Маниса. Османское Государство. Конец 1450 года.
Элена-хатун провела полгода во дворце, лишь изредка выходя на рынок и получая весточки от брата на маленьких кусочках бумаги—Хатидже и Эсма помогали доставлять их Панфилу. Они думали, что это её то ли любовник, то ли тайный поклонник. Молчали. Шехзаде время от времени уезжал в столицу—Эдирне, также некоторое время провел в военном походе с отцом. Брат и сестра Бальбус были спокойны и проживали жизнь, борясь с препятствиями в виде не шпионов императора Византии, а тайных дворцовых интриг. Какое-то время Элена вообще не виделась ни с кем—не видела принца османов около двух месяцев, не видела Дайе-хатун, которая, видимо, могла спокойно перемещаться по городам, не видела даже своих служанок. Она была полностью увлечена учебой— это была единственная возможность забыть о родном Константинополе, о Димитрии, даже о брате, с которым ей так и не позволили увидеться даже через столько месяцев. Служанки время от времени развлекали её историями из их жизни—Эсма начала понемногу говорить на турецком, чаще стала улыбаться и болтать, но характер особо не поменялся—среди чужих ей людей она была молчаливой, замкнутой, а порой даже слишком… тихой. Пугала своим поведением лишь тогда, когда в коридоре вышагивала тихой поступью, словно хотела броситься на жертву. Элена не жертва… И в обиду она себя не даст… Мехмед, прибывший во дворец в конце октября 1450 года, первым делом помчался к девушке, которую волей-неволей сам называл пленницей-гостьей. Они с его ближайшим советником, что чуть ли не воспитывал Шехзаде, пока тот был наместником отца в Манисе и Амасье, был рядом на протяжении долгого времени—Заганосом-пашой—часто запирались в зале для обсуждений. Сначала девушка думала, что для принца, когда-то вынужденного покинуть престол, важно было показать себя—он много учился, много изучал и, следовательно, много обсуждал. Потом она все же раскрыла истинную причину постоянного пребывания Мехмеда рядом с учителем—он грезил мечтами о завоевании Восточной Римской Империи, мечтал покорить Константинополь. Как она это узнала? Случайность—Шехзаде сказал про великую ценность для него Константинополя во время одной из совместных трапез. Потом тема была развита и он уже не стесняясь называл Константинополь своей будущей столицей. Её это не обрадовало—столица Османской Империи в православном Константинополе? Быть такого не может… Никто не завоюет этот город. Тем не менее, Мехмед за полгода их прогулок по дворцовому саду и недолгих разговорах во время еды стал для неё кем-то вроде друга… Константинопольская жизнь стала отдаляться—Элена привыкала к мусульманским традициям, жизни среди османов, так что Мехмед стал даже не принцем, с кем ей приходилось контактировать, а… Кем-то, кто вызывает интерес—он живой пример страсти к своему делу, пример человека, что пожертвует всем ради достижения цели. Порой это пугало. —Доброго утра. — Элена поклонилась, заходя в приемный зал. — Не будем сидеть здесь, давай выйдем на улицу. —В сад, Шехзаде? —В сад. Погода была теплой, не смотря на приближающуюся зиму. На принце был тёмный костюм с вышитыми на нём серебряными нитями гравировками. Он только-только прибыл с военного похода, даже не стал отдыхать, а пошёл к ней. Девушка списывала это на его интерес, связанный со столицей Византии—он иногда спрашивал как она там жила. Он вообще был очень заинтересован во всем, что связанно с её родиной… —Как Ваш поход? —Султан остался доволен результатом. Мнение моего отца важно. — Он говорил это так, словно просто заучил фразу о важности его отца, но ей часто так казалось… Потом