***
Тёплая весна, пенье птиц, обжигающее солнце. Как чудесная погода стояла на улице — редкость для Англии, возможно именно поэтому Эрик запомнил этот день. Они сидели на краю хлипкого пирса, вода тогда была удивительно спокойной, а чайки хоть и громкими, но не приставучими. Британия, тогда ещё совсем зелёный подросток, смотрел на мальчика, приехавшего к ним из далёкой страны, со странным именем, умными чёрными глазами и в длинных одеждах, так не похожих на европейские. — Михаэль? — Эрик строит удивленный взгляд. Он лишь издевается над иностранцем, глупо, как совсем невоспитанный мальчишка. — Михаил, — мальчик хмурится в ответ. Они спорят о произношении уже некоторое время. — Ну что же, неужели ваш язык так скуден! — Для желавшего учиться здесь корабельному делу вы слишком наглый, — Уоллес хлопает его по затылку, — Майкл. — А Майкл откуда взялся? — он обижено чешет голову. Эрику смешно. — Из России приехал. — Отродясь в России Майклов не было! Эрик рассмеялся бесстыдно. «До чего дурак!» — подумал британец, но ему тут же прилетела затрещина, видимо, в ответ на предыдущий его собственный удар. Он удивлённо замолкает, поднимая взгляд на раздражённого Михаила. Никогда ему ещё сдачи не давали, надо же… Как этот русский посмел? — Хей! — А ты сам не дерись и по башке тогда не получишь, — Михаил гордо вскинул голову. Британия почти оскорбился. — Пф, вы о себе слишком высокого мнения. Хочу и буду драться. — Буду драться в ответ, — он серьёзно смотрит. — У меня рука больше — больнее будет. — А я старше тебя на год. Старших бить нельзя. — Старшим тоже бить нельзя. Они напряжённо смотрели друг на друга, оба по-детски обидчивые и импульсивные. Чайки завопили с новой силой, когда на горизонте показался величественный фрегат. Оба мальчика засмотрелись на белоснежные паруса: Михаил смотрел с восторгом, а Эрик лишь вторил его резкому взгляду — самого его огромные корабли давно не удивляют. — Я хочу стать капитаном самого вычурного английского судна, который можно найти в порту! — сказал Россия гордо, вскинул подбородок. Британия смеётся с нелепого заявления. — Разобраться бы сначала, как вас называть, мистер. — Капитан Погребенский я! — он выпячивает грудь. — А по имени? — А вам меня по имени называть не надо. Эрик фыркает. — По фамилии? У вас и фамилия дурацкая. — Сами вы дурацкий! — Михаил обиженно ударил кулаком по твердой доске. Он скрещивает руки на груди и отворачивается. — Мне папенька говорил, что в Англии чудные люди, но он, видать, лишь приукрашивал! Британец качает головой. Ой-ой, отца он позорить не хочет, ему же потом придется выслушивать нравоучения Англии вместо того, чтобы кататься на своей милой лодашке Мэригольд. Он с насмешкой смотрит на Россию и кладёт руку ему на плечо с вежливым сочувствием. — Ну-ну, давайте придумаем вам английское имя, чтобы не дурацкое было. — Моё и не дурацкое. — Ладно-ладно, Боги, вы правы, не дурацкое, — Эрик вскидывает брови, говоря почти с ужасом. — Непроизносимое! Михаил смотрит ему в глаза сначала агрессивно, но постепенно становится чуть более задумчивым. Его черты смягчаются и он неловко ерзает, почти смущённый своими эмоциональными всплесками. Он недоверчиво пялится, пока Британия думает. — Я буду называть вас Митчелл, — выносит он свой вердикт. — А разве это не фамилия? — Погребенский припоминает друга своего царя Петра, шотландского моряка, искусного и умелого в своём деле мужчину, почти адмирала. — Сами же попросили по имени не называть, — Уоллес придвигается к нему ближе, качая ногами. На черные ботинки попадают капли воды, начинающей бушевать по мере приближения корабля. Погода портится. — Буду как английский