Нет прощаниям

      Думали ребята недолго. И в итоге все, кто не искал родственников (Ричард обещал присоединиться позже, а Сорано теперь была проблемой «Саблезубых») так и остались в их нестройных рядах борцов с призраками прошлого.       И им было пора уходить, потому что чем дольше Джерар оставался в Магнолии, тем меньше он мог найти в себе сил покинуть этот город. И отнюдь не из-за того, что Магнолия была великолепным образчиком уютного южного городка с его каналами, узкими улочками и цветущими деревьями.       Его причина остаться была в каком-то смысле гораздо прозаичнее, если не углубляться в поиски метафор, описывающих красоту Эрзы Скарлет и чувства Джерара к ней.       Эрза его убивала, медленно, и так, что Джерар был полностью готов умереть и принял бы свою судьбу с превеликой радостью. Или не убивала, а наполняла бытие смыслом. Или все вместе — Джерар мог быть сколь угодно компетентным в вопросах человеческой психологии, но когда дело касалось Эрзы, он превращался в бесполезный комок чувств и сумбурных мыслей.       Слова Эрзы до сих пор звенели в его голове. Стоило ему оказаться наедине с собой, как ее тихий и нежный голос говорил: «Это какой-то злой рок — получать фамилии от тех, кого мы любим».       Несмотря на то, что расставания с ней всегда выходили тяжелыми, Джерар знал — этот раз будет худшим. Потому что раньше их встречи бывали скоротечны, а еще чаще — по какому-то жутко опасному поводу, и им обоим приходилось с кем-то драться и куда-то бежать. Но в этот раз у них была целая прогулка, длившаяся несколько часов. Целых несколько часов праздного хождения по тротуарам вдоль каналов, узким переулкам и парковым дорожкам. Эрза знакомила его со своей обычной жизнью. Вот в этом парке она под настроение бегает по утрам. А в этой кондитерской продают ее любимые пирожные. А вот тут она любит подумать о жизни в одиночестве.       И Джерар не мог не думать о том, каково было бы жить здесь.       И вот они несколько часов бродили по Магнолии. И если бы Эрза не была такой простодушной в своем желании неплохо провести время, то Джерар мог бы заподозрить в ее действиях определенный умысел.       Эти несколько часов выглядели как сбывшаяся мечта. И Джерар для себя понял, что готов поступиться очень многим, чтобы это повторилось снова. И снова.       Но Эрза была собой, и просто рассказывала забавные случаи, городские истории, спрашивала о том, что видел и знал Джерар. И он на самом деле увлекся разговором. Это было так легко: у него была самая благодарная в мире слушательница.       И поэтому, когда апельсинового цвета солнце скрылось за горизонтом, уступая место лиловым сумеркам, они оба остановились, резко осознав, что это все — пора расходиться.       «До встречи», — сказала ему Эрза.       «До встречи», — вторил ей Джерар, и прозвучало это как «Прощай».       Ему действительно было пора, пока он еще может идти, сохраняя последние крупицы ясности ума, не затронутые пустыми мечтами о днях, когда он мог бы видеть Эрзу каждый день.       И ее он по возможности избегал.       «Все пустое», — подумал Джерар, накидывая на голову капюшон. Можно было и не скрывать лицо, но он привык. Всю жизнь скрывался.       Плана у них не было. Так что они решили идти, куда глаза глядят, собирать слухи и стремиться туда, где хаос.       «Могли бы и в «Фейри Тейл» вступить», — заметил во время обсуждения Кобра. — «Эффект был бы тот же. Все равно рано или поздно они оказываются в центре событий».       «Ты себя там видишь?» — спросил его в ответ Макбет. — «Я вот нет».       