. Едва я оказалась по ту сторону пролома, меня попытались банально сожрать, но Полярис была начеку, и я только проводила взглядом ошметки чужой плоти. Подо мной протиралось огромное пространство, наполненная ядовитой, смертельно опасной Тьмой, которая могла не только сожрать меня, но заставить упасть духом и перестать сопротивляться. Множество недружелюбных голосов мне стали нашептывать все те мысли, заставляя сорваться еще раз, вспылить и потерять контроль, сдаться, чтобы всё это прекратилось, чтобы мне было спокойно. Спокойно и мертво. Это так было похоже на Ииссов, что даже слушать мне было скучно.       Вместо них я слушала волшебные переливы музыки в наушниках. Звучащая только для меня одной колыбельная. Я смогу это вынести, преодолеть, потому что попросту у меня не было другого выбора. Здесь нет легкого пути, преодолевать всегда трудно, но трудностей я никогда не боялась. Сладкий мужской голос пел мне песню, и душа моя, сущность, которая составляла меня и мой вредных характер, откликалась на эти слова и на эту мелодию. В один момент я поняла, зачем этот плеер и эта музыка. Она помогала настроиться, приобрести нужное душевное состояние, чтобы преодолеть себя и сотворить невозможное. Я вслушивалась в музыку, пропуская через себя каждую нежную мелодию. Капель пианино воодушевляла, а ударные вводили в легкий транс. Я, черт возьми, слишком молода, чтобы подохнуть здесь, в самом деле.       В какой-то момент воодушевление и эйфория достали пика, и Полярис, подстегиваемая и питающаяся моим эмоциями, вспыхнула огромным, больше, чем когда-либо, ореолом свергающего и сияющего любовью и уничтожающей Тьму силой. Это было больно, больше, чем больно, а музыка всё продолжала разрывать мою душу и сознание на куски. Полярис продолжала вспыхивать сверхновой, выжигая буквально неприятеля, тем самым продолжая терзать меня. Человеческое тело вряд ли приспособлено под такие огромные и сильные резонансы, что испускала она. Но я терпела и молчала, потому что знала, что любить это тоже очень больно. Я любила брата всей своей сущностью, но больше всё-таки этого я любила свою работу, каждого сотрудника под моим руководством, этот Дом, который стал моей новой плотью и кровью.       Глаза мне застал отблеск сверкающих граней Полярис, поэтому я даже не сразу заметила, как всё закончилось, и Астральный План снова стал похож сам на себя — безбрежное белоснежное море покоя. Песня закончилась, да и Полярис свернула свой ужасающий разрушающий резонанс. Порадовавшись за нее и за себя, что мы победили, я плавно соскользнула в обморок и камнем полетела вниз.