вдруг повернулся к девушке. — Мне доверили в командование полк и мы выиграли сражение. —Прекрасная новость, господин. Однако? —Что? —Однако Вы не довольны? —Доволен, но знаю, что сделал бы иначе, если бы был Султаном Мурадом. Мы понесли большие потери, что меня несколько озадачивает. Но битв без потерь не бывает. —Хотели минимализировать число пострадавших? — Ответ пришлось ждать несколько дольше, чем предыдущие. Парень шёл неторопливо, то и дело поправляя что-то на одежде. Она начинала невольно и сама поправлять то платье, то накидку—ей выдали красное одеяние с широкими рукавами и красиво вышитыми рисунками на поясе золотыми нитями, а поверх наказали надеть почти черную большую накидку с платком—достаточно типичный наряд для посещения дворцового сада. —Любой бы этого хотел. — Разговор стал возвращаться в привычное для них русло. — Не скучаете? —Скучаю по брату, господин. — Он кивнул, но отвечать, видимо, не собирался. А Элена, привыкшая к столь странному поведению, когда речь заходит о Панфиле, продолжать не стала. Момент был чудесный—сад, тёплая погода, находящаяся рядом охрана, которая перестала пугать и раздражать. Она расслабилась—слушала щебет птиц, шуршание листьев… — Девушки судачат о Вас. —И что же говорят? —Говорят, будто для Вас общество Ваших Пашей и приближенных предпочтительнее, чем общество девушек из гарема. — Сама она это не слышала—так передавали ей Эмма и Хатидже… —Во многом они правы. Но кое-что они забывают… Я ведь провожу и с тобой время, так что и твое общество мне предпочтительнее их. —Благодарю за милость, господин. —Это не комплимент. Во многом ты кажешься мне интересной, потому что ты как диковинная мартышка—приехала сюда, чтобы спастись от лап грозного Константина и его приближенных… Ты не похожа на девушек из гарема, потому что ты дочь советника и, позволю осквернить вашу систему титулов, секретаря императора. —Девушки думают, что я дочь Греции. —Твоей сути это не меняет. Ты не рабыня и не простая девушка, привезенная сюда, как товар… Ты иной породы… И ты это знаешь. — Он остановился и наклонился чуть вправо, рассматривая что-то в кроне дерева. Девушка невольно задумалась—ведь действительно она часто думала о том, что превосходит остальных девушек здесь по крови… Однако, от этого она не становилась более высокомерной—она все также относилась к ним, ничуть не пытаясь кого-то оскорбить… —Что там? —Да так… — Он снова встал прямо. — Я соболезную, Элена. Твоего отца казнили неделю назад. —Казнили? — В глубине души она надеялась никогда не узнать этого—хотелось, чтобы в голове всегда была иллюзия, что он жив, что его не казнят, а отправят в тюрьму или что-то около того. Но слова Шехзаде заставили сделать только одно—быстро поклониться и убежать в слезах, жадно пытаясь ухватиться за реальность. Около входа во дворец стало совсем дурно—она потеряла сознание.***
—Элена-хатун! — На лоб наложили мокрую тряпку, а по щекам несколько раз ударили, приводя девушку в сознание. — Очнулась, хвала Всевышнему! —Сообщу об этом Шехзаде. —Не стоит беспокоить господина по таким мелочам. Подумаешь, упала девушка… —Она его фаворитка. — Помощница лекарши отмахнулась. —Где я? —Ты в лазарете, хатун. — Зрение было размыто—Элена с трудом отличала в силуэте женщину, но по голосу это была именно она. — Упала в саду, бедняжка… —Можете позвать Хатидже и Эсму? Они мне служат… Наверное, у себя в комнате в серале. —Так нет же, они тут—рядышком. Сейчас… Эсма встала слева, а Хатидже—справа. Говорить упавшая в обморок сейчас не могла—как только пыталась начать—сразу лились слёзы. —Что же с ней случилось? Быть