Укрепляя международные связи

      Прошло больше месяца с момента возвращения Гермионы. Новостей с родины было немного, но главное, Гарри был жив, каким-то чудом даже ограбил Гринготтс – девушка знала, что Виктор передал через домовиков палочку и часть шевелюры убитой им Пожирательницы для Оборотного – а сам Поттер передал Чарли спасшего их с Роном и Флер дракона, доживать оставшиеся годы на заслуженной пенсии. Сложить вместе крохи информации оказалось несложно. Как и понять приподнятое настроение болгарина после встречи с Биллом. Похоже, несмотря на всю браваду, ее рыцаря мучила совесть после некрасивой сцены в чужом доме – и примирение с человеком, что теперь и сам прочувствовал на своей шкуре волнение за любимую, придало ему сил. Как и Гермионе, ведь она пока не была способна полноценно утешить своего рыцаря, ограничиваясь короткими фразами и ласковыми улыбками.       Ее тело все еще было слабым, а прогнозы – расплывчатыми, но прогресс, по сравнению с предыдущим месяцем, был значительным. Она уже владела лицом и шеей, умела подавлять часть припадков, даже ненадолго поднимать руки. Конечно, о ходьбе пока речь не шла. И все-таки, это был большой шаг для них с Виктором. После длительных обсуждений и перебора вариантов, консилиум из семьи Крамов и целителей Волчановых — с которыми Гермиона успела перезнакомиться, знав до этого лишь Петю-загонщика и его отца-посла, – разрешил снять Гермиону с постоянного переливания магии, переведя на ежедневные трехчасовые сеансы при поддержке зелий. Которые, честно говоря, гриффиндорка и так пила чаще, чем воду. После определенного момента эти зелья стали совсем омерзительными, но то была небольшая плата за возможность обнять Виктора обеими руками или спать с удобством. Как заметили все присутствующие, именно их связь поддерживала в пациентке силу духа, а, как уже было сказано, разум был связан и с телом, и с магией, и с душой – на что целители и сделали справедливую ставку. Ничто другое, как воля к борьбе, не могло спасти ее магическое ядро. За ним же исцелится и все остальное.              Гермиона по привычке вдохнула глубже, наслаждаясь горным ветром в своем гнезде из одеял. Она помнила, что Виктор должен был вернуться после полудня, и маггловские часы на тумбочке уже перевалили за эту отметку. Но гриффиндорка не волновалась на его счет. У парня было полно дел, начиная от помощи отцу на виноградниках и в лаборатории, и заканчивая делами Ордена, не отпускать на которые любимого ей попросту не хватало эгоизма. Напуганные беглые семьи куда больше доверяли знаменитости, чем человеку из толпы. К тому же, она знала, что, преодолевая страх одиночества, становится сильнее, приближая свое выздоровление. Потому лишь тихо улыбалась в ожидании знакомых пружинистых шагов и ответной улыбки. А может, и похвалы за то, какая она у него храбрая умница.       Прежняя Грейнджер, пожалуй, не позволила бы себе такие детские сентиментальности. Боялась бы показаться слабой. Лишь собственный жестокий урок, едва ли лучший, чем у Гарри, научил гордую всезнайку ценить себя и заботу других, ценить то, что она всегда имела и теперь отчаянно пыталась вернуть. С нее и правда хватило. Поначалу ей было страшно за Гарри, потом – стыдно за себя, за то, что она в те или иные моменты могла поступить иначе, найти способ предотвратить ситуацию, предугадать… Остаться в строю, чтобы пройти путь до конца. Вот только затем, растворяясь в веренице кошмаров, припадков, зелий, бесконечных часов парализованного разглядывания потолка, безуспешных процедур и сочувственных взглядов, бравада как-то сама собой кончилась.       А на смену ей пришла неутешительная реальность. Больше полугода назад она пренебрегла собой, понадеявшись на удачу, и продержалась до сих пор каким-то чудом, не иначе. Героизм не шел без рисков, а она рисковала больше всех. И доигралась. Кому-то везет уцелеть и дожить до конца, чтобы с улыбкой объявить о победе и принять почести, но большей части – нет. Такова война. И война для нее не закончилась, просто сменив декорации и врагов, став чуть более бессмысленной и личной. Война была уродлива, безжалостна. Вот что безуспешно пытался сказать ей Виктор. Но знать и понимать – разные вещи. И понимание предъявило ей свою, страшную цену. Которую пришлось платить не только ей, и совсем не за безопасность Мальчика-Который-Выжил, не за благородную победу добра над злом. Все оказалось куда менее похожим на приключенческий роман и куда более неприглядным. Ее не будет там, среди победителей, чтобы воодушевлять других с гордо поднятой головой, строить светлое будущее вместе с соратниками и друзьями. Едва ли они поймут ее такую. И едва ли она сможет смотреть на них по-прежнему, быть для них той же Гермионой Грейнджер, невыносимой заносчивой всезнайкой, любящей поучать других, немного наивной, неунывающей, добродетельной и высокоморальной на грани с занудством. Раньше она верила в лучшее, пыталась перевоспитать мир, не жалея сил, какими бы бесплодными ее потуги ни были. Теперь ее приоритеты изменились.       Теперь она могла понять уход Виктора со стези аврора как никто другой. Теперь и для нее на первом месте была ее семья. Ее партнер, ее пара, ее сердце. Затем шли их родители, и только потом – друзья. Возможно, это было не очень-то благодарно или нравственно с ее стороны. Но боль, как выяснилось, своим уроком неплохо прочищает мозги. И ее отличница хлебнула сполна.       Никто из ее друзей, какими близкими и дорогими бы они ей ни были, не стал бы носить до ванной и туалета ее парализованное тело, помогая с гигиеной. Никто из них не сидел бы с ней сутками напролет, кормя с ложки, расчесывая волосы и переодевая, развлекая болтовней, спасая от скуки, находя в себе силы подбадривать, несмотря на собственную усталость. Не стал бы ради нее ходячим мешком с кровью, буквально выживая на кроветворных зельях и потомственном крепком здоровье, не сомневаясь в своем выборе ни секунды и не давая усомниться ей. Идя на жертвы не ради почестей, великой цели или славы и памятного ордена какой-то там степени. Нет, за жизнь наивной, безрассудной девчонки, глупо попавшейся врагу. Ради ее улыбки и спокойного сна. И Виктор ни о чем не жалел, продолжая смотреть на нее как на свое самое прекрасное, самое желанное на свете сокровище.       Нет, отныне благополучию магической Британии придется подвинуться.              Раздался стук в дверь.              