Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь дракон-изгой?

Деймон Таргариен не любил признавать свои ошибки. Для него, признать, что он мог быть неправ, что его мнение было неверным, все равно, что спрыгнуть со спины дракона с большой высоты. То есть было почти равно смерти. Да, Деймон знал, что чаще всего это оборачивается для него проблемами, знал, что его упертость в своей правоте приносила ему больше несчастия, чем наоборот, знал, что чаще всего, особенно, если его неосторожные слова были брошены в порыве импульсивности и злости, приносили горе если не ему, так его близким, и тем не менее не собирался меняться. Поздно было. К тому же это просто часть того, кем он был. Порочным принцем. Принцем-изгоем. Принцем Блошиного Конца. А однажды даже Королем Ступеней и Узкого моря. Почти все эти звания мало кому принесли бы радости, но он ими гордился, ибо нет никого такого другого, как он. Его упрямство, импульсивность, слава воина и развратника, все это было частью него и всегда будет звучать лучше, чем просто второй сын и вечно отверженный брат. Даже «Мейгор, пришедший снова», был лучше, чем никто, сноска в истории, запасной сын, который так и не пригодился, и кого из дома изгоняли свои же родичи чаще, чем это было бы прилично. Поэтому, да, оглянутся назад, признать, что ошибся, было почти смертельно для такого человека, как он. Это ранило его гордость, которая помогала ему пережить очередное изгнание и отказ брата долгие годы, и отказываться от нее Деймон не хотел и не собирался, даже если порой на него накатывал меланхолия и осознание, что если бы он не был такой занозой в заднице, хоть немного смерил свой норов и горделивость, то многое в его жизни пошло бы совсем по-иному. Даже после того, как наконец получил то, что жаждал. Его любимая племянница, его близнецовое пламя, стала его во всех смыслах этого слова, как предназначалось с самого начала. Деймон порой осознавал, что это как раз по его вине они так долго шли к тому, чтобы стать единым целым. Думал о том, что если бы он был терпеливее и нашел иной подход, то не было бы этого многолетнего разрыва между ними. Она стала бы его женой, а не Лейнора, а головы его пасынков были серебряными, а не каштановыми. Они были бы его, а не Харвина Стронга. Даже если бы они не поженились, все, что нужно было Деймону, так это остаться рядом, и эти мальчики принадлежали бы ему. Так же, как его маленький Эйегон и малыш Визерис. И вновь, не было смысла зацикливаться на том, что было, и какие ошибки были им совершены. Деймон твердо этого придерживался и наслаждался в кой-то мере не раздражающей его семейной и спокойной обстановкой, что царила вот уже который год на Драконьем камне. Покой ему бы часто был неведом в юности, и даже в Пентосе то было больше похожа на ссылку, а не на мирное существование с женой и дочерьми. Ему было скучно и было ощущение, что он застыл на месте, будто в ожидании чего-то. Впрочем, Деймон не мог сказать, что было все так плохо, что он по своему не любил Лейну, или что, будь у него шанс, не стал бы на ней женится, ведь… Тогда у него не было бы девочек. Конечно, он не очень умел показывать им, что любил их. С Бейлой они были так похожи, что их характеры могли вспыхнуть и снести все в огненном смерче. А Рейна… Его девочка была милой тихой леди, любящая книги, платья, украшения и умеющая самые изысканные манеры, какие только могли быть у девочки ее возраста. Деймон порой не знал, как с ней разговаривать и как к ней подойти. Рейнира имела больше подхода к его дочери, чем когда-либо мог он. Это расстраивало и радовало одинаковой мере, так как девочкам нужна была мать, как это не было жестоко по отношению к памяти Лейны, и, Деймон хоть и уважал свою кузину, все же не хотел, чтобы единственным женским примером для них была Рейнис, которая в детстве его даже пугала. Опять же, это не то, в чем он когда-либо признается вслух. Однако бывали все же моменты, когда результаты его ошибок и слов смотрели слишком явно ему в лицо, и Деймону не оставалось ничего, кроме как смело смотреть на них в ответ. Так же, как он смотрел на своих дочерей, чья мать молила его вернутся домой, но из своего упрямства Деймон отказал ей в этом и она умерла на чужбине. Так же каждый