адмирал! — Михаил резко ложится спиной на пирс, смотря на постепенно затягивающиеся облаками небо. — То есть шотландский. — Британский. Эрик смотрит на Россию сверху вниз, не рискуя ложиться на мокрые доски. Он и так брезгливо морщится от мысли сидения в своих дорогих одеждах на столь грязном месте, а уж лечь… фу! Его новоиспечённого недруга это не смущает, он хватает Британию за локоть и тянет лечь рядом, в ответ на что получает яростную речь, которая кажется ему больше глупой, нежели пугающей. Уоллес устал ругаться спустя двадцать минут и принял тот факт, что испортил себе свой безусловно великолепный внешний вид. Наскучило думать об этом. Тёмные тучи постепенно сгущались, но вскоре и они надоели своим серым грозным видом. Эрик прикрыл глаза, слушая вопли чаек. Великая картина для мировой истории, чудесная картина, в ярких красках и солнечных лучах была грубо смешана чьей-то старой кистью. Оттенки чернели, наливались грязью и мерзостью. Постепенно птицы сменились лаем, а мир вокруг сгустился окончательно, явив вместо мирного моря мерзкие образы чёрных комнат и холодной июльской ночи. Отовсюду раздавались бессвязные крики, когда Эрик шёл по коридору. Взрывы гремели всё громче, стрельба раздавалась вместо безмятежного пения птиц, а в ушах стоял свист как от шальной пули, что недавно чуть не была им самим поймана прямиком в голову. Переступая через мёртвые тела, Эрик тростью переворачивал погибших, вглядываясь в их бледные лица, среди которых всё никак не мог найти знакомые черты. Вооружённые люди опускали оружия по приказу старшего по званию человека, чьи глаза прожигали спину Уоллеса насквозь, но чье лицо кажется ему смутным пятном. Вой собак был прерван последними выстрелами, раздался жалобный скулёж и дом погрузился в тишину. — Резче, Уоллес, — строго сказал тот, по чьей милости Эрик вообще здесь оказался. Резкие чёрные глаза пылали холодной ненавистью, блестели странным безумием, похожим на жажду крови. Британец и бровью не повёл на резкий тон, продолжая осматривать тела, не выказывая никаких эмоций на лице. Ткнув тростью в тело юноши, тот задёргался, как живой. — Не добили, — глядя на застывшее от испуга и боли лицо мальчика, проговорил Эрик, после чего дом сотрясло ещё несколько лихорадочных выстрелов. Переступив через тела женщин, Британия наконец находит того, кого искал. Эрик оборачивается, нерешительно смотря в глаза мужчина с оружием… В этим тёмные глаза…***
Британия резко просыпается. Мозг очень медленно приходит в сознание, но этот странный сон действительно поспособствовал быстрому, хоть и не самому приятному пробуждению. Постепенно взгляд фокусируется. Уоллес осматривается: он лежит на неудобной постели в полуразрушенной избе, повсюду стоит вонь сырой древесины и пыльных ковров. Ужас, одним словом. Его королевская персона бунтует и возмущается. За окном воет метель, Эрик даже может почувствовать её сквозь щели в стенах и крыше, однако её морозная песня сменяется мелодичным потрескиванием дров и тяжёлым ощущением теплого воздуха на лице. Британец с усилием поднял руку и провёл ладонью по своему телу — он лежит под теплым одеялом без рубашки, а его живот туго и косо перевязан, что разогнуться невозможно. — Oh Lord… — бормочет Британия, проводя рукой по спутанным волосам. Дверь в избу открывается практически с ноги. Уоллес тактически прикрывает глаза, надеясь сойти за всё ещё не пришедшего в сознание человека. Шаги, видимо, хозяина дома очень тяжёлые, громкие, сопровождающиеся постоянными вздохами и хрустом снега. По голосу, странно знакомому, это мужчина, при том молодой, немного охрипший, возможно, болеющий. Мужчина возится с дровами, печкой, едой… Постоянно