Как Заставить Идиота Ждать

      Шпинель вернулась домой с букетом. Настроение было настолько хорошее, что она почти не обратила внимание на хлипкие оправдания приёмной матери, почему та не пришла.       Якобы она обнаружила, что в пьесе была однополая пара, и никак подобное поддержать не могла.       — Я напишу жалобу на школу, что детей приучают к подобным скрытым смыслам, — сказала она.       Шпинель промолчала. Женщина все равно этого не сделает; её слова были громче, чем поступки.       Её необходимость всем рассказывать, что все ненавистники и злыдни и всем надо бы успокоиться распространялись как на Шпинель, так и на «тех несчастных дурней в новостях, которым бы остыть и порассуждать».       Это было иронично. Шпинель почти радовалась, что её мать не скрывала своё мнение об «этих злобных людях». Так она могла быть осторожнее и не проболтаться, что когда-то в детстве была влюблена в Минни Маус.       Она никогда не думала, что если тебе нравятся девочки, то это плохо — ведь у неё было целых три бабушки — пока она не попала в детдом и не прошла через десятки домов, в которых подобные идеи не поддерживали от слова совсем.       Жизнь продолжала идти своим чередом, и до зимних экзаменов осталось всего ничего. Шпинель мирилась с гомофобией приёмной матери с помощью того трюка с бабочками и плохими мыслями. Но это стало невыносимо. Она не могла не думать о своих бабушках, и каждый раз, когда женщина упоминала, что девочки не могут любить друг друга и больные люди должны искать лечения, под это описание мысленно попадали и её бабули. Оно всё копилось, и однажды Шпинель не выдержала.       Девушка сидела на диване и крутила в руке медальон, на фоне что-то болтал телевизор. Ей всё ещё было не по себе, что она так сломала кулон, и не могла забыть о том, что внутри заперта фотографии мамочки. Но сейчас это было не так страшно. С тех пор, как она начала работать с Гранат, он не так часто был нужен ей для успокоения, будь это к добру или к худу.       Она до сих пор не рассказала Гранат о своей мамочке, но представляла, что она скажет: если она счастлива с кулоном, то всё в порядке. И она любила медальон, он всё ещё был подарком её бабушек. Шпинель улыбнулась, глядя на него и вспоминая свой восторг, когда ей его вручили.       Эта радость тут же растворилась, когда приёмная мать вошла в комнату и издала звук отвращения. Шпинель подняла взгляд и поняла, что по новостям показывали прайд-парад. Она и не заметила, как он начался, но когда увидела, то улыбнулась. Вот бы она могла тусить с людьми на экране, а не сидеть тут.       Она лишь укрепилась в этой мысли, когда женщина в очередной раз завела шарманку про то, что эти люди больные и полны ненависти. По её словам, в мире её так много, а нам всем просто стоит о ней забыть и стать хорошими.       Шпинель пыталась оставаться спокойной, представляла бабочек, но не могла. Их было слишком много, и с каждым словом её приёмной матери их становилось лишь больше. Разделить их на более мелкие, терпимые стайки не получалось. И она сорвалась.       — НУ ПОЧЕМУ ТЫ ТАКАЯ?! — подскочила она с дивана, полностью обескуражив женщину и перебив её на полуслове. — Ты хочешь, чтобы люди были счастливы! Вот только счастливы по-твоему, с такой же грязью в башке вместо мозгов!       — Почему ты защищаешь их?! Они же просто ненавистны и злобны?! — на повышенных тонах спросила мать, всё ещё шокированная смелостью Шпинель возразить ей.       — Потому что я сама злая, и имею полное право! У меня было три бабушки, которые любили меня больше всего на свете, а у тебя хватает наглости говорить, что они лишь ненавидящие злыдни! Знаешь что?! А мне тоже девочки нравятся, и я счастлива, что бабули научили меня принимать эту часть себя! Потому что поспорить готова, ты бы предпочла, чтобы я отпустила, забыла и сожгла все мосты! — кричала Шпинель.       В глазах приёмной матери отразился такой взгляд, что Шпинель тут же его возненавидела.       — Шпинель, — начала она с подозрительным спокойствием, — ты ещё более потеряна, чем я думала, но это ничего, я могу тебе помочь. Я помогу тебе избавиться от этих чудовищных мыслей. Хорошо? Ты просто нездорова.       Шпинель опустила голову. Её плечи тряслись, и в это мгновение казалось, что она вот-вот заплачет. Приёмная мать шагнула к ней, но тут же сделала два шага назад, как поняла, что это было на самом деле. Шпинель не плакала — она хохотала. Смех был полон боли, и в то же время маниакален, в глазах блестело безумие.       — ХА! Что ж, если гейство — болезнь, считай, я счастливая заражённая, неси мне хоть все лекарства какие найдёшь, я их разобью о стену!       — Шпинель, ты не понимаешь, о чём гов… — Шпинель её перебила.       — О да, я знаю, о чем говорю. Но ладно, сыграем по твоим правилам. Раз это зараза, возможно, тебе разумно свалить от меня подальше, а то вдруг подцепишь.       Её приёмная мать выглядела действительно напуганной, когда услышала это, и Шпинель почти хотела попользоваться этим превосходством. Однако бабочка в голове напомнила, что это, скорее всего, не самая лучшая идея, так что Шпинель засмеялась в лицо женщине и ушла наверх в свою комнату.       Стены не были толстыми, и Шпинель услышала, как приёмная мать кого-то набрала. Полностью разговор расслышать не удалось, но получилось выяснить, что она говорит с мисс Циркон.       Шпинель почувствовала укол совести. Она не хотела, чтобы у её соцработника было ещё больше проблем с ней, но понимала: она больше не могла делать вид, что всё нормально, в присутствии её приёмной матери.       Вскоре в дверь постучали. За ней приёмная мать в перчатках пихнула в Шпинель телефон и практически сбежала. Шпинель постаралась поймать телефон и приложила к уху, точно зная, кто на связи.       — Прости… — сказали обе одновременно.       Шпинель хихикнула и начала первая:       — Простите, что меня опять сдают.       — Нет-нет-нет! Ты прости, что поселила тебя к ней. Знала бы я, что она гомофоб, ни за что бы не прикрепила тебя к ней, — утешила её Циркон.       — Ну, это уже в прошлом и не исправить. Так когда Вы меня заберёте? — спросила Шпинель.       С конца мисс Циркон донёсся очень усталый вздох, напомнивший библиотеку, полную учеников посреди подготовки к зимним контрольным.       — Вот тут проблема. Все места, куда я могу тебя поселить, очень далеко. Придётся менять школы, а из-за близости экзаменов ты, вероятнее всего, не сможешь их написать и пойдёшь на повторный год обучения.       В жилах похолодело от этой мысли. Она так старалась. Старшая школа была не такой тяжёлой в Пляжном Городке. Она не уверена, что переживёт ещё год в совершенно новой школе.       Мисс Циркон продолжила.       — Другой вариант — ты остаёшься в этом доме, пока не сдашь их, и тогда я тебя забираю. Я смогла убедить твою приёмную мать, что она столько проживёт. Знаю, ни один выбор не обнадёживает, но мне нужно знать, как хочешь поступить ты.       — Я могу подумать? — нерешительно спросила Шпинель.       — Хорошо. Но дай ответ до вечера завтрашнего дня.       На следующий день Шпинель пошла в школу и, забыв как дышать, ждала встречи с Гранат. Когда время наконец пришло, она практически ворвалась в комнату и от накопившихся переживаний выпустила слова со скоростью пулемёта.       Когда Гранат наконец-то смогла замедлить скорость её речи до воспринимаемой, она молча выслушала подробности ситуации, в которой оказалась Шпинель.       — …И теперь мне придётся решить к вечеру, — закончила девушка.       Кажется, Гранат хотела что-то сказать, что Шпинель не переставала тараторить:       — И что хуже того, я наверняка выберу остаться с этой женщиной на весь учебный год, не только до конца полугодия, — выдохнула она, — мне здесь нравится, и я хочу окончить эту школу, но у меня нет варианта, где я остаюсь учиться здесь.       На секунду Гранат притихла.       — И мисс Циркон абсолютно уверена, что других вариантов нет?       Шпинель кивнула.       — Поблизости нет никого, кто бы хотел меня приютить.       Гранат что-то будто обдумывала, затем коротко кивнула самой себе. «Жемчуг меня прибьёт», — пробормотала она, что бы это ни значило, и взяла в руки телефон.       Она набрала уже знакомый Шпинель номер — мисс Циркон, и когда трубку взяли, поставила на громкую связь и представилась.       — Я психолог Шпинель, если всё получится, бывший. Возможно ли мне взять Шпинель под опеку? — спросила Гранат. Шпинель онемела.       Мисс Циркон задумалась.       — Пришлось бы надавить на некоторые рычаги, но да, думаю, я могла бы это устроить.       Гранат сняла солнечные очки и посмотрела на Шпинель. Даже в гетерохромичных глазах психолога было видно, что она тоже не могла поверить словам социального работника.       — Я подумала сперва проверить, чтобы не давать ложную надежду, — сказала Гранат Шпинель, — но теперь, раз мы знаем, что такая возможность есть: ты хотела бы, чтобы я удочерила тебя?       Шпинель кивнула, всё ещё совершенно не переваривая происходящее. Гранат улыбнулась и обратила взор на телефон:       — Отлично, — обратилась она к мисс Циркон, — я обязательно свяжусь с Вами позже, чтобы обговорить детали.       Положив трубку, она снова посмотрела на Шпинель.       — Мне жаль говорить, что я больше не смогу быть твоим психологом. Хотя что-то подсказывает мне, что теперь ты справляешься с собой гораздо лучше, и всё будет хорошо.       Шпинель наконец-то вышла из ступора, подбежала к обратной стороне стола и обняла Гранат.