Зонты остались дома. На улице слышатся голоса и неравномерное шлепание двух пар подошв по залитому дождем асфальту. Санёп поможет Лими сжечь весь мусор. Он будет рассказывать ей всё, о чем врал. Потому что она сказала, что хочет узнать его лучше. Он забудет про дождь, забудет про серость и духоту. Просто будет говорить, говорить, говорить. Уже не о ком-то, а о себе. Больше нечего скрывать. Потому что Лими поймет. Санёп уверен.
Футболки намокли, по носу, по щекам скатываются капли, в кедах и кроссовках чавкает вода. Они бегут вверх по улице, задыхаясь, невольно улыбаясь, кидая друг на друга размытые взгляды. Лими захотела токпокки, Санёп не хотел оставаться дома один с уже остывшей за время их разговора едой в пакете.
— Тебе не нужно работать? — спрашивает Лими, забегая под уже знакомый навес крыльца магазинчика, открывает прозрачную дверь со звоном колокольчиков, он путается в словах и шуме дождя.
— Я работаю, когда деньги заканчиваются. — говорит Санёп, вытирая ладонью лицо, проходя следом, невольно ёжится от холода — гудит кондиционер. Смотрит на насквозь промокшую спину Лими, на свои руки, по которым стекают капли. Криво ухмыляется, проходя мимо полок с едой. На ходу берет себе рамён и пудинг, взглядом ищет Лими, находит ее у холодильника. — Хочешь пиво? — спрашивает с ухмылкой, видя её взгляд, разглядывающий разноцветные баночки.
Его хрипловатый голос под ухом вызывает мурашки. Лими невольно поворачивает голову к нему, но быстро возвращает взгляд к холодильнику, берет с другой полки газировку и уходит на кассу. Санёп провожает ее слегка удивленным взглядом. Через пять минут он, садясь за столик, выхватывает из ее руки банку колы, ставит перед ней открытую им только что горячую баночку с кофе.
— Ничего не говори, просто пей. — говорит, не смотря на нее, открывет свою такую же и делает сразу несколько глотков.
Лими смотрит на его профиль, позволяя себе ухмылку. Открывает уже подогретые токпокки, вдыхает запах, довольно запускает туда палочки.
— Любишь кофе?
— Терпеть не могу.
— Тогда почему…? — кидает на него взгляд.
— Не хочу помереть от переохлаждения. И тебе не советую.
Они всё ещё чужие друг другу? Лими не знает. Не знает и пока смотрит на то, как он задумчиво прожигает взглядом свою уже пустую банку. Молчит. Она пододвигает к нему контейнер с остатками токпокки, забирает его уже пустые коробочки от рамена и пудинга, разъединяет для него новую пару палочек, протягивает ему.
— В меня не влезает.
Он только сейчас поднимает взгляд, чтобы посмотреть ей в глаза. Он не верит, что может себе это позволить. Молча принимает палочки, закидывает рисовую палочку в рот, долго, медленно жует.
— Я часто оказывался с тобой в одном и том же месте. То, что меня перевели в твой класс в последний год школы, — тоже случайность. Тогда я думал, что это судьба. — невольно улыбается уголком губ, опустошая контейнер. Ловко выкидывает его в мусорку. — И когда я переехал в нынешнюю квартиру, я и подумать не мог. Она просто была самая дешевая по аренде.
Он упирается локтями в столешницу, облизывает губы, поджимает их, смотрит в окно. Лими слушает его дыхание, даже не замечает мурашки по коже рук от прохлады и все еще мокрой футболки. Видит мурашки на его шее. Он кажется невероятно настоящим сейчас. Лими все равно на то, что он врал. Потому что теперь это не имеет значения. Ей все равно нечего терять. Она отчаянно хочет обрести. Ничего ему не отвечает, просто слушает. Слушает его исповедь, дает ему возможность вынуть из себя всю неправду, но…
— Пойду покурю. — говорит он, встает с легким скрипом ножек высокого стула по полу.
Выходит на улицу под навес, Лими видит его спину, видит, как быстро разгорается дымок. Смотрит на Санёпа внимательно. Когда он задерживается там на несколько минут, она встает и выходит к нему. Позволяет себе вдохнуть горечь, почувствовать её колкость в носу.
— У тебя аллергия, зачем вышла.