бормочет невнятно себе под нос. Британия приоткрывает глаза, понимая, что нет смысла притворяться. Всё равно он ничего таким методом не узнает — хотя всё, что нужно, он уже узнал. — Алексей?.. — Эрик тихо проговаривает. Названный оборачивается: высокий молодой мужчина, широкоплечий, статный, с чёрными глазами и заросшим лицом. Не то, чтобы это неожиданная встреча… — Союз, что ты… — О, ты проснулся. «Ты»?! — в негодовании подумал британец. Да будь он хоть трижды мертв — не позволит так к себе относиться! — Вы имели ввиду «Вы проснулись»? — раздражённо бормочет он. Алексей пожимает плечами, явно не особо заинтересованный в бессмысленном исправлении ошибки. Он садится около печки на корточки и начинает монотонно подбрасывать тонкие сухие куски дерева в огонь, чтобы не дать ему потухнуть. Его лицо не меняется в выражении, а в тёмных зрачках, как в стекле озера, отражается тонкое пламя. На Лёше длинная серая шинель с непонятными красными лентами, явно пришитыми наспех, которые от времени порвались в нескольких местах, внушительного размера шапка и тонкие перчатки, несостоятельность которых, тем не менее, явно его не беспокоит. Эрик наблюдал за ним какое-то время, прежде чем приподняться на локтях и отвести наконец взгляд в сторону чего-то более интересного — например, стола. На рваной скатерти лежала сумка или рюкзак, было не разобрать, кожура от картошки, пустая кружка, на боках которой видно следы стекающих капель чая и, самое важное, лампа, стоящая у окна, единственный источник освещения помимо огня из печки. Глядя на весь этот бардак, у британца невольно пропал аппетит. — Где мы находимся? — он оборачивается к Союзу, прокашливаясь. — Сложно сказать, — Алексей снова пожимает плечами. — Это ваш дом? — В какой-то степени. — Лёша наблюдает за пламенем. Это для него явно интереснее всего разговора. — Что вы здесь делаете? — А не видно? — Вы можете мне хоть что-то конкретное ответить?! — Эрик сдается, ударяя кулаками по старому матрасу, которые отвечает ему с не меньшей силой, ударив пружиной по костяшке. СССР качает головой. Такое черствое игнорирование ввело Уоллеса в ступор — он никак не мог понять, как этот, извините, мальчик, может себе позволять так разговаривать с Великой мировой Державой?! Как этот невразумительный Союз смеет его не уважать? Хотелось возмущаться, но здравый смысл твердил молчать, ведь без этого коммунистического недоразумения из этой халупы в Богом забытой деревне ему живым не выбраться — от мысли о снеге аж дрожь берёт. Проглотив гэльский мат, что вертелся на языке, Британия заговорил до налёта на зубах сахарным тоном. — Сэр… — Товарищ, — СССР перебивает его. Эрик близок к тому чтобы его убить. — «Товарищ», — Уоллес улыбается ему, щурясь с намёком на доброжелательность. — Не будете ли вы столь любезны прояснять мне ситуацию? Союз наконец обернулся и посмотрел в бесстыжие зелёные глаза британца. «Словно пытается мне в душу заглянуть», — не сводит с него взгляд империалист, — «хотя куда уж этому необразованному оборванцу до сложной концепции души». Алексей выглядит до жути спокойно, как римская статуя, отлитая из бронзы, блаженная и с холодными стальными глазами. На такого впору засмотреться, идеал красоты рабочего класса, словно романтизированные истории обрели внешность, лицо пролетарской диктатуры, всенародной идеи, что влита в тело, собранное по кускам с каждой присоединенной земли. Он сойдёт за своего куда бы не пришёл, потому что такие как он, есть везде. Возможно, поэтому как раз его нигде не ждут. — Попытаюсь объяснить, — Лёша лёгким движением поправляет шинель. Он поднимается и достаёт из мешка карту. Пальцем он тыкает