Гермиона нахмурилась, зная, что Виктор никогда не церемонился – да и зачем? Едва ли гриффиндорка бы потратила силы на громкий возглас. Она берегла их на трудоемкую физическую разминку после массажа, на чтение при помощи дома, перелистывавшего для нее страницы. Грейнджер мечтала о том дне, когда сможет делать это сама…       — Гермиона? – на пороге оказалась миссис Крам.       Девичьи глаза расширились. Визит был неожиданным. По рассказам Виктора, ее тело плохо реагировало на женские голоса, особенно поначалу, во время трехсуточной магической комы, в которую пациентку пришлось погрузить, когда ее состояние резко ухудшилось. Причины этого короткого всплеска были неясны до сих пор, но мать семейства с того момента до ночных дежурств не допускалась. Виктория ничем не выказала претензии или обиды, вот только чувство вины самой Гермионы перед ней было таким громким, что ведьма, скрепя сердце, отказалась от визитов совсем. Как сказал Виктор, пока ей не станет лучше.       Конечно, у Грейнджер, страдавшей от избытка свободного времени, уже сформировалось несколько идей по этому поводу. С голосом было все понятно – больно жив был в памяти тон Лестрейндж, потому тело не разбиралось в тонкостях и реагировало на высокие голоса одинаково. Страннее был всплеск ухудшения, неожиданный, короткий. Как и отказ Виктории от посещений. В конце концов, несмотря на распространенное мнение, языкастая ворона была вполне в состоянии посидеть молча. Подозрительности добавляли, ко всему прочему, уклончивые ответы Виктора. Из них складывалось впечатление, что мать семейства уже давно лишь изредка бывает дома. И все началось даже раньше, чем консилиум – а это сколько, недели две уже? Много.       — Миссис Крам? – подала голос Грейнджер, мужественно приподнимая руку, чтобы вяло помахать. Она надеялась хотя бы создать видимость поправки, чтобы не спугнуть наставницу. Девушка успела по той соскучиться, и собственное невольное участие в ее отстранении только больнее давило на совесть. Миссис Крам была такой же частью ее семьи, как и Виктор, как и Аид с Живоглотом. Как ее собственные родители, о которых она старалась не думать.       — Вижу, ничего не изменилось с момента, как я ушла, — усмехнулась ведьма, занимая гостевое кресло. Только, в отличие от Аида, предпочитавшего скромно поставить его рядом с изголовьем, чтобы посидеть в тишине и молчаливой поддержке, не отвлекаясь на зрительный контакт, Виктория все делала с точностью наоборот, предпочитая дистанцию и скрупулезное рассматривание собеседника. Если бы кто спросил Гермиону под Сывороткой правды, она бы призналась, что кое в чем вредной вороне следовало бы брать пример с мужа-затворника, но, к счастью, зелья рядом не было, а сама ведьма…       Черные глаза, немигающе сверлившие ее с полминуты, сверкнули торжеством.       — Ну, хоть чувство юмора вернулось, — прищурилась она, довольно откидываясь в кресле. Ее царственная осанка и изящно сложенные руки не особенно вязались с аляповатостью мягкого кресла, трансфигурированного не то Виктором, не то Аидом. Одни темные строгие стены сочетались с ее черными шелками, подчеркивая статус хозяйки сурового романского замка. Она была ей куда больше самих кровных представителей рода, честно говоря. Виктория, продолжавшая смотреть в упор, издала польщенный смешок, явно дожидаясь, пока до собеседницы дойдет. И до той дошло.       — О нет, — выдохнула она, слабо вцепляясь в складку одеяла.       «Она читает мои мысли!» — подумала Гермиона в страхе. После чего, спустя один круговорот панически суетящихся выводов и собственных на них реакций, она обрадованно повторила: «Она читает мои мысли!» — и расплылась в улыбке.       Виктория ответила чуть более широкой улыбкой, склоняя голову набок.       — Извини за вторжение в твое личное пространство, но, как ты могла заметить, терпение не моя сильная черта. Как и молчаливые вздохи, которые предпочитают мои мальчишки.       Гермиона довольно фыркнула, прощая ее без всякого смущения.       «Значит, вы все-таки легиллимент», — прищурилась она, ловя наставницу на горячем.       Та пожала плечами.       — Я никогда и не утверждала, что им не являюсь.       Грейнджер, мигом вспомнившая инцидент на Гриммо, подавила желание закатить глаза, предпочтя потратить силы на переваривание информации, чем на борьбу с очередным приступом тошноты. Она едва успела от них отделаться и желала, чтобы так шло и дальше. Гермиона очень обрадовалась благодушному настроению наставницы, принимая на свой счет – в конце концов, она еще собиралась выведать у нового источника информации целую кучу секретов…       — Кстати, об этом, — кивнула та, ее вид из праздно-любопытного стал любопытно-научным, что никогда не было добрым знаком. – Я хотела поговорить о твоем ношении Компаса Намерений. Вернее, об одном конкретном случае, случившемся в конце испытательного периода.       Брови Гермионы поползли вверх. Только одна женщина в мире могла невозмутимо видеть в чертовой подпольной войне против самого могущественного темного волшебника всех времен испытательный полигон для своих экспериментов! И потом, откуда она вообще знала о каком-то там случае? Да, Компас выручал Трио в каждой стычке. В этом не было секрета. Порой Гермиона успевала заметить опасность даже без непосредственной мыслительной деятельности недруга — алгоритма, присущего человеку, – так случилось с лже-Бэгшот, внутри которой пряталась Нагини. Несмотря на нечеловеческое происхождение угрозы, что-то внутри Гермионы тогда поднялось, волосы встали дыбом, и при встрече, на один жутковатый ей миг показалось, что дряхлая старушка сейчас откроет рот так, как не предполагалось заводской конструкцией. Что и позволило остаться настороже. Достаточно, чтобы быть готовой к тому, что видение сбудется, и спасти Гарри от ядовитых клыков.       — Любопытно, — одобрительно просмотрела вместе с ней воспоминание Виктория. – Но я имела в виду чуть более позднее проявление. Наверняка оно было еще страннее.       Грейнджер нахмурилась, пытаясь отыскать нужное аномальное воздействие Компаса. На самом деле, у нее давно возникли вопросы по поводу артефакта, и сейчас был самый момент их задать, так что девушка не сильно упорствовала с изысканиями, собираясь перейти к своим. Возможно, это бы скорее помогло им обеим…       — О, милая, я на все отвечу, — успокоила ее миссис Крам. Тепло ее взгляда всегда поощряло любопытство в ученице. — Мне нужен лишь этот последний фрагмент, именно он поможет нам обеим сложить полное представление об артефакте.       «Полное представление?» — удивилась Гермиона. Разве не Мастер была в ответе за создание своего проекта? Неужели она чего-то о нем не знала – и все равно доверила его не только сыну, но и ей на длительный срок? Мысли зароились внутри, вызывая тревогу, а следом пришли и ее худшие враги. Парализованное тело было идеальной ловушкой для травмированного разума, с неизменной легкостью отдававшегося приступам фантомной боли или случайному выпадению из реальности. И спусковым крючком стал страх. Эти кошмары были симптомами, причину которых упорно отгонял от нее Виктор, втихую балуя сладостями или устраивая раскладушку к краю кровати так, чтобы всю ночь держать в теплом плену ее здоровую руку. Ночь за ночью, день за днем, каждую свободную минуту находясь рядом, поддерживая ее на плаву. Сердце наполнилось теплом от воспоминаний. Она всегда перебирала их в такие минуты, старательно деля полотно воспоминаний на до и после, начиная с самого первого, как Виктор убил… Нет, раньше, с самой мысли о доме, о том, как замок позвал ее, сменяя гладкий холодный мраморный пол на шероховатый, теплый. Тогда она по-настоящему проснулась…       — По-настоящему? – прищурилась ведьма, очевидно, продолжавшая подсматривать. – Что ты имеешь в виду?       Гермиона замерла. Она доверяла наставнице – и сила этого доверия смущала даже ее саму – но боль от воспоминаний уравновешивала храбрость, ставя жертву пыток перед нелегким выбором. Сможет ли она оправиться, если рискнет и вернется в них? Неужели оно того стоило?       — Ты права, — вздохнула Виктория, отводя взгляд. – Меня занесло. Я просто решила, что тебе дастся это легче, если ты будешь знать, что я с тобой. Наверное, для более ощутимой поддержки потребуется глубокий контакт, а я не уверена в его безопасности.       — Но это нужно? – тихо спросила Грейнджер, собираясь с духом.       — Возможно, что и нет, — искренне призналась собеседница, возвращая взгляд. – Это, скорее, тема для разговора, монокль для тебя, чтобы видеть ситуацию лучше. А для меня – утоление моего проклятого любопытства. Может, я могу подкупить тебя чем-нибудь?       «Только не шоколадом», — криво усмехнулась гриффиндорка, понимая правила игры и поспешно принимаясь рыться в поисках своего слизеринства.       Ведьма усмехнулась в ответ, соглашаясь:       — Верно, ты способна на большее.       Что-то внутри девушки гордо зашевелилось от похвалы, придавая сил. Такой редкий шанс мог бы и впрямь стоить парочки ночей кошмаров. Особенно, если рядом будет Виктор…       — Он нас обеих за это прикончит, — закатила глаза миссис Крам.       «Если узнает», — хитро прищурилась Гермиона.       — Ты его недооцениваешь, — гордо задрала подбородок ведьма, не упуская шанса похвалить своего драгоценного отпрыска. А ведь если вспомнить…       «Нет, стой, не вспоминай, не вспоминай!» — зажмурилась в страхе Грейнджер, суетливо пытаясь поставить хоть какой-то блок, вытолкать воспоминание, но прекрасная память подвела хозяйку, ведь даже смазанный обрывок был достаточно ярким, чтобы успеть сказать легиллименту достаточно самим фактом своего наличия. Она почти кожей почувствовала, как воздух в комнате переменился.       — Он рассказал тебе, — тихо произнесла Виктория, невольно вынуждая распахнуть глаза.       Ее лицо посерело, с губ сошла дружелюбная улыбка. Уголки рта медленно скривились, шрам боли проступил сквозь окклюменцию, обнажая многолетнее сожаление и чувство вины. Теперь не осталось ни малейшего сомнения в том, почему при всей нетерпеливой холодности на грани с жестокостью, в характере склочной ведьмы выбивалась ярким мазком неприкрытая материнская гордость. Могло бы показаться, что эта показная гордость была всего лишь попыткой извиниться, однако в ее правдивости не получалось усомниться. Возможно, яркая краска в холодных тонах портрета была кровью. Но она была там, частью, сердцем.       «Я ни в коем случае не собиралась осуждать!» — мысленно опомнилась Гермиона, добавив вслух сквозь частое дыхание:       — Простите…       Миссис Крам выставила руку вперед, пресекая дальнейшие извинения. На ее лице не показалось гнева, но девушку это слабо успокоило. Только бы наставница не закрылась, не ушла… А ведь Гермиона навлекла беду на Виктора! Теперь они поссорятся из-за нее, из-за идиотской грязно…       Нет, нет, нет, нельзя, нельзя.       — Виктор не хотел… — глаза начавшей задыхаться Гермионы заслезились, пока она запоздало пыталась смягчить последствия для Виктора. Тут была виновата лишь она. Опять по наивности напортачила! Опять, опять, опять!..       — Гермиона, хватит, — прервала ее поток паники ведьма. Она успела вернуть контроль над своими эмоциями, теперь пытаясь угнаться за эмоциями собеседницы. Поймать и вернуть назад, пока у той не случился приступ, с которым незадачливая гостья явно не смогла бы помочь. — Я верю, что у него была веская причина – а даже если нет, за ним остается полное право говорить о своем прошлом. И моем материнстве в частности, — последнюю фразу Виктория выплюнула, будто что-то мерзкое. Она кривовато усмехнулась, глядя в несчастные глаза Гермионы, понемногу успокаивающей дыхание, желающей и неспособной обнять наставницу. — Ты будешь лучшей матерью, чем я когда-либо могла бы быть, Гермиона. Сбереги сочувствие для Виктора, он заслуживает его больше меня.       С последней фразой та была не согласна, меняя страх на сердитость.       «Я сама буду решать, кто и чего заслуживает», – мигом заупрямилась Грейнджер. Мысль же о детях заставила ее растеряться. Так далеко она даже не заглядывала. «А что до детей…»       — Чисто гипотетически, разумеется, — улыбка смягчилась. – Не думаю, что тебе стоит морочить себе голову этим ближайшие лет пять – если стоит вообще.       Гермиона вздохнула. Еще одна радость, которой она лишила своего драгоценного рыцаря по собственной глупости. «Боюсь, тут дело не в желании, а возможности. Вы видите, в каком я состоянии – и даже если выкарабкаюсь, смогу ходить, беременность…»       — О, прекрати, милая, — отмахнулась Виктория. — Я не Виктор и не стану тебя отчитывать, но нам обеим известна твоя тяга набирать себе долги на пустом месте. Особенно перед нами. И ты знаешь мое мнение по этому поводу. А что до состояния… Еще рано делать выводы, уж точно не после одного жалкого месяца реабилитации. И лично я ставлю на твое полное выздоровление.       