В тихом омуте

      Ведьмак завернул жуткие находки в тряпицу, морщась от едкого запаха. Сумка потяжелела, словно вобрала в себя часть той неправильности, которая теперь хранилась внутри. Зачем-то он еще раз оглядел побоище на берегу, любуясь работой. Пусть видят. Пусть знают, что свой гонорар он отработал сполна. Полуденное солнце нещадно палило, заставляя щуриться и утирать пот со лба. Лучи, пробиваясь сквозь листву, расчерчивали воду узорами, будто пытаясь скрыть ее неестественную неподвижность. Лес вокруг затих — ни щебета, ни шороха.       «К старосте», — решил Ламберт, чувствуя, как в груди нарастает глухое раздражение. — «Прижму гада к стенке, пусть выложит все, как на духу. Тут явно работы не на три сотни!»       Обратный путь прошел, как в тумане. А тем временем у околицы столпились селяне, испуганные, но с проблеском надежды в глазах. При виде ведьмака они притихли, как нашкодившие дети.       — Ну что, мастер? — прогудел один из них, выступая вперед. — Порешил нечисть?       Ламберт смерил его тяжелым взглядом:       — Утопцев больше нет. А теперь говори, где ваш чертов староста?       Толпа загудела, переговариваясь. Наконец, молодая женщина с ребенком на руках ответила:       — У себя, должно быть. После вашего ухода он и не выходил.       Кивнув, ведьмак двинулся к дому старосты. Селяне ощущали его взгляд, словно физическое прикосновение, но никто не осмелился обернуться. Явно заподозрили неладное.       Дверь, массивная и потемневшая от времени, распахнулась от мощного пинка, ударившись о стену с глухим стуком. Петли жалобно скрипнули, протестуя против такого обращения. Внутри царил полумрак, резко контрастирующий с ярким солнечным светом снаружи. Запахи ударили в нос, словно кулак пьянчуги в трактире: сушеные ягоды, развешанные по стенам, источали пряный аромат; кислая вонь смешивалась с чем-то затхлым; но ярче всего ощущался запах страха — острый, едкий, почти осязаемый.       — Эй, староста! — рявкнул Ламберт. — Выходи. Разговор есть.       Ведьмак сделал еще несколько шагов вглубь жилища.       — И на этот раз, — продолжил он, понизив голос до опасного шепота, — ты мне все выложишь. До последней капли. Каждую. Чертову. Деталь.       Тишина, последовавшая за его словами, была настолько плотной, что, казалось, ее можно было потрогать руками. А затем из глубины хаты послышалось шарканье и приглушенное кряхтение. Половицы заскрипели под неуверенными шагами. Спустя целую вечность в дверном проеме появился староста. Его лицо, осунувшееся и бледное, блестело от пота. Глаза, покрасневшие и опухшие, бегали, не в силах встретиться с пронзительным ведьмачьим взглядом.       — Мастер ведьмак, — пробормотал Мстислав, нервно теребя бороду. — Вы… вы уже вернулись. Я думал…       — Думал, что я сгину в болоте? — перебил его Ламберт, делая шаг вперед. Староста невольно отшатнулся, словно от удара. — Не повезло тебе, приятель. Я жив, утопцы мертвы, и теперь у меня куча вопросов.       Ведьмак прошел мимо, намеренно задев его плечом, и уселся за стол заваленный книгами и потрепанными пергаментами.       — Садись, — бросил он, кивая на лавку напротив. — И начинай говорить. С самого начала.       Мстислав, словно побитая собака, опустился на край лавки. Его руки без конца мяли несчастную шапку.       — Все началось несколько месяцев назад, — начал он, голос его дрожал. — С полгода, не больше. Сначала мы и не поняли, что происходит. Просто… стало как-то неспокойно по ночам. Люди говорили, что страшно к окну подойти было. Будто вся нечисть в деревню лезла. Тени мелькали за окнами, вой какой-то странный слышался. Треск. Поговаривают, даже пение слышали, — староста тревожно оглянулся по сторонам. — Чтоб мне пусто было, думали, что это утопцы шалят. Но потом…       Ведьмак нахмурился, его рука потянулась к сумке, где лежали странные находки. Он уже хотел выложить их на стол, но что-то его остановило. Не время. Да и что ему умного сможет сказать этот испуганный дед?       — Чтоб мне пусто было, — перекривлял он Мстислава. — Лучше скажи, а магией у вас в деревне никто не балуется?       — М-магией? — пролепетал тот. — Да что вы, мастер ведьмак, какая у нас магия… не можно это.       Но глаза его забегали, выдавая ложь. Ламберт подался вперед, его взгляд стал острым, как лезвие меча.       — Не вешай мне лапшу на уши, старый плут. Я же вижу — знаешь ты что-то. Выкладывай.              Мстислав сглотнул, нервно схватившись за бороду.       — Ну… есть у нас травница одна. Яромира. Но ничем таким она не занимается! Да чтоб меня гром поразил!       Ламберт фыркнул и устало закатив глаза, откинулся на спинку стула.       — Гром его поразит… Тоже мне, клятва. Вот я тебя сейчас поражу, старый пень, если не перестанешь юлить, — а затем задумчиво потер подбородок, забыв что перчатки все еще перепачканы в липкой крови. — Травница, значит. И где мне найти эту… Яромиру?       — На краю деревни живет, у самого леса, на северной стороне. Дом такой, весь расписанный черт знает чем. Не ошибетесь. Только уж вы не навредите ей, милсдарь. Хорошая она, не было такой хвори, чтоб не одолела, пусть и с характером баба.       Ведьмак кивнул и поднялся.       — Что ж, навещу-ка я вашу травницу. А ты, — он ткнул пальцем в старосту, увидел на перчатке кровь, чертыхнулся и торопливо вытер рукавом куртки подбородок, — готовь шесть сотен. В качестве сверхурочных. И штрафа за гнусную ложь, которую я на дух не переношу.       Тот побледнел еще сильнее, если это вообще было возможно.       — Шесть сотен? Но мы же договаривались…       — Договор был на утопцев, — отрезал Ламберт. — А тут, похоже, дело куда серьезнее. Так что цена растет. Черт, всему вас приходится учить.       Мстислав только беспомощно кивнул, понимая, что спорить бесполезно. А ведьмак направился к выходу. Внутри нарастало напряжение, но не из-за возможной опасности — он чувствовал, что работы здесь куда больше, чем ему хотелось бы. А когда вышел из дома старосты, щурясь от яркого полуденного солнца, то вдруг заметил, что деревня больше не выглядела вымершей. Весть о том, что ведьмак разделался с утопцами, быстро разлетелась по Вербкам, и теперь люди высыпали на улицы, спеша заняться повседневными делами. Бабы развешивали белье, мужики чинили заборы, ребятня с визгом носилась между домами. Жизнь спешила вернуться в привычное русло.       Как староста и обещал, дом травницы нашелся быстро — приземистая избушка на окраине, резко выделяющаяся среди всех остальных. Стены ее и впрямь были расписаны затейливыми узорами: причудливые травы и цветы сплетались с загадочными символами, а под крышей вились руны, похожие на птичьи следы. Пучки сушеных растений свисали с каждого выступа, наполняя воздух пряным, чуть дурманящим ароматом.       Ламберт решительно толкнул дверь, украшенную резным орнаментом. Внутри оказалось неожиданно просторно. Стены и здесь были расписаны сложными узорами, среди которых ведьмак с удивлением узнал некоторые алхимические символы. Травы, склянки и котлы занимали каждый свободный уголок. В глубине комнаты стояла женщина — высокая, статная. Черты ее лица были грубыми, суровыми, но не лишенными своеобразной красоты. Яромира, догадался ведьмак.       — Я ждала тебя, ведьмак, — сказала она низким, чуть хрипловатым голосом. — Входи.       Ламберт напрягся. Его медальон по-прежнему молчал, но что-то в этой женщине заставляло все чувства обостриться.       — Откуда ты знала, что я приду? — спросил он, переступая порог.       Яромира усмехнулась, отходя в глубь комнаты.       — Птички напели, — ответила она загадочно. — Да и не каждый день в нашу глушь ведьмаки заглядывают. Присядь и расскажи, зачем пожаловал.       