куда-то в леса. — Мы в заброшенной деревне, примерно здесь. Я остановился в этом доме вчера ранним утром. Ты приполз сюда где-то… семь часов назад. Что-то ещё? — Что вы здесь делаете? — Британия продолжает улыбаться, не понимания, что Союза это скорее отталкивает. — Я имею ввиду… Неожиданное место для нашей с Вами встречи, сэр… «Товарищ», я имею ввиду, конечно. — Я направлялся в Ваенгу своим ходом. Транспорт заглох, — ни капли лишней информации, выверенная речь, словно за спиной стоит трибунал. Чудесно. — Какое приятное совпадение — я тоже, но я буквально только оттуда. Учения, сами наверное знаете. — Знаю. Молчание.***
Машина выглядит так, словно прошла как минимум три мировые войны: застала Фридриха Великого, Наполеона Бонапарта и Вильгельма Второго. Эрик почти готов выразить ей уважение, если бы оно у него было способно выражаться, конечно. Британия смотрит на полугусеничный автомобиль через набитые ватой две оконные рамы, пытаясь разглядеть его черты сквозь снегопад. Алексей сидит за столом рядом, попивая чай из треснутой кружки. Чай пах удивительно вкусно для военного времени — ягодами, листьями, чем-то землистым, как чистые поля. Невольно напоминает свободный бег на лошади вдоль кустов малины, земляники, смородины и пышной мяты, что притоптали в бегу, отчего она начинает пахнуть под копытами. В такое холодное время о чём-то настолько летнем британцу приходится лишь мечтать. — Чего ты смотришь на него? — СССР вскидывает брови, раздражённо и искренне не понимая. — Он так не заведётся. — Научный интерес, — Эрик всматривается. Почему-то глядя на такие машины ему вспоминается Франция и его неудачной формы усы. — Прямо-таки научный? Британец на это ничего не ответил. Будет он ещё на провокации вестись. Лампа начала мигать, но простым постукиванием Союз привёл её в норму. — Я могу осмотреть её, — предлагает Британия — Если я смогу её починить, то мы сможем доехать до Ваенги за пару дней. — Ты? Да ты разве разбираешься?.. — Конечно, — Эрик аж поперхнулся от такой наглости. Кто ещё смеет в нём сомневаться? — Я начал индустриальную революцию, чёрт возьми! — Да ты что… — Алексей недоверчиво хмурится, его глаза блестят чем-то похожим на негодование. — Как хочешь. Я прослежу. Эрик издаёт нервный смешок. Будто он увидит там что-то новое. На плечи Уоллесу накидывают длинную шубу, теплую, уютную даже, но воняющее вековым слоем пыли. Отмываться от этой чудесной одежки ему придётся долго и с особыми усилиями, он уверен, но что не сделаешь, лишь бы не умереть от переохлаждения. Человека погода может довести до всякого. Впервые с момента пробуждения британец выходит на улицу. Он сразу же бегло осматривается: дома клонятся к земле, заколоченные, где-то с разбитыми стеклами, всё вокруг в снегу, в невысоких сугробах и посредине всего этого тоскливого пейзажа стоит зелёный автомобиль, похожий на фургон, чьи задние колёса представляют из себя небольшую мощную гусеницу. Британия подходит к нему и кладёт руку на дверь, чувствуя холод под толстой варежкой. — Он перестал заводиться, — Алексей скрещивает руки на груди, его взгляд внимательно следит за каждым движением своего идейного врага. — Никакие проверенные методы не работают. — «Проверенные методы» вы говорите? Что они из себя представляют? СССР кивает и подходит к машине настолько уверено, насколько это вообще возможно. От такого пафосного захода Эрик замер, ожидая как минимум чудо, а как максимум иллюстрацию известной смекалки, гениальное и простое решение, но вместо этого Союз лишь с силой долбанул тяжёлым сапогом где-то в районе кузова, после чего ЗИС-22 словно ожил, издал длительный свист, рычание, как неприрученный дикий