Находящийся по адресу Пятая авеню, дом №1000, Метрополитен-музей был настоящим воплощением величия искусства. Помимо обычных экскурсий для студентов и школьников, здесь проводили «Мет Токс» — лекции, в которых обозревались различные аспекты музейной работы. Донна имела удовольствие курировать один из таких семинаров еще на заре открытия крыла имени Майкла С. Рокфеллера, когда археологи со всей Латинской Америки в сотрудничестве с музеем организовали первую галерею Древнеамериканского искусства.
Она помнила, как ей дали вживую, без перчаток, дотронуться до фигурки «стоящей на коленях женщины» культуры ацтеков. Каменная скульптура размером в двадцать на двенадцать дюйм так неожиданно срезонировала на подсознательном уровне, что Донна не могла не почувствовать всепоглощающую любовь к искусству. Оно зализывало раны, нанесенные историей, и говорило о том, что время действительно имело свойство исцелять. Донна понимала, что даже после всех приключившихся событий, в мире были вещи, ради которых стоило прожить чуть дольше.
Стоя на крыльце музея возле развевающегося красного флага с названием «Мет», Донна, вместе с учениками, ждала остальных ребят под звуки саксофона в нескольких кварталах от здания. Позднее утро понедельника всегда предваряло опаздывающих студентов, ведь кто-то пробыл на выходных дома и теперь, огибая полсотни миль, ехал сюда самостоятельно.
Несмотря на занятую атмосферу манхэттенского Верхнего Ист-Сайда, музей, казалось, все также бесконечно наполнялся посетителями. Донна на мгновение почувствовала тоску по жизни в центре: здесь действительно царила огромная кладезь различных культур, которую даже по истечении лет не успеется изучить полностью. Она-то знала.
Донна присела на широкую пористую ступеньку и, подложив портфель, придвинулась к перилам, чтобы никому не мешать. Одни ребята скатывались по поручням, как в детстве, за что уже получили выговор от охранника музея; другие, растянув ноги вдоль лестницы, щебетали между собой.
— Мисс Мартинс, — проговорил чей-то голос над головой, — держите.
На уровень глаз опустилась двойная подставка для напитков. Питер протянул ей горячий чай, а себе взял, по всей видимости, кофе. Пальцы обхватили картонный стакан синего цвета с греческим орнаментом и надписью «мы рады служить вам!»
— Не стоило, — приятно улыбнулась Донна. — Сколько я вам должна?
— А, — махнул он рукой и присел рядом, — я часто хожу в эту кофейню. У меня пожизненная скидка.
— Неужели?
— Да, — пустил смешок Питер, — мои друзья там работают. ЭмДжей и Нэд. Кстати, Нэд посоветовал этот чай — попробуйте, должно быть вкусно.
Донна оттянула пластиковую крышку и слегка глотнула, пробуя на язык легкую горечь и густую терпкость. Чем-то напоминало длительно настоявшийся зеленый чай.
— Интересно, — протянула она, смотря на глубокий, темно-красный оттенок напитка. — Никогда не пробовала подобное. Как он называется?
— Пуэр. Распространен в восточной Азии, в особенности — в Филиппинах. Бабушка Нэда настаивает его с разными плесневелыми грибами уже несколько лет, а бочки потом завозят в кофейню.
— Мне понравилось, — честно сказала Донна и потянула уголок губ. — Передайте вашему другу, что его бабушка — мастер своего дела.
— О, вы только скажите — Лола всю школу снабдит этим чаем!
— Лола?
— Нэд ее так называет.
Донна задумчиво взглянула на юношу. Он завороженно смотрел в чистое небо и, казалось, был удивлен, как и она, шестидесятиградусному октябрьскому теплу. Нью-Йорк определенно радовал этой осенью.
— Вы скучаете по старой школе? — спросила она, отпивая чай.
— Не всегда, — пожал он плечами. — Чаще всего, из-за друзей. Нэд, Мишель, Бетти… учиться с ними было легче. Они знают обо мне все и, может, даже больше, чем я сам.
— А то, что вы?..
Питер отрешенно взглянул на запястье.
— И это тоже.
— Родители?
— Мама с папой умерли, когда мне было шесть, — тихо произнес он.
— Ох… я не знала, Питер.
