Укрепляя международные связи

      Самое драгоценное.              Вот что грозили отнять в день Второго испытания. А ведь Гермиона долго ломала голову над смыслом красноречивой угрозы. Она ставила на какую-нибудь из способностей, возможно, органов чувств – это было бы символично. Сначала чемпион должен был справиться со страхом неизвестности. Теперь же — преодолеть препятствие, несмотря на дискомфорт от потери своего главного козыря. Голос, ловкость, сила или магия – испытание снова могло бы проверить на прочность не только способности, но находчивость участника и прочность его разума. Возможно, даже поставить перед ним моральную дилемму в конце. И оценить таким образом еще одну сторону испытуемого без ущерба для зрелищности.       Однако, на самом деле, все оказалось куда проще.              И вот, Гермиона Грейнджер с лицом круглой отличницы, получившей за простейший экзамен первое в своей жизни Отвратительно, смотрела в смеющиеся голубые глаза за очками-половинками. Рядом стояли Чжоу Чанг, Рон Уизли и Габриэль Делакур. Что же в директорском кабинете забыла гриффиндорка? Все просто.              Она оказалась «самым драгоценным» чемпиона Дурмстранга Виктора Крама.       И никому не было интересно ее мнение на этот счет.              ***              Мир вернулся вместе с пасмурным небом и влажным холодом, пропитавшим одежду насквозь. Тело барахталось в воде, судорожно хватая ртом воздух, а глаза вместе с разумом никак не могли оправиться от темноты, из которой их насильно выдернули.       — Гер-ми-вона, — хрипло, искаженно раздалось рядом сквозь шум воды.       Взволнованный голос отозвался в груди множеством жарких иголок, за пару ударов сердца возвращая сознанию ясность.       — Виктор! – отплевываясь, выдохнула вымокшая Гермиона, сквозь неудобства в одежде барахтаясь навстречу своему спасителю. – Ты справился!       И пытавшийся отдышаться рядом болгарин облегченно улыбнулся. Последние искажения трансфигурации пропали с его лица, и гриффиндорка испытала досаду, что пропустила все самое интересное. Восклицания трибун и громогласный рев комментатора затих, присудив Дурмстрангу очки, заставляя вспомнить о продолжавшемся состязании. Спасательная лодка была уже на пути к ним, а под трибунами ждала мадам Помфри с Бодроперцовым и прочими средствами первой помощи. Но водный горизонт потихоньку поднимался, а сил сопротивляться ему требовалось с каждым неловким дерганьем все больше и больше. Незамедлительно вызывая панику. Все-таки девушка забыла упомянуть, что она…       Крам, заметив, тут же поднырнул к ней, понятливо перехватывая поперек туловища и укладывая на себя.       — Брось, Виктор, — выдохнула ему в шею Грейнджер. – Ты совсем устал, и лодка вот-вот будет. Я немного умею плавать.       — Немного, — ворчливо отфыркивался тот. – Как топор. Где твои страховочные чары?       Но едва утопление перестало грозить собственной жизни, гриффиндорка мигом вспомнила о друзьях, набрасываясь с расспросами:       — Лучше скажи, ты видел Гарри? Как он там? Как они с Роном?       И несчастный уставший дурмстранговец от горестного стона чуть не пошел вместе с ней ко дну.              Гермиона не находила себе места, то порываясь высушить свои волосы заклинанием и тем самым добить их навеки, то пытаясь в десятый раз наложить согревающие чары на Виктора, предупредительно хватавшего ее в охапку и усаживавшего назад, рядом с собой, ворча утешения. И деятельная Грейнджер неохотно притихала, чтобы не сбивать с ног суетившуюся Помфри и не мешать той разбираться с пострадавшей Флер. Чжоу с Седриком давно что-то обсуждали за кружкой горячего шоколада. А Гарри все никак не всплывал.       — Виктор, почему ты до сих пор не оделся? Надень хотя бы свитер! – то и дело требовала Гермиона у парня, чтобы хоть чем-то себя занять. И все равно сбивалась на наболевшее, снова и снова вглядываясь в темную воду. – Да когда они отправят спасателей? Время давно истекло! Вдруг он…       И тут Крам не вытерпел, поднимаясь.       — Все, Гер-ми-вона, ты так с ума меня сведешь, — пожаловался он. – Пойду его вылавливать.       — Куда?! – мигом переполошилась Грейнджер, хватая его за руку. – Не смей! Ты же сам только что из воды!       Виктор растерялся, не найдясь с ответом.              А в следующий миг раздался громкий всплеск, ознаменовав завершение испытания четвертым участником. Тот показался вместе с обоими заложниками – и Гермиона счастливо вскочила, от переизбытка чувств повиснув на шее у Крама. Тот удержал ее в руках, устало качая головой.       — Молодец, сдюжил, — признал он. – И мне помог, и других не бросил.       — Виктор, а я тебе говорила! – чуть ли не прыгала девушка, тряся парня за плечи. – Моральные качества! Гарри должны дать высший балл!       — Каркаров не даст, — хмыкнул Виктор. – Скорее сам в озеро прыгнет… О, слыхала? Позорище.              Но его замечание осталось без ответа – Гермиона уже схватилась за сухие полотенца и с палочкой наперевес помчалась навстречу лодке с промокшими друзьями.              ***              После испытания Гарри с Виктором попали в переплет. Гермиона смутно догадывалась, зачем именно хмурый Крам, не дожидаясь хотя бы следующего дня, уволок соперника подальше от людей на серьезный разговор. Там они встретили пропавшего Барти Крауча, одного из организаторов, помятого и свихнувшегося. И пока Гарри бегал за помощью, тот напал на Виктора и сбежал. Новость была тревожной со всех сторон – и тем хуже было то, что Грейнджер узнала о ней чуть ли не последней, из третьих уст. Гарри отвечал на расспросы скупо или вовсе по-партизански молчал. Что же до Виктора…       Он даже в Больничное крыло не пошел. Как ей сказали, вернулся на корабль, схватил метлу – и больше его не видели. Это было в его духе. Если бы не потребность в выяснении отношений с Гарри, ничего бы не произошло. И не чувствовать свою причастность было крайне сложно. Не злиться – тем более. По здравом размышлении, реакция болгарина была вполне логичной, и треклятая газетенка тут не сыграла большой роли. Гермиона сама отличалась скрытностью – что было говорить про других? Только она могла расставить между ними все по полочкам раз и навсегда, чтобы подобных глупых случайностей больше не повторялось. И должна была сделать это давно. Но подумать гораздо проще, чем решиться. В ней оставалось слишком много «но», страхов и сомнений. И никаких страховочных чар, чтобы безрассудно перешагнуть и через этот барьер.              Они сидели в библиотеке спустя несколько дней после нападения. Шум более-менее утих, подсказок к Третьему испытанию не предвещалось, потому совершеннолетние участники могли сосредоточиться на подготовке к ЖАБА. С чем Гермиона напросилась помогать, не слушая никаких отговорок. Она была обязана Виктору. А кроме того, теперь имела хорошую причину для их посиделок. Не сказать, чтобы кто-то ей хоть мало-мальски верил.       Не после Второго испытания.       — Вот, Виктор, вот тут еще посмотри… — Грейнджер деловито подсунула любимый громадный справочник под руку болгарину.       Тот стоически его пролистал, честно сделал пару пометок, после чего мягко, но уверенно задвинул под остальную стопку.       — Гер-ми-вона, пощади, — вздохнул Крам. – Ты же знаешь, все равно не запомню.              Вот тут пришлось накладывать на их стол заглушающее поле. Воспитательный разговор с ничего не подозревающим выпускником предстоял долгий.       — То, что ты превосходный игрок в квиддич, — Гермиона заметила довольную улыбку и не преминула спустить ловца на землю, — не означает, что нужно пренебрегать экзаменами. Ты знаешь, как опасен этот спорт! Мало ли?.. Должны быть альтернативы!       Дурмстранговец вновь вздохнул.       — Ты права, — рассеянно повертел перо он. – Да только если и подамся на госслужбу — что вряд ли — то в Международную конфедерацию, в Комитет по квиддичу. А туда меня и за глаза возьмут.       Всезнайка на миг опешила.       — Виктор, ты серьезно? Опять квиддич? Ты же… — она смутилась. – Твоя неполная самотрансфигурация в акулу была выше всяких похвал! Больше часа поддерживать животную форму головы в экстремальных условиях, сохраняя рассудок, и не будучи анимагом… Почему ты не хочешь получить Мастерство в Трансфигурации? Или в Заклинаниях? Да, тут тебе, возможно, придется еще подучиться… А как же ЗОТИ? Ты же терпеть не можешь темную магию — зато как разбираешься в ней! Может, хочешь снимать проклятья, как Билл Уизли, заниматься темными артефактами? Или вовсе стать аврором?       — И каждый день рисковать своей жизнью еще больше, чем во время Финта Вронского? – усмехнулся Крам. Но улыбка его была невеселой. – Ты не первая, кто мне это предлагает. Вообще-то, я…       Парень потер лоб, в один миг будто взрослея на десяток лет. После чего угрюмо признался:       — Я думал над этим, Гер-ми-вона. Всерьез думал. И еще в том году получил предложение, как лучший дуэлянт на курсе… — темные глаза вдруг с болью взглянули на девушку: — Пойми, я не хочу, чтобы моя семья однажды меня не дождалась. Или, еще хуже, чтобы какой-то поехавший, как этот Крауч, решил поквитаться и добраться до моих близких. Знаешь… Я слишком люблю квиддич. Свалившаяся из-за него слава… Даже за свою недолгую карьеру я уже повидал, какими мстительными бывают люди. Какими жестокими. В случае спорта по крайней мере всегда могу податься в тренеры или организаторы. Но бывших авроров не бывает.              Повисло молчание.       — Похоже, ты и правда много об этом думал, — растеряно заметила Гермиона. – И ты прав. Я тоже осуждала мальчишек, когда они, как один, заявили, что будут аврорами. Вот только… Помнишь, что было летом?       — Помню, — кивнул Крам. – Организаторы были бесполезнее мух. Ни сигналов, ни объявлений. Неясно, что происходит, где очаг боя, сколько противников и чего ожидать — потому пришлось эвакуировать вейл с семьями самим. В МКМ нужно наводить порядок, Обланский выразил вашему Министерству свое недовольство совершенно по делу. Потому и рассматриваю Комиссию – чтобы такого больше не случалось.       — Но ведь проблема даже не столько в мероприятиях, — осторожно попыталась поделиться своим страхом магглорожденная. – Те люди на Чемпионате – они явно прятались под видом обычных зрителей. А еще… Помнишь, как имя Гарри кто-то бросил в Кубок? А недавнее нападение мистера Крауча на тебя? Его так и не нашли. Столько странностей, и едва ли они случайны. Кажется, что… небезопасно даже в Хогвартсе. Если плохие люди могут таиться даже тут… если подобные маги объединятся…       — Как при Гриндевальде, — легко уловил ее мысль болгарин. Нахмурился еще сильнее. – В такие времена кажется, что любая профессия кроме аврора бессмысленна. А то и вовсе доверия к стражам нет. Я не собираюсь забрасывать магические бои, если ты об этом. Даже наоборот. А то, как видишь, на днях выяснили, чего я стою вне боевой арены. Неудачный день – и вот, расклеился, позволил себе отвернуться от потенциальной угрозы. Решил поиграть в детектива, — Крам недовольно поиграл желваками. — И это на незнакомой территории, наедине с незнакомцем, пускай и без палочки – вот меня, дурака, и оглушили со спины… Не смотри так, это полностью мой позор, как дуэлянта. И мой случай еще раз доказывает, что уметь защитить себя необходимо каждому, и ваш подход к дуэлям и боевой магии – точнее, его отсутствие – мне совершенно не нравится. Ты хотела бы подучиться сама, Гер-ми-вона?              В ответ на ее страхи он не плел романтической чуши, не выпячивал себя и не отмахивался. Парень говорил просто и по делу. Честно. Он и правда понимал, что она чувствовала.       — Надеюсь, — Гермиона сглотнула, — надеюсь, такой нужды не возникнет. Пока что я знаю достаточно заклинаний, а что до боевых или…       — Или темной магии, — подхватил Виктор. – Твоя правда, не самое безболезненное знание.       Девушка кивнула. После чего с благодарностью подняла на друга глаза.       — Я обязательно обращусь к тебе, если понадобится, — и чуть приподняла уголки губ.       Это было не совсем то, что она имела в виду. Но в ней томилось, скручивалось и росло странное, незнакомое чувство. Что-то сложное, и восхитительное, и тревожное – волшебное — и несмотря на неясность, это самое чувство не хотелось подавлять. Лишь понять, успокоить. Уместить в своей душе. Оно всегда пробуждалось, когда она слушала ответы Виктора на свои вопросы, здравые, отражавшие ее беспокойство. Когда оказывалась в его объятиях или встречалась с гневным взглядом. Тревога и спокойствие, сомнение и принятие. Понимание.       И чувство вряд ли было минутным порывом, потому что даже глядя на Рона, она больше не могла сопоставить эти клубки вихрей в своем сердце. Она всегда будет заботиться о мальчишках, всегда придет им на помощь и не оставит в трудную минуту. Но это… Это было что-то глубже. Что-то только свое, самостоятельное, отдельное, родное.       Да, вот оно, хоть немного подходящее слово.       Родство.       Но совершенно не то, о котором думаешь в первую очередь, не кровное и не формальное. Не привязанное к обстоятельствам. Или к школе, хобби, привычным совместным передрягам. Новое и удивительное – вот как бы она описала свое знакомство с Крамом. И даже эта характеристика не смогла бы описать чувства, как прежде не смог описать сам себя упомянутый болгарин. Он был не просто «по физической части», он был…              Парень вдруг скосил глаза вправо и вниз, и его угрюмый вид смягчился, а на лице медленно появилась довольная улыбка. Не в первый раз Гермиона замечала за ним эту странность. Но сейчас его глаза вдруг расширились. Виктор замер, выпрямляясь, приподнимая руки, а затем…              Над столом гордо поднялся чересчур длинный рыжий пушистый хвост.              — Живоглот? – удивленно ахнула Грейнджер.       — Жи-во-гл… — попытался повторить за ней Виктор. После чего не менее удивленно уставился на собеседницу. – Это твой кот?       Гриффиндорка узнала бы этот хвост из тысячи, а потому кивнула. Упомянутый как раз перекочевал с соседнего стула на колени самого Крама. После чего сделал круг почета и улегся за лакированным горизонтом. До ушей донеслось лишь раскатистое урчание.       — Так ты поэтому все время странно клал свою форму? – дошло до девушки. – Приманивал кота?       И Виктор смущенно рассмеялся, кивая.       — Овечья шерсть, — пояснил он. – Коты любят тепло.       — А теперь твой кафтан будет утеплен еще и кошачьей шерстью, — закатила глаза Гермиона, но не смогла долго притворяться, рассмеявшись следом. – Поверить не могу, ты ему понравился.       — Да, он долго меня оценивал, — со смешком кивнул Крам. – Можно погладить?       — Конечно, — улыбнулась Грейнджер. – Ты заслужил награду за терпение. Как и Живоглот. Честно говоря, сам он тоже мало кому нравится.       Болгарин осторожно положил большую ладонь на, предположительно, кошачий бок, и принялся за дело. Урчание на порядок усилилось.       — Хороший кот. Здоровенный, и с характером, — сообщил Виктор. – Такой бы и самому не помешал, особо наглых крыс гонять. Это какая-то порода? А то похож на жмыра, если честно.       — Он и есть жмыр, — откликнулась собеседница. – Наполовину так точно.       — Ого, — рука тем временем перешла на голову, почесывая за ушами. Урчание превратилось в небольшой рокот. – Значит, еще и волшебный. Как он может кому-то не нравиться?       «Хороший вопрос», — подумала Гермиона. Теперь искреннее удивление Виктора тому, что никто так и не пригласил ее на бал, становилось еще ироничнее.              Девушка, качая головой, обреченно откинулась на спинку. Живоглот, будучи по своей волшебной природе крайне разборчивым в людях, коротко и весьма доступно озвучил то, что давно чувствовала его хозяйка.              Виктор стоил того, чтобы преодолеть ради него все возможные барьеры.              А потому она решилась.              — Виктор, послушай, — негромко заговорила она. – Я кое о чем думаю, уже давно, на самом деле. Но остается очень важная вещь, которую я сперва хочу у тебя выяснить. Ты… — она сглотнула, ее голос стал неуверенным. – На что ты рассчитываешь, общаясь со мной?.. – и тут же поняла, как ужасно прозвучали ее слова вслух. — Не пойми неправильно! Я имела в виду, что тебе нужно, то есть, чего бы ты ждал, если бы я… что бы ты хотел?.. Проклятье, не могу описать — а ведь английский мой родной язык! – взвыла гриффиндорка, запрокидывая голову.       Мурчание напротив нее прекратилось.       Жмыр, почуяв перемену атмосферы, незамедлительно вернулся на облюбованный кафтан, мелькнув хвостом. Мерное дыхание собеседника сбилось, он тяжело оперся на столешницу. И девушке тут же захотелось исчезнуть. Что, если она?..       — Гермиона.       — Я знаю, что ты уедешь, — тихо прошелестела Грейнджер, упрямо глядя в потолок. После чего, не выдержав напряжения шеи, все-таки вернула взгляд к серьезным, взволнованным глазам. – И я не знаю, что мне делать. Поэтому хочу спросить у тебя совета, как всегда спрашивала до этого. Я доверяю тебе.       — Что это значит: «ты не знаешь, что тебе делать?» – хрипло переспросил Виктор. – С чем?       — У меня… — Гермиона начала мучительно краснеть, но смогла выдавить из себя нужные слова. – У меня есть к тебе чувства, Виктор, — и тут ее стало не остановить. С души свалился камень. — Но я… Не из тех людей, что бросаются с головой, понимаешь? Я насчитала так много «против» и так мало «за». И я не настолько уверена в своих чувствах, чтобы что-то тебе обещать, а меньшего ты не заслуживаешь… Я не хочу обманывать тебя, упаси Мерлин, или играть с твоими чувствами. Да у нас и осталось-то всего месяца четыре… Но даже так, ты уже взрослый, а я даже целоваться не умею… да и не рвусь учиться, если честно. Я не знаю… не знаю.       Грейнджер зажмурилась, пряча лицо за буйными волосами.       — И мне даже не хочется, чтобы ты тратил на меня свое время, потому что я не уверена, что того стою… — прошептала она. – Потому что я не смогу подстроиться, если ты ждешь этого, Виктор. Я не умею…       И тут ее руку накрыла большая горячая ладонь.       — Гермиона, хватит. Я тебя слышу.              И раскрасневшаяся девушка подняла глаза. Темные радужки напротив мигом налились теплом и излюбленной горечью, как самый вкусный насыщенный чай. Крам был весь таким – выдержанным, содержательным. Иначе бы она не рискнула поднимать эту тему. Иначе бы смогла спрятать свои чувства, или вовсе не разжечь в себе их, не стала бы играть с огнем. Но ее Виктор был особенным.       Он убедился, что Гермиона слушает его, что ее дух достаточно силен, чтобы выслушать, а на девичьем лице нет слезинок. И только тогда вернулся на стул, тяжело вздохнул.       И начал ответную партию.       — Это очень на тебя похоже, Гер-ми-вона, — нахмурился парень. – И я… Я понимаю, о чем ты говоришь, пускай к такому разговору точно не был готов. Ты, похоже, ждешь от меня честного ответа. Непредвзятого, если это слово тут уместно, — и вдруг с досадой потер затылок, кривясь. Неохотно признаваясь: — Да только не могу я быть с тобой непредвзятым, моя ты маленькая птичка. Ты сейчас просто взяла и вывалила на меня то, на что я едва надеялся с момента нашей первой встречи.       — Я знаю, — еще несчастнее сжалась Гермиона. – Я знаю, Виктор. С моей стороны говорить такое нечестно по отношению к тебе.       — Но очень храбро, — коротко рассудил ее Виктор. Его взгляд стал сосредоточенным, хищным. Брови сошлись на переносице. Так всегда бывало, когда он говорил о чем-то крайне серьезном, принимал важные решения. Болгарин, поразмыслив секунду, кивнул себе.       Даже в этом неправильном для него жесте он шел ей навстречу. Как и с трудным чужим языком, прочими привычками и традициями, интересами, потребностями. Гермиона попросту не могла не попытаться преодолеть барьер со своей стороны. Сердце обливалось кровью от все больше растущего чувства, вспыхивавшего в груди с каждым его словом ярче и ярче. Откликаясь на огонь в чужих глазах.              — Я не стану давать тебе советов, Гер-ми-вона, — продолжил Крам. – Это будет нечестно. Но я могу говорить за себя. Ты нравишься мне, юная леди, и это большое преуменьшение. Я вижу в тебе зрелый разум. Вижу ровесницу, — он замялся, после решительно продолжил: — Но ты права, у нас очень много… «против», много барьеров. И я принял свою судьбу. Решил наслаждаться тем, что ты готова со мной разделить, — он вдруг резко выдохнул, улыбнувшись. – Слишком быстро сдался, да?       — Виктор… — Грейнджер была красная, как рак. Она не нашлась с ответом.       Но он был парню и не нужен. Тот вновь, теперь не скрывая застенчивой улыбки, провел рукой по ежику волос, на один миг становясь обычным мальчишкой. После чего откинулся на спинку стула, оценивающе оглядывая собеседницу.       — Ты задала мне важный вопрос, но ведь ты уже сама знаешь на него ответ, умная Гер-ми-вона, — вдруг проницательно заметил Крам. – Иначе разговора бы не было. Ты не знаешь, что делать, но?..              Иногда от скрытого за этим простым лицом острого ума становилось не по себе.       — Но я отчаянно хочу попытаться, — чувствуя, как с ее крыльев падают цепи, выдохнула Гермиона. – Потому что я думаю – оно того стоит.       Болгарин подался вперед, уверенно отвечая:       — И только это важно, Гермиона. Твое «хочу», — он настиг барьер со своей стороны, замирая на середине пути, продолжая: — Я тоже не знаю, что будет дальше. Но для меня комфорт важнее страсти, и я не жду от тебя ничего сверх того, что ты уже мне подарила. Мы можем попробовать новое, можем оставить все, как есть. Все может закончится с учебным годом, а может, нет. Но я тоже доверяю тебе. И если ты все-таки видишь во мне парня… не улыбайся, я серьезно. У нас в любом случае останутся хорошие воспоминания. Но мы можем сделать их… — Виктор, смутившись, оборвал себя, подменяя слово на другое, — лучше.              Все оказалось так просто.       Впрочем, как и всегда с Виктором.              Потому Гермиона тоже подалась вперед:       — Я хочу для нас «лучше», — бесстрашно прошептала она. А потом осознала. И тут же почувствовала, как слабеют колени. — Значит, мы теперь?..       И ее сердце пустилось в пляс от немного обескураженной, счастливой улыбки, которой ее озарил Виктор. Легко, медленно кивнул. Будучи так близко, в каких-то дюймах.       Грейнджер наконец-то встретилась с ним у самого барьера. И ее душа рвалась вверх, будто кто-то приказал ей уверенной рукой. Из груди сбежал крохотный, нервный смешок.       — У меня сейчас чувство, будто я пикирую с высоты на неустойчивой зачарованной палке, — поделилась она, неловко усмехаясь.       Ответная улыбка стала еще шире, ее обладатель весело прищурился:       — Первый раз?              А затем соединил их губы в мягком, уверенном поцелуе.       Преодолевая последний барьер.              ***              Гарри становился все угрюмее с каждым месяцем новых кошмаров. Он закрылся в себе, хотя Гермиона не представляла, куда уж больше. Она была согласна с Дамблдором: если не можешь что-то понять, то хотя бы не давай этому влиять на себя. Но, очевидно, любящая поучать всезнайка тогда явно ошиблась с фразой. Или ей вообще стоило промолчать. Потому что больше Поттер к ней с подобными жалобами не обращался. Лишь раз Виктору удалось вытащить его в Хогсмид на кружку сливочного пива, а затем устроить небольшие гонки вокруг школы. Если бы не зеваки, возможно, терапия бы помогла даже лучше. После лихого полета Гарри искренне смеялся – прямо как в тот день, когда на мосту выслушивал от счастливой Гермионы ее любимую шутку про Виктора и то, по какой он там части.       Но, конечно, затем они вернулись в общую гостиную. К подозрительным, недовольным глазам забытого рыжего друга. И больше Гарри на полеты с Крамом не соглашался.       