Она указала на грубо сколоченный стул у стола, заваленного травами и какими-то инструментами. Ламберт садиться не торопился, вместо этого он окинул травницу внимательным взглядом. Ее длинные темные волосы были собраны в небрежный узел на затылке, но несколько непослушных прядей выбились и обрамляли суровое лицо. Глаза цвета грозового неба смотрели с вызовом, а в уголках сухих губ затаилась едва заметная усмешка. Воздух в комнате казался густым от запаха сушеных трав и горьких настоев. Руки травницы, покрытые мелкими шрамами от работы с травами, нервно теребили край фартука, испачканного цветными пятнами от растертых листьев. Ламберт заметил, что ногти Яромиры коротко острижены и местами окрашены в темно-зеленый цвет — отметина ее ремесла, а на шее болтался вырезанный деревянный медальон; он покачивался от любого резкого движения.       Устало вздохнув, ведьмак все-таки небрежно бросил свои находки на стол, чудом не задев многочисленные пучки трав и мерцающие в полумраке флаконы. Тусклый свет из маленького окошка играл на склизкой поверхности странных органов, придавая им еще более зловещий вид. Затем Ламберт уложил мечи, но уже осторожнее, и уселся сам, громко скрипнув ножками стула.       — Вот что я нашел в ваших утопцах, — проворчал он. — И мне это чертовски не нравится. Не люблю, когда работа усложняется. Так что давай, травница, выкладывай. Что здесь творится?       Яромира фыркнула, ее рука небрежно коснулась связки каких-то корешков, свисающих со стены:       — Не твоего ума дело, ведьмак. Утопцев ты убил? Убил. Вот и бери свои деньги да проваливай. Нечего тут нос совать, куда не просят.       Ламберт нахмурился, его рука непроизвольно легла на рукоять меча:       — Так не пойдет. Я привык доводить дела до конца, даже если мне это не по нраву. А здесь явно что-то нечисто.       Яромира резко развернулась, ее глаза сверкнули.       — Ох, неужели? — в ее голосе звенел сарказм. — И что же ты сделаешь? Будешь пытать меня своими ведьмачьими штучками? Или, может, силой выбьешь ответы?              — Нет, — он медленно покачал головой, не отводя взгляда от травницы. — Но я не уйду, пока не узнаю правду. Здесь происходит что-то опасное, и я намерен выяснить, что именно. Пока это что-то не перетопило всех этих деревенщин. Мертвецы мне не заплатят.       Яромира скрестила руки на груди, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Но Ламберт не собирался сдаваться. Его взгляд уловил легкое подрагивание ее пальцев и едва заметную морщинку беспокойства, появившуюся между бровями. Затем скользнул по комнате. На столе стояли две чашки, одна из которых была еще теплой, и накрытый на двоих прибор. В углу он заметил вторую кровать, аккуратно застеленную, но с чистой одеждой на покрывале. Неужели она в самом деле кого-то ждала?       — С мужиком живешь? — как бы между прочим спросил ведьмак.       — Не твое дело.       Ламберт медленно кивнул, а затем достал из кармана серебряную заколку:       — А это тоже не мое дело?       — Откуда это у тебя? — хрипло спросила травница.       — Нашел на берегу. Там же, где и утопцев. Странное совпадение, не находишь? И пахнет еще так любопытно. Травками, знаешь ли.       Яромира скрестила руки на груди.       — И что с того? Мало ли кто мог потерять безделушку у реки.       Ламберт вздохнул, чувствуя, как нарастает раздражение.       — Послушай, травница. Я вижу, что здесь творится что-то необычное. Поэтому не упорствуй, а помоги. Я и так слишком много времени провел в вашем захолустье.       — А если я не хочу говорить? — огрызнулась Яромира. — Ты уже свою работу сделал. Бери деньги и проваливай!       — Я сам решаю, когда работа окончена.       Яромира долго смотрела на него, ее взгляд был тяжелым и оценивающим. Наконец она произнесла:       — А если я скажу, что деревня сама это заслужила?       — Тогда я скажу, что ты врешь. Себе в первую очередь. Я вижу страх в твоих глазах, Яромира. И беспокойство. Что бы ни происходило, оно вышло из-под контроля, верно?       Травница молчала, но Ламберт видел, как дрогнули ее губы.       — Послушай, — продолжил он мягче. — Я не собираюсь тебя судить. Но я могу помочь. Это называется «репутация».       Яромира долго молчала, явно борясь с собой. Ее взгляд метался между заколкой и лицом ведьмака. Наконец она тяжело вздохнула, и Ламберт увидел, как опустились ее плечи, будто из нее вышел весь воздух, а на лице появилась невесть откуда взявшаяся усталость.       — Ладно, ведьмак, расскажу. Но прежде… — она посмотрела прямо в ведьмачьи глаза, открыто и без страха, — ты должен пообещать, что действительно поможешь. Не просто разберешься с монстрами, а поможешь… все исправить.       Ламберт кивнул, пусть и едва сдерживался, чтобы не разразиться отборной бранью. Он злился на ситуацию, на свое ремесло в целом и на самого себя. Черт возьми, на утопцах все должно было и закончиться! Но теперь…       — Обещаю, — сказал он с трудом веря в свои же слова. — А теперь рассказывай. С самого начала.       Яромира внезапно поднялась, ее движение было резким, почти судорожным. Обхватив себя руками, она принялась нервно расхаживать по комнате. Ее шаги, то быстрые, то медленные, отдавались глухим эхом в тесном пространстве избы. Ламберт молча наблюдал за ней, отмечая, как подрагивают ее пальцы, как беспокойно мечется взгляд от одного предмета к другому. Травница то и дело останавливалась, касаясь то пучка сушеных трав, то какой-нибудь склянки, будто ища опоры в привычных вещах. Наконец она остановилась у окна. Солнечный свет, пробивающийся сквозь мутное стекло, очертил ее силуэт, подчеркнув напряжение в каждой линии тела. Она глубоко вздохнула, собираясь с силами, и начала говорить, не оборачиваясь к ведьмаку:       — У меня есть сестра. Младшая. Все началось в ночь на Купалу, — ее голос звучал тихо, но в тишине комнаты каждое слово было отчетливо слышно. — Мы с Наиной тогда были в лесу. — Яромира говорила все медленнее, погружаясь в воспоминания. — Я собирала травы, особенно сильные в эту ночь. Я знала, что ее зовут на гулянья к реке девки из деревни. А еще знала, что они недолюбливают мою Наину. — Она резко остановилась, ее руки сжались в кулаки, а глаза сверкнули гневом. Ламберт заметил, как побелели костяшки ее пальцев. — Я хотела уберечь ее, думала так будет безопаснее. Уговорила пойти со мной. Отвлеклась всего на минуту, — в ее голосе вдруг прозвучала горечь. — А когда обернулась, ее и след простыл. Я знала, что она убежала к ним.       Голос Яромиры дрогнул.       — Я ее нашла только под утро, на берегу реки. Всю мокрую и дрожащую в рубахе изодранной, избитую и… — Яромира запнулась, ее лицо исказилось от боли и гнева. — В общем, ведьмак, силой взяли ее. Рядом куча бутылок пустых валялась, и смрад самогона стоял такой, что за версту слышно было. Наина ведь никогда раньше не пила, да и не могла она ничего сказать. Но глаза ее… — Яромира сглотнула, — они были полны ужаса. Руками все махала, то на воду показывала, то будто волосы длинные изображала, извивалась всем телом, словно рыба. Русалок, видать, пыталась показать. Я решила, что ей просто привиделось с перепугу да с самогона. Теперь-то понимаю — лучше бы и правда привиделось.       — Но это было не так, верно? — ведьмак нахмурился.       — Ха! Как же иначе? Я-то знала, что от природной красоты ей только отбиваться приходилось. Но Наина… она в каждом лучшее видела. — Яромира вздохнула. — Через несколько дней я заметила изменения. Она стала еще более отстраненной, часами пропадала у реки. А потом появились эти странные раны на теле — я раньше и не видела ничего похожего.       Ведьмак молчал и хмурился, а травница все продолжала.       — Сестрица моя всегда была особенной. Тихая, задумчивая, она словно жила в своем собственном мире. Люди в деревне не понимали ее. Называли чудной, странной. А она просто любила природу, часами могла сидеть у реки, наблюдая за течением воды или за птицами. Наина была немой от рождения, — травница на мгновение замолчала, собираясь с мыслями. — Может, потому и тянуло ее к воде — там, где не нужны слова, она чувствовала себя свободней.       Яромира вдруг оказалась у подоконника и провела по нему рукой, смахивая невидимые пылинки.       — Чего уж скрывать, от женихов отбоя не было. Знаешь сколько сюда захаживало? И ничего же гадов не останавливало. Ни ее немота, ни болота, ни мой гнев, — в ее голосе прозвучала горькая усмешка. — Я-то видела что им только одно и надо. Воспользовались бы и бросили, обрюхатив. И кто бы ее потом такую в жены взял? Ай… не остановило их это, ведьмак. А местные девки сгорали от зависти. Злились, что Наина чудаковатая, а взгляды притягивает.       Она сделала паузу, и Ламберт почувствовал, как в комнате вдруг стало невыносимо душно.       — После той ночи Наина совсем другой стала. Не ела почти, не пила. Я отвары в нее силой вливала. Руки мне все изодрала тогда, так сопротивлялась. А потом… — продолжила Яромира, ее голос дрожал от сдерживаемых эмоций, — я снова нашла ее у реки. Она пыталась утопиться, ведьмак. Еле успела вытащить.       — Но при чем тут утопцы?       — А при том, что вытащила я ее не одну. Как сейчас помню, лапы из воды показались. Склизкие, с когтями. За волосы тянули, юбку мне порвали, — ее голос дрогнул. — Я едва отбилась, едва спасла нас обеих.       — Но ты успела, — мягко сказал Ламберт. — Чем хоть отбилась? Палкой что ли?       — А хоть и палкой. Травки у меня есть, чтобы нечисть эту гонять. Вот только… может, лучше б и не успевала.       — Что ты имеешь в виду?       Травница посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом.       — А то, ведьмак, что иногда спасение хуже смерти. Особенно когда не знаешь, от чего спасаешь. Я вытащила ее, да. Вот только Наина уже была вся искусана. Я думала, смогу ее вылечить: травы, припарки, отвары — все перепробовала. А когда результата это почти не дало — я взялась за утопцев. Думала, если пойму, как действует их яд, смогу найти противоядие. Но превращение было не остановить. Ох Наина, Наина… — запричитала вдруг травница, словно была не в силах сдержаться. — Видела бы матушка, что с тобой стало — никогда бы мне не простила!       — Значит, решила разобраться сама, — констатировал Ламберт. — Почему не обратилась за помощью? Не пошла к старосте в Вербки?       — К кому? — горько усмехнулась травница. — Мстиславу, старому кобелю, едва ли будет дело до моей Наины. Сам, гнус, посматривал на нее, руки свои кривые тянул. Все страшился, что женушка узнает. А местный знахарь — пьяница и шарлатан. Да и люду в деревне только дай повод для сплетен. Они и так косо смотрели на Наину, а если бы узнали о ранах… Я боялась, что ее обвинят в чем-нибудь, прогонят или того хуже.       — Найна превращалась? Но в кого?       — Черт разбери, я не сильно разбираюсь в чудищах. Это уж по твоей части. Может… русалку?       — Так вот откуда эти странные утопцы… Ты думаешь, они всему виной? Спешу тебя огорчить, но яд утопцев способен разве что убить, но уж никак не превратить девку в чертову русалку.       Яромира устало вздохнула и медленно обошла комнату, громко шлепая босыми ногами по пыльному полу. Ведьмак же не сводил с нее пристального взгляда. Его лицо, испещренное шрамами, оставалось непроницаемым, но желваки на скулах ходили ходуном. Лишь изредка он переводил взгляд на свои мечи, которые лежали перед ним на столе. Жизнь научила его всегда быть начеку.       — А что мне было делать? — наконец заговорила она. — Ох ведьмак, баба в отчаянии способна и не на такое.       — Вот уж правда, — хмыкнул он, — не перестаете удивлять. И где теперь твоя сестрица?       — А ты как думаешь, ведьмак? — огрызнулась Яромира, сжимая кулаки так, что побелели костяшки. — Там, где ей теперь самое место — в реке! Три дня назад ушла и не вернулась. Может, наконец-то обрела покой, который я не смогла ей дать.       Ламберт хмыкнул, его рука все-таки непроизвольно легла на рукоять меча.       — Покой? — переспросил он с горькой усмешкой. — Ты действительно в это веришь? После всего, что рассказала?       Громко чертыхнувшись, Яромира фыркнула. Ее лицо на мгновение исказилось, обнажая всю глубину отчаяния, которое она так тщательно скрывала. Но уже через мгновение маска суровости вернулась на место.       — Что ты предлагаешь, ведьмак? — процедила она сквозь зубы. — Убить ее? Это ты умеешь, не так ли?       Ламберт медленно покачал головой, его янтарные глаза блеснули в полумраке комнаты.       — Убивать — это просто, травница. Это успеется, уж поверь. Куда сложнее найти способ все исправить, — ведьмак тяжело вздохнул и потер переносицу. — Ладно, история, конечно, занятная, но от меня сейчас несет, как-будто это я стал утопцем. Мы вот что сделаем…       Яромира вопросительно подняла бровь, явно не ожидая такого поворота.       — Для начала, — продолжил Ламберт, загибая пальцы, — мне нужна бадья с горячей водой. Большая. И какое-нибудь мыло, от которого не будет щипать глаза. Потом — ужин. Что-нибудь существеннее, чем похлебка из коры. И, — тут он сделал многозначительную паузу, — твоей лучшей выпивки. Не той бурды, что подают в местном трактире.       Травница открыла рот, чтобы возразить, но Ламберт жестом остановил ее.       — Да, и место для ночлега. Желательно не в куче дерьма и сена — я люблю тепло и чистую постель. И вот еще что. Оплату мы обсудим чуть погодя. Сначала нужно оценить масштабы работы.       Яромира несколько мгновений смотрела на него, словно не веря своим ушам. Затем ее губы дрогнули в подобии усмешки.       — А ты наглец, ведьмак, — сказала она, качая головой. — И с чего ты взял, что я предоставлю тебе все это?       — Потому что нам нужно время, чтобы во всем разобраться и подготовиться. И поверь мне, травница, — тут его голос стал нарочито серьезным, — тебе понадобится ведьмак в здравом уме и твердой памяти, чтобы справиться с тем, что здесь творится. А не вонючий и голодный мешок костей, который свалится замертво при первой же стычке с твоими мутировавшими тварями. В вашем трактире даже тараканы с голодухи передохли, а те конуры, что вы называете комнатами, я бы постеснялся псу на ночь предложить. Того и гляди, потолок на голову рухнет или клопы живьем сожрут. Так что выбор у меня невелик — либо твоя хата, либо уютное болотце в обнимку с утопцами. А я, знаешь ли, не горю желанием проснуться с жабрами и хвостом. Если, конечно, ты не мечтаешь заполучить ведьмака-утопца в качестве живого пособия для твоих безумных экспериментов. Представь только: «Ламберт Болотный» — чем не имечко для местной легенды, а?       Яромира долго смотрела на него, словно оценивая. Словно надеялась, что это всего лишь шутка, но ведьмак вовсе не шутил, а серьезно смотрел на нее до тех пор, пока она наконец не сдалась и не кивнула.       — Хорошо, ведьмак. Будет тебе и баня, и ужин, и выпивку найдем. А потом мы поговорим. И ты расскажешь мне, что, черт возьми, ты собираешься делать дальше.       — Договорились, травница, — криво усмехнувшись, Ламберт поднялся. — Но сначала ты мне расскажешь все до мельчайших подробностей. Каждое изменение, каждую травку, что ты использовала, каждый шаг твоих дрянных экспериментов. А теперь давай, веди меня уже к бадье. Сил нет терпеть эту вонь. К слову, Ламберт я. А то от твоего «ведьмак» крутит уже всего.       