Это было правдой, говоря откровенно, никто из них для «Фейри Тейл» не подходил. Даже не в том плане, что они не были достаточно сплоченными, чтобы впрягаться друг для друга в авантюры. Скорее наоборот: «Орашион Сейс» в целом готовы были друг за друга глотки грызть, пока в дело не вступали внутренние перепалки. А Джерар и Мереди привыкли за семь лет совместных странствий заботиться друг о друге. Скорее им не хватало чего-то большего, что было в каждом (даже в самых прожженных циниках) из «Фейри Тейл», какой-то светлой веры в лучшее. Какого-то внутреннего света. Проблеска хорошего, правильного безумия, которое ведет их вперед, даже если впереди стена, впрочем, стену они проломят без задней мысли. Такие вот они.       Там, где Джерар видел из выходов только смерть, Эрза била его по лицу железной перчаткой и орала: «Живи!»       И для нее смерти не существовало, потому что смерть — это поражение. А Эрза не умела проигрывать. Это была совершенно поломанная логика, недоступная никому из них.       А теперь он бежал из Магнолии прочь.       — Ты говорил, что, сбегая от меня, попрощался бы, — прилетает ему в спину. Голос не звучал хоть сколько-нибудь расстроено. Эрза была спокойна.       — Я не сбегаю от тебя, — беззастенчиво врет Джерар.       — Тогда почему не попрощался? — невинно интересуется Эрза, дергая уголком губ.       «Попааалсяяя», — одними губами произносит Мереди.       «Попался», — мысленно соглашается Джерар. — «Как ребенок».       — Прощаться оказалось сложнее, чем мне думалось, — беспомощно сообщает Джерар. — Прости.       — Я тоже ненавижу прощаться, — понимающе улыбается Эрза. Она ни разочарована, ни рассержена, ни грустна. Она просто стоит шагах в двадцати от них, и смотрит. Весеннее солнце щедро заливает дорогу из города прочь. Эрза сияет. Сияет ее белоснежная блузка без единой складки, сияют ее глаза, всегда полные света и понимания. Но ярче всего — волосы. Тогда, в детстве, они были единственным ярким пятном среди тьмы, боли и отчаяния. Но сейчас, когда они оба стояли на залитой светом дороге, и впереди у них был не безграничный ужас и погибель, но какое-то будущее, смотреть на Эрзу было физически больно. То, что среди пыли напоминало цветом кровь, сейчас сияло драгоценным рубином.       Эрза была прекрасна.       — Прости, — повторяет Джерар бестолково. Он всегда был перед ней беспомощен, как дитя.       Эрза непринужденно преодолевает эти двадцать шагов, двигаясь легко и стремительно: и опытный воин, и грациозная девушка.       — Не извиняйся, — говорит Эрза. — Рада видеть, что «Грех Ведьмы» не распался. Не знаю, виделись ли вы с остальными нашими, но рискну от их имени сказать, что мы всегда будем ждать вас в Магнолии и вообще.       Кобра и Мереди, у которых в гильдии были друзья, кивнули. Остальные сделали вид, что это их касается, не будучи уверенными в этом.       — Хорошей вам дороги, — продолжает Эрза. — И… Джерар, может быть, ты и считаешь, что не заслуживаешь ничего хорошего, но тебе был дан шанс жить свободно. Считай, что новая жизнь, береги ее, пожалуйста, будь осторожен. И… не пропадай, ладно? Наши лакримы все еще связаны, и я доступна в любое время. Правда в любое. И…       Она помолчала, будто собираясь с духом. А потом продолжила:       — Если вдруг ты захочешь встретиться, тебе понадобится моя помощь, что угодно. Просто найди меня или скажи мне, я сама найду тебя. Я не хочу навязываться, знаешь, общение, дружба, что угодно — это всегда о согласии обеих сторон, иначе это издевательство какое-то. Поэтому… тебе решать. Хотела бы я, чтобы хоть раз не пришлось прощаться навсегда, — говорит Эрза, наконец, резко подаваясь вперед, чтобы обнять. Это объятие было столь коротко, что Джерар не успел ни удивиться, ни как-то ответить на жест.       Эрза отстранилась, будто отпрыгнула, улыбнулась грустно.       — Прости, — вновь говорит Джерар.       Она разворачивается и идет обратно в Магнолию, не говоря ни слова.       Все, что хотела, она явно сказала, и ушла, не оставив Джерару и шанса пообещать ей что-нибудь. Что-нибудь, что он в итоге исполнить не сможет.       Никто не стал комментировать ни речь Эрзы, ни ступор их лидера. Учитывая, что его окружали достаточно язвительные люди, это могло значить лишь то, что он был жалок именно настолько, чтобы даже они решили не добивать лежачего.       Он действительно был сейчас жалок. Раньше он мог только догадываться о том, что дорог Эрзе, но услышав из ее уст слово «любовь», думать о чем-то ином мог бы только великий слепец. Эрза его любила. Это сводило с ума. С одной стороны, это как сбывшаяся мечта. А с другой стороны, какое он имел право на ее любовь?       В прошлом, когда он был слишком мал для того, чтобы осознавать что такое влюбленность, он считал, что должен защитить Эрзу любой ценой, чтобы она каждый день улыбалась им, чтобы она просто была каждый день. И когда ее забрали, и когда он увидел, что они с ней сделали, ему не нужны были никакие чары одержимости, чтобы возненавидеть этот жестокий мир, в котором Эрзе пришлось так страдать.       Но чары были, Уртир ему объяснила, что именно она с ним тогда сделала и делала все те годы. Заклятие одержимости, изменившее его восприятие настолько извращенным образом, чтобы мир погрузился во тьму. Впрочем, отчего-то вместо того, чтобы оставить Эрзу с собой, он отпустил ее. Не то, ему показалось, что это доставит ей еще больше страданий, не то, было в нем еще что-то не совсем опутанное тьмой, что хотело Эрзу спасти.       Он помнит, как впервые они встретились как Эрза из «Фейри Тейл» и член Совета Зигрейн. Он попытался сначала разыграть с ней карту родства с печально известным им обоим Джераром Фернандесом. Эрза не повелась. И тогда он ее запугал.       Воспоминания о времени одержимости были странными, это был одновременно и он, и при этом Джерар сам бы так никогда не поступал, если бы был нормален. Мир был тусклым, люди вызывали отвращение. Кроме Эрзы, он презирал ее, как и всех, но вместе с тем, он хотел ее. Не в плотском смысле, не только в нем. Ему доставляло удовольствие видеть, как она пытается, не умея врать, делать вид, он для нее лишь уважаемый член Совета. Она была сильной, и он видел в ней идеальную жертву, такую прекрасную, такую драгоценную.       Вопреки названию заклинание одержимости не имело ничего общего с демонической одержимостью. Оно дарило человеку какую-то цель, к которой одержимый шел любой ценой, и при этом лучше всего оно работало, когда жертва пребывала в уязвимом подавленном состоянии. Тогда это заклятие зацикливало свою жертву в порочном круге из боли, ненависти и страха, и Джерар, ненавидевший в момент наложения заклятия весь мир, жаждущий свободы, пребывал в этой мерзости целых восемь лет. Любые положительные эмоции заклинание отсекало.       Именно поэтому его былая привязанность к Эрзе приняла такую отвратительную форму, поэтому он решил принести в жертву ее — воспаленное сознание исказило чувства к ней таким образом, что когда стал вопрос о сильном маге уровня святого, первым же делом всплыла кандидатура Эрзы, потому что нужно было отдать Зерефу самое лучшее, самое важное, самое ценное.       И это же заставило его вытащить ее из лакримы и занять ее место. Ритуал был сорван, если Эрза умрет там, в этом не будет никакого смысла, а он не мог позволить ей умереть просто так.       А потом Венди, исцеляя его, сняла заодно и остатки заклятия, и поскольку он почти полжизни провел под чарами, которые искажали весь мир и его мышление, их отсутствие стало слишком большим ударом для разума Джерара, и в качестве меры самозащиты сознание заблокировало все опасные воспоминания.       