Челюсть ведьмы стала твердой. Все-таки, она была частью их разношерстной семьи, разделяя общую неукоснительную приверженность курсу на лучший исход. Меньшего для нее попросту не существовало. Гермиона задумывалась о том, кто же из всей их хмурой компании задавал этот настрой, а кто ему следовал. Она вспомнила сосредоточенный стоицизм Виктора, неловко треплющего ее по макушке Аида, почти естественную сдержанность Виктории на грани с безразличием…       — Я это сделаю, — тихо, тщательно выговорила Грейнджер.       Она уже знала, что попросит за свои кошмары.       — Правда? – вскинула бровь миссис Крам, поняв, о чем шла речь.       «Да», — с улыбкой кивнула вымогательница. «Взамен вы расскажете о себе».       Смоляные брови поползли вверх.       — Обо мне? И что же ты хочешь услышать?       Девичья улыбка стала шире.       «Все».              Ведьма, пару раз ошарашенно моргнув, издала тихий смешок, памятуя предостережения целителей. Она одновременно выглядела и удивленной, и смущенной, но ни одна из эмоций не указывала на неприязнь или страх. Похоже, Гермиона все-таки проскочила на этом экзамене…       — Долги и экзамены — боже, Виктор не преувеличивал, — ведьма потерла виски. Подняла несчастный взгляд: — Ну, будь по-твоему. Только… Не переусердствуй, ладно?       И впервые с момента их знакомства Грейнджер испытала отчетливое дежавю, но уже обратное. И то, в чем оно заключалось, было абсолютно… очаровательно. Сходство стало последним паззлом, последним грузиком на чашу весов, склонившим гриффиндорку к действиям. Ее рыцарь продолжал защищать ее, пускай и немного по-другому.       Она нахмурилась, погружаясь в воспоминания. Нужное нашлось быстро. Но его сторожила Беллатриса, спутывая и пугая своим хохотом, своими выкриками – они раздавались сквозь толстую мембрану осознанности, чувства безопасности и ежедневных разговоров, что наслоились сверху, подавили и размыли проклятые часы на полу поместья Малфоев. Гермиона знала, что нужно поднять взгляд, позволить легиллименту возобновить контакт. Сглотнув, девушка растолкала вонь, хохот, конвульсии и шум пульса в ушах. Она больше не была с отчаянием одним целым. У нее было будущее. Грейнджер подняла глаза, проваливаясь в омуты зрачков напротив.       Концентрация сбилась, все заплясало вразнобой. Боль, боль, боль… Мембрану прорвало.       Гермиона подавилась воздухом, припадок возник из ниоткуда, подминая ее волю, проносясь далеким, паническим: «зачем она заставляет меня это делать, даже зная, как мне страшно? Она бы никогда со мной так не поступила! Ни со мной, ни с Виктором! А вдруг это ненастоящая миссис Крам? Виктор же должен был прийти, он бы предупредил… Вдруг с ним что-то случилось? Вдруг настоящую наставницу похитили во время долгого отсутствия, вдруг враг занял ее место, затесавшись… Что, если это она вызвала ухудшение моего состояния тогда, еще давно? Что, если это шпион, он хочет выведать?.. А я совсем одна, беззащитна! Попалась!»       — Прекрасный разум, — откликнулась миссис Крам где-то по ту сторону ментального водоворота. – Немного хаотичный, но какой восприимчивый, хваткий… Легиллименс!       И вдруг пляска в голове и тряска в теле оборвались. Все будто замедлилось, Гермиона оказалась от собственных воспоминаний на расстоянии вытянутой руки, а сами они – стали блеклыми, ненастоящими. Даже панические мысли отделились, проплывая мимо, будто эхом. Девушка почувствовала, как застряла между пережитым кошмаром, еще одним наяву, реальностью и ментальным контактом. Она знала, что продолжала смотреть в глаза ведьме. И одновременно видела перед собой лишь тянущиеся отрывки своего персонального ада.       — Что произошло, когда ты проснулась «не по-настоящему», Гермиона? – мягко спросила Виктория. Неужели она просто проигнорирует все, что только что подумали о ней?       — Да. Сосредоточься.       «Это точно миссис Крам», — выдохнула Грейнджер. И, погрузившись в собственное мерное дыхание, подалась вперед, задавая разуму направление и цель. «Гермиона… Все будет хорошо, держись! Рон, возьми ее палочку!» — пронеслось в голове звонким, узнаваемым голосом Гарри. Иллюзия была настолько искусна, что мало походила на происки Пожирателей. Гриффиндорка не припоминала среди них легиллиментов, иначе Сыворотка бы попросту не понадобилась. Что значило…       — Хорошие выводы, но все еще поспешные, — прокомментировала со стороны Виктория.       «Почему я не чувствую вашего разума?» — задалась в ответ вопросом Гермиона. Одной фразы хватило, чтобы теперь ее собственный разум вновь начал болезненно сжиматься – если бы не странная отчужденность, она бы, наверное, уже кричала. Видение было происками ее лихорадки, не иначе. Обыкновенное подсознательное желание спасения, выдуманное отчаявшимся разумом. «Гермиона, ты меня слышишь? Мы не донесем тебя, надо вставать! Добби!»       — Добби… — выдохнула вслух ведьма. – Тот домовик, что явился к нам сразу после тебя. Я еще удивилась, как быстро он преодолел чудовищное расстояние для нормальной аппарации… Вот оно, — ее голос дрогнул. – Вот оно, Гермиона.       И лишь тогда та ощутила, что чужой разум все это время был рядом, заполняя промежутки между ее хаотичными мыслями, латая дыры каким-то монотонным давлением, будто горным, разреженным воздухом. Вот откуда появилось это замедление. И сейчас гладкий, упругий холод начал разогреваться, шевелиться, успокаивая ее сознание, гася очаги паники, что вспыхивали тут и там бесконтрольными судорогами. Связь ее воспаленного разума с измученным телом слабла до тех пор, пока Гермиона не почувствовала, как парит в воздухе. Все ее эмоции, все содержимое головы постепенно сменилось абсолютным блаженством парения. Упругими струями воздуха, касавшимися маховых перьев, поддерживавших под брюшком, слегка царапая лапки редкими пылинками. Кристальная ясность неба стелилась перед глазами, а цвета… Гермиона невольно ахнула.       «Тетрахроматика», — откликнулся прохладный бесполый голос в голове, принадлежащий хозяйке видения. «Зрение врановых превосходит человеческое».       Но ее комментарий утонул в бесподобности происходящего. Другие птицы, парящие рядом, невероятная палитра красок, делавшая их не бурыми и не черными – собственный разум оказался перегружен информацией, цветом, четкостью, скоростью, площадью… Гермиона видела и перед собой, и сзади – видела все с кристально ясной точностью и быстротой. Теперь становилось понятно, почему ни один кот не мог переиграть ворону. А вот ворона кота – вполне.       «Жаль, мое животное – выдра», — отстраненно подумала Грейнджер. Чужой разум отозвался на эту мысль, будто забывшись, машинально – и она вдруг увидела себя птичьими глазами. Собственные растрепанные волосы, сверкающие в лунном свете глаза, мягкую улыбку на губах – в ночи искусное зрение подводило, но полнолуние делало ночь ясной, а приглушенные тона и силуэты, плотность картинки все еще придавали такой объем увиденному, какой не мог человеческий глаз. Девичья фигура – сплошь набор холодных мазков и бликов — болтала ногами на метле, рожденной для скорости, но покорно застывшей, словно в еще одном виде высшего пилотажа. Отражая восхищение хозяина. Хрупкая фигурка, дикая, чуждая пейзажу, не замечала высоты, сидя боком, глядя вдаль, в ночь и в никуда, расслабленная, легкая, едва не соскальзывающая с края чар. Но ей не позволяли. Сильнее гравитации были объятия, охотно захватившие ее и увлекшие под свою защиту подобно самой магии, что насыщала полночное небо и виноградные лозы чистейшим могуществом. Крепкие руки были частью общего на двоих желания, взаимности доверия, и атлетичная фигура свернулась вокруг неприступным барьером, замыкаясь силой между напряжением и расслабленностью, заключая двоих в одно.       Их магия, их дыхание, их суть – сущее кричало десятком птичьих голосов и еще дюжиной девичьих песен об их совместимости. И собственный-чужой голос от радости каркнул, немедленно стремясь подобраться ближе, убедиться, подтвердить, отпраздновать это чудо. Поток ветра угодливо подсадил птицу, как делал миллионы лет, на импровизированную ветку слишком высокого дерева, дабы понаблюдать за одной чудаковатой парочкой, нашедшей друг друга. И птица была там, чтобы пересечься взглядом с сонным, счастливым девичьим глазом. Ее заслуженным отдыхом в надежных объятиях. Птице хотелось смеяться. Она знала до последнего пальчика некогда крошечные и пухлые, а теперь эти сильные мужские руки, что при ее приближении собственнически, по-детски обвили свою драгоценность крепче, прижимая ближе, будто птица могла отнять ее. Защищая даже от нее. Как будто они не знали, что она убьет за счастье своего сына. Как будто оба родительских сердца не бились в унисон, деля разум и магию, чтобы убить и умереть за единственное, что в их жизни имело значение.       Слеза скатилась по девичьей щеке, откликаясь на силу последнего импульса. Это было что-то, что она еще пока не могла полноценно охватить – но чувство резонировало в ней, перебирая сотни оттенков схожести, потому и этот полутон палитре не был чужд. Он был бурей и покоем, той самой силой, что оказалась неподвластна холодному мраморному полу и безумному хохоту, невидима и недостижима для тьмы. Потому она всегда победит. Всегда.              Гермиона очнулась.       Слеза все еще холодила дорожкой ее щеку, но умиротворяющее послевкусие совместного воспоминания разливалось негой по венам, сводя на нет пережитые до этого болезненные минуты. Девушка не знала, как благодарить за этот подарок, в ней не находилось ни нужных мыслей, ни слов. Она продолжала сохранять зрительный контакт с наставницей, касаясь ее спокойствия, продолжая доверять. Она понимала, зачем все это было, и подтверждение отражалось в глазах напротив.       — Тебе не нужно искать моего одобрения, Гермиона, — спокойно произнесла Виктория. – Или пытаться заслужить его. Или нянчиться со мной. Единственная, кто должна извиняться здесь – это я, — ведьма, удержав ее взглядом от возражений, отвела глаза. – Будь я чуть более… здоровой сама, смогла бы регулярно помогать тебе так, как сейчас, как не способен Виктор, — она расстроенно потерла свои пальцы, разглядывая маникюр и этим вновь напоминая сына. – Но я не могу. И единственный оставшийся легиллимент, которого можно было бы допустить к военным тайнам в твоей голове, мне отказал, — миссис Крам вздохнула, осмеливаясь взглянуть в глаза ученице. — Мне очень жаль, Гермиона.       Та ошарашенно моргала. Ведьма, разглядывавшая ее какое-то время с искренним сочувствием, поняла, что собеседница нуждается в пояснениях. И заговорила.       — Поэтому меня не было две недели, милая, — вновь вздохнула она. – Ты уже знаешь, что после того, как мы поняли, что болгарское Министерство скомпрометировано, наши контакты с невыразимцами также оказались вне рассмотрения. Этот кинжал… — ведьма бессильно махнула рукой, — я сразу поняла, что дело гиблое. Виктор говорил тебе, что никто из нас не смог обратить его вред вспять? Так вот, это не инструмент, а злая игрушка, простая в своей сути и потому ужасная. Она обращает магию владельца против него же самого – у магглов что-то подобное порой случается с их иммунитетом, если не ошибаюсь. Я предполагала, что сумею если не найти, то изобрести контрзаклятье, но это словно…       «Делить на ноль», — с горечью подсказала Гермиона. До тошноты понятное магглорожденной сравнение сложило неутешительную картинку. Та нахмурилась, пытаясь понять ответ, но не стала упорствовать, вернувшись к рассказу.       — Нам удалось сдержать проклятье, потому что этот замок буквально создан для подобных манипуляций, — продолжила ведьма чуть увереннее. О любимом доме она могла говорить часами. – Но это же сдерживание подвергает твое ядро большой нагрузке. Для того, чтобы хотя бы попытаться обратить проклятье вспять, ему надо позволить овладеть тобой. Как ты понимаешь, выбор нелегкий. И я не настолько в себе уверена, чтобы так рисковать. Ни твоим разумом, ни твоей магией.       «Наставница…» — вздохнула Гермиона.       — Поэтому я решила для начала взвесить шансы, — продолжила та. – И отправилась к нашему общему знакомому директору за советом. Я надеялась и на консультацию с его предшественником, честно говоря, но аппарация прямо в Хогвартс оказалась заведомо плохой идеей.       Глаза гриффиндорки расширились. Как это возможно?       — Нить Ариадны, — отозвалась Виктория. – Не буду вдаваться в подробности моих двухнедельных мытарств, а перейду к результатам. Мы поступили правильно, положившись на более трудоемкий и надежный вариант с ритуалами, потому что даже в две головы ничего толкового с чарами придумать так и не вышло. Как ни странно, в кои-то веки зелья действительно показали себя эффективнее заклятий, — последнее предложение далось ведьме с трудом. На чьей-то улице явно случился праздник. – Но куда интереснее другое. Ты упомянула свое ухудшение, которое, признаюсь, застало врасплох даже Волчановых. До сих пор у нас были лишь догадки, но теперь все встало на свои места.       