Его голос снова вызывает мурашки. Лими чувствует, как влажный воздух заползает в легкие вместе с куревом, прилепляя эту горечь к стенкам горла. Но почему-то она продолжает вдыхать. Санёп выдыхает в другую сторону последнее и поворачивает голову к ней, смотрит на её красивый профиль.
— Хочу привыкнуть. — отвечает запоздало, кидая на него взгляд.
— Зачем?
— Чтобы узнать тебя лучше.
— Но тебе же плохо.
— Тебе тоже.
Санёп сглатывает вязкую слюну, отводит взгляд. Неужели так быстро прочитала? Неужели… в пустоте она разглядела только боль? Боль, не его самого.
Он спрашивает себя об этом и тогда, когда, придя домой, смотрит на смятую жестяную банку из-под газировки, которую Лими оставила на столе в его кухне. Каждая складка на ней отдается болью в висках. Санёп видит в этой банке себя. Даже если ему удастся разгладить все неровности, шрамы все равно будут видны. Почему он думал, что ему удастся стать лучше, открыться, добиться взаимности? Почему, когда Лими увидела его боль, ему не стало легче? Что ему тогда нужно?
Он уходит в комнату, оставляя банку на столе в темноте кухни. Опирается руками о письменный стол, утыкая взгляд в тусклый свет лампы, растекающийся по столешнице.
***
Больно. Ему больно. Лими уверена. Да, в глазах Санёпа нет усталости. В голосе Ёпа нет тоски. В его зрачках, в его хрипотце — боль. В его запахе — отчаяние. И Лими понимает, что она бессильна. Она просто прокручивает его слова в голове, воскрешает образ в сознании, пока сидит утром на кровати и прожигает взглядом стену. Она едва спала.
Его боль заставляет её сердце сжиматься. Побуждает протянуть руку к его пальцам рук, чтобы проверить — холодные ли? Открывает в её сердце потаённую дверь, за которой — взъерошенное, промокшее в ещё не выплаканных слезах чувство — жалость. А Санёп вряд ли хочет, чтобы его жалели.
Лими сглатывает, прикрывая глаза, откидывает голову назад. Санёп заполнил собой все мысли. Назад пути нет.
Ранним вечером на улице сыро, но дождь уже не идет. Люди рассеянные, сонные. Разговоры — редкие, ни о чем — кажутся слишком тихими, словно кто-то убавил звук. И море сегодня не спешит напоминать о себе, обиженно волнуется, пряча пенные гребешки в воде. Вода плюхается, нагоняя тоску — склизкую, и, кажется, слишком осязаемую. Это такая тоска, которая заползает в сознание незаметно, укутывает, заставляя сдаться, обмякнуть в её скользких объятиях. Лими долго смотрит на рябую поверхность серо-синей воды, оперевшись на уже знакомое ограждение, отделяющее проезжую часть от прибрежной территории. Думает. Море уже не кажется нефтью. Теперь это просто дырявое промокшее полотно, залитое грязной синей краской. Лими, кажется, даже чувствует едкий запах в носу.
Вдыхает глубоко сырой воздух, выдыхает нехотя, осторожно. Медленно идёт дальше по тротуару, а через пару минут оказывается на влажном песке босиком, держа кеды в руке. Подходит к воде, теперь её волнение слышится громче, но всё ещё где-то далеко в сознании. Волны быстро подбираются к щиколоткам, заставляя мурашки бежать по ногам. Лими невольно ухмыляется себе под нос, бесцельно смотря на то, как вода крадёт песчинки и утягивает их за собой в море, у которого нет ни края, ни конца.
Снова этот огромный мир, не ограниченный ничем. Он затекает в реальность вместе с волнами, шуршит перед глазами, мурашками обдавая шею, пока поток ветра путается в тёмных волосах. Лими заходит в воду почти по колено — до края длинных джинсовых шорт. Тщетно пытается понять море. Теперь она чувствует себя внутри этого грязного полотна, по колено в краске, которая, если выйдешь отсюда, кажется, что засохнет и будет неприятно чесаться.
— Утопиться решила? — раздается глухое за спиной.
