Маяк Староместа

Гвейн представлял их первую встречу иначе. Его племянник — его король — восседал бы на Железном Троне с короной Завоевателя на белокурой голове, а Гвейн склонился бы перед ним в искренней почтительности и объявил, что поход под предводительством сира Кристона Коля увенчался успехом и что теперь Речные земли признали истинного правителя Семи Королевств. Вместо этого Гвейн неловко присаживается у кровати, где в беспамятстве лежит его племянник — говорили, что Эйгон был миловиден, но теперь вся его красота смазалась ожогами и изрезалась уродливыми шрамами — не знает, куда деть руки. — Эйгон борется, — тихо говорит Алисента. У нее под глазами залегли тени от бессонной ночи, полной беспокойства за своего никак не просыпающегося сына. — Великий мейстер Орвилл сказал, что его жизнь теперь в руках богов. Сестра должна была представить их друг другу во время праздничного пира. Эйгон бы улыбнулся ему сначала вежливо и незаинтересованно, почти лениво, но после того, как Гвейн бы пошутил и предложил выпить, то улыбка племянника стала бы в искренней. Они разговорились, Гвейн сделался его любимым дядюшкой, а Алисента бы после все ворчала в притворном возмущении о его неблаготворном влиянии на ее не самого прилежного сына. Вместо этого Алисента смотрит на Эйгона с такой всепоглощающей пустотой во взгляде, будто во всем произошедшем с ее сыном виновата только она одна. — Я оставлю вас, — с этими словами сестра выходит (сбегает) из покоев, пропахших маковым молоком и безнадежностью. Гвейн сидит в тяжелом молчании, окутывающем туманом его кости. Говорить он не видит смысла — Эйгон его слов не услышит, так к чему сотрясать воздух? Гвейн перебирает мысли в голове, одну за другой: о будущем, которого уже не предугадаешь, о Дейроне, который так не похож на других детей сестры и который в такой ситуации точно бы знал со всем своим юношеским пылом, что делать. Или был бы уверен, что знает. Слышится звон металлических пластин доспехов и тяжелая поступь шагов — Гвейн за время покорения Речных земель успел выучить походку одного конкретного человека. Кристон Коль мнется у двери, но спустя пару секунд неуверенно заходит внутрь. Гвейн хочет сказать со всей жестокостью и мнительностью, которые только может найти в себе, что пробыл Коль десницей меньше месяца, а уже довел своего короля до такого состояния, что Отто Хайтауэр справился бы на его месте намного лучше — но у Кристона настолько потерянное выражение лица, что Гвейн так и не произносит смоченное ядовитыми каплями обвинение. — Не волнуйтесь, лорд десница. Моя сестра денно и нощно следит за состоянием короля. Гвейн думает, что Коль оскорбится притворной легкостью в произнесенных словах, подожмет губы так, будто терпит Гвейна из последних сил — он забавный, этот дорниец, — но Кристон только отвечает: — Ее Милость так же сидела с Эймондом, когда он потерял глаз, — в голосе десницы слышится светлая грусть и что-то такое, что заботливо говорят отцы о своих детях. Гвейн догадывается, что король Визерис не был хорошим родителем — Дейрону он не прислал ни одного письма, и Гвейн некоторое время писал их сам, выдавая за королевские, пока Дейрон не раскрыл его уловку и не попросил больше так не делать — и что воспитанием Эймонда и Эйгона занимались другие люди. Нетрудно догадаться, кто хотя бы по тому, как Эймонд уважает этого скучного человека и как король сделал его своей правой рукой. Да и Алисента тяготеет к Колю, что вызывает у Гвейна массу подозрений. — Жаль, король спит, — вздыхает Гвейн. — Я бы познакомился с ним по-человечески. — Вы бы понравились Эйгону, — задумчиво говорит Коль, тянется поправить сползшее с короля одеяло. «Эйгону» царапает слух и подтверждает догадки Гвейна. — Его Милость всегда любил… раскрепощенных людей. Гвейну смешно и немного приятно, что Коль пытается подобрать слово, не оскорбившее бы его, — совместный поход по Речным землям их все-таки сблизил. — А вы бы Дейрону нет, — врет Гвейн, потому что благородному, доброму Дейрону всегда нравились рыцари, а такие, как Коль — с вечно хмурым лицом и долгим сидением у костра, — уж тем более. Кристон хмыкает, но не отвечает, переводит взгляд на короля. Король предсказуемо молчит. Все должно было быть не так. Во время праздничного пира во имя их победы Эйгон бы познакомился с Дейроном, и они бы обязательно поладили после того, как Дейрон — прекрасный лютнист — сыграл бы те песни, которые ему в свое время напевал с хитрой улыбкой на губах Гвейн, и которые никогда бы не одобрил Отто Хайтауэр. Эйгон бы рассмеялся и обнял своего младшего брата за плечи, а Коль бы нахмурился и сказал что-то важное и скучное, пустое в своей праведности. Дейрон важно покивал для виду, чтобы не обидеть королевского гвардейца, но в конце концов бы проникся — он как раз в таком возрасте, когда юнцы проникаются благородными идеалами. Но того мира не существует. Дейрон в Староместе готовится к войне, пока Гвейн и Коль молчат в тишине, нарушаемой тяжелым дыханием борющегося за жизнь короля.