ШТОЛЬМАН
Затонск, 1889
25 сентября
Штольман устало выбрался из полицейского экипажа и вошёл в здание управления. Дежурный вскочил при его появлении – Яков Платоныч, господин полицмейстер велели вам, как появитесь, доложиться. И вас дожидаются Анна Викторовна. – Давно? – Анна Викторовна? Да уж с час как пришла. Я сказал, что вы не скоро – на пожаре вы. А она: подождёт, мол, в кабинете. Дело, мол, срочное... Штольман уже сделал шаг к своему кабинету, но тут вышел в приёмную Трегубов. – Яков Платоныч, что там на пожаре? Поджог или само загорелось? Жертвы есть? – Наверняка, поджог. Одно тело нашли в подвале. Мужчина, молодой, лет 25-30, задохнулся в дыму, заваленный рухнувшей крышей. – Кто таков? – Александр Еремеев, подрабатывал у купца Крымова. – А чего он в огонь-то полез? Да ещё и в подпол? – В подполе мальчишки были. Еремеев их спас, помог выбраться наверх. – Что вы говорите? Каков! Так, говорите, погиб при пожаре? – Яков кивнул. – Да... Вот ведь как судьба сложилась... Ну, Яков Платоныч, дело можно закрыть? - Какое закрыть, Николай Васильевич! Ещё ведь поджигателей найти надо... – А про поджигателей я знаю... – раздался за спиной Штольмана знакомый голос, и к полицейским подлетела Анна Викторовна. Лицо её сияло, и сама она была такая... солнечная, яркая. Штольман невольно залюбовался барышней, и усталость сама собой испарилась. Захотелось радостно улыбнуться, взять Анну Викторовну за руку и увести её куда-нибудь подальше, в парк, например, или на берег Затони, и долго-долго бродить вдвоём... «Пригласите барышню прогуляться за город», – вспомнились ему слова Коробейникова...(1) – Знаете? – живо отозвался полицмейстер. – Откуда? Хотя что это я... Яков Платоныч, не задерживаю больше. Работайте, работайте! – и Николай Васильевич скрылся у себя в кабинете. – Прошу, Анна Викторовна, – сказал Штольман и проследовал за барышней Мироновой в кабинет. В кабинете Анна сразу приступила к делу. – Его зовут Александр Еремеев, – начало она деловито, боясь, что её перебьют каким-нибудь неудобным вопросом. – Он знает, кто поджог склады. Вот, – протянула она Якову рисунок, – это он – поджигатель. Штольман с любопытством взглянул на портрет. – Откуда он у вас? Анна укоризненно посмотрела на сыщика: – Яков Платоныч, – протянула она, – ну, что вы, в самом деле! Мне его показал дух погибшего на пожаре. – И представился? – Да, – расширила глаза барышня. – Так и сказал: «Меня зовут Еремеев Александр. Я работаю у купца Крымова» – Сам? – Да. – И что он сказал, сам, после представления? – Он показал мне, как разговаривал вот с этим человеком, – она ткнула пальчиком в рисунок, – и обещал ему... – Анна замялась, но потом решилась и, видимо, процитировала: – Обещал... «морду начищу, если ещё раз увижу, как ты, падла мокрожопая, – тут барышня слегка покраснела, выговаривая ругательные слова из чужого лексикона, – на склад шастаешь и оттуда выносишь». Вот. – Он как-то назвал этого человека? Имя, кличка... – постарался сохранить серьёзность Яков. – Да, – с готовностью кивнула Анна, довольная, что всё так хорошо идёт. – Он назвал его Никанорыч. – Яков Платоныч, – влетел в кабинет Коробейников, потрясая своим знаменитым блокнотом, – есть новости по поджогу. Здравствуйте, Анна Викторовна. – Антон Андреич, в вашем списке есть некий Никанорыч? – Откуда вы?.. – опешил помощник. – Значит, есть. И кто это? – Племянник управляющего, Николай Никанорович Пряслин. – Антон пролистнул странички блокнота. – Вот. 25 лет, приехал полгода назад к дядьке, тот и пристроил его на склады сторожем. Сначала Пряслин был недоволен: видимо, на более тёплое местечко рассчитывал. По этому поводу дважды ругался с дядькой, один раз с мордобоем: дядька приложил племянничка, и тот неделю проходил с синяком на лице. Потом Николай затих и даже сам попросился сторожем на сгоревшие склады. – А что на тех складах хранилось? – Мануфактура разная: ткани всякие, шерсть, сукно. – Дорогие? – Не то слово! Управляющий за ними специально ездил, и тюки под его личным надзором заносили. Ключи от складов только у управляющего и были. – Допросили? – А как же! Сказал, что с