Рон продолжал ограничиваться скупыми фразами в ее присутствии, в любом споре принимая противоположную сторону из чистого упрямства. Вот только его ленивая натура брала верх, и нежелание разбираться с домашними заданиями в одиночку подтачивало оскорбленную гордость. Вдобавок, только глухой не слышал о почти случившейся дуэли между ним и Крамом. Которую Рональду никто не простил.       Как не стала спускать ему с рук отвратительное поведение сама Гермиона. И всякий раз, когда Уизли презрительно отправлял ее «к ее любимому Краму», та, задрав подбородок, попросту следовала его совету. Ни в малейшей степени не жалея. Конечно, совесть не позволяла ей совсем забросить успеваемость друзей, потому она оставляла Гарри письменные инструкции, где можно было проще и понятнее прочесть про тот или иной предмет для эссе. Но не больше. Никаких разжевываний, никаких личных конспектов, годящихся на то самое эссе даже без учебника. Если она была им нужна лишь как репетитор, Грейнджер более терпеть этого не станет. Пришла пора брать ее мальчишек в ежовые рукавицы.       Теперь Рон, ставший посмешищем для одной половины школы и врагом для второй, по крайней мере осознал, каково было Гарри несколько месяцев кряду. И, как Гермиона надеялась, Уизли хватит ума поддерживать своего лучшего друга за них обоих, а может, и стать лучше ради него. Все-таки он был тем самым «ценным», что Гарри так отчаянно отвоевывал у русалок. Не могло же все быть зря?              Своеобразный отпуск для самой Гермионы стал глотком свежего воздуха.       Виктор буквально расцвел, с каждым малейшим намеком на весну и солнце решительно выгоняя всезнайку из библиотеки. Они успели побывать во всех, хоть сколько-нибудь пригодных для прогулок местах. И даже сумели вырваться на парочку пикников. Болгарин стал действовать еще аккуратнее, еще нежнее. Но больше ее парню не нужно было переживать хотя бы за прикосновения — и Гермиона со смущением осознала ту самую разницу, о которой так часто грезила. Ласковые улыбки, объятия, даже те самые банальные держания за ручки вдруг оказались такой приятной и естественной частью ее жизни, что она даже не могла смущаться. Это была не просто ласка.       Она быстро переросла в уверенность, от которой Гермиона расцветала сама.       Взрослея в самом хорошем смысле. У нее в один миг появились новые силы, желание распрямить плечи, бесстрашно взглянуть в зеркало – появились те самые крылья, что она трансфигурировала подаренной Виктору птице-подвеске. Тот так и не повесил ее подарок на метлу. Как он признался, было слишком жалко случайно потерять такую красоту, или дать увидеть особо завистливым фанаткам. И Гермиона не расстраивалась. После нападения Крам стал гораздо серьезнее заботиться о своей безопасности, ограничившись для полетов ранним утром, да и то под кучей всевозможных защитных чар. С этим ему помогал Каркаров, так что сомневаться в надежности защиты у гриффиндорки поводов не было.              Она впервые в своей жизни чувствовала себя девушкой. Состоявшейся, значимой, любимой. Пускай слова звучали громко, но тот контраст, который они привнесли в ее жизнь, вполне оправдывал их. Всего лишь один смелый разговор по душам – и она будто оказалась другим человеком. Все встало на свои места. Оценки и экзамены перестали быть всем ее миром, молчание Гарри больше не казалось исключительно ее виной, а слова Рона легко пролетали мимо ушей. Да и как было вестись на них, когда ее каждый день ждал теплый, любящий взгляд? Однажды Виктор даже чуть не сел по ошибке за гриффиндорский стол, вызвав дружный смех у дурмстранговцев и половины зала.       Да, к сожалению, оставить в секрете отношения не получилось.       Но тут снова сыграл свою роль инцидент на балу. Лезть в открытую к Гермионе никто не посмел, побоявшись ретивого дуэлянта, а в остальном девушка была бдительна, по научению бывалого Виктора уничтожая всю подозрительную почту. Один раз она все-таки забылась, в письме оказался гной бубонтюбера, вылившийся на руки – но тут ее спас новогодний подарок Крама, принявший удар на себя.       Она почти не снимала тонкие перчатки из экзувии вейл, которые ей раздобыл болгарин. К ее удивлению, некоторые умелицы древнего народа использовали свой дикий облик с выгодой, изготавливая из полинявшей шкурки своих крыльев крайне редкие артефакты. Те были редки еще и тем, что их нельзя передавать повторно. Что-то там с происхождением вейл и предательствами, если Гермиона не ошибалась. В общем, аксессуар сплетался с хозяином, становясь той самой «второй кожей», буквально переставая ощущаться и лишь немного отдавая теплом магии. Как дикий облик вейлы, сокрытый от посторонних глаз. Связи Виктора оказались даже интереснее, чем Гермиона представляла.       