Карма

Скорую трапезу предвещал будоражащий воображение и еще больше разжигающий голод аромат, Гоку чуть слюни не пустил. Годжо непременно отстегнул бы шутку по этому поводу, но урчание в его собственном животе опередило любые слова. Даже Хаккай и Хакурю обернулись посмотреть на кухню. Санзо зажег сигарету. Глаза Гоку засияли, когда Мей и дети вернулись, неся в руках подносы. — И это все нам? — спросил он, потирая руки и чуть ли не прыгая от восторга. — Боюсь, это очень скромная трапеза, но ешьте, сколько хотите. — Отлично! Не настаиваю на церемониях! Приятногоаппетита! — с этими словами парень схватился за палочки и принялся накладывать себе на тарелку всего и побольше. — Эй, сбавь обороты, тупая макака! — крикнул Годжо, хватаясь за тарелку пирожков, которую Гоку успел присвоить. — Оставьте что-нибудь и для Хакурю, — с улыбкой заметил Хаккай, попивая водичку, пока за столом шел яростный дележ. — Конечно, вот! — Гоку выдернул из рук продолжавшего бушевать Годжо ту самую тарелку, на которой еще оставалось два последних пирожка, и протянул Хаккаю. — Эй, тут еще полно всего. Салатик возьми, например, — с этими словами полукровка вцепился в его тарелку, но Гоку ухитрился проглотить все ее содержимое в один присест. — Придурочная обезьяна! — взвыл Годжо. — Отлично, тогда мне достанется остальное! — Он сгреб поближе оставшиеся блюда и принялся есть настолько быстро, насколько это было возможно по человеческим (или ёкайским) меркам. Хаккай лишь улыбался их выкрутасам, пока накладывал порцию себе и питомцу. Даже при аппетите Гоку, еды было предостаточно. Трапеза длилась уже минут десять, когда Хаккай заметил, что Санзо так ни к чему и не притронулся. С явным волнением он посмотрел на монаха, который докуривал уже вторую сигарету. Он даже воду не пил. — Не ешь, Санзо? Мы не скоро увидим такой пир. Санзо лишь спокойно на него посмотрел. — Что-то не так? Я знаю, ты... И тут Хакурю жалобно пискнул и упал. В ту же секунду Гоку, отодвинувший стул и собравшийся встать, повалился обратно, хватая ртом воздух. Хаккай уже был на ногах, но едва успел сделать шаг, как все поплыло у него перед глазами, и жуткая боль вспыхнула в голове. Он покачнулся, хватаясь рукой за столешницу, и, одновременно с ним, Годжо выронил палочки и схватился за голову. Санзо поднялся, отточенным движением вынимая револьвер. — Яд, — выдохнул Хаккай. В голове Санзо пронеслись бесчисленные ругательства. Яд — но почему? И есть ли противоядие? Краем глаза он уловил движение, когда маленькая тень мелькнула в дверях. Он шагнул в том направлении, намереваясь поймать зачинщика или любого из домочадцев... Серебряная вспышка справа заставила резко обернуться… … и длинный кинжал, насквозь прошив плечо, намертво пригвоздил его к стене. — Санзо! — превозмогая страшную дурноту и головную боль, Гоку сумел сделать пару шагов в его сторону, но упал. — Санзо... Монах выругался сквозь стиснутые зубы, схватившись за рукоять кинжала. Человек не мог метнуть оружие с такой силой. А это значит... ... Он проклинал свою беспечность. Конечно. Конечно! Это была территория ёкаев. Они вошли прямо в их логово и ничего не заподозрили. Пока не стало слишком поздно. В памяти всплыли голоса: «Это они! Команда Санзо! Это действительно они! Он такой, как говорят: золотистые волосы, чакра, сутра...» Не трепет. Страх. Судорожный поиск взглядом ограничителей. Я никак не ожидала принимать в своем доме самого Генджо Санзо... Это очень неожиданно.... Он был глупцом. Санзо вернулся к действительности, и его взгляд заволокла красная пелена. Голова раскалывалась от боли, а мышцы парализовало. Ноги подкосились, и, видимо, его веса хватило, чтобы выдернуть из стены кинжал, потому что, когда монах открыл глаза в следующий раз, он смотрел на Мей снизу вверх. И тогда он увидел ограничитель — кулон на ее шее. «Как я мог этого не заметить?» - мелькнула мысль. Женщина склонилась над