Яромира кивнула и, не проронив ни слова, вышла готовить баню. Оставшись один, Ламберт медленно обвел взглядом комнату, подмечая детали, ускользнувшие от него ранее.       Дом травницы представлял собой странное сочетание уюта и хаоса. Пучки сушеных трав, свисающие отовсюду, наполняли воздух пряным ароматом. На полках теснились склянки и банки с настойками, некоторые из которых мерцали жутковатым светом. В углу тлел очаг, над ним висел котел, источая легкий парок. Взгляд ведьмака зацепился за второе спальное место. Небольшая кровать была аккуратно застелена, но на подушке красовалась криво вышитая буква «Н». «Наина», — мелькнуло в голове Ламберта.       Эта ситуация вдруг напомнила ему рассказ Геральта о принцессе Адде, превращенной в упырицу. Белый Волк тогда снял проклятие, прославившись на всю Темерию. Ламберт усмехнулся, вспомнив, как Геральт, смущенный внезапной славой, неохотно делился подробностями. Но была и другая история, о которой Ламберт помалкивал. Случай в захолустной деревушке на краю Каэдвена, где местная знахарка нечаянно обратила дочь в кикимору. Ему удалось вернуть девушке человеческий облик, но какой ценой! Половина деревни сгорела дотла, а сама знахарка погибла, защищая дочь от разъяренных крестьян.       Ламберт тяжело вздохнул. Такие заказы были ему не по душе. Слишком много неопределенности, слишком много чувств. Куда проще разделаться с обычными монстрами — прикончил и дело с концом. Но здесь… Здесь все было куда сложнее.       «Не одному Белому Волку дано геройствовать», — подумал он с горькой усмешкой. Вот только почему-то за такие подвиги ему платили втрое меньше, чем Геральту. Видать, белые волосы и мрачная рожа прибавляли веса в глазах заказчиков.       Его внимание привлек небольшой медальон на стене. Похожий на друидские, но все же другой. Ламберт подошел ближе. Символы были ему незнакомы, но от медальона явственно веяло магией.       «Интересно, — подумал ведьмак, — что еще скрывает эта травница?»       Он вспомнил о странных утопцах, с которыми схлестнулся недавно. Их неестественная ловкость и явные следы мутации не давали покоя. Если Яромира и впрямь над ними экспериментировала, кто знает, какие еще твари могли появиться в результате?       Ламберт подошел к столу, заваленному книгами и свитками. Большинство на незнакомых языках, но кое-что он разобрал. Древние гримуары, травники, алхимические формулы — похоже, Яромира куда больше смыслила в магии, чем хотела показать. Вдруг его взгляд зацепился за небольшой дневник, притаившийся под стопкой бумаг. Ламберт осторожно вытащил его. Почерк был мелким и неровным, словно писавший спешил или сильно нервничал.       «Наина снова ушла к реке. Боюсь, однажды она не вернется. Что я наделала? Неужели мое желание спасти сестру лишь ускорило ее превращение? Эксперимент с жабьим отваром и пыльцой болотника только усилил ее тягу к воде. Но заговоренные амулеты еще работают, хоть и кожа на руках начала шелушиться, появилась боязнь света. Могло быть и хуже, я знаю. Боги, если вы слышите, помогите исправить эту ошибку… Завтра попробую настойку из лунного цвета и чешуи водяницы. Может, хоть это остановит процесс?»       Ламберт торопливо захлопнул дневник, когда снаружи послышались шаги Яромиры. И едва успел вернуть его на место и отойти от стола, как дверь скрипнула, и травница вошла в дом, принеся с собой аромат дыма и свежих трав.       — Баня готова, ведьмак, — сказала она, окидывая его подозрительным взглядом. — Надеюсь, ты не слишком усердно совал свой нос, куда не следует?       Ламберт скривил губы в усмешке:       — А то что? Проклянешь меня или превратишь в утопца?       Яромира фыркнула, явно не впечатленная его шуткой.       — Больно надо. Ты и так воняешь, как целое кладбище утопцев. Того и гляди, без моей помощи и сам утопцем станешь. Давай уже, пошли в баню, пока вода не остыла.