Но Эрзу забыть он не смог. Не полностью, то, что он помнил, не было воспоминанием как таковым, лишь отголоском чувств, отпечатавшихся в нем слишком глубоко. Сначала имя — как синоним тепла и надежды. Потом больше и больше. Он вспомнил, как дал ей фамилию, и потом не раз удивлялся, как после всего, что он с ней сделал, она вообще смогла принять от него хоть что-то, особенно такое важное как часть имени.       Маленьким мальчиком он не был в нее влюблен, не так, как взрослый. Позже он физически не мог испытывать к ней что-то, кроме нездоровой тяги. Но эта короткая встреча во время инцидента с Нирваной не оставила ему и шанса не полюбить ее.       Он ничего не понимал, все вокруг говорили, что он ужасный человек, но Эрза, не отрицая этих обвинений, протянула ему руку. Он смотрел на нее и видел не маленькую девочку из башни, не жертву для Зерефа, он не помнил их. В тот момент перед ним была самая красивая и добрая девушка, и встретить ее было самым лучшим в его новой жизни, в которой до Эрзы не было ничего, кроме пустоты.       Это было странно: осознать все потом. Осознать, что он с ней сделал, что он с ней чуть не сделал, что он с ней хотел сделать. Было странно помнить, что он ничего не помнил, и было странно помнить то, что не хотел бы вспоминать. Все эти жестокие и неправильные мысли. И он принял свое наказание, как дар. Он встречал жестокость своих тюремщиков с благодарностью. Он все заслужил, это то, что с ним должно происходить. Все правильно. За все зло, что он принес в этот мир, за отчаяние и боль Эрзы, за обман друзей, за смерть Симона.       Джерар знал, что Симон тоже любил Эрзу, и если бы Джерар не убил его, он мог бы быть с ней, заботиться о ней, защищать, как и мечтал. Как когда-то они оба мечтали.       А вместо этого здесь был только Джерар, не имеющий права занимать его место. Уже того, что она не держит на него зла, достаточно, чтобы быть неоправданно счастливым.       Он думал, что больше не увидит ее, встретит свою судьбу на холодном полу тюремной камеры. И лелеял каждое воспоминание о ней. Даже те, что причиняли боль. Воспоминания времен одержимости были подернуты блеклой дымкой, как если бы Джерар смотрел на все сквозь давно не мытое окно. Но по сравнению с несколькими часами в беспамятстве, Эрзы в этих воспоминаниях было больше. Член Совета Зигрейн на заседаниях и встречах с участием Эрзы не сводил с нее глаз, и оттого у него были долгие часы воспоминаний о ней, пусть они и были омрачены тем, что она ненавидела его и боялась и собственными отвратительными мыслями.       Уртир и Мереди его «освободили», но «свобода» не принесла ему ничего, кроме отчаяния. Он не желал этой свободы, и не желал искупления. Но больше всего он не желал узнать, что Эрза, возможно, погибла под атакой свирепого дракона.       Практичная Уртир сказала, что он может вернуться обратно в камеру и страдать там, совершенно бесполезно для всего мира, а может пойти с ними и попытаться сделать для мира столько добра, сколько сможет. Выбор был очевиден. Так и прошли шесть с лишним лет, прежде чем на их временную стоянку не прибежала восторженно размахивающая газетой Мереди со статьей о том, что пропавшие семь лет назад маги из гильдии «Фейри Тейл» вернулись совершенно невредимыми и ничуть не изменившимися.       