день смотрел на каштановые макушки его пасынков и их карие глаза. Так же, как эти самые пасынки в один из дней, тайком выбрались из крепости, и вернулись с невероятным рассказом о том, что они увидели в кипящем озере, которое он сам им некогда и показал, купающуюся девушку. И показали кинжал, который Деймон некогда видел в кабинете своей первой ненавистной жены. Отвратительно бронзовый и исписанный рунами, как и ее чертовы доспехи, в которых эта Бронзовая сука едва ли не спала. Не то, чтобы Деймон видел, как она спала. Он даже голой видел ее лишь в одну из трех ночей, когда перед отправкой на Ступени Визерис его вновь изгнал в Долину. Он там пробыл три дня, почти все время будучи пьяным. И в последний день, будучи в каком-то припадке безумия, когда Деймон столкнулся с Рейей, презрительно отчитывающей его за пьянство, они разделили ложе, консумировав все же свой брак почти два десятилетия спустя. Это была большая ошибка. Он знал это когда покинул Долину, чтобы пойти на войну. Он это знал, и два года спустя, когда Деймон и Лейна устроили себе путешествие по землям Эссоса и помогли тогдашнему пентошийскому принцу избавится от орды дотракийцев терроризирующих город, и ему пришлось помятое сообщение от Бронзовой суки, где было всего три слова. Забери своего выблядка. Деймон умел считать и допускал, что его семя могло все же пустить корни в ее холодной утробе после того единственного раза, когда они возлегли. Это была одной из причин, почему он отправился в Долину прямо в доспеха, запачканных в крови и кишках дикарей из степи, чтобы узнать наверняка. А заодно, есть ребенок или нет, избавится от Реи. Визерис так и не дал ему развод, и если ему не удалось заполучить Рейниру, Деймон решил, что женится на Лейне, которая к тому мигу как раз узнала, что и сама беременна их девочками. Во что бы то не стало. Нужно было бросить больше, чем один взгляд. Он пошел искать ребенка, едва приземлился за воротами Рунного Камня, и, только увидев черные волосы на макушке двухлетней девочки, сидящей на ковре с нянькой в скудно обставленно детской, мгновенно решил, что Рея его обманула. Слабый оттенок индиго в разномастных глаза девочки Деймон все же пожелал принять за блики света. Что тот был карим, а не фиолетовым. Даже если эти глаза на миг вызывали в его памяти слабый и расплывчатый образ матери, чьи очи были такими же. Один зеленый, другой фиолетовый. Деймон все же не захотел это видеть и признавать. Так было легче, поскольку ему не хотелось иметь связей с женщиной, от которой наконец решил избавится более радикальным методом, чтобы взять себе настоящую валирийскую невесту, в чьем чреве росло его настоящее дитя. Он твердо заявил Бронзовой суке, что не будет признавать своим ее ублюдка неизвестно от кого и повеселился, когда узнал, что та назвала свое явно не особо желанное дитя, чьи бы оно не было, Эйреей. В честь принцессы, чью плоть сожрали черви. Он не понимал, зачем Рея вообще родила это дитя, если так не желала его. А потом ему стало просто плевать. Деймон не без удовольствия размозжил голову Бронзовой суке, когда застал ее во время охоты одну и отправился в Пентос, где прожил целых десять лет. Жил и ни разу не вспоминал о ее ребенке, ни допуская за это время не одной мысли о том, что она все же могла не соврать. Что все же именно из ее утробы вышла его первая дочь, а не из утробы Лейны, вместе со своей сестрой. Что он мог бросить своего первенца. А потом Деймон увидел этот кинжал, и выслушал эту невероятную историю от мальчиков, полных вострога от того, что наткнулись на какую-то чародейку, которая могла плескать в кипятке и была самой красивой на свете с ее длинными черными локонами и разноцветными глазами. Он не мог мимоходом не отметить, что молодой Джейс слегка покраснел и отвел взгляд, когда рассказ его восторженных братьев дошел до описания «чародейки». Деймон догадывался, что вышеупомянутая в озере если и плескалась, то явно не в одежде, судя по реакции старшего парня Рейниры. И отметил про себя, что нужно с ним поговорить об этом. Негоже будущему мужу его Бейлы, с которой он и Рейниры хотели обручить мальчика, когда ему будет шестнадцать, а ей пятнадцать, любовался нагими девами, даже если в бордель Деймон все же должен