Obsessed to live

      Терять сознание и приходить в себя в лазарете становилось дурной традицией. Джинни открыла глаза и некоторое время тупо смотрела на светлый потолок. Она выжила. В её крови был яд василиска, но она жива. Том её спас.       Её пострадавшая рука была чистой и целой.       Это заставило её вспомнить, что пострадала не она одна. Гарри был невероятно храбр, настолько как, вероятно, никогда не смогла бы быть она.       Джинни осторожно поднялась и выглянула из-за порога: в больничном крыле было тихо. Одна кровать была занята у окна и ещё одна в более в тёмном углу. Белые пороги тоже были задёрнуты. Судя по внушительному количеству сладостей на полках рядом у кровати возле окна, там мог лежать Гарри.       Высокие светлые окна были приоткрыты и мягкий ветер трепал занавески. Солнечные лучики падали на пол лазарета. Было так... Мирно.       Судя по всему, жертв василиска уже вывели из состояния окаменения.       Она проверила свою руку со шрамом: кто-то нанёс косметические чары, и те держались до сих пор.       Джинни тихонько подошла и заглянула за ширму: Гарри спал. Его грудная клетка мерно вздымалась в такт размеренному дыханию. Это поселило в её душе тепло: Том не убил его. Том, должно быть, был в ярости, но сумел остановиться. Она мягко задёрнула занавески и подошла к другой кровати. Заглянув туда, она молча отпустила занавеску и вернулась в свою временную кровать.       На той кровати лежал взрослый человек, но его тело было полностью накрыто простынёй. Вероятно, тот был под какими-то чарами сохранения... Джинни знала, что это профессор Локхарт. Тот был... Мёртв. Том вернул себе жизнь ценой чужой.       У неё было время подумать, но она его бессовестно проспала. Иногда небытие лечит лучше любых лекарств.       Когда она пришла в себя в следующий раз над ней хлопотала заботливая мадам Помфи.       К ней приходили директор и декан. Её родители. Её мать залила слезами и чуть не задушила в объятьях сначала её, а потом Гарри.        Гарри смотрел на неё странно: озадаченно и недоверчиво. Тот всё помнил. Джинни было плевать.       Приходили авроры, но, к счастью, закон запрещает применять сыворотку правды на несовершеннолетних, а про её склонность к окклюменции их предупредил Снейп. Нельзя ломать защиту ребёнка со склонностью к окклюменции: можно серьёзно повредить разум. Никто из служителей закона не мог допустить подобного.       Долго мучить расспросами Гарри, вероятно, не позволил сам Дамблдор. Или дело было в статусе героя?       Не то чтобы авторы собирались залезть в их головы, но те могли задавать вопросы и попробовать считать поверхностные мысли. Всё же умер волшебник, а Джинни пропала одновременно с Локхартом.       Но им пришлось верить ей и теории директора на слово. Джинни - жертва. Она попала под чары дневника, как и бедный Локхарт.       Если авроры посчитали действия неизвестного злоумышленника милосердием по отношению к детям, то директор лишь играл с колокольчиками на своей бороде и задумчиво смотрел на неё. У Джинни появилось чувство, что теперь тот не спустит с неё глаз. Что же... Это было взаимно.       Её отец прочитал Джинни кучу нотаций, но потом также порывисто обнимал как мама. Ей было неловко перед родными: ей опасность не угрожала. То есть угрожала бы... Не будь она крестражем. Это до сих пор не укладывалось в голове, но... Том бы не лукавил в таком.       Они с Гарри провели в лазарете всё оставшееся время до летних каникул. Отпустили их лишь на праздничный пир.       - Я знаю, что ты врёшь, — упрямо глядя перед собой сказал тот. - Я не понимаю зачем...       - Ты ошибаешься, — соврала Джинни.       Они шли молча до Большого Зала.       - Гарри, — окликнула она его, — спасибо.       Спасибо за то, что ты жив; за то, что пытался спасти меня; за то, то не высказал никому своих сомнений.       Они вошли в Большой Зал и разошлись в разные стороны к столам своих факультетов.       Астория обняла её и отругала, Малфой даже дружески пошутил. Во всём этом была ироничная закономерность: чем теплее её встречали каждый раз слизеринцы, тем больше становилась пропасть между ней и гриффиндорцами. Но сейчас она лишь отстранённо отметила это про себя. Её мысли были не здесь.       И даже печальное объявление о гибели профессора З.О.Т.И. не вернуло её рассеянное внимание к пиру.       Профессор Снейп сказал, что феникс директора пострадал. Тот был вынужден самовоспламениться, перерождаясь раньше времени, чтобы сбросить с себя запрещённые чары контроля. Феникс боролся и позвал своего хозяина на помощь. Но действительно ли это была инициатива Фоукса?              Незаметно наступил день покинуть школу до начала следующего года. Джинни избегала разговоров с братьями и трио грифиндорских друзей всё оставшееся время. Она не хотела их даже видеть.       Возможно из-за рассказа Тома, возможно из-за яда василиска или её потрясения в тайной комнате, в памяти Джинни проступили черты лица её прежнего брата: прямой нос, высокие скулы, острый подбородок, губы, растянутые в слегка нахальной улыбке, низкие брови и... Сине-зелёные миндалевидные глаза, уголки которых слегка опущены вниз... Так похоже на её собственные... (Даже сейчас).       У них были разные матери, но они были похожи. Теперь, по вине Тома, она это вспомнила. И это образовало в её сердце зияющую дыру.       Уже в Хогвартс-экспрессе они обменялись адресами с Луной и Асторией, обещая писать друг другу на каникулах.        Джинни знала, что это будет непростое лето.        Ничего не закончилось. Это было только начало.