неделю, наверно, потерялись у него ключи, утром, но к вечеру нашлись целёхонькие. Христофор Бонифатьевич об этом даже Кладникову не докладывал... – Как? – изумился Штольман. – Христофор... – Бо-ни-фа-тье-вич, – по слогам произнёс помощник. Яков только головой покрутил. Коробейников продолжал докладывать, а Штольман засмотрелся на Анну Викторовну. Она о чём-то задумалась, слегка улыбаясь своим мыслям и глядя куда-то за плечо Якова, и если чуть сдвинуться вправо, то можно попасть под её взгляд. Что он тотчас и проделал. Получилось, что барышня Миронова смотрит прямо на него, не отводя глаз, и улыбается только ему. И на неё смотреть можно было, не опасаясь, что заметят, или она смущённо отведёт взгляд. Вот так бы смотрел на неё, всё время... всю жизнь. И не надоело бы. Но... Яков выдохнул незаметно и посмотрел на Антона. Игра в гляделки не отвлекла его от доклада помощника. – Говорите, подозрения возникли? – Да. Ещё в прошлом году Пряслин был замечен в компании контрабандиста, по кличке Седой... – Коробейников поднял глаза на Якова: – Этот тот, что в деле купца Караваева, с Солоницыным (2)?.. – Помните? Стало быть, контрабанда. Ласточка ничем не гнушался, лишь бы деньги были, и побольше. Дежурного пригласите, Антон Андреич. Дежурный явился. – Проводите Анну Викторовну домой, любезный. – Яков Платоныч... – начала просительно Анна, но следователь был непреклонен. – Пролётка полицейская во дворе? – Так точно, ваше высокородие. – Вот на ней и отвезите. Анна Викторовна сердито поправила локон, выпавший из причёски, и, гордо выпрямившись, покинула кабинет.Затонск, 1889
26 сентября
На следующее утро после пожара Яков начал рабочий день с посещения мертвецкой. – Что скажете, Александр Францевич по делу? – начал он, войдя и раздеваясь. – Доброе утро. На улице было промозгло и ветрено, а здесь, хоть и нежарко, но тихо. Лицо у Штольмана горело: ветер дул в лицо и не давал даже отвернуться в сторону, набрасываясь сбоку. А ведь ещё только сентябрь! Ещё вчера было тепло, а вот ночью – откуда только всё налетело! – Доброе утро, Яков Платоныч. – Милц накрыл тело простынёй и отошёл к столу записать свои наблюдения. – Много чего интересного могу рассказать! Вы продрогли, я вижу. Спирту или чаю? – Негоже начинать день со спиртного. Чаю. У вас есть горячий чай? Я по дороге в управление выпил кофе, но на улице такой ветер, что... – Есть, Яков Платоныч, всё есть. Мне фельдшер принёс кипятка вот буквально перед вами. – Доктор вынул из-под стола металлический чайничек. – Думаю, он ещё не остыл. – У вас появился фельдшер? – А он и был раньше. Не помните? Ну, тот самый, что помог Элис... сбежать (3). – Да я тогда его и не разглядывал, а потом не до него было. – Угощайтесь, – Милц придвинул чашку Штольману и присел на табуретку перед столом, поправил очки. – Так вот о теле... Да, совсем забыл... Лимон, сахар? – Нет, спасибо. Только кипяточку для сугреву... – отхлебнул Яков из чашки и блаженно закрыл глаза. – Как хорошо! – Согласен, – кивнул Александр Францевич. – В такую погоду только этим и спасаюсь... Спасибо Потапову за него. – Потапов? Это фельдшер? Милц кивнул, отпивая из своей чашки: – Сергей Иванович... Так вот, о теле. Оно не так сильно обгорело, как ожидалось. Голову размозжило упавшей балкой, а тело само свалилось в подпол. А там, кроме дыма, огня не было. Так что... Так вот. Я обнаружил шрам от удаления аппендикса. – Доктор поправил очки и внимательно посмотрел на Штольмана. – Шрам тонкий, ровный, еле заметный. – И что в нём необычного? – Я не знаю, где и кто сделал ему операцию. По моему мнению, в наше время такое невозможно. Пока, разумеется. У нас, да и за границей, нет таких... инструментов и методик, чтобы после удаления остался такой аккуратный шрам. А шрамы, подобные этому, заживают не сразу и очень болезненны. И рубец: игла не слишком тонкая и оставляет на коже след от прокалывания; нитка суровая, далеко не сразу распадающаяся... А здесь такое впечатление, что разрез не сшивали. – Как это? – изумился Яков. – Я не нашёл ни следов иголок, ни ниток. Словно края... склеены чем-то. Я о таком способе даже не слыхал. Штольман