Укрепляя международные связи

      «Вы правда превратили всех девчонок в мышей за завтраком?!» — ахнула Гермиона. «Прямо во время того, как совы доставляли почту?!»       Ведьма пожала плечами.       — Зато с тех пор мою кровать больше не проклинали.       «Какой ужас», — подумала Грейнджер. «И вас не поймали?»       — Обижаешь, — усмехнулась собеседница. – Конечно, пришлось и самой обратиться. Зато видела бы ты лицо профессора Трансфигурации, этого старого бездаря…       «Еще бы! Массовое невербальное уровня выше ЖАБА! Посреди обеденного зала!» — не унималась отличница. «А эти девчонки – почему профессора столько времени никак не реагировали на вопиющее притеснение студентки? И как же декан? Если бы не халатность взрослых, до такого бы не дошло!»       — Ты говоришь так, будто у вас в Хогвартсе каждый год не случается какая-нибудь напасть, на которую профессора благополучно закрывают глаза, — вскинула бровь Виктория. – По сравнению с твоей учебой, драконы и гарпии – скука смертная.       «И то верно», — покаялась гриффиндорка. «Но одно дело – гарпии, а другое — такие ужасные измывательства от однокурсниц и старших… Может, и хорошо, что ваша сестра не попала в Дурмстранг».       — Как раз она бы и прижилась, — не согласилась ведьма. – Милена всегда была душой компании. Стала бы девочкой на побегушках у одной из старших, да и дело с концом. Она бы и не почувствовала разницы, — она вздохнула. – Это я сломала нос уже на первом курсе…       «Теперь понятно, в кого Виктор такой драчливый», — мысленно записала Гермиона. Похоже, брошюра анамнеза несчастных носов также передавалась по наследству. «Так что в итоге с мышами? Никого не съели?»       — К сожалению, никого, — припомнила миссис Крам. – Конечно, все знали, кто это сделал, но я использовала чужую палочку, подчинив удачным разоружением на ЗОТИ, так что директор с деканом сошлись на вежливом игнорировании ситуации. Иначе бы им после Инкататема пришлось наказать дочь одной из самых влиятельных семей Румынии, а это… сама понимаешь.       «Хотите сказать, вы все спланировали с целью подставить обидчицу? И вам, даже зная правду всей ситуации, намеренно спустили это с рук?»       Виктория призадумалась. После чего неохотно пояснила:       — В этом суть Дурмстранга – борьба, Гермиона. Борьба всех и со всеми, любыми средствами, где лучший получает все, а худший спит на амортизационном поверх каменной кровати, — и глядя на расширившиеся глаза собеседницы, улыбнулась: — Да, я не шучу, у нас и такое есть. Думаешь, почему я мучила Виктора? Моим долгом как матери и преподавательницы было обеспечить сыну место в Эрстере, среди «золотых» студентов, а это означает подготовку еще до первого выброса, — ведьма раздраженно нахмурилась, вспомнив что-то. — И пусть он тебе не рассказывает, что прекрасно бы выучился на Дриттере, иначе я лично его заклюю.       «Теперь мне вдвойне интересно послушать про вашу секретную школу», — вздохнула Гермиона.       — Не волнуйся, Виктор тебе еще расскажет, — отмахнулась миссис Крам. – Членам семьи это не возбраняется. К тому же, его версия Дурмстранга наверняка будет отличаться от моей. Что тут говорить, когда у нас преподавание все еще было больше на немецком, а у него – уже на русском…       «Так значит, Виктор знает не только болгарский и латынь, но и еще два языка?» — ахнула девушка.       — Немецкий он учил вместе с латынью, не особо рьяно, больше изучая историю языка, русский ему, предсказуемо, дался легче всех, а английский… — Виктория виновато взглянула на англичанку. – В общем, тут уже по остаточному принципу.       «А я все никак двух слов по-болгарски не свяжу», — мрачно подумала та.       — Еще успеешь, — хмыкнула ведьма. – Заодно подучишься русским ругательствам, Витя ими шпарит чаще, чем родными. Это он при тебе стесняется.       Гермиона покраснела. Дожить бы еще до тех счастливых дней…              Их разговоры неплохо разбавили рутину последних недель. Историй у Виктории набралось столько, что даже Гермионе порой требовалось напоминание, о ком велась речь, и как именно кто успел до этого друг другу насолить. Виктор становился все больше занятым по мере того, как девушке все лучше давалось собственное тело. Мощные зелья и правда работали. С каждым днем Гермиона одолевала свою беспомощность, полагаясь все чаще на себя и магию дома, чем на сильные руки своего рыцаря. Ее измученный разум даже боялся этих успехов, какой-то глупой тревогой заставляя оборачиваться, боясь найти на лице жениха разочарование. Будто она хотела избавиться от его опеки.       Но Виктор был лишь встревожен. И это сбивало Грейнджер с толку больше всего. Теперь она могла даже читать книги в кровати – то, о чем совсем недавно только мечтала – могла позаботиться о себе в ванной, кое-как питаться. Не получалось пока болтать и ходить, но миссис Крам все равно подарила ей свою школьную трость, повязав на нее браслет-переводчик. Сувенир из Дурмстранга стоял рядом с кроватью, воодушевляя своим птичьим навершием продолжать борьбу. Как Гермиона узнала, студентки предпочитали посоху такую вот элегантную альтернативу. Разумеется, на них также красовались отличительные металлы успеваемости. И серебристый ворон не давал соврать о том, почему наставница хотела для сына лишь факультет лучших. Интересно, сумела бы Гермиона оказаться в их числе даже в условиях такой жесткой конкуренции? Конечно, она бы не променяла Хогвартс ни на что, но все-таки…              В комнату заглянула любимая физиономия.       — Витя! – просияла Гермиона, мигом забыв о Виктории, что продолжала ей что-то рассказывать. Она вскинула руки навстречу болгарину, и тот, просияв в ответ, шагнул внутрь, за несколько шагов оказался рядом, плюхаясь на кровать и ныряя в объятия. Родной запах мигом окутал ее, привычное тепло разлилось по собственной коже, а мягкая, крепкая тяжесть уютно придавила сверху, зарываясь в шею и целуя за ухом.       — Как ты, детка? — тяжелая голова устроилась у нее на плече, а руки собственнически обвили под спиной, чуть ли не приподнимая. Парень был разгорячен, наверняка после тренировки, и требовал ласки.       — Да-да, не обращайте на меня внимания, — прокомментировала Виктория.       — Мам, ты еще здесь? – невозмутимо откликнулся Виктор, не разжав хватку ни на дюйм. Гермионе хотелось урчать вместе с ним, потому сил на соблюдение приличий у нее тем более не нашлось. – Ты должна быть с вейлами, помнишь?       — Уже иду, — вздохнула та, вставая. Она дошла до середины комнаты, как вдруг они оба замерли, синхронно, странно. Виктория, не выказав ни удивления, ни страха, приподняла взгляд к потолку. После чего размеренно заметила: — Я думаю, это все-таки произойдет сегодня. Ты знаешь уговор, Виктор. Как говорите вы с Гермионой… никаких сожалений.       Женщина церемонно покинула спальню, плотно закрыв за собой дверь. Сильное тело в объятиях содрогнулось, прижимаясь теснее.       — Что это значит, Витя? – тихонько прошептала девушка, пугаясь.       — Я… я объясню, — не менее тихо ответил парень. – Хочешь на ручки?       Гермиона вздохнула. Конечно, она хочет. Но судя по голосу, это будут утешительные объятия, а не простые и радостные. Что-то все-таки было не так, и пришла пора наконец-то узнать, что именно. Девушка с удовольствием обвила шею любимого, а тот сдернул одеяло достаточно, чтобы вытащить из кокона свое сокровище и утянуть себе на колени. Гермиона довольно запыхтела, устраиваясь поудобнее, пока Виктор терпеливо отводил пряди ее буйной шевелюры от лица. Несмотря на все зачарованные расчески, буйные локоны норовили выбраться из хвоста или косы, чтобы распушиться со всей своей природной непосредственностью.       — Ну так что? – не жалела сил на голос Грейнджер, подготовив себя к плохим новостям. – Что случилось?       Виктор помолчал, задумчиво укачивая ее, как ребенка. Эта его привычка со времен особенно плохих ночных приступов неизменно вгоняла Гермиону в краску, задевая остатки девичьей гордости. Конечно, она все понимала, да и было приятно… Но не хотелось думать о том, как это выглядело со стороны, и как влияло на восприятие ее самой. Не свернули ли они куда-то не туда?       — Зелья… — неохотно начал парень. Сглотнул. – Магические ингредиенты все-таки взаимодействуют с твоим ядром. А кровь… Нас двоих с папой недостаточно.       Грейнджер, сжавшаяся, когда он начал, слегка расслабилась. Да, это было плохой новостью – но ничем из того, что уже не мелькало в ее голове. Она сделала выбор тогда, и сейчас почти с ним смирилась.       — Я не смогу колдовать, да?       Виктор, начавший покачиваться чуть сильнее, будто пытаясь успокоить и себя, помотал головой. Он играл желваками, прижимая ее ближе, даже сейчас сражаясь с собой. Значит, сказал еще не все.       — Тебе нужна… кровь. Магия в ней, — пояснил он вновь. И вновь замолчал.       — Я думала… — голова Гермионы начала предупреждающе гудеть, напоминая о том, что звук из ее рта продолжал с ней делать. Целители говорили, это психологическое, но для гриффиндорки все казалось реальным. Будто вибрация ее собственного горла в любой момент могла сама по себе превратиться в крик и вытянуть из нее что-то бесценное. – У тебя есть идеи?              