Джерар и не знал, насколько судьба Эрзы тяготила его, но тогда он просто сел, где стоял, и несколько минут мысленно возносил хвалу, сам не зная кому, ибо в богов он более не верил, не после того, что он видел и пережил. Эрза была жива. Он не собирался с ней встречаться, не заслуживал этого. Но судьба распорядилась иначе. Волшебники из светлой гильдии могли участвовать Великих магических играх, и так как «Фейри Тейл» были единственными, кто не побежит их сдавать Совету тотчас же, это был хороший шанс сдвинуть с мертвой точки одно из их расследований.       Она действительно не поменялась. Он не видел ее семь лет, но память — ужасная вещь, за эти годы он довел до идеального состояния каждое воспоминание о ней, огранил их все, как драгоценные камни, отполировал до блеска, выучил наизусть каждый взгляд Эрзы и жест.       Но именно это его и сгубило. Он настолько привык, что Эрза есть только в его мыслях, что живая, воплоти, она только и делала, что неожиданные вещи. Он паниковал, выставлял себя перед ней идиотом. Ведь она точно не поверила в его лепет о невесте, не тогда, когда он считанные минуты назад заявлял о нежелании жить. Но она была достаточно добра или удивлена, чтобы позволить ему выйти из этой ситуации не сосем позорно. Хотя будь на ее месте Уртир, она бы точно каждый раз при встрече интересовалась здоровьем нареченной.       Тогда он считал, что в едва случившемся поцелуе виноват только он и его сошедшее с ума от близости Эрзы сердце. Он полагал, что это его удел — любить ее издалека, пытаясь помочь ей в любых ее делах.       Но его любили в ответ. И это было неправильно.       Тот год, что они провели практически вместе, был похож на ад, каким бы мог его себе представить Джерар: быть рядом с ней, и не быть настолько близко, как этого хотелось.       На самом деле, большую часть своей жизни он провел на расстоянии от нее, они сближались как две планеты, чьи орбиты позволяли с определенной периодичностью оказываться рядом, прежде чем вновь разойтись на разные концы звездной системы. Сближались, но никогда не сталкивались. До этого странного времени.       Грех Ведьмы новым, расширенным составом околачивался около деревушки под названием Розмарин. Место было глухое, и Джерар избрал его как район для временной стоянки, где можно было бы закупиться провизией и обдумать следующий пункт назначения.       А еще он знал, что когда-то это место было разгромлено темным культом Зерефа, ответственным за строительство Системы-R. И как человека, который когда-то имел с этим дело по обе стороны баррикад, ему доставляло удовольствие видеть, что когда-то уничтоженное поселение было возрождено, и здесь вновь течет своя тихая, размеренная, не связанная с сектантами и темной магией жизнь.       В какой-то мере, это внушало надежду.       Он отправил Эрика под прикрытием Макбета за припасами. Все-таки иметь в команде иллюзиониста было приятно: позволяло не опасаться того, что Совет разослал ориентировки на них по всем населенным пунктам.       Хотя тогда можно было не опасаться вообще. Совет был вновь разрушен, и сдавать их было попросту некому. Но быть осторожным никогда не будет излишним.       Кобра вернулся быстро, какой-то задумчивый и примерно с половиной требуемого списка продуктов и прочих материалов.       — Начальник, — медленно сказал Эрик, кивая в сторону города. — Сходил бы ты на главную площадь, к фонтану.       — В чем дело?       — Да там Скарлет сидит, я с другого конца площади слышал, что с ней что-то не так. Подошел был сам, но в нашу последнюю встречу она из-за меня чуть без руки не осталась. Не друг я ей.       Джерар тогда крепко задумался: уж не искала ли она их? Но, когда он проверял, все ли с ней после встречи с Тартаросом в порядке, она хоть и была изрядно потрепана, но весьма в боевом расположении духа. А Эрик — далеко не Мереди, чтобы врать с целью устроить им еще одну болезненную встречу якобы для выяснения отношений.       