— Ничего, — парень напустил улыбку, — я их, по правде, и не помню совсем. Мэй сразу взяла меня под свое крыло и воспитала, как настоящий родитель.
— Мэй?
— Тетя Мэй. Но… я ей не рассказывал о способностях. Так и не решился.
— Почему нет?
Питер надул щеки и в незнании развел ладони в стороны.
— Боюсь, наверное. Она довольно пугливая. Постоянно беспокоится обо мне, звонит часто…
— Но это ведь хорошо?
— Конечно, — твердо кивнул он. — Просто каждый раз я чувствую себя предателем. Она же думает, что я учусь в обычной школе для одаренных подростков. Считает меня гением.
— И я с ней полностью согласна, — подбадривающе ответила Донна. — Поверьте, если тетя Мэй вас вырастила как своего сына, и до сих пор проявляет заботу, то с раскрытием правды хуже не станет.
Питер, нахмурившись, глядел перед собой, потягивая американо. Она знала, как противоречиво звучали ее слова, ведь сама боялась обнажить душу — и неспроста, — но почему-то в этот момент казалось, что фраза должна была подействовать на парня. Он, в отличие от нее, не убийца.
— Я не давлю, мистер Паркер, — мягко сказала Донна, опустошая стакан. — Просто совет от вашего дружелюбного товарища.
Юноша с удивленным разумением перевел на нее взгляд, и она, подмигнув, загадочно улыбнулась.
К тому времени подтянулись остальные ученики и вместе с ними аудиовизуальный техник Дэвид, которого она любезно попросила помочь во время экскурсии. Он пришел с серебряным чемоданчиком, где хранил несколько пар наушников, mp3 плееров и гарнитуру с микрофоном для главного гида. Войдя в предбанник, Дэвид раздал каждому по комплекту, а Донне протянул моногарнитуру, твердо крепящуюся на голове.
— Канал второй! — проинформировал он. — Нажмите на правую кнопку и перейдите на второй канал. Донна, скажи что-нибудь.
— Ребята, слышно?
Студенты радостно приложили ладони к ушам, словно впервые ощутили всю прелесть наушников. Она усмехнулась.
— Отлично! — заговорила она, а ее голос зернистым отзвуком отдавался всем в устройства. — Ну что ж, сегодня мы перейдем, наверное, к одной из самых захватывающих направлений в искусстве. Оно как подросток — неуловимо, мятежно и до ужаса любознательно. Пройдемте дальше. Не теряться — людей сегодня много! Дэвид, замкни нашу цепочку, пожалуйста.
Они вышли в центр холла, и ребята невольно подняли глаза к потолку, охая от изумления. Донна сама на секунду замерла возле круглого ресепшена, оглядывая желтый купол, под которым не стояла довольно давно. Она опустила взгляд на зачарованных студентов и улыбнулась.
— Кто бывал здесь в последний раз?
— Я! — возгласила ученица, а ее рука смешно вытянулась меж голов одноклассников.
Донна прыснула.
— Да, мисс Хан? Вы были в музее недавно?
— Ага, — кивнула Камала, — правда в другой его части. Мы организовывали тур по окрестностям Нью-Йорка для наших пакистанских родственников. Мама почему-то решила сперва показать им Клойстерс, а потом уже Метрополитен.
— И правильно сделала, — кивнула Донна и развернулась к длинной лестнице, ведущей на второй этаж. — Филиал музея находится в двадцати минутах отсюда, в Вашингтон-Хайтс. В Клойстерсе хранится много средневековой западноевропейской живописи — в большинстве своем, из периода раннего Ренессанса. Но сегодня мы плавно перейдем к эпохе Нового времени и заодно воочию посмотрим картины. Начнем с барокко. Так, осторожно — ступеньки высокие!
Протиснувшись сквозь шумную толпу, они оказались в галерее под номером шестьсот. Донна вытянула шею, удостоверяясь, что никого не потеряли. Она поправила микрофон и бодро продолжила:
— Сейчас мы находимся в павильоне европейского искусства. Галереи с шестисотой по шестьсот сорок четвертую заполнены картинами эпохи барокко, классицизма и реализма. Если у нас останется время, мы успеем зайти в павильон европейских скульптур и декоративного искусства. Он находится по левую сторону от лестницы. А мы пойдем во-от сюда!