Миссис Крам подумала, тщательно подбирая слова.       — Дело в том, что поместье Малфоев помимо фамильных чар было защищено самим Темным Лордом, — призналась она. – А Лестрейндж… Обладала Меткой. Лорд быстро почувствовал, что лишился своей Пожирательницы, а остатков крови на полу поместья оказалось достаточно, чтобы без труда выяснить детали произошедшего. И попытаться довершить начатое.       «Волдеморт проклял меня вдогонку?!» — ужаснулась Гермиона. «Он может выследить нас?»       — Домовики его опередили. Да и, поверь, у него не так много Пожирателей, чтобы ими разбрасываться – особенно на предположительно умирающую подругу Поттера, — успокоила ее ведьма. Однако ее лицо стало слишком уж бесстрастным, чтобы Грейнджер полностью поверила. Впрочем, деталями она займется позже. Сначала она должна была услышать главное. – Остатками следящих чар воспользовался Добби, в итоге попав к нам, а Кикимер стер их за ним в самом поместье. Признаться, до сих пор я недооценивала этих существ.       Довольная улыбка Гермионы заставила собеседницу закатить глаза.       — Как недооценила и твою восприимчивость к темным артефактам, — добавила она, и в ее глазах больше не было веселья. – Ты не могла знать о Добби, о том, что он давно был послан за Гарри из Хогвартса и битый час на пару с Кикимером пытался прорваться сквозь защитные барьеры поместья. И все же, ты услышала его имя, как наяву.       «Но ведь это видение не сбылось, даже если…» — нахмурилась Грейнджер, пытаясь уловить, к чему ведьма клонит.       — Ты вообще не должна была получать никаких видений, милая, — подалась вперед ведьма, ее лицо выдавало волнение, глаза лихорадочно забегали по неподвижной фигуре в кровати. – Компас Намерений не был для этого предназначен – и все-таки, — она откинулась в кресле. – И все-таки целый год ношения Маховика на твоем третьем курсе настроил тебя на этот инструмент так, как не дано ни одному другому испытателю. Благослови бог Минерву, и да прости он нас обеих.       Гермиона терялась в происходящем все больше.       — Что это значит? – угадала ее вопрос Мастер Трансфигурации с азартно блестящими глазами. – Попытка старой любопытной кошки утолить твою жажду знаний сомнительными методами, свойственными нам обеим, породила цепочку удивительных событий, приведших нас на порог самого ужасного прорыва в магии со времен… Пожалуй, со времен изобретения Маховика, — дрожь в голосе ученой выдавала ее нетерпение. – Хочешь сложить головоломку сама или мне продолжать?       Девушка честно хотела, но оказалась так обескуражена свалившимся на ее голову потоком информации, что не была уверена в том, что ей стоило пытаться. И ведьма легко ее простила, нетерпение и так грызло ее сдержанность. Потому вместо дальнейших предисловий она просто выдохнула:       — Я трансфигурировала Компас из Маховика Времени, Гермиона, — ее острый взгляд буравил нутро, пробирая внутренности дрожью. Она дождалась, пока собеседница переварит эту мысль, после чего продолжила. – Но не простого, не такого, какой давали тебе. Этот был найден на одном юноше, замуровавшем себя заживо в подвале собственного дома. Теперь, благодаря тебе, мы знаем наверняка, что он решил превратить свой Маховик в личного Провидца, переживать несовершенные петли в голове, альтернативное настоящее, способное подсказать будущее – идея столь же гениальная, сколь и безумная – и парень, талантливый, бесспорно, столь же везучий, сколь неудачливый – преуспел на свою голову. И оступился лишь в одном.       «В чем же?» — всезнайка затаилась. История и правда стоила всех кошмаров, отдавая жутью и невероятной увлекательностью.       — Магию определяет намерение, — подняла подбородок довольная ведьма. Ей давно не терпелось поделиться открытием с кем-то, разделяющим ее азарт к магии – и более того, с ученицей, лично в этом самом открытии поучаствовавшей. – Несчастный страшно боялся завтрашнего дня. А темный артефакт – это темный артефакт. Разумеется, он показывал хозяину лишь то, чего он хотел и боялся увидеть, что и свело беднягу с ума. Никто из наших по прибытии так и не рискнул надеть и проверить артефакт в деле. Он подлежал уничтожению, но попал в руки ко мне. Как ты успела заметить, после этого он побывал еще во многих умелых руках, чтобы в итоге не раз спасти тебе и твоим друзьям жизнь. Подумать только, вы продержались почти целый год, пока вас разыскивал весь магический мир. Поразительно.       «Но… Как это связано с последним видением?» — растерялась Гермиона. Она была поражена не меньше.       — Я запечатала артефакт, оставив от его исходного могущества крохи, усовершенствовав так, чтобы он улавливал лишь магию, направленную на хозяина, в сущности, стал безобидным вредноскопом, чуть более точным и функциональным, — сверкнула глазами Виктория. – Но ты не просто сумела использовать его по исходному назначению. Ты доказала саму несогласованность времени, Гермиона. Другие миры.       — Что? – от неожиданности вырвалось у той вслух.       Но ведьма уже погрузилась в научные дискуссии в своей голове, не сразу возвращаясь к разговору. Она пару раз моргнула, заодно вспоминая, где она, после чего пояснила:       — Принято считать, что магия, как энергия, существует вне времени, и Маховик, создавая временные петли, является больше следствием, а не причиной. Всего лишь еще одной формой ее проявления. Условия для использования Маховика столь сложны, что ими нельзя воздействовать на историю. Событие должно случиться и не случиться одновременно. Из этого происходит теория, что время неизменно, — заключила она. После чего, подумав, добавила: — И из этого происходит мое помешательство на этом замке, Гермиона. Но теперь я больше не чувствую себя сумасшедшей.       Последний паззл со щелчком встал на место.       «Вы считаете, что я увидела другой исход событий?» — поняла девушка. «Там, где меня спасли Гарри с Роном и Добби?»       — Там, где Люциус Малфой почему-то забыл о собственном предателе-домовике, вхожим в его дом даже после изгнания, — поправила ее Виктория. – Удивительный мир, не правда ли?       «Я верю, что это другие миры, Гермиона», — вдруг вспомнились слова Виктора. Девушка бросила взгляд на прикрытое окно, за которым проглядывался горный пейзаж. Неужели это была не просто иллюзия? А берег по ту сторону Двусторонней башни? Волнительная убежденность Виктора и тогда вызвала в ней самой любопытство и собственный лучик веры. Как минимум потому, что так было интереснее.       — О, этот ребенок, — поддержала ее ведьма теплой улыбкой. Ее взгляд стал мечтательным. – Он всегда верил всем моим россказням и теориям, с самого детства — а я еще злилась, неблагодарная, когда он засыпал под мои лекции по магической теории.       «Вы бы сделали все по-другому, если бы у вас был шанс, верно?» — подумала Гермиона, слишком смущенная, чтобы даже заикнуться о таком вслух. Она прекрасно понимала это желание, ведь когда-то на ее шее болтался способ бегства от собственных ошибок. И то, во что он превращал реальность. Она никогда и никому не признается, что встречала сама себя во время прыжков – но приучила себя не замечать. Это было ее правилом. Или ужасным нарушением оного. Но тогда она была на грани, настолько, что ей было уже все равно, лишь бы оправдать собственные ожидания, лишь бы не потерять сознание от усталости и не встретить разочарованный взгляд МакГонагалл, доверившейся ей, как взрослой. Ее редкий шанс урвать себе преимущество над чистокровками.       — Теперь ты знаешь, почему мы с Аидом так отчаянно грезим о внуках, — тактично не стала комментировать ее мысли Виктория. – Если подумать, Витя был самым терпеливым ребенком на свете. Он заслуживал гораздо больше того, на что мы были по молодости едва способны и до чего додумались уже задним числом, когда наш мальчик давно покорял небо, блистал на дуэлях и, в общем-то, больше в нас не нуждался.       — Вы любили его, — не согласилась Гермиона. Если бы Виктор не знал любви сам, он бы не смог так легко дарить ее в ответ, да и вообще… не был он похож на выходца из трудной семьи. Конечно, ее любимый был рыцарем сам по себе – но такие вещи заметны. Грейнджер бы точно заметила.       — Ты очень добра, Гермиона, — грустно прикрыла глаза Виктория.              Они посидели в молчании.              Вдруг Гермиону тюкнула запоздалая мысль.       «А зачем вам вообще понадобилось выяснять все это? Зачем вам так отчаянно понадобился замок, что вы пошли на контракт и все прочее?» — конечно, любопытные и не очень-то вежливые мысли побежали вперед Гермионы. Такими темпами ее карт-бланш мог очень скоро кончиться. Но слишком уж долго сидели внутри эти праздные вопросы, чтобы отмахиваться от них даже сейчас. Лихорадочный блеск в глазах обычно сдержанной ведьмы, ее сомнительные методы – о, она должна была догадываться, как на Гермиону повлияет артефакт, она знала и все равно рискнула. И все ради обрывка какого-то видения, которому даже не суждено было сбыться. Ради доказательства существования других миров. Другие миры. Но что ей было до них?       И тут что-то внутри екнуло. Талантливая до гениальности в своем узком поле волшебница, замкнутая, знакомая не просто внешностью, но каждым жестом, своей непредсказуемой манерой… Своей окклюменцией – да для чего та была ей, если она не была шпионкой? Для освоения этой сложной науки нужны были колоссальные усилия, на которые был способен далеко не каждый. Виктор говорил, что просто так ту не выучить. Значит, нужна была цель. Какие же секреты ей потребовалось прятать? Почему она так рвалась в этот замок?              Откуда у нее был безупречный английский?              — Дыши, — спокойно следила за ней Виктория. – Дыши, Гермиона. Второй раз моей окклюменции – довольно посредственной, кстати – может не хватить, и при контакте ты насмотришься моих «страшных секретов». А мне потом головой отвечать перед Виктором.       Гермиона скорее машинально, чем по указке, задышала. Волны внезапных выводов накатывали на нее, не прекращая свою бурную деятельность. Гриффиндорка не могла так просто их отмести, ведь если самозванка была на самом деле… Кем? Им? Что, если существовала другая версия их реальности, в которой случился другой набор хромосом, что, если эта самая версия каким-то образом попала в межпространственную аномалию – положим, в детстве — и оказалась здесь! Вот почему она так ищет доказательства существования других миров, своего мира! Вот зачем ей замок! Вернуться домой!       — Потрясающе, — Виктория выглядела искренне впечатленной собранной о себе историей. Она подперла щеку рукой, заинтригованно внимая ее мыслям. – А моих родителей ты как объяснишь? У меня и сестра младшая есть.       «Дикая магия!» — не унималась Гермиона. Она вспомнила мальчика, которому они стирали память в Министерстве. Как он умудрился засунуть собственную сестру, что над ним подшутила ночью, напугав до стихийного выброса, в зеркало… Внушить первой попавшейся семье, тем более, с еще одним ребенком, что она их дочь, не казалась такой уж невероятной задачей. Особенно учитывая врожденные способности к легиллименции.       — И соседям память подменила? – осведомилась Виктория. – И в роддоме документы подделала? И бирки?       «Это уже мелочи», — нахмурилась Гермиона. «Их можно было подделать позднее. К тому же, вы все еще не объяснили свой английский — в сравнении с Виктором вы говорите, как носитель».       — Ну, положим, мы оба с детства его учили, – хмыкнула миссис Крам. — Но, в отличие от Вити, я это делала не через пень-колоду, а со знанием, что смогу получить достойное Мастерство по Трансфигурации только в Великобритании, куда и грезила попасть лет с… восьми, наверное, — она сложила руки, предаваясь воспоминаниям. – И куда, соответственно, попала сразу после Дурмстранга. А следующие пять лет, которые я там провела — за учебой и практикой в вашем Министерстве — была занята тем, чтобы никто из местных не смотрел на меня свысока. Ни в плане магии, ни в плане языка. И, как видишь, у меня получилось. Если бы Виктор не бегал от моих методик, как от огня…       Гермиона содрогнулась, вспомнив ужас ее рыцаря при упоминании своей матери в качестве наставницы. Возможно, она была строгой к своим ученикам не намеренно. И если кто-то из них даже сбежал от нее… что же она творила с собой? Девушка поймала себя на том, что мыслями свернула не туда, мигом еще больше подозревая собеседницу в обмане. Она просто пыталась сбить ее с толку. Но Грейнджер не могла ошибиться, слишком уж многое складывалось…       — Потрясающе, — повторила ведьма. – И все ради того, чтобы подвязать меня в качестве… кого, двойника своего преподавателя? И теперь я не простая полукровка, а загадочная путешественница из параллельной вселенной. Право, Гермиона, мне в моей жизни еще никто так не льстил.       