Даже если это было ложью, Не стоит рисковать благополучием Эрзы, и если она не в порядке, он должен был пойти на эту площадь, и постараться все разузнать.       Помочь Эрзе в любом ее деле — его первостепенная задача.       Собственно, отдельно от пребывающего в сомнениях разума, ноги сами его понесли в указанном направлении. И как-то сама собой была позабыта осторожность, может быть, Макбет сам решит его прикрыть. А может быть, Джерар поставит на уши весь город, если вдруг кто вспомнит, что он — разыскиваемый преступник, даже если судебный орган по делам волшебников физически мертв.       На площади действительно стоял фонтан, являющий собой огороженное каменным бортом пространство, в центре которого стояла фигура ангела со скорбно опущенными крыльями, оплакивая безвинно погибших узников Системы-R и тех, кто был убит при нападении. А на борту пристроилась обманчиво хрупкая на вид Эрза. И ему не надо было обладать превосходным зрением, чтобы обнаружить ее там: как и всегда, ее алые волосы ярким пятном выделялись на фоне серой окружающей действительности.       И не нужно было также обладать феноменальным слухом драконоборца, чтобы понять: с Эрзой что-то не так.       У нее не было привычки сутулиться. По крайней мере, во взрослом возрасте: маленькая Эрза сжималась от каждого резкого звука. Но сейчас она сидела в самой уязвимой позе, которую только доводилось видеть Джерару, и от этого его сердце обливалось кровью.       Он не знал, хорошей ли идеей будет приближаться к ней. Может быть, она случайно тут оказалась, и Джерар сделает ей только хуже.       Но уйти он тоже не мог.       Поэтому он медленно, но совершенно не скрываясь, обошел площадь так, чтобы Эрза даже из своего положения, если не услышала его приближение, то хотя бы увидела.       Она никак не отреагировала. И подойдя ближе, Джерар понял: мыслями она была не здесь. И где бы она ни была, там она — потерянный ребенок.       — Эрза, — мягко произнес он, остановив ладонь в каком-то дюйме от ее плеча, не решившись дотронуться.       Она подняла на него взгляд.       Джерар мог бы долго анализировать ее состояние по тому взгляду, которым она его наградила, но это не имело смысла на фоне единственного желания Джерара в данный момент: успокоить, защитить и, возможно, свернуть шею тому, кто ее до такого довел.       — Джерар? Что… — голос ее звучал глухо и хрипло.       — Мы здесь пополняли запасы, Кобра тебя увидел и забеспокоился.       — Кобра? — рассеяно переспрашивает Эрза.       — Эрик, если ты помнишь его, он был с нами в… А потом — в Орашион Сейс, ну, поэтому он и не подошел к тебе сам.       Эрза кивает, принимая пояснение.       — Что случилось? — спрашивает Джерар, присаживаясь на корточки перед ней. Рядом садиться — он ей не друг, стоять же — нависать над ней и тревожить, давить. — Почему ты здесь одна?       Эрза вздрагивает, как от удара.       — Прости, — тут же говорит Джерар, не зная толком за что извиняется, но, видят высшие силы, он не хотел причинять ей боль ни одним из способов, — я не…       Эрза отмахивается, тяжело вздыхает.       — До вас, наверное, не дошли новости, — говорит она пугающе ровным голосом, могильным. — Мастер Макаров распустил гильдию.       Джерару требуется достаточно много времени, чтобы осмыслить саму концепцию роспуска «Фейри Тейл». А вот найти то, что можно было в этой ситуации сказать Эрзе — это слишком, невозможно. Джерару потребуется на это целая жизнь.       Эрза тем временем продолжает.       — Встреча с Тартаросом для многих из нас далась нелегко, поэтому, когда Мастер сообщил… все просто развалилось. Нацу еще до объявления решения убежал, по словам Люси, тренироваться. Грею нужно было вернуться на родину, и он тоже не попал на последнее собрание, как и Джувия. Некоторые ребята тоже вскоре подались, кто куда. Мы: я, Мира и Лаксас, пытались добиться от Мастера ответа, но он так ничего и не сказал нам, а через неделю и вовсе бесследно исчез. Так что… Лаксас пошел по нашим союзникам, узнавать, говорил ли что-то мастер старым друзьям: Бобу, Голдмайну… Мира решила отправиться в свободный поиск, тем более, у нее младшие. А я… мне… Мне некуда было идти, гильдия была моим единственным домом, и я не вижу себя ни в одной гильдии, хотя Кагура после того, как это все разлетелось по Фиору, написала письмо. И даже Минерва крайне деликатно намекнула, что и «Саблезубые» будут рады мне. Конечно, любая гильдия была бы… с моим уровнем. Но я не хотела, чтобы они все пришли в Магнолию и прямо посреди руин моего дома начали выяснять, кто больше достоин. Так что я покинула Магнолию первой.       — Мне жаль, — говорит Джерар, и это звучит настолько жалко, что ему хочется самому себе врезать. Но Эрза кивает. — В этом маленьком селении легко затеряться.       — Я тут жила когда-то, — замечает Эрза. — Я, Кагура… Симон.       И эти слова ощущаются примерно как удар Нацу.       — Значит… здесь, — бестолково бормочет Джерар.       — Да, — Эрза говорит спокойно. — Они не стали отстраивать все, как было. Я почти ничего здесь не узнаю, но это последнее место, которое я ощущала как свой дом. Видишь ту церковь? Она почти не пострадала при нападении. Меня лет… двадцать шесть назад нашли на ее пороге. И я жила там под опекой сестер-монашек. Даже помню примерно половину Писания. Сейчас я старовата для местного приюта… но сойду за монашку, как думаешь?       Джерар замирает, на секунду представляя Эрзу благочестивой сестрой в темных одеждах.       — Ответить честно?       Эрза невесело смеется.       — Не надо, это была шутка.       Джерар усмехается вслед за ней.       — А если серьезно, чем займешься? В Фиоре без гильдии сейчас вообще могила, потому что даже Совета нет, чтобы через него задания выбивать, — Джерар хотел бы помочь, но его знания устройства магического сообщества из времен, когда он был членом Совета, говорили прямо: дело плохо. Потому что даже при функционирующем Совете маг-одиночка был никем. А в текущих условиях…       Эрза пожимает плечами.       — Я ничего больше не умею. Хорошо убиваю монстров, дерусь с демонами, разрушаю темные гильдии.       — Ты можешь присоединиться к нам, — вдруг выпаливает Джерар. — В смысле не вступать в гильдию, конечно. Мы не сидим на одном месте, и, может быть, где-нибудь да всплывет информации о вашем Мастере, да и в целом, мы поможем с его поисками…       Эрза молчит, и делает это настолько долго, что Джерар даже почти открывает рот, чтобы сказать, что это была шутка, мол, что Эрзе среди них, преступников, делать, еще мараться об такую компанию. Но Эрза говорит:       — Хорошо. Это идея. Но… ты точно уверен, что я вам тут нужна, и вообще…       Джерар думает, что нет, не уверен, совсем не уверен, и даже представить себе не может, как долго им придется вместе находиться, и вынесет ли он такую близость Эрзы, не натворив глупостей, потому что, если быть откровенным, это все тянет одновременно и на сбывшуюся мечту, и на жуткий кошмар.       Любое взаимодействие с Эрзой было таким. Он одновременно хотел и находиться где-нибудь поблизости, чтобы знать, все ли с ней в порядке, и бежать так далеко, как только может, лишь бы не думать о ней.       И теперь он предложил — сам — путешествовать с ними.       — Извини, — говорит Джерар. — Я понимаю, если о том, что ты с нами сотрудничала станет известно, у тебя могут быть проблемы, да и мы все — преступники.       — Джерар, — мягко возражает Эрза. — Мастер пустил тебя в нашу гильдию, зная, что если тебя раскроют, у нас всех будут проблемы, я лично была готова, когда тебя арестовывали, подраться с каждым рунным рыцарем. А еще я из «Фейри Тейл» — гильдии, которую не раз хотели распустить из-за тотального презрения к законам. Я плохо знаю ребят из «Орашион Сейс», но вы с Мереди — мои друзья, и я буду рада провести с вами это время. Даже если вы в розыске.       Джерару нечего больше сказать. И Эрза говорит дальше:       — Спасибо, что пришел сюда. И что поговорил со мной, я стала мыслить яснее.       — Ну, — тянет Джерар. — Когда-то ты сделала для меня то же самое. Но не думай, что просто ответил любезностью на любезность, я хочу, чтобы ты знала, что можешь на меня рассчитывать, что бы ни случилось.       — Потому что ты чувствуешь себя виноватым передо мной? — печально спрашивает Эрза. — И садись уже рядом, на нас смотрят.       Джерар поднимается на слегка затекших ногах, и, сделав нетвердый шаг, крайне неловко падает рядом.       — Да, Эрза. Я виноват, и это не изменить, — твердо говорит Джерар. — Я был одержим. Но это был я. От начала и до конца, и все, что я делал тогда, я бы мог повторить и сейчас, потому что это я. И, зная это, я не ищу прощения, ни твоего, ни чьего бы то ни было. Я просто хочу сделать как можно больше добра, спасти как можно больше людей, помочь всем, кому только могу, потому что верю, что все зло, отмеренное на мою жизнь, я уже натворил.       — Как и я. Я целых восемь лет сидела, наслаждаясь своей маленькой безопасной, полной тепла жизнью, пока вы все были там, и я была единственной, кто знал, что с тобой что-то не так. И я ничего не делала. И поэтому я тоже не хочу сидеть на месте, не хочу бездействовать, пока вокруг так много зла. Я хочу, чтобы ты знал: Мы с тобой — главные виновники нашей общей трагедии. И что бы мы ни делали, это факт. Ты не можешь сказать, что во всем виноват ты, а я, как бы, не при делах. Как и я не смогу взять всю вину на себя.       Они замолчали. Голоса людей звучали как-то отдаленно, поглощенные звуком бегущей воды. А над ними возвышался ангел, оплакивая жертв катастрофы, главными героями одного из актов которой были они оба.       Джерар, невидящим взглядом вперившийся в пространство перед собой, почувствовал вдруг тяжесть слева. Это Эрза прижалась виском к его плечу.       Наверное, со стороны они выглядели, как влюбленная пара, устроившая свидание у фонтана. И только они оба знали, что были от этого звания бесконечно далеки.       Иногда Джерар думал, как бы повернулась их жизнь, если бы вместо него кто угодно другой стал бы жертвой чар одержимости. В своих худших кошмарах он видел маленькую Эрзу с погасшими глазами, которая твердила, что свобода — иллюзия… И, пробудившись, думал, какое счастье, что это все выпало на его долю.       В иной раз он думал, каково было бы выбраться с того острова вместе. Он был бы для Эрзы опорой, он бы никогда не причинял ей боль. Может быть, между ними все было бы проще, и он имел бы право любить ее.       Даже сквозь дорожный пыльный плащ он чувствовал это тепло. И не смотря на то, что его совершенно не заслуживал, он понимал, что это не для него, а для Эрзы.       И ради Эрзы можно было вынести многое.       Все, кроме ее близости, которая селила в его голове какую-то нелепую надежду. Счастье, с которым он смотрел на нее во время собраний, когда она сидела прямо напротив него и передавала новости из «Аватара» от Грея Фуллбастера. Тепло, которое он чувствовал, когда под вечер она приходила к нему с чашкой чая и напоминанием о важности отдыха.       О, если бы он мог, он бы остался навечно в этих мгновениях.