Донна указала рукой на небольшое помещение, на синих стенах которых висело всего четыре картины. Повернувшись лицом к студентам, она кивнула в сторону темной картины.
— Подойдите поближе — что вы здесь видите?
Ученики сощурились. Натюрморт и правда был невнятный, и если бы не лампы на потолке, заметить можно было бы только блестящую раму.
— Это кот? — спросил Лукас.
— Не просто кот, — улыбнулась она. — Что он делает?
— Э… ест рыбу?
— Да он же своровал ее! — возгласила Даниелла. — Вон, тарелки везде валяются.
Донна рассмеялась.
— Все верно. Итальянский художник Джузеппе Рекко так и назвал свою картину — «Кот крадет рыбу». Если мы сравним ее с живописью Ренессанса, какие отличия можно заметить?
— Темно все как-то… — сказал Сэмюэл, скрестив руки на груди. — У да Винчи была симметрия в картинах, что ли.
— Так и есть, — согласилась Донна. — Эпоха Ренессанса больше говорила о точности, рациональности человеческого мышления, и потому художники того времени пытались это передать сквозь золотое сечение и идеализированные формы — будь то людей или животных. А здесь… все наоборот.
— Никогда не видела, чтобы раньше рисовали кости, — отозвалась Сара и почесала короткую красную шевелюру, — да еще так реалистично…
Донна кивнула.
— Абсолютно солидарна, мисс Рашман. Живописцы барокко стремились вызвать эмоциональный отклик через драматические сюжеты, а тут все очень даже трагично — взгляните на рыбу в зубах у кота. Похоже, еще живая, и кажется, что шевелится, пока ее поглощают. К сожалению, скоро картину заберут на реставрацию — там, видите, небольшая трещина в углу, — но обещали через месяц ее вернуть.
Она отошла назад, давая ребятам насладиться натюрмортом, и спустя несколько мгновений добавила:
— Хорошо, пойдемте дальше. Направо.
Они прошли через большую шестьсот двадцатую галерею итальянского барокко и остановились в павильоне под номером шестьсот двадцать один — «Плоть и дух эпохи Рубенса».
— Так, где же она… а, вот! — воскликнула Донна и, идя задом наперед, указала на большую картину размером в девяносто на сто сорок дюйм. — Это павильон нидерландского — и самого важного — барокко. Питер Пауль Рубенс является одним из главных представителей искусства Нового времени, и его картины тут повсюду. Вот эта, например, называется «Охота на волков и лисиц».
Донна сцепила ладони в замок за спиной и медленно прошлась позади студентов.
— Куда только не попадала эта картина… Ее скупали на рынках, затем вывозили в Испанию, Францию… Картину держал даже старший брат Наполеона! В итоге в середине прошлого века из Лондона ее перевезли сюда. Хорошо иметь фамилию Рокфеллер, правда?
Ребята глухо засмеялись. Она думно обвела пейзаж взглядом и невольно скользнула по остальным картинам в галерее. В павильоне людей было немного — большинство толпилось в шестьсот двадцать пятой, глазея на испанские мотивы Веласкеса, — и потому взор невольно приметил пожилого мужчину, стоящего возле совсем небольшой картины. Донна сощурила глаза, ведь не помнила сюжет полотна — должно быть, его перевесили из другой галереи во время перестановки. Мужчина в синей восьмиклинке и с клетчатым шарфом вокруг шеи вдруг покачнулся, словно постепенно терял равновесие, и она спохватилась.
— Я сейчас. А пока рассмотрите картину повнимательнее, и мы позже проанализируем все детали. Дэвид, проследи, пожалуйста, чтобы никто не расходился за пределы павильона.
Ученики полукругом встали возле картины и шептались друг с другом, не перегибая дозволительный уровень шума. Донна нажала на кнопку гарнитуры возле уха, выключив микрофон, и направилась в сторону мужчины, стуча резиновой подошвой о паркет. Он снова пошатнулся, и Донна приблизилась. Не дай бог упадет прямо здесь…
— Извините, сэр, — негромко окликнула она, становясь у него за спиной. — Вы в порядке?