зверь, чтобы затем вновь затихнуть. Короткая жизнь, полная удивительных событий, как в старой притче: человек рождается, страдает, и умирает. Британия был шокирован таким неприкрытым актом насилия. — Чего смотришь? Он меня так почти три часа вез. — Благородно… бесспорно. К сожалению, осмотр не помог выявить причину поломки. Отсутствие должного оборудования внесло свою лепту в ухудшение их с Союзом положения. Сильная усталость сводила с ума, ощущение беспомощности перед огромным миром ещё никогда так сильно не кололо душу. Невольно британец смотрит в лес, в самую его глубь, которая словно готова сожрать его, как непутевую моль, прихлопнуть и притоптать. Руки дрожали и пальцы стучали по приборам в надежде на чудо, которого не произойдёт и это очевидно. Эрик вновь открывает капот с большим усердием и перед его глазами появляется неизменная ржавая конструкция, выглядящая до того уродливо, что внутри него что-то лопается от этого жалкого вида. Он начинает чуть глубже осматривать внутренности машины, сунув руку внутрь. Никаких внешних признаков повреждений техники всё ещё нет нет. Уоллес щурится, пытаясь высмотреть хоть что-то, за что можно зацепиться, и спустя некоторое время видит следы парафина. Солярка замёрзла — в их условиях это смертный приговор для автомобиля, ибо отогреть и поддерживать температуру, не повредив при этом прочие важные детали, не представляется возможным. — Значит, виноват снег? — вскидывает брови Алексей, неверно определив поломку и поглядывая на гусеницы, держа капот одной рукой, а лампу другой. Он звучит решительно, только решительность здесь бесполезна. — Расстроились, что нельзя расстрелять виновника? — съязвил Британия. Он сам до жути расстроен такому положению дел, у него словно из рук вырвали ценнейший кусок земли, словно отобрали монеты, которые он жаждал. — Вы ведь так проблемы решаете? — Зато я не делаю проблему своим Генсеком. — Как остроумно. Не хотите заглянуть в английский клуб после того как война закончится? — Ни за какие блага не полезу в этот британский клоповник. Ветер резко усилился, словно сама природа требовала от них перестать бессмысленную ругань. Напомнившая о себе погода снова вызвала отчаяние у британца, которое в свою очередь побудило его проглотить яд, кусающий язык. — В общем, смерть от переохлаждения, — подытожил Эрик, в порыве разочарования сам готовый пнуть это чудо инженерной мысли, но ограничился лишь тяжёлым хлопком по лобовому стеклу. — Проще говоря… — Мы никуда на нём не уедем, я понял.***
Под ножку стола напихали две кривые дощечки, лампа продолжает периодически мигать, а вьюга так и не стихла, наклоняя хрупкие промерзшие ветки к крыше полузаброшенного дома. Несколько бесхозных гвоздей лежат поверх карты местности, над которой склоняется Алексей. Уоллес пьёт чай, закинув ногу на ногу, на его плечах всё ещё весит тяжелая пыльная шуба, а на ногах из липких штор повязаны импровизированные носки. Вымокшие тонкие паласы все в грязных следах обуви. — Недалёко отсюда должна быть дорога, — СССР указывает на еле видную тропинку на карте, которая ведёт к широкой тёмной полосе. — Если идти вдоль, то рано или поздно мы дойдём до Мурманска, а оттуда рукой подать до Ваенги. Я предполагаю, что идти нам где-то… четыре-пять дней средним шагом. — Понятно… — у Эрика живот скрутило от мысли о настолько долгом пути. Перед глазами уже встали пейзажи одинаковых сосен и елей, высоких голых стволов и заходящего негреющего солнце, бледно сияющего из-за туч. Метель, холод… темнота. — Тогда собираемся завтра. Британия поднимается со стула, по всему дому раздаётся мерзкий скрип. Союз кивает и ставит на пол тяжёлый мешок: в нём