Лими оборачивается спиной к горизонту, чувствуя, как волны бьют под коленки, мочат края шорт. Теперь она видит, как вода плывёт к берегу, как безжалостно обрушивается на него, прямо к ногам Санёпа, в руках которого — её кеды. Он смотрит из-под прядей челки, которую спутывает ветер. В его глазах что-то нечитаемое, холодное. А может это просто вода, холодящая ноги. Лими мотает головой, поджимая губы, видит, как Санёп жестом подзывает её к себе. Послушно идёт, выдохнув куда-то вниз, в воду.
— Разве ты вчера не потратил последнее, чтобы работать сегодня? — спрашивает, забирая из его рук свою обувь, и идёт к выходу с пляжа, чувствуя его взгляд на себе.
— Я отработал ночную. — Санёп немногословен. Провожает её глазами и только потом идёт следом, почесывая тыльной стороной указательного пальца кончик носа.
— И снова оказался тут случайно.
— Я шёл к тебе в гостиницу. — говорит быстро, нагоняя её, идет рядом. — Ты так и не дала свой номер.
Она поднимается по лестнице, опирается поясницей об ограждение, кидает на асфальт кеды, отряхивает ноги от песка, пока он встает рядом лицом к морю, не смотря на неё, достает сигареты и сразу затягивается. И Лими уже не говорит не курить. Поднимает на него взгляд, смотрит пару секунд, пока прохлада высыхает на ногах. Вдыхает вместе с морским воздухом горечь, снова до чесотки в горле. Еле слышно кашляет в кулак, отворачивая голову. Санёп смотрит на неё, но сигарету не тушит, ждет, когда Лими снова посмотрит на него.
«Просто будь собой, даже если мне будет некомфортно»
Санёп думал над её вчерашними словами, которые она сказала по пути домой. И решил делать так, как она попросила. Поэтому выдыхает в сторону моря, спокойно сканируя взглядом горизонт. Лими действительно возвращает взгляд, но молчит. Опускается на корточки, напяливает на влажные стопы кеды, морщится от неприятных ощущений. Снова выпрямляется, когда Ёп уже тушит сигарету.
— Все хорошо? — спрашивает он, осторожно заглядывая ей в лицо. Замечает, что её носик будто бы стал ещё меньше, а его кончик упрямо тянется к серому небу. В её глазах всё ещё бултыхается море, тонет в темноте её зрачков. Тащит туда же и Санёпа, заставляя вдыхать глубже, словно вот-вот вода зальется в легкие и вдохнуть будет уже нельзя.
— Я долго думала. — начинает она, делая шаг вперед по тротуару, заставляя его пойти следом. — О том, что мы теперь не чужие. Не чужие ведь? — оборачивается, чтобы увидеть его кивок. Видит, как он засовывает руки в карманы джинс. Лими снова поворачивается лицом к дороге, рассеянным взглядом ловя проезжающую мимо машину. — Мне кажется, ты… не совсем понял, что это значит для меня.
Он идет рядом, ненароком смотря на её профиль. Чувствует, как от каждой секунды взгляда на неё становится легче жить, но сложнее дышать.
— Что же? — смотрит внимательно. — Я что-то сделал не так?
«В прошлом — да. Всё не так. А сейчас?»
— У тебя еще не было времени, чтобы сделать что-то не так, но… Ты не позволяешь мне взглянуть на твою боль. — она останавливается, заставляя его сделать пару шагов вперед и, так же остановившись, обернуться. — Возможно, это нагло с моей стороны. Но я хочу знать, потому что…
— Не думаю, что тебе нужно копаться в этом, Лими. Я справлюсь с этим сам. Не потому что это личное или что-то, от чего мне до смерти плохо. А потому что я просто не хочу, чтобы ты марала руки. Я говорю тебе всё, что хотел сказать все эти года. Я честен с тобой. Я больше не скрываю ничего. Я просто не вижу смысла говорить тебе о том, что может помешать мне говорить о своей лжи.
Лими выдыхает, поворачиваясь к нему спиной. Она просто хотела спрятаться в его боли, чтобы не думать о себе. Она хотела спрятаться в нем, как в том узком пространстве, которое защитит от этого невозможно большого мира. Но он не пускает. Не пускает её в себя. Не пускает её в ту тесную комнату, полную боли. А в Лими всё ещё скребется промокшее взъерошенное чувство-существо.