помолчал, переваривая информацию. – И что вы думаете? Милц пожал плечами: – У меня есть только одно объяснение всем этим странностям, и оно вам не понравится. У меня был однокашник по медицинской академии. Он увлечён был перемещениями во времени и взахлёб читал всё, что найдёт на эту тему. Особенно его поразил Вельтман (4) своим гиппогрифом (5). А потом он рассказывал нам, как сказку, о том, что из будущего, где не будет болезней, а лечить будут одним прикосновением, к нам как-нибудь явится такой... специалист и научит нас этой методике лечения. Штольман усмехнулся: – Вы серьёзно, Александр Францевич? Вы верите тому, что говорил ваш однокашник? – Верить или не верить – это личное дело каждого. Но я повторяю, ничего подобного в наше время не существует... Ну, вот вы сами подумайте, Яков Платоныч: такой аккуратный шрам – и у простого парня! И вообще – хорошее питание, и развитие гармоничное, хорошее состояние зубов – пломба на зубе... Недостижимое качество! Словом, смерть не криминальная, но человек необычный очень, я бы даже сказал, загадочный. Если увлекаться Жюлем Верном (6), то это... перемещение во времени. Наш клиент – человек из будущего. Помолчали. Потом Штольман спросил: – А кто ещё может рассказать об этом человеке? Как его звали: прозвище у него есть? И кто знает, откуда он? – Прозвище его - Ерёма. Из близких людей – Иван Прокудин из Слободки, у Крымова в каретной мастерской работает. Белов, кстати, тот самый, что вам, простите, что напоминаю, и Антону Андреичу – по голове... У них, наверно, можно узнать. Да, – спохватился Милц, – ещё мой фельдшер может кое-что рассказать. Он с ним, с Ерёмой то есть, ездил на ярмарку с караваном купца Крымова, и на них по дороге грабители напали. Так они отбились, представляете? Поговорите с Сергеем Он заметил тоже кое-что интересное и небывалое... На том и расстались. Фельдшер был в больнице, и Штольман отправился туда, потом в каретную мастерскую Крымова – к Ивану Прокудину, там же побеседовал с Никитой Беловым, а оттуда в лавку «Авдотья с дочерьми. Сушёные травы»: выяснилось, что квартировал Ерёма у них в доме. И в тир к Закревскому-сыну (7) заглянул... Информацию Яков собрал интересную. Помимо еле заметного шрама от аппендицита и зубной пломбы, Ерёма знал какой-то невиданный способ драки... ногами. Никита Белов такого никогда не видел и был до глубины души поражён, когда им удалось, во многом благодаря Ерёме и его умению, отбиться от грабителей. Ещё Ерёма знал такие точки на теле, ударив в которые или просто нажав, мог обездвижить любого человека. Ещё он умел делать массаж сердца. Именно таким способом, по словам Потапова, он спас жизнь возчику Никодиму, когда того прихватило по дороге на ярмарку. А Закревский-сын поделился впечатлением, что Ерёма с оружием знаком, стреляет отменно, но считает, что отдача слишком сильная. Когда, где, у кого Ерёма мог всему этому научиться, было непонятно. В мистику Штольман не верил, фантастикой не увлекался. Но другого объяснения, как «гость из будущего», не было. «Чёрт знает что! – в сердцах подумалось Якову. – То дýхи, то путешествия во времени! Прямо не город, а какое-то средоточие всего непознанного и невиданного». ______________________________________ 1 См. «Дело утопленниц» 2 См. «Пасьянс Коломбины» 3 См. «Демиург» 4 Алекса́ндр Ве́льтман (1800-1870) – российский картограф, лингвист, археолог, поэт и писатель. Родоначальник жанра исторического фэнтези, одним из первых в мировой литературе применил приём путешествия во времени: в романе «Александр Филиппович Македонский. Предки Калимероса» (1836) второй раз в истории русской литературы (после небольшого очерка ФВ Булгарина «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в XXIX веке», 1824). Описывается переносящий главного героя в прошлое гиппогриф. 5 Гиппóгриф – мифическое существо: полуконь-полугрифон, при этом грифон сам сочетает в себе черты льва и орла. Он очень быстр и способен летать вокруг света и даже на Луну. 6 Жюль Верн – чрезвычайно популярный французский писатель, основатель научной фантастики вместе с Гербертом Уэллсом. 7 О Закревском-отце см. «Адепты».