Изначально Крам подарил ей перчатки, чтобы те впитывали в себя чернила, не пачкая хозяйку, и согревали ей руки, когда та по обычаю читала на морозе. Но подарок сослужил даже большую службу. Расставаться с ним из-за чьих-то козней не хотелось вдвойне. Грейнджер тогда на всякий случай все равно проходила несколько дней в повязках, чтобы не привлекать внимания, с настроением темнее тучи – но как заверил ее хмурый Виктор, никакие перчатки не стоили ее ран. Он запретил ей расстраиваться и пообещал новые, если эти не удастся починить.              Парень тогда явно волновался, не отпугнет ли неприятность Гермиону. Но, как оказалось, совершенно зря. Гриффиндорка не собиралась позволять какой-то Скитер и ее статейкам вместе с парочкой сумасшедших мешать ее счастью. Более того, при следующей встрече той было несдобровать. Грейнджер уже чувствовала тот самый раж, что когда-то обратился кулаком в лицо Малфою. Она уже взяла противную писаку на свой карандаш. И просто так спускать ей унижение не собиралась. Странная удача в выборе момента для статьи и подозрительная осведомленность репортерши при ее личном отсутствии навевали на девушку определенные идеи. Сначала Хагрид, потом это…              В общем, случай послужил им обоим уроком. Парочка стала держаться чуть скромнее на людях, предпочитая забредать на свиданиях подальше от любопытных глаз. Виктор регулярно порывался усадить свою упрямицу на метлу, но та пока держалась. Кому-то из них надо было твердо стоять на ногах. Хотя, это оказывалось весьма затруднительно, когда Виктор не выдерживал и зажимал краснеющую гриффиндорку в темном углу, давая ей небольшой глоток взрослой страсти. Девушку в такие минуты подводили колени, и горячим рукам приходилось подхватывать ее. А она сама млела, не в силах справиться с шумом пульса в ушах, сладким томлением, ходящим в ней волнами вместе с сумбурно скачущим сердцем и судорожным дыханием.       Виктор был очень осторожен. Никогда не позволял им больше одного-двух глубоких поцелуев – да и те случались так редко, что сама Гермиона, не склонная и не привычная к подобным ласкам, даже успевала по ним соскучиться. Болгарин свое слово держал. Хотя, комфорт вне его объятий неуклонно становился дискомфортом, как бы Грейнджер ни храбрилась. Все познавалось в сравнении.              И тем ужаснее представал перед ней конец года. Чем чаще она задумывалась, тем сильнее были ее тревоги и печальнее прогнозы. У Виктора была совсем другая жизнь, другие интересы, другая страна. Он был формально старше нее на три года. Пускай фактически всего на два. По всем признакам их отношения были обречены стать тем самым «курортным романом» — и Гермиона пыталась готовить себя к этому. Правда, пыталась. Она не станет изменять своим приоритетам из-за глупых велений сердца. Не станет навязываться, мучить чувствами по переписке. Самым лучшим было… Но она раз за разом обрывала свою мысль, не давая горечи грядущего расставания омрачить ее настоящее.       А в настоящем она наконец-то жила и не собиралась жалеть ни о единой минуте, проведенной с Виктором. Это был ее единственный шанс побыть «милой Гермионой», прежде чем она снова превратится в «заучку Грейнджер». Возможно, даже насовсем.       Потому что Виктор, пускай порой не уступал в твердолобости ей самой, обладал редким терпением и еще более редкой внимательностью. А уж чтобы эти черты сочетались с личными способностями, воспитанностью, умом – да еще и нежными чувствами к лохматой высокомерной всезнайке… Хотя, раскладывать человека на составляющее можно было сколько угодно. Гермиона попросту влюбилась. А Виктор был Виктором, только и всего.              Весна пролетела для Гермионы счастливым сном, в котором она больше готовилась к ЖАБА своего парня, чем к собственным экзаменам. Тот со смешком предлагал ей сдать их вместе с ним и не мучиться. И в этой шутке была лишь доля шутки. Потому что Грейнджер, в кои-то веки нашедшая собеседника себе по уровню, больше не чувствовала себя потерянной в необитаемых водах познания. Если сама она обладала хорошей памятью и осведомленностью эрудита, то Виктор обладал способностью вникать в саму суть предмета, пускай и не каждого. Гермиона знала множество редких заклинаний – Виктор угадывал смысл одной латынью. Грейнджер выучила большую часть рун и могла перевести каждую из них в тексте – Крам понимал общее содержание раньше нее, держа в уме не больше дюжины. Его обращение со словарем едва ли запаздывало за памятью самой заучки – а на полях пестрели цифры самых частых рун, условные символы и стрелочки. Экзамен так он бы не сдал, конечно, но за его пределами… Его метод был чертовски эффективен.       Да настолько, что заядлую отличницу с комплексом правильности в конце концов пробило на крамольную мысль. Экзамен перестал быть для нее мерилом способностей или ума.       