лежит ножик, непонятная документация, ложка, круглая кастрюлька, фляга, спички и кружка. В отдельном пришитом отсеке в пакете валяются сухие яблоки и мятные листы, сверху к мешку были крепко привязаны топор и лопата. Дальше всех валяется противогаз, который был откинут за ненадобностью, но Эрик подобрал его и бросил в общую кучу. — Почему бы вам не положить ножик в карман? Хранить его рядом с документами довольно… странная идея. Да и флягу… Вместо ответа Лёша провёл рукой по чистой от всяких мест для хранения вещей гимнастёрке и по такой же безкарманной шинели. Уоллес вскидывает брови, молча забирая мелкие вещи и складывая их в теперь уже точно свою шубу. Пока он возился с мелкими делами, СССР притащил ружьё из сельника, осторожно прочистил его и накинул на плечи, словно вспоминая, как оно чувствуется на нём. Ружье явно старое, царапанное, но, видимо, душевно дорогое, раз его так лелеют в бою. Британия взглянул на ружьё всего один раз и его от чего-то пробрало до дрожи. Вечером лампу потушили. Вьюга постепенно стихла, а из леса всю ночь каркали вороны, как будто предвестники неминуемого конца. Британия не спал, он лежал на скрипучем диване и ждал рассвета, поглядывая на икону, весящую в самом углу избы, что словно старается скрыться от посторонних глаз. На иконе Святой Девы, чьи глаза грустно сияли в свете луны, кто-то прострелил Марии лоб.***
СССР вскочил рано, на самом восходе солнца, которое приятно светило ему в глаза, ведь шторы были сняты ещё вчера, чтобы утеплить ноги. Для него это не проблема — он привык приветствовать мир как только видит светлеющие облака, поэтому подскочил с первыми лучами также бодро, как если бы подскакивал с последними. Отсутствие ветра на улице ощутимо улучшило атмосферу в доме, так что это пробуждение, в отличие от всех остальных, прошло куда более приятно, словно что-то решило позволить двум потерявшимся путникам сохранить свои силы перед долгой, мучительно долгой дорогой. Алексей первым делом вышел на улицу и вдохнул холодный воздух, что тут же царапнул нос изнутри. Отчего то ему стало до безумия легко. Север не кажется таким уж негостеприимным, когда наконец успокоился и позволил себе явится перед Союзом во всей своей красе. Вся красота снега сияла под блеклым солнышком, как множество драгоценных алмазов, что природа раздавила руками и высыпала на землю несчастным людям. Как чудесен мир, как спокоен он и прекрасен! Картина без единого мазка. Идеальное несовершенство, за которым скрывается истина, которую ищет человек всю жизнь. Лёша насладился этим сполна всего за пару мгновений, гений ветреной свободы доходит одинаково быстро до каждого из людей, что ходят по земле, и смеют на неё обернуться, гонимые желаниями ей соответствовать. Единственное, что выбивалось из этой красоты, это автомобиль зелёного цвета, сломанный и одинокий. Он выглядел, как военное пятно на картине абсолютного блага, как бессилие человека перед своим корыстным жестоким нутром посреди Рая. Вопреки ожиданиям других, Союз не хотел войны. В своей голове идеалиста он желал, чтобы страны безоговорочно приняли его идеи, поняв их превосходство над алчным капитализмом, над эксплуатацией и над бойней. Однако мир, подобный его, можно построить лишь на обломках. Никто не захочет отдавать то, что им принадлежит, ради расплывчатого общего блага. Но раз идея столь высока и утопия столь близка, что можно протянуть руку и коснуться её, то это того стоит, в его голове. Однажды он уже брал оружие и ни раз. Однажды он убивал. Однажды он отдавал приказы и заполонил умы миллионов людей. СССР сам лишь идея, всё его тело, вся его жизнь, весь он до каждой кости, до каждой