ним, высоко занося стиснутый в руке нож. Яд на лезвии. Вот дерьмо. Будь оно все дважды проклято! Он отказывается умирать, особенно вот так: от яда или удара в спину. Если бы только дотянуться до револьвера... Одна нога опустилась ему на руку, а другая пнула оружие подальше. Санзо бы вскрикнул от досады, если бы не паралич. Но, если один план провалился, оставался еще запасной. Закрыв глаза и превозмогая боль, он начал напевать молитву, чтобы высвободить мощь Сутры Преисподней. Вот только язык не слушался, а сознание уплывало, отказываясь подбирать нужные слова. Наконец, мир поблек, а мысли исчезли, оставляя после себя пустоту. *** Санзо открыл глаза. Его взору предстала пустыня: серая гладь в тусклом свете луны. Ветер поднимал в воздух облака песка, пролетая над барханами. Он увидел Хаккая, с закрытыми глазами прислонившегося спиной к скале, и мерно посапывавшего рядом с ним Хакурю, закутавшегося от холода Годжо, мямлившего что-то во сне, видел Гоку, который храпел, развалившись на спине. Увидел самого себя, наклонившегося, чтобы перевернуть мартышку набок. Он понял смысл происходящего, когда просвистела первая стрела и вокруг появились ёкаи. Он спокойно огляделся в поисках выхода — иллюзия, просто сон… В это мгновение внезапный порыв ледяного ветра сменил обстановку. Санзо смотрел, как над маленькой фермой заходит солнце. За домом тёк ручей, вокруг раскинулись аккуратные грядки с овощами и зеленью. Увидел Мей и ее сыновей. Остроухих и с когтями на руках. Еще один ёкай вышел из дома, застегивая ремень с ножнами. Он заговори с Мей, и много, должно быть, слов было сказано, но Санзо не расслышал ни одного. Потом женщина обернулась, и дети побежали к отцу, чтобы обнять на прощание... ... И тут монах увидел их лица... Волнение-страх-надежда-печаль… Папочка, тебе действительно надо идти? Папочка, обещай, что вернешься! Обязательно вернешься, обещай. Чувство, сродни физической боли, поселилось в груди. Обстановка снова сменилась. … он поднял револьвер, чтобы выпустить пулю ёкаю между глаз… … ёкай занес меч, чтобы пронзить учителя… … лицо Мей: «Обещай, что вернешься»… … фонтан крови… … шок, ужас, страх, отрицание… Я не смог его защитить. … Папочка, спаси нас от плохих людей… … обещай… … ёкай выпрямляется, в его руке окровавленный меч … … что вернешься домой… … поднимается снова… … верно, папочка?.. И когда он вскрикнул в знак протеста, перед ним встал Комё Санзо, занося для удара окровавленный клинок. «Теперь ты знаешь», — сказал учитель с присущей ему дружелюбной улыбкой. На мгновение Санзо увидел тело ёкая у ног учителя, и где-то вдалеке послышался детский плач. Учитель никогда бы не поднял руку для убийства. Никогда. Ни той ночью, ни когда в комнату ворвались ёкаи, чтобы украсть сутру. Комё мог бы призвать силу двух сутр, мог взять оружие и драться, или даже сражаться в рукопашную. Но когда Санзо шагнул вперед, чтобы защитить учителя ценой собственной жизни, он увидел, как тот сделал то же самое. И ценой своей жизни защитил его. — Теперь ты знаешь. Земля была устлана телами. Людей. Ёкаев. Полукровок. Он убил их всех, расчетливо, безжалостно, оставив их бездыханные тела воронам. Теперь он видел то, что скрывалось за безымянными лицами. У этого было двое детей. У этого — больная мать. Этот умер, чтобы спасти товарища. А этот, и тот, и следующий... — Теперь ты знаешь. И все оправдания вмиг исчезли перед доброй улыбкой Комё Санзо. — Учитель... Я пытался. Но этого было недостаточно. Никогда не было достаточно. Как может кто-то спорить с человеком, отдавшим свою жизнь, чтобы защитить другую? Есть ли причина настолько благородная, чтобы отнять ради нее жизнь? В улыбке учителя не было и намека на обвинение, но Санзо мог отчетливо его расслышать. Ты отверг все мои наставления. Ты уничтожил сокровенность самой жизни. Ты не достоин быть моим преемником. Комё поднял меч на уровень его шеи. Санзо закрыл глаза.