И это понимание доводило ее до ручки.              Гермиона, однажды не выдержав, водрузила на стол перед Виктором все свое богатство конспектов по изученным предметам, приглашая прочитать. Подобное по ее меркам было даже интимнее взрослого поцелуя. Она никому не позволяла лезть в свои записи, свои знания, добытые кропотливым трудом – вся ее жизнь с момента прибытия в Хогвартс запечатлелась в этих строчках, в редких пятнышках слез, искажавших бумагу. В заметках и вклейках, кляксах, кружочках и галочках. Редких рожицах на полях. Гарри и Рон видели лишь переписанные версии, но никогда не оригиналы. Да и не сказать, что они бы заметили разницу.       Виктор со свойственной ему быстротой прошелся по разномастным стопкам тетрадей, иногда прерываясь, чтобы бросить на свою пару умиленный взгляд.       — Ну как? — спросила тогда Гермиона. Она сама не знала, на что надеялась – на простую похвалу или такую вот нежность. Наверное, ей бы хватило даже того факта, что хоть кто-то стал добровольным свидетелем ее усердных стараний.       Но она не ожидала того, что парень, пожевав губу, вдруг вскинется с вопросом:       — Хочешь, чтобы я привел их для тебя в порядок?              Что-то внутри девушки тогда головокружительно екнуло. На нее напал страх, ведь это были ее записи, ее сокровища… Но еще вспомнилось, во что превращались научные потоки сознания под этими умелыми руками. Внутренности перевернулись снова, обдавая жаром. Гермиона с запинками, красная от смущения, попросила у Крама пример его готовых конспектов. Тот, кивнув, достал из недр кафтана связку… Небольшую связку. Затем увеличил ее до нормального размера, но значительно толще она от этого не стала. Книжицы были странные, но добротные, с крепким переплетом, аккуратно сшитые и покрытые огне— и водоупорными заклинаниями.       Грейнджер недоумевающе открыла первую из них. Затем пролистала. Отвернула. Проследила, пальцем за живой нитью, вплетенной в бумагу, цветом указывавшую на раздел и предмет. На то, как та, призывно шевеля петельками на корешке, намекала на другие страницы с упоминаниями того же термина. На тут же откликнувшиеся корешки в паре других конспектов. Ошарашенно закрыла, глядя на смущенную улыбку.       — Да, Виктор, — сказала она без всякого сомнения. – Делай с ними все, что угодно.              Так что, спустя месяц получив свои сокровища назад – теперь уже действительно сокровища – Гермиона была готова осилить и СОВ с ЖАБА. Крам со стыдом признавался, что чары для другого языка и таких объемов текста сработали хуже, чем он ожидал, потому пытался научить хитростям ее саму – но та упрямо качала головой. Ее лохматые тетради, прежде соответствовавшие гнезду на голове хозяйки, превратились в аккуратные книги, сократившись в размерах вдвое. Не пропали ни пометки, ни вклейки. Зато разнообразные нити корешка, переплетаясь, колосились буйным цветом. Даже если что-то там и пропало – значит, это было неважно. Она оставит все как есть уже за то, что парень, которого она знала меньше года, которому ничего не обещала, просто взял и угробил месяц вечеров на ее мордредовы конспекты.              С тех пор она поклялась, что Виктор Крам сдаст свои ЖАБА на высшие баллы, даже если это будет последним, что всезнайка в этой жизни сделает. Это был единственный ответный подарок, который она могла ему предложить.              И Рон с его язвительными комментариями мог катиться на все четыре стороны.              ***              Она это сделала.              Виктор, ее растерянный, хмурый Виктор с синяками под глазами и явной дезориентацией в пространстве вручил дожидавшейся Гермионе свой табель. И та, пробежавшись по списку глазами, счастливо взвизгнула, кидаясь парню на шею. Тот медленно моргал, наверное, поминая недобрым словом их затворничество в библиотеке.       — А ведь я мог просто играть в квиддич, — уныло сообщил он.       После чего, заметив повисший на нем груз, ожил и благодарно зарылся носом в буйные волосы.       — Ты не рад? – засмеялась Грейнджер. – Даже Древние руны сдал! Выше Ожидаемого – а ведь мы прошлись по ним вскользь!       — Вскользь, — эхом повторил Крам. Перед его глазами восставали страшные картины прошлого.       — Но ведь оно того стоило, так ведь? – Гермиона потерла собственные синяки. – Теперь ты при желании даже сможешь стать Министром магии!       — Ага, — хмыкнул он, отстраняясь для того, чтобы поцеловать девушку в лоб. – Министром магии Британии. Всегда мечтал.       Гермиона расхохоталась.       — Теперь ты должна мне самую безмозглую неделю в моей жизни, — сообщил болгарин. – Еда, сон и свидания.       — Заметано, — кивнула Грейнджер. И запоздало опомнилась: — А как же подготовка к Третьему испытанию?              Виктор издал отчаянный рев.