Виктор качался, качался – и вдруг остановился.       — Не идеи, Гермиона, — признался он. – Уже поступки. Хотел бы назвать это удачным стечением обстоятельств, но, честно говоря, я не настолько благороден или труслив.       Ледяные мурашки пробежались по загривку. Гермиона с дрожью вдохнула, но горячее тело, гораздо более сильное, чем неделю назад, держало ее крепко.       — Ты взял у кого-то кровь? – беспомощно прошелестела девушка, прижимаясь ближе сама.       Она понимала. Она ужасно его понимала. На глаза начали наворачиваться слезы.       — Не просто у кого-то, — выдохнул Крам. – Иногда мы… принимаем незваных гостей. Предпочитаю думать, что мама привела их сюда по ошибке, но слишком хорошо ее знаю. Возможно… Я бы поступил так же на ее месте, — он усмехнулся. – Ну, я уже это сделал в каком-то смысле.       Это объясняло, почему дом иногда заставлял исчезать входную дверь, отрезая все звуки. Но в те минуты она всегда была с Виктором, который легко успокаивал ее, списывая все на ритуалы отца, да и случались аномалии всего несколько раз. Значит, именно в те моменты…       — Кто они? – намертво вцепилась в ткань на его футболке девушка. Мелкая ледяная дрожь ознобом начала распирать ее изнутри. – Кто они, Виктор?       — Пожиратели, конечно, — откликнулся тот. – По наши головы. Некоторые из них с Метками, а некоторые… это не имеет значения. Не стану притворяться, что я светлый маг, Гермиона, любимая, я никогда им не был, — он шмыгнул носом, зарываясь в тонкую шею, судорожно вдыхая родной запах. –Я думаю… Я думаю, что перешел черту.       Гермиона зажмурилась, слыша отчаяние в его голосе.       — Нет, Витя, — пробормотала она, оставляя быстрые поцелуи на его шее, на щеке, на линии челюсти. – Это не так. Это не так, слышишь? Они плохие люди и попросту убили бы нас, нам все равно пришлось бы защищаться, пришлось бы… убить в ответ. Ты просто… Ты просто используешь их жизни в нашу пользу, так? Это все еще самозащита, Виктор. Все еще…       — Дело даже не в том, что мне жаль их, — вздохнул Виктор. – Дело в том, что… Кровь, отнятая насильно, никогда не сравнится с кровью, отданной добровольно. Мы уже избавились от тел. Я зашел так далеко, и даже этого недостаточно. Мне не нравятся мысли, что приходит в мою голову, Гер-ми-вона. Мне не нравятся мысли, что приходят в головы моих родителей… и то, что я согласен с ними.       — Они хорошие люди, — совсем тихо выдохнула Гермиона.       — Хорошие, — согласился Крам. – Возможно, даже слишком.              Они сидели в тишине какое-то время, погрузившись в раздумья. Все это время. Все это время ее семья не подавала виду, что на их дом совершались нападения, по коридорам рыскали убийцы, и родные ей люди рисковали жизнями по ее вине! Сливали кровь этих самых убийц втайне от нее, будто в какой-то книге про Дракулу! Виктория как ни в чем не бывало рассказывала ей школьные истории! Виктор делал вид, будто занимается делами Ордена! Что же она с ними сделала?! Как они могли не говорить ей, лишить ее выбора?! Должна была решать она, и она бы никогда… Грейнджер, взволнованная, запоздало понимающая до дрожи в пальцах, почему от нее все милосердно держали в тайне, настроилась на дом, на его магию, похожую на беззвучный голос, силясь выяснить все самой. Она почувствовала что-то, но оно исчезло так же быстро, как и появилось.       — Что она имела в виду под «сегодня»? – вспомнила Гермиона. Ей нужно было наконец-то собраться.       На этот раз Виктор не думал над ответом.       — Финальный рейд, — сообщил он. – У нашего рода больше врагов, чем ты думаешь. Мы четко обозначили союзников в этой войне, и в ответ старые знакомые с радостью присоединились к вечеринке, собрав народ по всему Балканскому полуострову, — он усмехнулся. – Готов поспорить, больше всего будет румын. Конечно, не обошлось и без отцовских…       — Витя, — ахнула Гермиона, отстраняясь, заглядывая в темные глаза. – Это же ужасно! Почему ты так спокоен? Я понимаю, дом нас защитит, но…       — Дом нас защитит, — прервал ее Виктор. Его голос был тверд.       — И… И что будет с телами? – спросила девушка. Собственный голос звенел, но опасность ситуации пока достаточно отвлекала ее.       Парень отвел взгляд, пожав плечами.       — Отец готовит ритуал, — сказал он. – Мы попробуем более… прямой подход.       Но что могло быть более прямым, чем кровь?       — Души… — прошептала Гермиона, будто оглушенная. – Вы накормите ими замок. Как в пещере…       — Не совсем, — поспешил успокоить ее Виктор. – Мы используем энергию их… смертей в качестве краткосрочной подпитки дома. Допинга. Наш шанс в том, что твое магическое ядро наконец-то перехватит инициативу и тогда нас с отцом хватит до окончания твоего восстановления.       На бумаге звучало и впрямь не так и ужасно. Какая разница, где бы погибла еще одна Лестрейндж? Это значит, что у Ордена будет меньше врагов – и ей польза. Да, вовсе не ужасно.       — Но ты все равно обеспокоен, — прищурилась Грейнджер. – Это значит?..       Виктор вздохнул.       — Ты знаешь, что такое допинг.       — Может наступить откат, — поняла девушка. Она пожевала губу в замешательстве. – Только выбора у нас особого нет, так?       Ее голос был спокоен, потому что она знала, как дорого ей обойдется паника, если совсем скоро придется потратить все силы на то, чтобы дать себе и своей семье шанс. Она собралась, чтобы успокоить дыхание. Взглянула в глаза Виктору, с нежной грустью разглядывавшему ее.       — Мы со всем справимся, — уверенно выдохнула Гермиона больше ради него, чем ради себя.       С совестью они разберутся потом.       — Надеюсь, этой жертвы будет достаточно, — преданно и устало ответил ее рыцарь. В его глазах была какая-то обреченная готовность, тихая скорбь и тьма. Много тьмы, за которой не было видно ни улыбки, ни души.       Глаза Грейнджер заслезились, и она часто заморгала, прогоняя влагу.       Ее веры должно было хватить на двоих.              ***              Все началось, когда Гермиона уже решила, что миссис Крам ошиблась. Виктор, свернувшись рядом, успел слегка задремать после обеда, и она развлекала себя тем, что водила пальцами по его коже, наблюдая за реакцией. Хотелось зарыться лицом в изгиб его шеи, вдохнуть родной запах, погрузить себя в тепло ласковых объятий и мягкость сморенного дремой мужского тела. Забыть обо всем и притвориться, что она снова на любимых безмозглых каникулах. Валяться и сплетничать, шептать на ухо глупости и целоваться. Всякий раз от соприкосновения с теплой гладкостью по собственной коже пробегали старые-добрые мурашки, будто тело и не онемело вовсе. И тем острее чувствовалась затем безнадежность ее потуг. Ее дрожащие в извечном треморе пальцы все еще были будто набиты ватой, оградив ее от удовольствий непроницаемым барьером. Как быстро в ее жизни переменились приоритеты, и как мало радостей у нее осталось, так скоро, так глупо. Наверняка это понимал и Виктор. Он даже не видел возможность того, что она согласна остаться сквибом, лишь бы спасти ее семью от ужасных, хоть и логичных поступков. И что самое грустное, родители Виктора, похоже, также не могли даже рассмотреть этот вариант. Для чистокровных магов потеря дара была немыслима. Теперь слова Лестрейндж начинали приобретать даже худший подтекст. Потому что на самом деле Гермиона могла представить себе жизнь без магии. Как бы она ни старалась всеми силами, даже мыслями, быть волшебницей, как бы ни любила магию и ни считала ее самым ценным, она все еще лишь играла роль. Магглорожденной было не под силу оценить по-настоящему свой дар и его потерю. Она не считала, что за него нужно изощренно убивать и рисковать жизнью. Для магов же потеря была не просто равносильна смерти. Она была смертью.       Потому, едва рябь предупреждения ласково прокатилась по обоим домочадцам, Виктор сел рывком. Он по привычке внимательно осмотрел Гермиону, накладывая диагностирующие, после чего, качнувшись вперед и оставив на ее щеке долгий поцелуй, поднялся с кровати, чтобы подхватить любимую под мышки, как котенка. Девушка выдохнула, покорно и немного отчаянно обвивая его шею, пока сам парень устраивал ее на себе, перехватывая под бедрами. Грейнджер скрестила ноги за его спиной, помогая и тайно наслаждаясь полным телесным контактом. С самого возвращения ей вечно было мало. Будто она снова стала льнущим ребенком, беспомощным и нуждающимся. Она вспомнила свое дерзкое кроваво-алое платье, свое незрелое желание доказать Виктору правоту и взрослость…       Ну что ж, доказала. Соблазнила. Наверное, ей стоило остаться на том мраморном полу.       — Тише, детка, тише, — пробежавшая по телу холодная, болезненная судорога растворилась в горячем теле под ней. Гермиону мельком поцеловали, неся к двери. – Не сдерживай приступы, слушай мое сердцебиение. Не думай. Все будет хорошо.       Легко ему было говорить. Грейнджер послушно прижалась ближе под успокаивающей рукой, что мягко гладила спину, виновато вздохнула в крепкую шею. Ее рыцарь был таким сильным. И как она раньше не замечала? Не ценила? Ей стоило выйти за него, когда он впервые предложил – подумаешь, пятнадцать.       — Гер-ми-вона, что я тебе сказал? – заворчал Виктор, перехватывая ношу поудобнее. – Mea culpa в этом доме под запретом. Я слышу, как ты думаешь.       — Ты не легиллимент, — проворчала в ответ Гермиона, слегка розовея щеками. Она мстительно прижалась губами к чувствительному месту на его шее, вызывая в своей благородной опоре дрожь.       — И не святой, — низко рыкнул болгарин, невольно сжимая пальцы на ягодице. – Сиди смирно, снаружи опасно.       Похоже, она сумела разрушить его показное спокойствие. По дому прокатилась очередная рябь магии. С тех пор, как Гермиона на регулярной основе стала входить в контакт с камнем, колебания стали замечаться ей не хуже, чем главой дома. Разумеется, Аид с Виктором умели распознавать эти сигналы куда лучше нее, но отличница умела складывать два и два.       — Дом снова меняет планировку? – догадалась она.       Виктор недовольно вздохнул.       — Да, — признал он. – Он уведет врагов, а затем откроет короткий путь до святилища. Колпаки сопроводят нас.       Судя по коротким и четким инструкциям, план был отработан уже давно. Методично, как каждая из его схем по квиддичу, как каждая комбинация боевых заклятий или фигур высшего пилотажа. Повторение, повторение, повторение. Никакого расчета на удачу.       — Я люблю тебя, — выдохнула Гермиона в порыве чувств, мельком целуя местечко за ухом и прихватывая кромку. – Тебе бы пошла пиратская серьга, ты в курсе?       Зачем она это сказала? Не место и не время – в их доме прямо сейчас рыскали враги, и они сами готовились оказаться с ними на расстоянии одной пространственной ловушки. Звучало так, будто она бредит, или по меньшей мере не в себе. И в то же время она не соврала. Крам издал смешок.       — Я подумаю над этим, любимая, — откликнулся он, немного унимая боевую дрожь. Гермиона тут же простила себя за глупость – возможно, именно для этого она ту и сморозила. Знала ведь, как влияла на собранность своего рыцаря. Рыцаря-пирата. С повадками коршуна, не иначе. Девушка фыркнула, и упустила момент, когда дверь распахнулась, а тело под ней немедленно сорвалось вперед, пружинистым шагом преодолевая коридор за коридором. Грейнджер растерялась, пытаясь понять, что Виктор имел в виду под «коротким путем», потому что в том доме, который она успела изучить вдоль и поперек, и который признавала самым крошечным, скромным и очаровательным замком на свете, точно не было стольких коридоров. Слишком запутанных и сложных, разнообразных в своей ширине и не лишенных дверей или ниш, несвойственных пространственным ловушкам. Хотя, Гермиона мало их повидала.       — Держись, — вдруг скомандовал Виктор, сделав рывок.       Гермиона даже пискнуть не успела, из груди выбило дух, а затем от удивления пропали силы на всяческие возгласы, потому что теплая опора стала устойчивой, пока перед глазами вверх со свистом уходила винтовая лестница, по периллам которой они лихо скатывались бесконечно вниз. И Виктор умудрился это провернуть даже с ней на руках! Этот чертов гениальный акробат! Девичий восхищенный вздох заставил покраснеть бледное ухо, а мужскую руку на спине — на миг впиться в ткань пижамы чуть крепче. Ее глупый, влюбленный рыцарь.       Наконец лестница кончилась, и парень легко спрыгнул, на волне инерции добежав до заветных дверей, что закрылись, пропустив их, прямо перед носом Гермионы. Каменные, будто грубо вытесанные блоки, сродни камням Стоунхенджа, сдвинулись, не оставив зазора даже на волос. А затем шов и вовсе испарился. Они оказались заперты в святилище. Виктор сходу бросил несколько фраз на болгарском, забыв про незнание языка ношей – а может, намеренно тем самым избежав лишних проблем, после чего, получив одобрение, двинулся вперед, сгружая свою драгоценность на что-то плоское и гладкое, похожее на… Гермиона наконец оказалась предоставлена сама себе, кое-как расцепив ноги и удержав равновесие. Ей не хотелось покидать надежные объятия своей пары, но отвлекшее ее чувство заставило вместо расспросов оглянуться.       Святилище представляло из себя просторную пустую комнату, пол и стены которых были изрезаны причудливыми барельефами, состоявшими из разных рисунков животных и природы, но больше из лоз и ветвей, среди которых были символы, знакомые и не очень. Гермиона же сидела в центре, на единственном предмете, с позволения сказать, мебели. На алтаре. В магглорожденной что-то екнуло. Однако не от того, для чего камень был предназначен. Он был священен. И использовать само сердце своего родового гнезда вместо лавочки…       — Не слишком твердо? Нужно амортизационное? – трепетно поцеловал ее Виктор, заглядывая затем в глаза.       — Витя… — ошарашенно смотрела на него Гермиона, то и дело бросая взгляд на камень под собой. – Это же… Я… Может, я все-таки постою?       Виктор попросту вскинул брови.       — Зачем?       Грейнджер сделала страшные глаза, указав на алтарь. Парень моргнул.       — Страшно? Хочешь, чтобы я посидел с тобой? – истолковал он по-своему.       Гермиона вздохнула. Она хотела было повторить, но тут над ними – нет, вокруг них, сквозь них, на этот раз сотней переливов и оттенков – прошла новая волна магии, неся какую-то тревожную весть. Аид произнес что-то на болгарском за ее спиной, побуждая обернуться. И застыть. Широкоплечий грозный мужчина сидел на коленях спиной к ней, перед еще одним большим камнем, вертикальным, узким, увитым каменными лозами. Между ним и камнем, на полу, виднелось широкое пологое углубление со множеством желобов. Сероватый камень углубления в волшебном свете отдавал розовым, тени лоз змеями играли по углам, придавая картине мистический вид. На полу по обе стороны от фигуры лежали разные стилеты, мерцали рубиновым блеском фиалы с зельями, еще несколько артефактов, назначения которых Гермиона с трудом могла себе представить. Глава рода Крам и правда готовился к чему-то. К чему-то мрачному и сложному.       Виктор ответил напористым, деловым тоном. Он придержал девушку, когда та обернулась, едва не потеряв равновесие, и теперь они оба замерли близко друг к другу, щека к щеке. Гермиона чувствовала переживание партнера в его хватке, могла слышать в дыхании. О, после близкого знакомства с миссис Крам она стала замечать, как много в сыне было от матери – и его манере порой надевать бесстрастную маску. Очень раздражающей манере. Сильнее раздражало лишь собственное пренебрежение изучением болгарского. Сейчас бы он пригодился ей куда больше нумерологии. Спрашивать и отвлекать болгар не хотелось.       Она разобрала неохотное согласие в речи Аида, его одобрительное качание головой. Виктор выдохнул, на миг сжимая ее плечо. Грейнджер почуяла, что ей не понравится то, что он скажет.       — Я должен идти, милая, — ласково начал он с виноватым видом. Гермиона мгновенно нахмурилась, собираясь вцепиться в него насмерть и прочитать целую лекцию, плевать на приступ – но хитрец опередил ее, вжимаясь в губы поцелуем, притягивая ближе за плечи, лаская ее рот, прихватывая губу, а затем углубляя поцелуй, безжалостно поглощая ее протест до поджимающихся пальцев на ногах. Совсем как в Хогвартсе, когда они… Его теплая рука лежала на ее шее, гладя щеку большим пальцем, пока рыцарь жадно урывал последние поцелуи, выдыхая напоследок: — Этот дом – мой. Ты – моя. Защищать – мое право и долг, и я позабочусь о том, чтобы вернуться в целости. Жди и слушайся папу, хорошо?       Гермиона отчаянно краснела, все еще пытаясь отдышаться от неожиданно чувственной ласки. Когда в последний раз они так?.. Казалось, прошли уже годы. А он даже не уточнил, что Аид был его отцом, как будто… Щеки алели. Этот чертов благородный и отважный слизеринец!       — Ты… — похрипела Гермиона, разгневанная, напуганная и не менее влюбленная. – Ты тоже мой. Даже не думай наступить на мои грабли, ты понял меня? Будь осторожен, иначе я лично пойду за тобой!       Аид позади многозначительно хмыкнул. Виктор улыбнулся, тепло, благодарно – его, такая знакомая, робкая улыбка согрела сердце, успокаивая дрожь. Вместо ответа рыцарь взял ее руку и с церемонным поклоном оставил на костяшках поцелуй, что в их общем понимании было примерно равносильно обещанию. После чего заботливо клюнул ее в лоб и ушел. Проход вновь запечатался.       Стало гораздо холоднее. Гермиона осталась наедине с главой рода.              О чем ей с ним говорить – да и стоило вообще? Девушка не была уверена, что сможет сдержать приступ паники в одиночку, если не отвлечется на беседу. Но как раз собеседником Борислав Крам был неважным. В его привязанности не приходилось сомневаться хотя бы по обилию крови, которой он не щадил ради нее, или по тому, как мягко его здоровенная ладонь касалась ее макушки в редком проявлении сентиментальности. Тишина, что служила их диалогом, обычно становилась приятным разнообразием. Но даже если бы он хотел… его английский служил значительным препятствием. Гермиона изучала напряжение обнаженной спины, тени татуировок, что розовели под серой кожей, шевеление пальцев, натягивавших невидимые струны магии замка, перевивая его коридоры, саму реальность подобно лозам, трепетавшим вокруг хозяина нежными стеблями на легком ветерке. Каменными и кровожадными. По мышцам спины прошла судорога напряжения, а Гермиона вспомнила про правила приличия и отвернулась. Она не сомневалась в том, в кого ее Витя пошел фигурой. Виктор… Девушка обняла себя руками, справляясь с приступом холода. Было страшно подать голос, пускай связки давно ей подчинялись.       