был его сводить, чтобы знал, как нужно обращаться с женщиной в первую брачную ночь. Его девочка, хотя ему и претила сама мысль, что они уже скоро станут женщинами и чьими-то женами, заслужила самого лучшего мужа и брака в целом. Вот только эти мысли промелькнули будто мимоходом перед лицом того, что могло быть его одной из самых больших неудач. Деймон сделал вид, что ничего не случилось. Он вернул кинжал Джейсу и велел мальчикам больше не пугать свою мать. Над рассказом о «чародейке» из озера Деймон тихо посмеялся вместе с Рейнирой, когда мальчики были отправлены по своим покоям, чтобы подготовиться к ужину. А внутри него бушевала битва. Будто давно запертые мысли о всех «если» и «возможно» вырвались из заточения и начали сводить его с ума. Деймон не спал всю ночь, слушая тихое дыхание Рейниры под боком, а его память почти против воли пыталась выудить на поверхность тот единственный раз, когда он видел ребенка, которой Рея выдавала за его дитя. И ничего, кроме черных волос и разноцветных, слишком серьезных для двухлетней малышки, глаз, вспомнить не мог. Утром он не выдержал. Ему нужно было точно знать, что он был прав. Что нет никакого ребенка, что мальчики просто выдумали, а кинжал был просто украден у Ройсов, и его грабитель совершенно случайно обронил его около озера, у подножья вотчины наследников Железного трона вот уже не одно поколение. Совершенно случайно. Деймон выскользнул из крепости рано утром, еще до завтрака, оставив в кровати мило сопящую Рейниру. Он решил порасспрашивать в городе о приезжих, особенно со столь примечательной чертой, как разные глаза, при этом уверяя себя, что никто такую девчонку там видеть не мог, потому что ее просто… …она была. Деймону хватило одного разговора с дородной разносчицей за стойкой единственной таверны и гостиницы на Драконьем острове, чтобы услышать охлаждающую до кончиков пальцев информацию. Информацию о том, что да, пару дней назад на остров прибыла некая молодая и любопытная девчушка, пытающаяся маскироваться под мальчика, на чьем поясе впрямь был кинжал, какой он описал, и имеющая разные глаза. Один зеленый, один фиолетовый. Такой ужас и недоверие, когда разносчица указала ему куда в сторону окна, Деймон наверное в последний раз ощущал, когда увидел, как Лейна сгорает в огне Вхагар с их ребенком в ее утробе. Он медленно обернулся, и… Все, что успел увидеть, как довольно юркое невысокое создание смело выпрыгнуло в окно и бросилось наутек, сверкая пятками. Деймон на один миг просто ошеломленно замер, а потом бросился в погоню. Неприятно осознавать, что ты стареешь. Но именно это он ощутил, когда пытался угнаться за той, что могла быть… могла… Деймон гнал эти мысли и гнался за беглянкой, решив подумать обо всем этом, когда догонит ее. И увидит. Он пытался окликнуть эту быструю бегунью, которая забиралась по горной тропе вверх, как молодой козлик, в то время как сам уже начал задыхаться и хрипеть. — ЭЙРЕЯ! — в неожиданном порыве рявкнул Деймон, какой-то частью себя, малодушной и совсем не большой, надеясь, что девчонка не отзовется. А потом она вдруг споткнулась и резко обернулась. Ее шапка слетела с головы, демонстрируя ему толстые длинные черные косы, впрямь довольно красивое — воистину валирийской красотой — лицо еще растущей девушки, с трудом которую можно было принять за мальчика, как бы она не пыталась это маскировать, и пару яростных разномастных глаз. В зеленом полыхало самое настоящее Дикое пламя, а в темно-фиолетовом — все же фиолетовом, а не карем! — было столько яда, что он мог бы захлебнуться им, просто смотря в эти глаза. Совершенно точно глаза, какие были у его матери. Тогда ему не хотелось этого замечать, а сейчас этого не сделать было просто невозможно, когда они смотрели на него с лица, неуловимо напоминающего лицо Висеньи Таргариен, чей единственный портрет хранился на Драконьем камне. Это было суровое, но в то же время красивое лицо, которому можно было любоваться ровно так же, как и ужасаться. И оно было полно злобы и ненависти, как и эти необычные глаза. — Да ладно, мать твою! — саркастично в ответ крикнула она, вырывая его из шокового состояния, в котором он все еще пытался осознать, что это могло означать. — Ты помнишь мое имя! Отчего же? Я же