А Санёп сам не понимает, что говорит. Ведь хотел же говорить только правду. Или настолько заврался, что исправиться так быстро невозможно? Или он никогда не исправится, всегда будет врать и закрываться в себе? Но он же делает шаги, он хочет быть ближе к Лими. Он хочет сказать ей все. Но слова почему-то тонут под слоем лжи.
Он скрывает. То, что теперь ему не хочется, чтобы Лими брала его боль на себя. А по её глазам, в которых ударяется, как волны о берег, пустота, он видит, как она понемногу залезает в его душу. Этого же он хотел, чтобы она стала ему ближе. Чтобы её пустота заполнила его, открыла ему себя настоящего. Но тогда почему… становится так страшно? Словно всё внутри дрожит и вот-вот загорится, оставив лишь тлеющую душу. Горит ли пустота? И если горит, то вечно, как её беспредельность, или конечно, как море, которое когда-то да ударится о берег…
Санёп не может найти в этом мире себя потому, что этот мир слишком мал для пустоты. Она вылезает наружу, скользит отовсюду, плавает во взгляде, в дыме сигарет, в терпкости хвойного запаха парфюма.
Лими не может найти в этом мире себя потому, что он слишком велик для пустоты в её глазах. Эту пустоту никто не увидит, пока не заглянет под подрагивающие ресницы. О ней никто не узнает.
— Разве ты всё ещё не любишь меня?
Её слова долетают до Санёпа словно издалека, подхватываемые ветром. Заставляют остановиться, позволить Лими идти дальше одной. Она не оборачивается, все дальше и дальше уходит вперед, а затем и скрывается за углом одной из улиц, ведущих вглубь городка, подальше от берега. Она почему-то надеялась, что он всё ещё любит. Что пойдет за ней. Надеялась где-то внутри, не признаваясь себе в этом.
А он любит. Убедился в этом этой ночью. Окончательно.
Зажигаются фонари. Ноги сами привели Лими к каменному забору. Тому самому, рядом со средней школой. К которому она приходила всегда со спокойной улыбкой, с дрожью в груди. Она вспоминает, как тогда надеялась в ответном письме получить «я тоже люблю тебя». Она была уверена, что он любит. Хоть он никогда об этом не писал. Она считывала по крупицам его чувства в его словах. Поэтому, когда Санёп признался во лжи, крупицы рассыпались. Их осталось лишь попробовать собрать, слепить из них былой образ либо просто растоптать, смешать с пылью. Лими не находит в себе сил ни на то, ни на другое.
Сканирует камни забора пустым взглядом, а сердце почему-то заходится, чем ближе она подходит к тому самому месту, где была дыра. Вдруг залепили? Лими делает еще пару шагов, в ногах появляется знакомое ощущение, которое чувствуется, когда идёшь по заученному пути. Глаза скользят дальше, зацепляясь за до боли знакомую дыру. Не залепили. Лими невольно улыбается себе под нос и сама стесняется своей улыбки. Подходит ближе. А потом… Будто бы звук выключили совсем. В голове зазвенела тишина.
Конверт.
В сумерках при свете фонаря он будто бы сливается с камнями. Лими смотрит на него долго, пытаясь прогнать табуны мурашек. Неужели… Санёп решил написать? Она пальчиками вытаскивает конверт, сразу чувствуя, что тот промок от дневного дождя. Значит, Санёп принес его утром. Руки дрожат, глаза бегают по до боли знакомому конверту.
«Для Лими от друга»
Пальцы не слушаются, пока Лими пытается достать письмо.
Под тёплым светом фонаря давно знакомый почерк кажется ярче, несмотря на чуть поплывшую ручку из-за воды. Почерк знакомый, но ещё более аккуратный, чем прежде. Лими не позволяет себе сразу нырять в слова, пытается не смотреть на то, что написано, считывает такие родные буковки одну за другой. Только потом возвращает взгляд к первому слову, чувствуя, как новая волна тёплых мурашек стекает по телу в пятки.
Над головой тихо шумят деревья. Небо тёмное, немое. Воздух всё ещё сырой, без примесей. Лими не может успокоиться, чтобы начать читать. Смотрит на первое слово. Долго. Очень долго. Пока слеза не падает на и так влажную бумагу, расплываясь неровным пятном вместе с пастой на каком-то слоге в середине письма.