Звон собственного крика в ушах, столб темного адского огня перед глазами, необратимость момента, застывающая, рвущая на до и после…       Грейнджер рвано задышала, качаясь. Она старалась не прислушиваться к голосу дома, к мастерству, с которым глава правил родовым гнездом, каменным мешком, сомкнувшим пасть на ничего не подозревающих жертвах. Безжалостных убийцах. С которыми сражался где-то там Виктор. Сам убивший…       — Дыши, — подал голос Аид. – Будь сильной.       Гермиона, поняв, что и впрямь забыла о такой простой вещи, сделала судорожный вдох. Издав затем пустой, усталый смешок. За что она симпатизировала неуклюжему затворнику, так это за то, что с ним можно было говорить прямо.       — Это не про меня, — ответила она. Зажмурилась, зная, скажи она такое Виктору, точно не отделалась бы от взбучки. – Я… Вы сильно заняты? Мне бы не помешал разговор, если вы… не против.       — Английский, — вздохнул старший Крам. После чего, вспомнив, вдруг скомандовал что-то на родном. Раздался хлопок, и на алтаре рядом с Гермионой оказался браслет-переводчик. Девушка растерялась, не решаясь его касаться. Целители запрещали ей трогать любой артефакт, способный поглотить хоть крупицу ее магии, слишком уж ценным был ресурс в ее ситуации.       — А мне… можно? – осторожно уточнила она. Конечно, было бы здорово не только поговорить с отцом семейства по душам, но и послушать хриплый и щелкающий язык, пускай из непривычных уст.       Вместо ответа по святилищу прокатилась новая волна магии, оживляя алтарь, воспрявший под ней монотонным и ласковым касанием, словно невесомой подушкой, напоминая о ее возвращении домой и лозах, что днями спасали ей жизнь под ее собственной кожей. Воздух загустевал, наполняясь ночной сладостью, знакомой и утешающей, наделяя необъятным природным могуществом. Первая капля гулко разбилась о камень. Гермиона замерла, ошарашенная, разорванная приятной тяжестью знакомой силы и пугающим осознанием того, что значил этот звук, что за слова шелестели уже не болгарским — латынью, начиная страшный обмен.       — Надевай, — закончил отрывистым Крам.       Гермиону мелко затрясло от неправильности происходящего. Но что она могла сделать? Назло всем жертвам сбежать и броситься под Аваду? Нет, единственное, что она могла сделать, так это поддержать беседу, если не ради себя, то ради безмерного уважения к чужой самоотверженности. Она должна была быть сильной. Девушка надела браслет, сжимая его и свое запястье вместе с ним. Лишь бы с ними всеми все было хорошо. Жидкая удача больше не казалась такой уж плохой идеей. Плевать на Пожирателей, плевать на их кровь, на их смерти, на их души. Лишь бы с ее семьей все было… Война была страшной штукой – страшной не только битвой, но ожиданием той самой битвы, или, что хуже, вестей. Своей тишиной и кажущейся безмятежностью. Ни одна буря и затишье перед ней не могли сравниться с уродливой прозой, короткой и необратимой, как стук топора. Война была не про сами действия. Про последствия. Про бесполезность Маховика Времени перед одним кратким мигом, случившимся, и случившимся насовсем.       — Сколько из них уже погибло? – тихо спросила Гермиона.       — Двое, — откликнулся Аид на родном. Болгарский и в ее голове зазвучал родным. – Виктор непричастен. Он отправился на разведку, чтобы заметить то, что не способны домовики. Нам следует как можно больше знать о происходящем, чтобы верно рассчитать силы. Враги не должны понять, что дома не вся семья. Виктор – наследник рода, хорошая приманка, он заставит Пожирателей преследовать себя, разделиться. Колпаки сделают все остальное.       Гермиона вспомнила один случай, который приняла за остатки сна. Тогда Виктор тоже отдавал распоряжения домовикам, лежа рядом с ней, и смотрел он тогда почему-то на потолок. Еще и привычка остальных Крамов поднимать голову – было ли это связано с магией дома? Гермиона прекрасно улавливала ее, и та шла снизу… из святилища, что было логично. Значит, что-то тут не вязалось.       — Как колпаки могут победить взрослых Пожирателей? Ладно, из меня небольшой боец, но они-то должны расправиться с существами уровня третьего курса ЗОТИ, — нахмурилась Грейнджер.       — Как колпаки могут жить тысячу лет? – в тон ей откликнулся Аид. – Ты ведь знаешь, что гибриды бесплодны?       Что-то внутри девушки екнуло.       — Хотите сказать, это те самые колпаки, что когда-то?..       — Как и все колпаки, они питаются страданиями других, — подтвердил Крам. Спокойно, размеренно. – Благодаря замку и бессмертию в результате этого симбиоза, у них в том большой опыт. Магия же домовых эльфов позволяет им применить этот опыт на практике.              «Дом нас защитит». Возможно, твердая вера в родовое гнездо была не так уж беспочвенна. Гермиона все еще не находила себе места, но стальная хватка на сердце немного ослабла. В голове роились мысли о том, как удивителен был ее мир. Колпаки были ужасны. Камень, из которого был сделан замок, был ужасен. Но он спас ей жизнь. И погубил до этого множество других жизней ровно так же, как страшная пещера, полная инфери, в которой Волдеморт спрятал свой крестраж. И тем поразительнее было то, сколько мужества и любви однажды потребовалось, чтобы решиться на покорение этой крепости. На саму мысль о жизни в ее стенах. Как тонка была черта между самозащитой и насилием, между тьмой и светом, сколько оттенков морали потребовалось когда-то для одного маленького счастья. Каменная кровожадная ловушка. Надежный, заботливый дом. Услужливые, трогательные домовики. Жестокие, голодные монстры. Безжалостные Пожиратели Смерти, приговаривающие к пыткам за факт рождения. Люди. Люди, как она сама. С любящими семьями, ждущими их возвращения, своими причинами нагрянуть в чужой дом, чтобы обагрить руки в крови его хозяев. Можно ли было их жалеть? Можно ли было поддаться страху, отринуть жалость к врагу или напротив, осудить своих защитников? Должна ли она была это сделать вопреки желанию? Сколько слабости нужно, чтобы защитить свою семью и остаться при этом человеком?       «Надеюсь, этой жертвы будет достаточно», — вспомнились усталые слова Виктора. Были ли в ней силы, чтобы отнять себя и у него, лишь бы не дать ему переступить ту самую черту? Могла ли она оставить его одного с грузом вины и горя? Взять на себя ответственность за то, как он распорядится своей жизнью, если ее не станет?       — Дыши, — вновь приказал ей Аид, шевелясь, чтобы устроиться удобнее. – Дыши, девочка.       Виктор, несмотря на сходства с матерью, унаследовал и у отца немало черт помимо внешности. Был ли Аид таким же непримиримым и безжалостно опекающим в отношении своей пары? Он ведь заставил Викторию подписать контракт. По молодости, как сказала наставница, поминая их с мужем потуги на почве родительства. По молодости…       «Знаешь, по молодости мой папа сделал кое-что, чего я до сих пор не мог понять», — всплыло вдруг неожиданное воспоминание. Когда Виктор сказал ей эти слова? То была зима, Хогсмид, точно. Кормак, стычка, готовность в глубине темных глаз. «Но теперь… Теперь я начинаю догадываться».              У Гермионы сбилось дыхание. И прежде чем она успела остановить себя, слова вырвались из ее любопытного рта:       — Аид, а что вы сделали когда-то такого, что сбило с толку даже Виктора?       Да, сформулировать лучше было никак нельзя. Благо, густая магия святилища, оседавшая в самих ее легких, дарила достаточно покоя и уверенности, чтобы не сорваться тотчас же на панические извинения. Если старший Крам ей откажет, пусть сделает это сам. Она поймет.       Какое-то время мужчина молчал. После чего уловил сигнал лоз, принявших очередную жертву, достаточную для передышки, и шумно встал, поднимая с собой и небольшой фиал. Гермиона недоуменно пересеклась с ним взглядом, а глава рода уже сел с противоположной стороны на алтарь, близко к ней. Не выдержав девичий взгляд, неловко повертел фиал в руках. Было даже забавно наблюдать за их разницей в комплекции и характере. И как она могла принять его за грубияна поначалу?       — Похоже, я не отделаюсь от исповеди вслед за Викой, — вздохнул Борислав. Пожал плечами. – Ну, сейчас самое время.       Грейнджер немедленно стушевалась. Мужчина отрицательно кивнул, успокаивающе кладя ей руку на плечо, пресекая невысказанные слова. Глубокие надрезы на его предплечьях заживали сами собой.       — Это хорошо, поделиться с кем-то, — заметил он. – Мне раньше… не доводилось.       — У вас нет друзей? – печально поняла Гермиона.       — Есть союзники рода, — нахмурился Аид. – Но друзья… это личное, да? Для этого нужно… общаться. Не мое это.       Гермиона фыркнула, замечая знакомую хмурую складочку, в исполнении Виктора служившую смущением. По старой привычке она не могла не поддеть в ответ, чтобы стереть ее.       — А, по-моему, с Викторией вы неплохо общаетесь, — улыбнулась она.       Аид отмахнулся, закатив глаза.       — Так то жена. Долгая дрессировка, — мрачно признал он.       — Поэтому вы ругаетесь?       — Запоздалая социализация такая… — Борислав замер, после чего неловко почесал затылок. – Лучше я начну сначала. Если ты не против, конечно, история не очень… э-э, романтичная.       Грейнджер любопытно затаилась, вся обращаясь вслух. Крам, поглядев на нее и убедившись, что его прошлое действительно хоть кому-то интересно, отвернулся, глядя исключительно на фиал. Наверное, он взял его для храбрости.              Борислав вдохнул, выдохнул. И начал свой рассказ.       — Я был единственным ребенком в семье, — начал издалека он. – Мой отец, дед Виктора, благодаря Гриндевальду ушел рано, а поскольку они с мамой состояли в магическом браке, без пары та не продержалась достаточно, чтобы вырастить меня. До совершеннолетия обо мне заботились дедушка с бабушкой, но их сил на подпитку дома едва хватило, забрав в итоге жизни. Я не учился в Дурмстранге из соображений комфорта, да и потом, мой род был достаточно богат, чтобы обеспечить всеми учителями. Вика никогда тебе не признается, но, вообще-то… — Аид вдруг усмехнулся. Он заговорщицки и немного по-детски стрельнул глазами в собеседницу, понижая голос. – Вообще-то, я сдал «ЖАБА» лучше нее.       Гермиона ахнула. В ее голове сложился еще один небольшой паззл.       — И она до сих пор считает тебя за это богатеньким сынком с золотой ложкой во рту! – от шока она даже перешла на «ты». Впрочем, с неуклюжим взрослым вроде него это было даже слишком легко.       — Не самое худшее из моих прегрешений, — скис Аид. Он потрепал ткань на штанине. – В общем, как говорит Вика, я легко и непринужденно пропустил «все прелести социализации». У меня остались заветы рода, книги с инструкциями как раз на случай потери обоих родителей – не такое уж и редкое явление, учитывая магические браки. Как и ожидалось, я посвятил жизнь родовому ремеслу, получив Мастерство в Зельях.       — И жил тут один, — понурила голову девушка. Такого и врагу не пожелаешь.       — Жизнь шла своим чередом, — пожал плечами мужчина. – Большинство деловых договоров были заключены еще моими предками, так что мне, в сущности, оставалось лишь продолжать их традиции. Подпитывать дом, защищать вейл, растить виноград и варить зелья. Не так уж и плохо.       — А потом в твою жизнь ворвалась одна любопытная ворона, — приободрилась Гермиона.       Борислав фыркнул.       — Мягко сказано. Эта женщина не знает слова «нет», — похоже, даже спустя двадцать лет он все еще не мог привыкнуть к тому, куда завела его жизнь. – Она была настырнее мошкары в мае. У меня из рук все сыпалось от криков пернатых почтальонов, всего исклевывали, если я не писал ответ. Эта чертова братия обгадила мне все виноградники…       Гермиона не выдержала и тихо рассмеялась.       — Смешно тебе, — проворчал зельевар без особой злости. – Сама понимаешь, к моменту, как мы наконец пересеклись вживую, я заочно ее ненавидел всеми фибрами своей души. Тем более, боялся, что она подослана кем-то из старых врагов рода, чтобы выведать наши секреты. У меня и в мыслях не было, что ей правда движет простое любопытство. Было как-то уж… чересчур.       — Верю, — закивала девушка.       При виде ее одобрения рассказчик воодушевился, переходя к не такой веселой части рассказа.       — Так что к моменту встречи у меня уже сложилась определенная мысль. Я… был в подходящем возрасте для продолжения рода, вошел в полную силу и мог дать наиболее удачное потомство, — Гермиона подавила желание закатить глаза на это описание, взятое явно из руководства рода Крамов. – Конечно, это была всего лишь мысль. Я больше хотел напугать ее, отвадить.       — А она согласилась.       — Сначала она вскинула брови, потом скривилась и посмотрела на меня, как на самое жалкое и отвратительное насекомое, — поправил ее Аид. – И уже затем, неожиданно для меня, согласилась.       — И вы подписали контракт, — подсказала Гермиона.       Крам нахмурился.       — Я был уверен, что таким образом обезвреживаю опасную змею, которую собираюсь привести в дом. Это была моя страховка на случай, если она решит… сама понимаешь. Я защищал имущество и наследие рода. В моей голове никогда и не было мысли, что все может быть так, как у вас с Виктором.       — Но зачем вообще нужно было заходить так далеко?       Аид почесал подбородок.       — В мире чистокровок браки редко заключаются по любви, Гер-ми-вона. И с другой наследницей рода я бы такую штуку с контрактом не провернул – совсем наоборот, это меня самого бы легко обвели вокруг пальца. Я был один, затворник без особых представлений о внешнем мире и политических интригах. Лакомый кусочек. Вообще-то, это и стало…       Мужчина замолчал, подбирая слова. После чего продолжил, и его лицо неожиданно посветлело, став почти мечтательным.       — Первые несколько дней после брака я вообще ее не видел, — усмехнулся он. – Видать, каждый камешек замеряла. Я ожидал, что будут проблемы, морально приготовился защищаться, но на третий день она явилась на завтрак.       Аид вдруг не выдержал, издав смешок. Но тепло в его глазах быстро сменилось горечью.       — Я уже не помнил, когда в последний раз вот так с кем-то завтракал. Все было так… мирно, — мужчина вздохнул. – А потом она протянула мне кучу конспектов о всяких лунных циклах, ритуалах и прочем, что касается времени и условий… ну, ты понимаешь. Исполнения ее части контракта.       Гермиона сочувственно коснулась его руки.       — И тогда меня как обухом ударило, — горько заморгал Борислав. – Она сидела там, скромная, тихая, ничего общего с той хитрой, заносчивой ведьмой, которую я принял за вражескую шпионку и решил проучить. Не осталось ни напора, ни наглости, когда она обсуждала… зачатие, как какой-то эксперимент, всего лишь необходимую процедуру, и говорила сложным, научным языком, искренне растолковывала нюансы, смотрела своими умными глазами, а я… До меня вдруг дошло, что передо мной сидела моя женщина и что я сам скоро стану отцом. Что у меня будет семья.       Мужчина неловко сглотнул, унимая дрожь в пальцах.       — А затем она сказала, мол, ребенок, сын – и ее долг оплачен. Ни прикосновением больше. Тогда я и понял, что наделал. Сам разбил себе сердце еще до того, как… как у меня появился шанс на что-то хорошее.       — Какой ужас, — выдохнула Гермиона. – А как же магический брак?       Аид вздохнул.       — Ей до жути хотелось лишний раз насолить мне. Ты ведь знаешь, что она назвала Виктора в честь себя? – мужчина тепло улыбнулся. – Хотела плюнуть мне этим в лицо, отняв право даже на такую мелочь, как имя, сделав нашего сына хоть чуть-чуть больше ее, чем моим. Она ждала ссоры, а я… я сиял от счастья. Ее сын. Наш мальчик. Я был согласен на что угодно, лишь бы она полюбила его больше. А что до брака… Это все клятое любопытство. Моя покладистость действовала ей на нервы, потому вредной вороне только сильнее не терпелось разнести замок до камешка, чтобы выяснить, как он устроен. К тому моменту я уже был влюбленным болваном, вздыхавшим по собственной жене, так что жаждал хоть чем-то ей угодить. Решил, что моих чувств хватит на двоих.       — Но ведь нужна взаимность! – воскликнула Грейнджер. – Обеты не игрушка! Вы оба могли остаться сквибами!       Крам застенчиво улыбнулся, отведя взгляд.       — Это был уже второй месяц беременности, и второй месяц моих, э-э, «бесполезных и безвкусных попыток поиграть в ухаживания» с одним талантливым и немного гормональным легиллиментом. Согласен, затея была отчаянная, но она заявила, что ее ментальных практик будет достаточно для соблюдения условий Обета. И сама предложила подливать себе на всякий случай Амортенцию. Ну знаешь, ложечку за завтраком.       Аид весело поиграл бровями. Так вот у кого этот жест перенял Виктор! Нет, процентное соотношение родителей в ее рыцаре снова переменилось.       — Боже, — хлопнула себя рукой по лбу Гермиона. – И сколько вам лет было, умникам?       — Двадцать два обоим, — ответил мужчина. – Но согласись, как я мог отказаться?       Грейнджер хрюкнула.       — Романтика.       — Она самая, — согласно покачал головой болгарин. – Стоит говорить, что вместо Амортенции я подливал ей витамины? Благослови господь ее Удовлетворительно по Зельям, иначе она бы в первый же день обратила меня в жабу и утопила в моей же миске супа.       Не выдержав, Гермиона зашлась полноценным смехом.       — И что было после того, как правда вскрылась? – полюбопытствовала она.       — После того, как я пятнадцать минут аппарировал от нее по всей Болгарии и все равно в итоге целый час печально квакал, глядя, как она громит мою лабораторию? – уточнил Аид.       Гермиона думала, что от смеха лопнет. Она кивнула.       — Она перестала представляться девичьей фамилией, — гордо надулся собеседник. После чего немного сдулся. – Ну, в большинстве случаев.       — Все наладилось, — истолковала Грейнджер.       — Я бы так не сказал, но стало и впрямь получше, — ответил Крам. – Ей… было сложно принять, сложно поверить… Боже, — мужчина зарылся лицом в ладони. – Не думал, что будет так тяжело говорить о событиях двадцатилетней давности.       — Ты отлично справляешься, — подбодрила его Гермиона. – Так что имел в виду Виктор? Все же закончилось хорошо, разве нет?              