просто ублюдок, которого Рея Ройс якобы пыталась тебе подсунуть, о ваше королевское задничество!.. Деймон ощутил себя так, как будто ему дали пощечину. Не самое приятное и привычное для него чувство. Это совсем не в его характере: отчего отшатывать или отступать, особенно когда было ясно, что деваться уже некуда. Но и до конца принять то, что он все же ошибся, и действительно все эти годы назад бросил свое дитя на произвол судьбы, слишком сильно желая избавится от Бронзовой суки и не желая видеть то, что было перед ним, все еще не мог. — Это правда ты, — тихо пробормотал Деймон, жадно смотря на это лицо и все еще желая найти там что-то, что скажет, что все это неправда. — Нет, нет, нет! Рея не могла быть права. Не могла. Ты не моя. Он понял, что его рот вновь сказал то, о чем придется пожалеть, едва только эти слова сорвались с его губ. Лицо девочки — его девочки! — потемнело, и в ее глазах свернуло что-то такое, что Деймона напугало, как никогда в жизни. — Да хотелось бы, — едко выплюнула… Эйрея. — Лучше уж быть бастардом, чем… Она не успела договорить слова, которые неприятно резанули по его черному сердцу, вероятно, услышав шум крыльев дракона, которого Деймон заметил совершенно случайно. И вновь, в который раз за последние сутки, неприятный и непривычный ужас, когда он понял, что это был Каннибал. Дракон, живший в глубине Драконье горы, питающийся сородичами и незадачливым людьми, что попадались ему на пути. Самый дикий и злобный из всех драконов, что жили на этом острове. И он летел прямо в сторону Эйреи. Порыв ветра от крыльев Каннибала был досточно силен, чтобы даже он, стоящий ниже по тропе, покачнулся. А девочке вовсе не повезло. Она рухнула и покатилась кубарем вниз, прямо в его сторону. Деймон даже если бы захотел бы с пути не успел отойти. Столкновение выбило из него дух, а дальнейшее падение вниз, сплетаясь конечностями с девочкой, только чудом оставило его только с новой порцией синяков, а не с множеством сломанных костей или свернутой шеей. Эйрея отползла от него, едва падение прекратилось. Деймон хотел было спросить, как она, но вид Каннибала, приземлившегося выше и сейчас пристально смотрящего на них его отвлек. Темную сестру он вынул из ножен и выставил перед ними чисто рефлекторно, даже понимая, что против дракона его любимое оружие было бесполезно. А еще Деймон осознал, что впервые так близко видел этого дракона, обычно лишь тенью мелькающего в стороне Драконьей горы. Он был больше, чем Вермитор, ближе к Вхагар, но все же не столь огромен, как огнедышащий конь его второй жены, а до этого его отца и королевы Висеньи. Его глянцево-черная чешуя, казалось бы, поглощала свет, и красовалась множеством шрамов от былых битв с другими драконами, а его ядовито-зеленые глаза были слишком умны. И голодны. Дракон вытянул шею и почти с интересом разглядывал их так и эдак. А потом из его носа вырвался пар, а из пасти донеслось шипение, какое не издавал даже его любимый Караксес, или любой другой дракон. Деймон услышал, как Эйрея громко вдохнула. И тихо велел ей помалкивать. Нужно было выбираться отсюда, и как можно скорее. Но еще до того, как Деймон успел хоть что-то придумать, произошло сразу две вещи: Каннибал заревел в их сторону и взлетел в небо, а Эйрея вдруг обмякла и рухнула на землю. Деймон резко повернул голову и увидел, что чумазое после падения лицо девочки, чья бровь была рассечена, как и щека, очень сильно последнего и было неподвижно. Он опустил меч и быстро сел на месте, ощущая, как боль вспыхнула в каждой части его тела. Причину того, почему она отключилась Деймон нашел почти сразу. Тонкий камень, каких тут было полно, видимо, во время падения, глубоко вонзился ей в бедро. Крови было много, и он был почти уверен, что была повреждена артерия. Деймон был на войне и знал, что такая рана без должного ухода могла убить за минуты, а то и секунды. Его разум, может, и подзабыл ужасы войны, но руки все еще помнили. Деймон сорвал с плеч свой плащ и буквально за доли секунды соорудил тугой жгут, чтобы остановить кровь. После чего подхватил свою дочь и направился в сторону крепости, стараясь не думать, что некоторые ошибки были все же слишком ужасны и что их уже было поздно признавать. И пытаться исправить.