охота на сердце

Ночь была черной и глухой, словно поглотившей весь свет вокруг. Тени над улицами города удлинялись и сгущались, сливаясь в одно бесформенное пятно. Жители наглухо закрыли двери и затворили ставни окон. Ни единой свечи не горело. Все молились, желая, чтобы поскорее поднялось солнце и наступил новый день, позволивший бы забыть об ужасах и вернуть веру. В эту минуту только два человека, решив разделиться, рыскали по улицам, а смерть бежала за ними следом, уже готовясь забрать того, чей век близился к закату. Молодой охотник за нечистью промчался сквозь каменную арку, ощущая неясную тревогу, которая нарастала в груди и достигла своего апогея. Нельзя бы идти на поводу у деда. Он знал об этом с самого начала и не возразил. Идиот. Впервые их совместная работа проходила без препирательств... Никаких возражений с его стороны, четкое следование плану, странный, несколько меланхоличный настрой старика. Все было не так. Погано как-то. Оставалось лишь до последнего надеяться, что он успеет, что с дедом все в порядке. Когда он ворвался на окраину, сердце сразу же болезненно сжалось. Взгляд моментально упал на фигуру пожилого, сгорбившегося человека. Он медленно оседал на дорогу, пока не распластался по ней. Ниже его ростом, но всегда сильный, дед казался сейчас таким слабым и беспомощным. Воздух вокруг был пропитан запахом крови и чертовщины, а тело деда было искромсано когтями демона. Его плащ был залит красными пятнами. Кровь темной лужей растекалась по земле. — Дед! — крикнул молодой охотник, бросаясь к нему. Тот откликнулся на зов внука и поднял глаза, полные горечи, но на его морщинистом лице читалась слабая, едва уловимая улыбка. Внук опустился перед ним на колени, пытаясь поддержать его, но чувствовал, как жизнь покидала старика. Каждое прикосновение отзывалось болью в области груди, как если бы разрушался целый мир, оставляя лишь осколки. — Лаксус... — голос старого охотника был слабым, прерывистым. — Вот и все закончилось.... — Дед, не говори так... — Ему трудно было смотреть на него, горло, словно сдавило железной хваткой. — Ты сможешь... Я тебя вытащу... Тебе помогут... Но старик знал правду. Он чувствовал, как темнота вокруг него сгущалась, а огонек жизни стремился покинуть бренное тело, тлел, не оставляя за собой угли. С каждой минутой слова давались ему все тяжелее. Его глаза смотрели на внука, пытаясь выразить прощальные наставления, которые он уже не мог произнести. — Лаксус... — в последний раз прошептал старый охотник, прежде чем его взгляд затуманился, и грудь перестала вздыматься. Лаксус ощущал, как все внутри разрывалось на части. Он крепко обнял бездыханное тело деда, как будто это могло удержать его в этом мире. Кровь продолжала течь из ран, окрашивая руки Лаксуса в алый, но он уже не чувствовал ничего, кроме пустоты и невыразимой боли. Ночь, казалось, стала еще мрачнее, словно сама смерть занавесила небо черным покрывалом. Лаксус сидел на холодной земле, сжимая тело деда, и по лицу потекли капли, барабанящие по дороге. Пошел проливной дождь. Капли смешивались с сухими слезами, падали на его лицо, смывали кровь. Мир вокруг казался далеким и безразличным, а в его душе бушевала буря, готовая снести все на своем пути. Боль была настолько сильной, что казалось, будто она разрывала его изнутри. Раздирала в клочья. Только тьма и безнадега окружали его, поглощая в бездну отчаяния. Молодой охотник стоял на коленях, не в силах оторвать взгляд от мёртвого деда. Каждый вздох давался с трудом, как будто его собственная грудь была пронзена когтями демона. Он не мог поверить в случившееся, не мог смириться с этой утратой. Дед был для него всем: наставником, другом, человеком, который всегда поддерживал его, даже в те не простые дни, когда они ругались и спорили. Он никогда не слушал его. Он его подвёл. Тишину ночи нарушали лишь ливень, шуршание листьев и далекое завывание ветра. Ни звука больше, словно сама природа притихла, почуяв, что здесь случилось нечто ужасное. В голове Лаксуса царил хаос. Воспоминания о прошлом промелькнули перед глазами: как дед учил его, как они вместе выполняли заказы. Старческие наставления и причитания почти всегда так раздражали. За ними следовала ругань и примирение. Но Лаксус никогда не представлял, что дед так стремительно покинет его. Он этого не хотел.... И вот теперь его дед лежал здесь, уснувший навсегда, а он не смог ничего сделать. Он слишком слабый и никчёмный, способный только всех подводить. Ярость вспыхнула внутри, разрывая пустоту. Она была жгучей, палящей, захлестывающей все. Его кулаки сжались, и небо, словно откликнувшись на его боль, пронзил разряд молний. Они осветили округу зловещим сиянием. Гнев, смешанный с отчаянием, захлестнул его. Чувство презрения к себе зажглось, как яркий факел. Неужели это действительно конец? — Я больше не буду никого подводить... — сквозь зубы прошептал молодой охотник, голос ломался от скорби и ненависти. Ошибки за проступки, как оказалось, настигали стремительно. Он не мог сдвинуться с места. Одежда промокла, но холод не чувствовался. Молнии мелькали над головой, как если бы сама природа откликалась на его гнев, освещая ночь холодным белым светом. Лаксус склонился над телом деда, всё ещё не веря, что тот покинул его навсегда. Он не мог бросить старика лежать здесь, под треклятым дождем и аккуратно подхватил на руки. Боль от потери была неизмерима. Она захватила его, парализовала, оставив только мрак и отчаяние. Он застыл на месте, гипнотизируя взглядом тусклую площадь. Минуты текли, смешиваясь в бесконечное мгновение. В конце концов, Лаксус медленно поднял голову, посмотрел на небо, на его черноту, изредка прорезаемую желтыми вспышками. В этот момент он дал себе клятву. — Я больше не буду слабым, — выдохнул он, и его голос был тихим, но исполненным решимости. Его ярость, боль, скорбь — всё смешалось в единый клубок, и родилась огромная пустота, в которой осталось место только для их ремесла. Охота за нечистью стала единственной нитью, что по-прежнему связывала его с дедом. Возможно, когда-нибудь у него получится искупить этот грех. Самый страшный в его жизни.