Аид неохотно оторвался от ладоней, бросая на нее взгляд.       — Знаешь, ты на нее похожа своим неуемным любопытством, — недовольно заметил он, горбясь еще сильнее, отводя взгляд. – Я уже говорил, что потомственные чистокровки редко женятся по любви. Я… был помолвлен с дочерью одного из родов еще до моего рождения. Но со смертью отца наши союзы переменились и, я бы даже сказал, заметно поредели. Помолвку, конечно, никто не отменил. Не нужно быть гением политики, чтобы понять, как дела развивались бы после свадьбы, — Борислав выдохнул. – Мне нужен был кто-то непричастный ко всему сложному чистокровному законодательству, ко всей этой своре лицемерных ублюдков. Контракт был заверен гоблинами, и против этих пройдох бы никто не пошел. Я решил, что всех переиграл. Но меня вызвали на суд общественности. Помолвка ведь не была официально расторгнута. Они…       Мужчина замолк, теряясь. Гермиона дала ему время, пытаясь уложить в голове весь поток информации. Для нее, магглорожденной, подобный рассказ был сродни роману про аристократов, единственному месту, где вот так же легко случались подобные перипетии судьбы и политики.       — Меня осуждали, провоцировали, пытались… — Аид пожал плечами. – Воззвать к гордости пытались, наверное. Легально мне могли предъявить неустойку, я бы ее выплатил без вопросов, это ведь мой отец заключал помолвку, с него спрос, но он умер, так что… Видимо, это и то, что я застал гадючник врасплох, и довело ситуацию до крайности. Я молчал в ответ на все оскорбления, на те, на какие был обязан ответить, будь у меня хоть немного уважения к себе, не принимал вызов на дуэль, пока старший брат несостоявшейся невесты не…       Глава рода Крам сжал свободную руку в кулак. Его низкий голос прозвучал рокотом:       — Пока он не назвал мою жену «уродливой полукровкой». Мою… — мужчина шмыгнул носом. – Мою талантливую, непричастную ко всей этой грязи беременную жену, которая по вине собственного любопытства оказалась заперта в замке, прикована к нему и ко мне, загубив свою жизнь бездушным контрактом, будь он трижды проклят. Она носила моего ребенка, не жалея здоровья, моего сына — незапланированного, нежеланного, от нелюбимого мужчины, и я… Этот ублюдок улыбался. Он знал, что я был никудышным бойцом, — тихо произнес Аид. И жестоко добавил: – Вот только существует заклинание, для которого дуэльное мастерство необязательно.       Он поднял взгляд на Гермиону, его черные глаза не сожалели о содеянном.       — Непростительные запрещены, если запрет озвучен заранее. Но он не был озвучен. После того, какие унижения я стерпел, никто и представить не мог, что мне хватит духу, — продолжил Крам. – А я вышел и убил его. Убил главу рода в его же собственном доме, на глазах у его жены, детей и союзников.       Гермиона ошарашенно моргала.       — Все были настолько шокированы, что позволили мне уйти, — спокойно говорил Борислав. – И с тех пор больше никто мою жену не оскорблял.       — А что сказала Виктория? – едва слышно шепнула девушка. – Она же… она же знает, да?       Мужчина согласно покачал головой.       — Конечно, знает. Она назвала меня безответственным ребенком, — он на миг сжал челюсти. – Сказала, мол, я разорвал свою душу, чуть не загремел в тюрьму и не лишил нашего сына отца из-за простой констатации факта. Эта дурацкая неблагодарная ворона. Ты еще удивляешься тому, что мы с ней вечно собачимся?       Грейнджер вздохнула. Да, это было на миссис Крам похоже, учитывая ее приключения в Дурмстранге – там такое обзывательство и за оскорбление бы не приняли.       — Ни она, ни Виктор так и не поняли, — с горечью добавил Аид. — Смысл ведь не просто в том, чтобы защитить свою семью, — он повертел фиал в пальцах последний раз, отставляя его на алтарь, ближе к собеседнице. Он поднял на нее глаза. – Смысл в том, чтобы больше удар никогда не нанесли.       «Но теперь… Теперь я начинаю догадываться».       «Авада Кедавра».       — Виктор понял это, Аид, поверь мне, — ее собственная рука помимо воли дотянулась и как-то совершенно неуважительно, но правильно потрепала взрослого мужчину по голове. Густые волосы были похожи на волосы Виктора, только эти были жестче, еще не разбавившись мягким шелком Виктории. – Он сам мне об этом сказал.       Борислав удивленно обернулся к ней, в глазах потомственного темного мага зажегся огонек облегчения и надежды. Понимание и принятие сына было ему очень дорого.       Гермиона кивнула ему, мягко улыбнувшись.       И он робко улыбнулся в ответ.              ***              Жертвы продолжали напитывать святилище, вернув главу рода к нелегкому труду ритуала. Гермиона, найдя пищу для размышления, позволила себе отдых. Алтарь переправлял в ее сторону магию, и ту было необходимо распределять в привычном за последние месяцы упражнении. Ядро и впрямь чувствовало себя лучше. Какими бы ни были жертвы среди Пожирателей, Гермиона была им почти цинично благодарна. После разговора девушка все еще находилась под впечатлением, тихо греясь в приливе тепла по отношению к отцу семейства, наконец сложившего для нее все детали паззла под названием «семья Крамов». История немного напомнила Грейнджер сказку о Красавице и Чудовище, только на реалистичный манер. И она не забудет пошутить об этом – Виктору точно понравится. Виктории, правда, вряд ли…       Гермиона улыбнулась, потирая большим пальцем материю браслета.       Забавно, что даже обнаружив себя в безвыходной ситуации, на краю человечности, она все равно находила в себе желание улыбаться и не видела ничего постыдного в юморе. Правда ли на нее так повлияла усталость от внутренней борьбы? Спокойствие и принятие после рассказа Аида? Ведь его история служила свидетельством цикличности жизни, пускай этот цикл был спиралью. Смерть и жизнь, любовь и жестокость. Волна магии прокатилась по святилищу.       Жестокость. Смерть.              А затем снова. Гермиона вскинула голову, после чего пересеклась тревожным взглядом с не менее напряженным мужчиной. Он отвернулся к камню, каменные лозы в мгновение переменили свой узор, распустив стебли, обратив их вверх и в стороны, замирая так на несколько секунд, после чего вновь возвращаясь в исходное положение, ластясь к могучим рукам. А те принялись за стилеты, быстро, отрывисто начиная тихий кровавый распев. Грейнджер нервно сглотнула, понимая: ситуация ни с того, ни с сего переменилась, что не могло быть добрым знаком. Легкие внутри начало сдавливать, сосущий холод свербел между ними, гнул в позвоночнике. Виктор… Девушка неосмотрительно обратилась к дому, пытаясь дотянуться зовом, вытащить любимого из западни. Никакая информация того не стоила. Никакая…       Раздался хлопок.       Будто бы по ее желанию, и совершенно точно по куда менее романтичной причине, рядом оказался тяжело дышащий, кашляющий Виктор, заваливаясь корпусом на алтарь рядом с Гермионой. Та ахнула, рванувшись в его сторону, пытаясь помочь, но парень не дался, отталкивая ее руки. Он забормотал что-то сквозь зубы низким, раскатистым басом, и алтарь внемлил его требованию, вливая необходимую мощь в жилы наследника рода. Странный запах гари и жар утихли.       — Что случилось? – спокойно прервал речитацию старший Крам.       Виктор заговорил на болгарском, не заметив браслета и явно не желав, чтобы Гермиона услышала содержание его отчета. Но она услышала.       — Это были оставшиеся шестеро, пап, — отрывисто заключал он. – Они знали… Они… Это был его герб, точно – да и кому из этой своры хватило бы ресурсов и фантазии…       — Шестеро? – замер глава рода. – Что там… Что это, Виктор?       Гермиона замерла, услышав непривычный его низкому голосу страх.       — Мы правильно думали… — все никак не мог отдышаться парень. – Это какой-то огненный дух, пап. Да, возможно, даже ифрит, раз его не смогли подавить стены. Слишком зол, слишком… силен. И он натравлен на Гермиону, я думаю, они использовали ее кровь, что оставалась в поместье Малфоев. Дух знает, где она. И они… Они раскусили, что мы используем их жизни – были готовы к этому с самого начала, потому, когда поняли, что их сил недостаточно, то… Пожертвовали собой, чтобы освободить того, кто сможет завершить их работу. Все было спланировано.       — Он зашел так далеко, чтобы отомстить мне… — пробормотал Борислав. – Похоже, последствия нашли меня спустя двадцать лет. Но даже такая отсрочка…       И Грейнджер не понравился взгляд мужчины. Смирение в его зрачках.       — Что это значит? – прошелестела она.       Виктор, осекшийся, с ужасом заметил браслет на ее запястье. Его губы задрожали, и он отвернулся, спешно пытаясь привести разум в порядок, нацепить на себя маску, закрыться хмурой гримасой. Он оставил объяснения на откуп отцу, потому девушка повернулась к нему.              Но объяснения оказались излишни. За монолитной каменной дверью святилища раздался шум ветра, а затем на нее обрушился гулкий, нечеловеческий удар. Пахнуло жаром. Вибрация от силы этого удара прокатилась по всей комнате, заставляя девушку на алтаре пошатнуться. Вот о чем говорил Виктор. Злой дух, не животное – демон, чьей мощи, вскормленной жертвоприношением, было достаточно, чтобы преодолеть защиту даже родового гнезда. Расплавить камень.       — Он пришел за мной, — еще тише выдохнула Гермиона. Она знала, что делать.       — Нет! – схватил ее за плечи Виктор, заглядывая глаза. В нем было столько бессильного гнева и тщетно подавляемой тьмы, что Гермиона больше не была уверена, что он и на сей раз уважит ее выбор. Парень рыкнул ей в лицо, больше не признавая ее права на смерть. – Ты не покинешь святилище без меня, Гер-ми-вона. Момент, когда откроется дверь – мы все трупы.       Верно, он ей не позволит. Один рывок, и он просто вырубит ее, он был на это способен. Потому что правда перешел ради нее черту. Ее прекрасный рыцарь в сияющих доспехах. Черных от гари и запекшейся крови.              В дверь вновь врезалось потустороннее создание, издавая свистящий и вибрирующий стон. Оба спорящих отшатнулись от двери, замирая в страхе.       — Дверь долго не выдержит, — прошептал Виктор, инстинктивно пытаясь спрятать в объятиях любимую. Он бросил взгляд на отца, и Гермиона, услышав ни с чем не сравнимый чавкающий звук разрываемой плоти, обернулась следом.       Борислав замер в окружении лоз, самые мелкие из которых уже начали забираться ему под кожу, но не с целью придать сил, совсем наоборот. Он тихо бормотал что-то, и это что-то, недоступное пониманию гостьи, оказалось понятно Виктору. По телу парня пробежала судорога страха. Еще худшего, чем раньше. Но он не подал голоса, не высказал протеста, просто замирая над Гермионой, часто дыша, тщетно пытаясь спрятать от нее свое горе.       — Что происходит? – звонко, на грани с истерикой воскликнула Грейнджер. Она дернулась в руках Виктора, но тот наоборот схватил ее помимо воли, подхватил под бедра, пользуясь слабостью тела, чтобы вновь усадить на себя. И девушке, лишенной выбора, пришлось уцепиться за его шею. Как тонка была грань между любовью и насилием.       — Не злись на Витю, девочка, — тихо произнес Аид. – Нам с Викой и так пришлось сильно его обидеть. Мы пригрозили Империусом, если он не послушает и не примет нашу жертву.       Что?       — Что?! – вскрикнула Гермиона, заставляя любимого под ней, стиснувшего зубы, дернуться, слегка оглохнув на одно ухо. – Что вы двое, черт возьми, задумали?!       Виктор шмыгнул носом, вдруг прижимая ее к себе и зарываясь в волосы, как делал всегда, когда ему было особенно плохо. И этот жест, извечно отзывавшийся в ней чем-то древним, заставил ее забыть обо всем остальном, мигом переключиться на любимого, наконец устраиваясь на нем как полагается, обвивая шею крепче и гладя затылок. Сердце к сердцу, пульс к пульсу. Она никогда не откажется от него, никогда не оставит одного. Ни за что.       — Мы с Викой подозревали, что такое может случиться, — мрачно сообщил Аид. – Хотя, конечно, ни один родитель добровольно не оставит свое дитя, каким бы самостоятельным оно ни выросло. Но учитывая обстоятельства… Ифрит не отстанет, даже если мы втроем аппарируем отсюда – дух всегда найдет цель. Потому его нужно сдержать, и этот камень единственный, что на такое способен. При определенных условиях… Наш род привязан к замку кровью и магией, а значит, и душой. Замок всегда примет нас. И то, с чем мы смешаем душу в миг смерти…       Гермиона издала тонкий неверящий звук, борясь со слезами на глазах. Она обвила Виктора крепче, стискивая намертво, и тот с готовностью принял ее приступ, шепча на ухо что-то, гладя спину, прижимая голову.       — Вы не можете так поступить, — дрожащим голосом прошептала девушка, на миг пряча лицо в изгибе сильной шеи. А она ведь едва успела привязаться, только подумала о том, как здорово было бы… — Должен быть другой способ!              Новый удар – а затем еще, не прекращающиеся, следом, заставляющие темный камень понемногу нагреваться. Они были более весомым аргументом. Аид зашипел, забормотав что-то по новой. Гермиона даже не хотела представлять, какой жар творился за непробиваемой стеной, раз даже ту начинало плавить. Каменные лозы, выросшие из стен рядом с проходом, принялись перевивать его плотной преградой, последней линией обороны, бестолковой и все равно задействованной, какой бы тщетной ни была попытка.       — Я скажу, когда вам аппарировать, — пробормотал старший Крам. – Не думайте обо мне.       Дух выл, сотрясая камень, набирая мощь, будто его питала ярость. А может, на то, чтобы полноценно войти в силу после пробуждения, ему требовалось время. Как бы то ни было, дела с пугающей скоростью становились катастрофическими.       — Да как мы… Да как вы можете?! – не выдержала совершенно сбитая с толку, содрогающаяся от ужаса наяву Гермиона. Она не знала, сумеет ли оправиться от такого, сумеет ли справиться и с этим увечьем на собственной душе. – Как вы могли это планировать? Заставить Виктора выбирать между собственными родителями и… Он еще может найти другую…       — Замолчи, — прошипел младший Крам на ухо незнакомым, свирепым тоном. Он никогда еще так не злился на нее. – Ради бога, любимая.       Но Грейнджер не слушала его, невольно пытаясь защитить своим телом от удара, что хотел нанести ему отец ради его же блага. Все это было немыслимо! Чудовищно, и… как всегда, заставляло познавать все в сравнении. Ведь совсем недавно она размышляла о сочувствии Пожирателям.       — Род должен продолжаться, — низко зарычал Аид. – Защитить гены и передать наследие предков потомству – вот, что единственно важно.       — И вы думаете, что после такого мы с Виктором просто двинемся дальше, как ни в чем не бывало?! – Гермиона не помнила себя за истерикой. – Сможем жить тут, завести детей?! Вы хоть представляете себе, что от нас останется – и останется ли вообще?..       — Необязательно, — вдруг тихо произнес Виктор. Глухо. – Я уже подумал о том, что ты не захочешь после этого быть со мной. Это неважно. Главное, что ты будешь жива и здорова.       — Ты с ума сошел? А мое здоровье тут при чем? – охнула девушка, теряясь все больше между ужасом, судорогами паники, терзающей болью в груди и непониманием.              Но вместо Виктора ответил Борислав. Он виновато опустил голову, пуская остатки сил для борьбы со злым духом, вывшим по ту сторону святилища, не желавшим ничего иного, как испепелить, пожрать названную, предназначенную ему жертву.       — Когда насильно взятая кровь помогла слабо, мы с Викой и завели разговор о… — Аид с шумом вдохнул. – О том, что в действительности могли бы сделать для нашего сына как родители. Добровольная жертва смогла бы накормить дом достаточно, чтобы полностью исцелить тебя, девочка. И беречь от войны достаточно долго, чтобы дождаться исхода, каким бы он ни был. Победы, предпочтительно.       Гермиона была слишком потрясена для перебора воспоминаний, их анализа и выводов. Но она точно знала, что обсуждение случилось не вчера. Вот почему вечно закрытые родители Виктора решились на… исповедь. Точно. Чтобы, согласись она затем остаться с их сыном, заведи она с ним детей, могла и сама рассказывать истории из жизни дедушки с бабушкой, которых дети сами никогда уже не узнают. Как не знал Виктор своих собственных. Круг замкнулся.       Если и было что-то ужаснее насилия, то это точно самопожертвование. Своей тошнотворной беспомощностью, что она вызывала у тех, кто оставался позади. До Гермионы запоздало дошло, как отвратительно, должно быть, было Виктору слышать подобные речи с ее стороны, пренебрежение собой и его сердцем. Потому что он уже согласился с родителями ради нее, уже переступил черту, но вовсе не так, как она боялась. Хуже. Он мысленно мирился с потерей семьи, пока она маялась своим эгоистичным чувством вины, отталкивая, неисправимо по-гриффиндорски. Жертва родителей на благо будущего поколения была ужасна и… Логична.              В святилище повисла тишина, прерываемая лишь ударами духа о запертую дверь, нагревшуюся до легкой красноты. И каждый удар был стуком сердца, последним отсчетом. Гермиона знала, что Виктор мысленно прощался с отцом и сама не могла отвести глаз от старшего Крама.       — Уже скоро… — пробормотал тот, хрипло выдыхая. – Витя, после того, как убедишься, что мать в порядке, не забудь вернуться сюда и дополнительно запечатать святилище снаружи. Даже со мной внутри… Так будет надежнее.       Гермиона моргнула. И вспомнила рассказ Аида о собственных родителях, о том, что его мать даже после смерти отца продержалась какое-то время – значит, речь могла идти о годах. Значит… Ее мысли прервал нервный вздох Виктора. Ее стоического, верного, глупого… Она попыталась обвить его сильнее.       — Эта проклятая птица! – вдруг рыкнул Аид, заставляя распахнуть глаза и взглянуть на него.       На плечах и спине мужчины начали ярче проступать татуировки, светлея и светлея, пока не засияли белоснежным светом, заставляя стены крепнуть.       — Мама и вейлы… — выдохнул Виктор, вжимая Гермиону в себя совсем сильно. В его глазах стояли слезы.       — Зачем она лезет?! – рычал старший Крам, дергаясь на неподвижных лозах, что продолжали утягивать из него жизнь. – Чем помогут лишние пять минут сейчас, когда у нее могли быть годы?! Эта дурацкая ворона могла бы застать наших…              И тут Гермиону прошибло ночным ветром, воспоминанием о полете птицы, чистой ясности ее разума. Ее любопытстве, ее тяге к знаниям и открытиям, к экспериментам и почти оправданному риску. Ее ласковой улыбке, поощряющей такой же недуг ученицы. О бесконечном влечении неизведанного. Вере в то, что нет ничего нерешаемого, что нет такого секрета, который не подвластен изысканиям магии и острому уму. Напористость и надежда, будто искра.       