Девушка начала стремительно краснеть. Но ей и правда казалось, что все так удачно сошлось – ну не насмарку же! Она насуплено смотрела на подрагивающие губы наставницы, тщетно пытавшейся удержать лицо. «Только не смейтесь», — взмолилась она.       — Полагаю, у меня нет выбора. Целители запретили, — с иронией отозвалась та и все-таки не удержалась от ухмылки.       «Вы просто пытаетесь перевести все в шутку, чтобы сбить меня со следа», — сопела Гермиона, недовольная своей постыдной неудачей. Если это все-таки была неудача… Ей надо обсудить это с Виктором.              И тут ведьма, загадочно поблескивая глазами, встала.              Слитно, плавно, как змея, не сводя с нее сверлящего взгляда. Улыбка будто приклеилась к ней, пока она неспешно шагала к кровати, заставляя парализованную внутренне и внешне Гермиону не иметь мочи вдохнуть от ужаса.       — О моя дорогая изобличительница, — ровным, слишком ровным медленным тоном произнесла ведьма с черными глазами, останавливаясь рядом с кроватью, возвышаясь над девушкой. — Ты не подумала, что, будь я на самом деле самозванкой, тебе бы явно не стоило вот так открыто выдавать мне свои умозаключения? На что ты рассчитывала? – опасно поинтересовалась она. Склонилась ближе. – Если я сумела уже в детстве изменить память всем вокруг меня… Как думаешь, на что я способна теперь?       Гермиона не знала, что ей делать, что думать, как дышать.       — Ты не подумала о том, каких трудов мне бы стоило сохранить свою легенду и как легко было бы сейчас подправить память тебе, учитывая твое состояние? – продолжала все тише и тише говорить ведьма, склоняясь все ближе. Гермиона чувствовала дыхание на своем виске. Она отказалась верить в собственную же догадку – вдруг резко и чертовски сильно перехотела, чудовищно жалея о том, что вообще позволила себе…       Миссис Крам, ее наставница, ее защитница, та, которую она осмелилась считать… Эта женщина сейчас сотрет ей память. Достанет палочку и хладнокровно убьет ее память, уничтожит, заметет следы, чтобы не допустить повторения этой мыслительной цепочки, оставив в черепушке только то, чего будет достаточно ее сыну, чтобы верить в целостность своей игрушки…       Вдруг ее лба коснулись мягкие губы.       — Прекрасный разум, — повторила ведьма с неприкрытой гордостью, отстраняясь, отшагивая, чтобы заглянуть в глаза. Никакой враждебности, только любопытство и ласковая забота. Она что, уже стерла ей память? – Нет, Гермиона, — улыбнулась она. – Двойник из другого мира. Обязательно обсуди свою теорию с Виктором.       «Вы так уверены, что не оставили следов? Думаете, мне никто не поверит, списав на бред и последствия пыток?» — вскинула брови Гермиона. И куда делся ее страх? В голове, только что паниковавшей насчет собственной сохранности, осталось одно детское раздражение.       — Не вижу причины, по которой в эту теорию плохо верить, — вскинула в ответ брови Виктория. – По-моему, она гораздо интереснее моего скучного и не очень веселого прошлого.       «Одно не отменяет другого», — прищурилась девушка.       Ведьма издала смешок, призывая кресло поближе, куда и уселась, на этот раз менее формально. Неужели это была притворная расслабленность, чтобы ослабить бдительность?       — Бдительность – это хорошо, — миролюбиво заметила она. – Как и умение выстраивать логические цепочки, а также изобличать самозванок уже спустя месяц после пребывания в состоянии, близком к вегетативному. Наивный Аид, он себе даже не представляет, на ком женился…       «Очень смешно».       Гермиона все еще не могла понять, что происходит. Бояться ей или торжествовать? Почему ей все еще не стерли память, почему вообще этот странный диалог продолжался, будто в одном из ее бредовых снов – и вместе с тем был реальностью? Что, если с ней было что-то не так? Что, если ведьма хотела заставить ее поверить в это? Что, если она все еще лежала на холодном…       — Ты упускаешь только одну деталь, Гермиона, — мягко пресекла дальнейший поток паники Виктория. Она поправила складку одеяла у бедра больной, осторожно коснувшись безвольной перебинтованной руки. После чего подняла теплый взгляд. – Зачем мне возвращаться?       «Что?»       — Зачем мне рваться туда, где я толком и не жила? – терпеливо, будто ребенку, объясняла миссис Крам. Ее взгляд был открытым. – Здесь у меня есть все: карьера, репутация, целый замок, в подарок к нему иногда сносный муж и замечательный сын, нашедший себе не менее замечательную пару. Зачем мне возвращаться в незнакомый мир? Потому что так надо? Кто сказал? Нет, дом – это вовсе не то место, где ты родилась, Гермиона, — женская рука потянулась вперед, ласково ущипнув ее за щеку. – Это место, которому ты принадлежишь. Не дай своей кровожадной совести или кому-то другому убедить себя в обратном.       Грейнджер смутилась. Как эта пронырливая ворона умудрилась вывернуть все в ее сторону? Будто они все это время говорили о неуверенной в себе магглорожденной, по чьим комплексам не так давно проехались бульдозером, оставив на руке и жизни увечье? Это было странно. Все было каким-то странным. Но, почему-то, от ее слов на сердце стало легче, будто Гермиона и правда спрашивала об этом. Будто она сама себя считала самозванкой.       Что-то внутри снова екнуло.              — Я побывала в твоей голове, малышка, — вздохнула Виктория. – Конечно, я заметила, что там у тебя варится. И, повторюсь, мне ужасно жаль, что я не могу помочь тебе напрямую. Для ментального целителя тебе придется дождаться окончания войны. Сама понимаешь, почему.       Гермиона удрученно кивнула.       «Значит, я все-таки схожу с ума?» — печально спросила она.       Ведьма покачала головой, опуская взгляд.       — Директор Снейп не смог помочь мне с кинжалом, но дал хорошую наводку касательно зелий… — она растерянно помяла пальцы. — Мощных зелий, что, как говорит Аид, и мертвого поднимут. Все это время я искала к ним ингредиенты, а мальчики пытались сварить из этой гадости что-то приличное. И результат их стараний ты сейчас перевариваешь. Жар вполне ожидаем.       «Но почему вы мне об этом не рассказали? О побочных эффектах?» — удивилась Гермиона.       — Чтобы ты не надумывала лишнего, усложняя себе жизнь? Да, не очень-то я преуспела, — хмыкнула миссис Крам. После чего, откинувшись на спинку, виновато улыбнулась. – Ну так что, все еще хочешь послушать мою скучную историю?