может, она беременна? Падают же в обморок иногда? —Не беременна. Хатун перенервничала. Стресс был, вот и упала. Хатун, в глазах не двоиться? — В ответ на отрицательное мотание головой, старая женщина-лекарь кивнула. — Ну замечтательно… А шевелиться нормально? Ты не переживай—мы тебя быстро тут подлечим, уже завтра будешь скакать в саду вновь. —Не буду. Лекарша сказала, что без сознания Элена побыла почти двое суток—сильно головой ударилась об каменный пол. Проснулась поздним утром, а под конец вечера уже стала доставать всех своими импульсивными выходками. И сказать некому кроме Шехзаде, и выплеснуть эмоции хочется. Сначала она отказалась обедать—сказала, что её немного подташнивает и она боится сейчас брать что-то в рот. Потом от ужина—та же причина. Старая лекарша ругалась беспрерывно: —Хатун, надо есть! Не понимаешь что ли, что своему здоровью сама вредишь? —Не буду я есть. Не хочу. —А надо. О себе не заботишься, так хоть нас пожалей—мы тут над тобой возимся, чтобы ты от голода померла? —Не надо со мной возиться. Идите спать. —Смотри мне! — Она пригрозила пальцем. — Если завтра не поешь—доложу Шехзаде Мехмеду. —Докладывайте кому хотите. —Я покормлю её. Элена-хатун… — Хатидже присела на кровать рядом. Лекарша кивнула и вышла из помещения. — Что с Вами? Вы расстроились из-за господина? —Эсма… Сходи в мою комнату и проследи, чтобы никто туда не заходил, пока я не вернусь. —Не хотите, чтобы она слушала? —Я не знаю кому доверять, Хатидже-хатун… Мне трудно понять, что происходит во дворце, потому что я всё ещё чувствую себя чужой. —Но в столице всё ещё хуже? —Не была я в столице. Я бежала из Византии, потому что нас с братом и отцом хотели убить. В саду мне сказали, что мой отец мёртв. Ясно теперь? Я лишилась отца, а брата не видела уже так долго! У меня никого тут нет. Какое-то время служанка молчала. Элена смотрела в окно, находящееся напротив кровати. Благо, её поза позволяла делать это с удобством—она полусидела на кровати. Хатидже вдруг кинулась к девушке, крепко обнимая. —Элена, я ведь и не знала… Мне так жаль… Так жаль… Я сочувствую. — Элена закрыла глаза, с которых уже градом лились слезы, и обняла Хатидже в ответ—она так давно не чувствовала поддержки, так давно не плакала. Так долго держала все в себе… Именно так они и просидели несколько минут. Потом служанка поднялась и подошла к столику с едой. — Надо поесть. Хотя бы пару ложек. —Я не хочу. Со стороны двери донесся голос, который Элена не ожидала услышать ещё как минимум несколько дней: —Надо. — Хатидже сразу же опустила голову, присев в поклоне. Мехмед… Девушка попыталась встать с кровати. Он остановил её одним движением руки. Повернул голову к все ещё стоящей с опущенной головой служанке. — Выйди. —Шехзаде… —Тебе надо поесть. — Он подошел к столику, на котором стояла тарелка с похлебкой. Подал её девушке, но она не протянула руку, чтобы взяться за неё. Только покачала головой. — Неужели совсем не хочется? —Не хочется. — Он тяжело вздохнул, как будто сама перспектива заботиться о ней его выматывала. Снял шляпу и меховую накидку—кинул на соседнюю кровать. —Я должен кормить тебя сам, римская беглянка? —Не называйте меня так, Шехзаде Мехмед. —Элена, хватит противиться. Твой отец хотел бы, чтобы ты морила себе голодом? —Мой отец мёртв, а я горюю, неужели так трудно понять? — Мехмед сел на край кровати, где ранее сидела Хатидже. —Если ты так хотела умереть, то надо было остаться в Константинополе, Элена. Ты должна жить в память о нём, благодарить за спасенную жизнь, а ты делаешь все в точности наоборот. — Он взял на руки тарелку и придвинулся ближе