Он не спеша обернулся, мелко шаркая ногами, и, завидев ее, слегка улыбнулся. Вид у мужчины, она могла судить, был здоровый. Возможно, просто провел длительное время в музее — а здание, отнюдь, огромное.
— Все хорошо, милая, — старчески прокряхтел он, — мисс…
— Ах, мисс Мартинс. — Донна машинально протянула руку и растянула губы в улыбке. — А вы?..
Мужчина опустил взгляд на ее ладонь и легонько пожал ее в ответ, мягко стуча поверх тыльной стороны второй рукой.
— Эйзенхардт. Макс Эйзенхардт.
— Очень приятно, мистер Эйзенхардт, — кивнула она и, отняв руку, посмотрела на картину. — Признаюсь, не вспомню, что это за произведение. Должно быть, оно вас чем-то зацепило.
— Несколько картин перевозят из варшавского национального музея, — он мечтательно склонил голову, — эту установили совсем недавно. Моя любимая картина.
— О, вы почитатель, — улыбнулась Донна.
— Не такой профессионал, как вы, — усмехнулся Макс, кивая в сторону студентов, — но своего рода последователь искусства.
Она шагнула ближе к изображению. Картина маслом с изображением Иисуса в белом хитоне была одновременно схожей и различной от других картин подобного толка. То ли яркие, контрастные цвета, то ли акцент на эмоциональное событие — произведение выглядело неординарно. Затем она прочла название на небольшой золотистой табличке.
«Воскресение» 1758 год.
Краков, Польша.
Автор: Шимон Чехович.
Польское барокко… Его было совершенно немного в Метрополитен-музее — настолько, что Донна и не вспомнила бы о художнике, не будь здесь мистера Эйзенхардта. Видимо, работники музея решили исправиться и добавить все ответвления искусства Нового времени.
— Что она заставляет вас чувствовать? — будто себя, нежели Макса, спросила она, разглядывая живопись. — Эта картина.
Он на мгновение замолк. Донна окинула его сосредоточенное выражение лица, останавливаясь на глубоких морщинах. Интересно, сколько ему было лет? Были ли у него дети, внуки? Донна задумывалась об этом в отношении себя несколько раз, когда рубеж ее возраста пересек полвека. Она совершенно была не против выйти замуж, завести семью, родить ребенка — сделать все, что делали обычные люди, — однако в планы ГИДРы это не входило.
Донна не могла иметь детей. Ей, как и другим женщинам в нацистском войске, удалили матку. В конечном итоге уровень гормонов пришел в норму, но ее лишили основного — возможность передать кому-нибудь — кому-нибудь родному — свои знания. Донна иногда думала, что ее любовь к преподаванию обуславливалась именно этим.
— Фигура Христа мне кажется победой человека над смертью, порожденной жизненными невзгодами, — заговорщицки заговорил Макс. — Порой величайшие испытания — это не те, что ждут впереди, а те, что мы носим с собой…
Он выставил указательный палец и провел им вокруг остальных персонажей в картине.
— Эти сторонники Иисуса… видите? Не все рады тому, что он воскрес. Далеко не…
Макс внезапно закашлялся и, слегка согнувшись, не удержал баланс, склоняясь в ее сторону. Донна вовремя выставила руки и обхватила его плечи. Он вытащил из внутреннего кармана пальто платок и вытер рот.
— С вами точно все хорошо? — тихо осведомилась она, возвращая его ногам равновесие.
— Да, да, — откашлялся Макс. — Обычный осенний авитаминоз.
Донна настороженно кивнула, не уверенная в его состоянии здоровья, но настаивать ни на чем не стала.
— Вас, похоже, заждались. — Мистер Эйзенхардт указал на ее учеников.
Она повернула голову в их сторону, увидев, что ребята уже перенеслись к третьей картине, бурно обсуждая большое полотно «Коронации Девы». Дэвид и сам успевал им что-то объяснять, по долгу службы с Донной обучаясь многому. Она обернулась, чтобы попрощаться с Максом, но его след неожиданно простыл. Будто его тут и не было вовсе.
Донна с сожалением нахмурилась и, сунув руки в карманы брюк, устремилась к студентам. По мере приближения она ощутила что-то металлическое в ладони и, потянув за цепочку, вынула… О, боже.
Жетон.
Армейский жетон Томаша.