Искра, бегущая по нервам в темноте.       Чем помогут лишние пять минут сейчас? Зачем ведьма оттягивала неизбежное? Лишь бы дорогой ее сердцу человек протянул еще немного, даже если это бессмысленно? Лишь бы самой не остаться позади и не оплакивать его? Всему виной был страх или чувство вины? Нет.       Так выглядело еще одно проявление любви.       В этих драгоценных пяти минутах.              И Гермиона знала их цену. Что-то серебристое и вечное воспряло в ней, пуская новую силу по венам, заставляя приподняться на своей опоре, напрячься всем телом, впиваясь глазами в главу рода, будто пытаясь пересечься взглядом с источником своего вдохновения. Когда-то такая же серебряная струна вытащила ее саму из западни, дала надежду, и попрать ее было немыслимо. Она не сдалась.       Она никогда не сдастся.       Сверкнув глазами, Гермиона вперила все свое внимание в дверь, лихорадочно, судорожно тратя все резервы, все мыслимые и немыслимые силы на то единственное, что было ей под силу. То, что она умела лучше всего.              Думать.              — Гер-ми-вона, — тихо подал голос Виктор, чувствуя ее напряжение, мелкую тряску конечностей, безжалостный тик на ее лице. Но девушка не обращала на него внимание еще долгие секунды. После чего резко обернулась к Аиду.       — Как именно произойдет наш уход? Что конкретно случится, когда сюда явится дух? – звенящим тоном потребовала Гермиона. Если чему-то она и научилась у наставницы, так это четко налаженному сбору информации.       Глава рода ответил скорее ее тону, чем вопросу. Очевидно, привык к манере жены вести подобные допросы.       — Я… — растерялся он. – Дух должен сломить барьер – в момент слома произойдет ударная волна, что на секунду замедлит его – этого вам хватит, чтобы аппарировать, прежде чем он ворвется внутрь и поглотит меня. И тогда замок должен… поглотить и его. Прежде такого не случалось, были лишь проклятья, так что поглощение может отнять какое-то время, но вместе со мной это наверняка удастся – а запечатать снаружи святилище не так и трудно даже для Виктора, это проще, чем удерживать закрытым изнутри, поэтому…       — Значит, можно просто запереть его тут снаружи?! – воскликнула Гермиона. Она принялась извиваться в руках Виктора. – Витя, пусти меня!       — Гер-ми-вона, да не вертись ты… – недовольно перехватил ее Виктор.       — Нам нужно аппарировать втроем! – не унималась Гермиона. — А затем мы просто вернемся…       — Вам не хватит времени для аппарации, если духу будет не на кого отвлечься, — отказался Аид. – И если я покину святилище, оно не запрет его само – так мы просто лишимся замка, а затем и жизней. И шансы на то, что замок со временем сумеет поглотить такое могущество без меня, не так велики.       — Плевать на шансы! Значит, нам всего лишь нужно отвлечение, так?! – замерла Гермиона.       — Даже не думай, — угрожающе зарычал Виктор.       Но девушка не тратила время на споры, лихорадочно соображая. Что же могло отвлечь ифрита помимо нее самой? Для того, чтобы понять, что из себя представляет злой дух – тем более, воплощение стихии, которое не переборешь никаким противодействующим стихийным заклинанием — нужно вернуться в начало, откуда он был взят. Только там можно узнать о слабом месте. Очевидно, его принесли враги, значит, подсказка могла найтись на их трупах, если они уцелели, но времени на поиск и обыск не было. Если бы только был очевидец…       — Виктор, ты же застал момент появления ифрита?! – возопила Грейнджер, встряхивая своего жениха и чуть не сваливаясь с его дрогнувших рук. – Вспомни, что ты видел! Срочно!       Парень растерянно заморгал, но подчинился вопросам вслед за отцом.       — Они встали в круг и произнесли что-то, а в центре был… — он поморщился. – Не знаю, наверное, контейнер. Бутылка?       Гермионе захотелось хлопнуть себя по лбу.       — Это был джинн, — мрачно сообщил за нее Аид. – Еще хуже, чем ифрит. Ифриты не обладают разумом, со временем могут ослабнуть и отстать, а этот… древняя штука, от такого точно не отделаешься. Так что мой план…       — Вы оба — идиоты! – воскликнула Гермиона. – Бутылка! Контейнер со сдерживающей печатью – его не мог уничтожить дух, и тот все еще здесь!       — Но он разбит… — попытался возразить Виктор, и чуть не получил по макушке.       — Печать, Витя, печать! Основы теории рун! Нам нужны секунды, чтобы оказаться снаружи! – затараторила всезнайка. – Если вернем бутылку с печатью, даже разбитую, сможем восстановить до той степени, чтобы остатки печати, приняв прежнюю форму, сдержали джинна на пару мгновений!       — Замок полыхает, мы не можем собирать осколки, — внес свою лепту глава рода.       Гермиона, охваченная идеей, уже вовсю горела желанием отлупить по темечку обоих.       — Домовики! Ваши бессмертные домовики с их магией – боже, ну почему о них все всегда забывают?! – воскликнула она, снова чуть не сваливаясь с рук от жестикуляции. – Да поставь ты меня уже на пол, Витя!       — Мечтай, — мрачно отказался тот. Но в его глазах уже зажегся огонек надежды. – Пап, пока дух отвлечен на нас, переправь…       — Знаю без сопливых, — проворчал не менее ошарашенный Аид, зашевелившись, резко принявшись беззвучно отдавать команды дому. Его пальцы заставили дом издать ответный рокот, а в святилище один за одним начали появляться осколки зачарованного стекла.       — Виктор, тебе придется провести самую сложную трансфигурацию в твоей жизни, — отрывисто распоряжалась Гермиона, следя за прибывающими кусочками стекла, будто за опасным артефактом. – Помни, сначала Репаро Абсолютум, медленный горизонтальный зигзагообразный взмах…       — Я знаю, милая, — вздохнул Виктор, наконец спуская свою ношу, но все еще прижимая свободной рукой к себе за талию. Вот только та и не думала бежать к двери. Теперь, когда у них всех был шанс, пускай и крохотный, она больше не собиралась пренебрегать хоть кем-то. Младший Крам выхватил палочку, сосредоточенно тренируя взмах, на что Гермиона согласно кивнула. В способностях любимого она и не сомневалась.       — Затем трансфигурация – пусть горлышко бутылки точно повторит проем, не беспокойся о толщине стенок, если понадобится, представь структуру мыльного пузыря, хрупкого, но гибкого – главную роль играет не материал, а печать и ее реконструкция, Витя, — продолжала Гермиона. Уж что-что, но свой предмет она знала на зубок и могла давать по нему советы даже на краю гибели.       Девушка получился согласный кивок, после чего переключилась на Аида.       — Большая часть домовиков повержена, — кратко отчитался тот. – Но осталось лишь несколько деталей. У нас есть пара минут.       — В момент, когда Виктор закончит трансфигурацию, ты должен открыть дверь, — не тратя время на церемонии, приказала главе рода Грейнджер. – Будь готов вновь запереть ее снаружи. Ты же владеешь мгновенной аппарацией?       — Обижаешь, ребенок, — откликнулся Аид. Он неохотно высвобождался из лоз, опрокидывая в себя зелья, флакон за флаконом, что возникали перед ним. По его коже начал расползаться иней. – Все равно, это слишком большой риск…       — Пап, — вдруг сказал Виктор. – Заткнись.       Гермиона, сверкнув глазами, обернулась к нему. Ее рыцарь, готовый к бою, ободряюще улыбнулся ей, вызывая ответную улыбку. Наконец-то все было правильно. Бороться до последнего всем вместе, никого не оставляя позади, не гнушаясь риском. Даже если их жизни оборвутся здесь… у них не будет сожалений.              Виктор мягко водил палочкой в воздухе, воссоздавая контейнер. Аид не соврал, оставалось лишь несколько деталей. Дух выл, ударяясь вновь и вновь, дверь гудела от натуги, гудели и мышцы напряженного главы рода, сияющие татуировки подрагивали светом на голубоватой от ледяной корки коже, подкрепление держалось на пределе сил. Вот еще одна деталь, еще…       Последний осколок встал на место. Печать сквозь трещины засияла.       — Запомните рисунок! – воскликнула Гермиона, стараясь отпечатать его в памяти сама. Если получится наложить его снаружи, пускай, не соблюдя какую-то часть изначального ритуала – это все равно должно помочь до нахождения специалиста и наложения постоянной печати. Виктор, сделав круговое движение палочкой, совершил нужную трансфигурацию. Подсказка помогла, и обошлось без дополнительного Энгоргио – как раз неосторожное увеличивающее заклинание могло исказить форму печати, сведя усилия на нет. Бутылка превратилась в тонкий прозрачный ящик в человеческий рост, идеально примкнув ко входу.       Борислав Крам, поднявшись на ноги с окровавленными руками, вытащил свою палочку. Вдохнул. Выдохнул. Счет шел на секунды. Татуировки на его коже гасли.       — Открываю дверь через три… — начал обратный отсчет он. Виктор прижал Гермиону намертво, отставляя ногу для аппарации. – Два… Один.              Последним, что Гермиона увидела, было страшное огненное лицо за прозрачной пеленой. Затем ее рвануло в районе пупка, и они с Виктором исчезли.