к девушке. Зачерпнул немного и протянул ложку к лицу. — Ешь. Моё терпение не бесконечно—брошу в темницу к крысам и дело с концом. Хочешь? —Нет… — Её прежний настрой стал исчезать вместе с упоминанием о крысах—до чего же мерзкие создания! А эти лысые хвосты… От одного только из вида хочется кричать. — Только не к крысам. — Она потянулась, наконец, к ложке в руках принца. Похлебка оказалась вкусной—было не жирно, но и не пресно… Повара в Императорском лазарете готовили и то намного хуже. —Молодец. Чего-то хочешь сейчас? —Не знаю, господин… Быть может, Вы сможете помочь мне с тем, чтобы я смогла читать… — Слово совсем вылетело из головы, пришлось приложить куда больше усилий, чтобы вспомнить как на турецком будет книга. — книги. Мне не хватает тех, что дают нам учителя. —Стремление к знаниям вознаграждается, Элена-хатун. Можешь ходить во дворцовую библиотеку и брать оттуда книги. Уверен, там найдутся те, что ты не видела даже в Константинополе. —Благодарю, Шехзаде. Если бы я могла контролировать свое тело лучше, я бы обязательно Вас проводила… Но не могу. Извините за это. —Я приглашу к тебе твоих служанок, чтобы ты совсем не завяла. Не будешь есть по расписанию—буду приходить и напоминать о крысах и темнице. —Мне просто нужно немного времени… —Немного времени, чтобы умереть, хатун? Горе не обязательно проживать одной в кровати и без еды. — Он поднялся. — Помни, что твой отец отдал жизнь с мыслью, что ты будешь жить. Я посчитал, что рассказать о его казни будет правильно. Не заставляй меня думать, что мое решение было неверным. Я не хочу тебя обманывать. —Мой брат жив? —Мы вернемся к этому тогда, когда ты сможешь стоять на ногах. —Прошу Вас, господин, смилуйтесь надо мной… Не заставляйте меня переживать горе утраты дважды—скажите сразу, если Панфил мертв… —Он жив. Это все, что я тебе скажу. Шехзаде направился к выходу—двери сразу же открылись и напротив входа в поклоне склонилась Хатидже, вышедшая после приказа принца. Он остановился и оглядел коридор. Вернул внимание к служанке: —Следи за ней.***
Уже через два дня лекарша разрешила вернуться к себе в комнату—радости не было предела. Мехмед уехал в столицу по какому-то срочному делу… Элена ходила в главную библиотеку, расположенную прямо во дворце… Она была огромной—просторный зал со стеллажами книг—много цветных корешков… Очень красиво. В стене камин, типичный для дворца—с конусным верхом. Обычно она садилась на подушки возле окна и рассматривала рисунки на стенах. Иногда глядела в окно. Чаще читала—изучала ислам, читала здешние сказки, думала о каких-то своих проблемах. Со вторника по пятницу с ней занимались учителя—учили, как и говорила Дайе-хатун, арабскому языку, пению, рисованию, вышиванию и танцами. Последний урок, пожалуй, давался ей хуже всего… Эти движения восточного танца такие непонятные и странные… Они так далеки от родных танцев, которые танцуют на пиршествах в Императорском Дворце. Внезапная забота Шехзаде о ней подарила вдохновение снова написать свои мысли в дневник. Она была крайне удивлена, когда не нашла второй листок. Но ведь в её комнату никто зайти не мог… Или же мог? В любом случае, первый лист был важнее и он был на месте. На втором не было ничего такого, что стало бы для неё погибелью… Разве что… Откуда она родом… Твердо решив, что писать свои проблемы в дневник, откуда уже пропал лист, будет недальновидно, она спрятала оставшийся лист в сундук—под одежду. А затем поспешила к принцу… Он был в зале для обсуждений—стоял у стола, перелистывая страницы книги, чем напомнил молодого отца Элены. Это заставило зажмуриться на несколько