волосинки — идея в умах людей, и без идеи он мёртв. Он привязал себя к людям, назвался страной, его тело умрёт с её распадом, но его душа погибнет лишь когда погибнет идея. Он создан умами людей и лишь в умах и способен умереть. Ему не видать покоя, как и миру от него. Никогда. А значит миру ещё придётся столкнуться с его безмятежным идеализмом и решительной войной. Когда-нибудь придётся. — Мы уже выходим? — Алексей вздрагивает, когда слышит голос за спиной. Он так редко теряет бдительность, что его пугает возможность не почувствовать приближение со стороны. Лёша оборачивается и видит Эрика с оружием на плечах и в шубе. — По плану пока нет, — качает головой коммунист. — Но раз уж ты готов, то выдвигаемся. Британия сонно щурится, недовольный и злой. Он то всю ночь не спал и сейчас наполнен презрением ко всему земному. Спустя десять минут оперативной сборки оба мужчины стояли на улице, готовые выдвигаться. СССР пинком закрывает дряхлую дверь дома, после чего подходит к машине и начинает вытаскивать оттуда канистры. — Вы собираетесь это за собой волочь?.. — Ну почему же? — Союз протягивает их своему невольному попутчику — Почему я? Ты будешь это тащить. — Мне-то это на кой чёрт? — Эрик пытается не дать навалить на себя лишнюю работу. — Я ружьё несу. Всё остальное исключительно ваше желание. Алексей закатывает глаза. Ну как обычно, от буржуев помощи не дождешься, даже для самих себя пахать не готовы. СССР закинул на спину мешок с картошкой, а в руки взял канистры и внезапно осознал, что оружие остаётся у его врага, у лживой змеи с человеческим лицом, от которого нельзя ожидать ничего иного кроме предательства. В конце концов Алексей знает, как с Эриком это бывает. Он обернулся и уставился в глаза Британии, которые сразу же его понял, сильнее сжимая винтовку. — Я понесу ружьё, — Алексей говорит тоном, не терпящим возражений. К сожалению, британец возражать привык. Он с достоинством вскидывает голову. — На вас и так куча забот, — Уоллес моментально улыбается ему с медовым презрением. — Позвольте. — Не позволю, — Союз угрожающе возвышался. — Ещё чего тебе позволить? Коалицию на моей территории организовать? Винтовку отдал, падла. — Да как вы смеете, вы, необразованное… — он проглатывает слова ненависти, что мерзким сахаром ощущаются во рту и тут же встают поперёк горла. — Нет уж. Алексей развернулся всем своим телом и начал угрожающе надвигаться. Эрик сильнее прижал своё единственное средство защиты к груди, готовый, как загнанный зверь, драться до конца, если понадобится. Хотя кого он обманывает, его оппонент просто огромен по сравнению с ним, этот бой проигран с самого начала, но его верная спутница-гордость не позволит ему сдаться. — Послушайте! — Британия со злости повышает голос. Его ровный тон дрожит под наплывом, нет, не страха, а сдерживаемой агрессии. — Вы думаете, я буду в вас стрелять? Без вас мне не добраться. Для чего, ради всего святого, мне вас убивать? Вы настолько привыкли жить в… Ему не дают договорить. Алексей хватает ружьё и вырывает из рук британца, после чего разворачивается к нему спиной. — Меньше слов, — прозвучало как какое-то советское нравоучение. Уоллес кипит морально и физически. Для него всё это мероприятие и без того страшное унижение его чести и достоинства, а это параноидальное недоверие только больше вымораживает. И самое худшее, что выхода нет. Ближайшие люди где-то там, далеко, цивилизации и не смотрят в сторону этого заросшего леса. Ни у кого из попавших сюда нет выбора и нет места для споров. Алексей поправил шинель и пошёл вдоль почти полностью занесённой снегом тропы. И Эрику ничего не оставалось, кроме как следовать за ним.