«Лими.» — первое слово. Почему-то через его почерк оно читается мягче. Лими находит в нём крупицу, которая рассыпалась. Первую крупицу.
Санёп не знал, что делать с собой, когда она ушла, исчезла с глаз, растворившись в городе. Он не знал, что она знает о том, что он тоже любит её. Он все эти года думал, что его чувства запечатаны во лжи. Он хотел представить свои чувства по-другому. Он не хотел, чтобы они купались в боли, которую она увидит. Но она увидела боль. И увидела любовь, растворённую в ней. Она увидела его. Его увидела. Ей хватило просто пары взглядов на него, чтобы это понять. Вот какой он. Больно влюблённый. Больно любящий. Неспособный это изменить.
Он медленно идёт так же, как шла она. По тротуару вдоль ограждения, отделяющего море от дороги, сворачивая на улицу, подальше от шума волн. Он идёт интуитивно, плутая в переулках, его шаги еле слышны. Фонари включаются тогда, когда он выходит на главную улицу. Его взгляд тонет в электрическом свете, расплывающемся по ещё мокрому асфальту. Идёт дальше. Снова в какой-то переулок. Тогда понимает. Куда нужно идти. Ускоряет шаг. Теперь он идёт за ней. Теперь он идет, чтобы оказаться с ней в одном месте не случайно. Теперь он срывается на бег, заворачивая за угол, где начинается каменный забор. Его кроссовки расплескивают воду из луж, в его уши залезает ветер, его макушку поливают светом фонари, на щеку капает с дерева капля дождевой воды.
Санёп уже не хочет, чтобы она читала то, что он ночью, задыхаясь в собственных слезах, писал в подсобке на заправке первой попавшейся ручкой, сняв грязные от бензина перчатки, чувствуя едкий запах в носу.
Он хочет рассказать ей сам.
Вспыхивает зажигалка. Глаза сталкиваются с девичьими влажными. Маленькое пламя цепляется за влажный уголок бумаги прямо в её руках. Горит. Влажное, но горит. Огонь лениво откусывает миллиметры, съедает аккуратные буквы.
Пустота горит.
«Лими.»
Санёп дрожащей рукой берёт Лими за запястье, поворачивая к себе, заставляя отпустить один край листа.
«Ты знаешь, я не люблю метафоры. Я просто скажу все, как есть.»
Смотрит в её глаза, пока огонь тёмной кромкой ползёт по письму, считывая предложения.
«Я тварь, которая сначала хотела твоего внимания, а потом испугалась его.»
Тонет в пустоте её глаз, пока пряди её длинных волос стекают по её скулам.
«Ты увидела во мне боль, которую я скрывал всё это время. Боль пустоты и собственного ничтожества. Я боялся, что ты увидишь меня таким жалким.»
Видит, как маленькая слеза срывается с её ресниц и ползет по щеке.
«Я врал, потому что был пуст. Мне нечего было дать тебе взамен на твои чувства. Ложь — всё, что я представлял из себя. Но позволял себе цепляться за тебя.»
Ловит капельку большим пальцем, заправляя волнистую прядь волос за девичье ушко.
«Но ты была той, кто позволил мне поверить в то, что я чего-то стою.»
Огонь съедает и эти слова.
«Что моя ложь чего-то стоит. Ты показала мне, что ты принимаешь её.»
Санёп отбирает свободной рукой тлеющий листок, откидывает его на землю, не отводя взгляд.
«Спасибо тебе. Ведь сейчас я могу быть честен с тобой. С собой.»
Сплетает пальцы их рук. Не холодные они у него. Горячие.
«Спасибо, что сказала, что я тебе не чужой. Ведь ты не чужая мне уже много лет.»
Притягивает к себе.
«Всё потому что давно и слишком болезненно…»
Касается её губ своими, выдыхая горечь и последние капли боли.
Тёмная кромка замирает лишь в уголке бумаги на земле.
«Я люблю тебя, Лими.
— Санёп.»
Лими прочитала. Санёп рассказал. Пустота с пустотой. Спичка в море-нефти. Санёп надеется, что гореть будет бесконечно. А Лими открывает узкую комнату, в которой бултыхается тень его боли, усаживается в её угол. И понимает, что потерялась. Что назад выхода нет.