секунд. Она поклонилась. —Я думал, ты отдыхаешь после уроков. —Нет, господин. — Парень развернулся к пришедшей. Поставил руки на стол и чуть на него присел. С вызовом глянул на Элену, будто спрашивая, чего она тут так поздно забыла. — Я поступила недальновидно, Шехзаде, я прошу у Вас прощения. —Если ты про свое поведение в лазарете, то можешь не извиняться—твои чувства мне отчасти понятны. Всё же женщины более ранимые, уязвимее, а значит скорбь по родителю переживают куда резче. —Я вовсе не об этом… —Правда? — Теперь Мехмед оттолкнулся от стола и неторопливым шагом подошёл к Элене. — Тогда в чем же дело, римская беглянка? —Как только я прибыла во дворец, стала писать свои мысли на бумагу. Ничего такого—пустые впечатления, переживания, писала иногда от скуки… От тоски. Из комнаты пропал такой лист. —Любопытно… Этот? — Он встал в пол-оборота к столу. На нём действительно лежал лист из дневника Элены—точно он! Почерк точно её! —Да… Это он. — Не смотря на свою довольно спокойную реакцию, Элена была внутренне крайне напряжена, даже напугана—откуда у Шехзаде этот листок? Как он здесь оказался? Кто принёс? Не сам же Мехмед шастал по коридорам и забрёл к ней в покои. — Откуда он у Вас? —Не столь важно откуда. Важно, что он здесь. —Я не понимаю. —Прячь бумаги получше. — Мехмед шагнул обратно к столу—взял лист в руки, а затем протянул его девушке. — Не хотелось бы, чтобы она попала в руки… Не тем людям. —Конечно, господин. — Элена опустила голову. Жест подчинения? Да… Определенно он. —Мне сказали, ты делаешь успехи в учёбе. —Вам докладывают о всех пленниках, кто учится на равне со всеми? —Только о тех, о ком я спрашиваю. Но их в целом не так много, как ты думаешь. Что находишь наиболее интересным? —Изучение языков всегда было для меня интересным. — Принц, кажется, был настроен на разговор. Прежде ей не выпадало чести увидеть его в домашней одежде—а она определенно отличалась от уличной—теперь он был одет в красный костюм с широким поясом, в котором виднелся маленький кинжал… Мужчины здесь всегда при оружии? Даже в доме? Словив себя на мысли, что она непозволительно долго для девушки смотрит на оружие в ножнах, она поспешно подняла голову, посмотрев на парня напротив куда смелее, чем раньше. — Так что… Думаю арабский язык вызывает у меня больший интерес, чем вышивание. —Рад, что тебе вообще что-то здесь по душе. Говорят, мусульманские традиция, уклад жизни и вообще… Сами люди непривычны для иностранцев. Жизнь трудна, когда живешь в месте с другой обстановкой. Доступ к библиотеке скрасил твои будни? —Скрасил, да… Позвольте заметить, Шехзаде Мехмед, что к укладу жизни можно приспособиться, к традициям и людям—привыкнуть. Я хоть и выращена в православно-христианских условиях, могу назвать себя человеком… Готовым к переменам в жизни. Сбегая, я понимала, что моя жизнь измениться во многих аспектах. Я могу идти? —Конечно. Кто я такой, чтобы задерживать госпожу Бальбус? — Странное замечание. В любом случае, османский наследник опустился на диван, явно с желанием закончить разговор… Несколько минут назад он был настроен более… Дружелюбно? Да нет же… Он и сейчас не выглядит так, словно потерял к ней дружеской привязанности. Обиделся что ли? —Признаюсь, после того, как вы сообщили мне про смерть моего отца, я мало что хочу делать… Книги и учёба заняли всё место в моей жизни. Они отнимают много сил… Сегодня тоже… Я буду рада поговорить с Вами завтра, если у Вас не будет дел? —С чего ты решила, Элена-хатун, что мне нужен разговор с тобой? —Боюсь, кроме Вас мне не с кем поговорить… Вы ведь сами сказали, что во дворце сложно найти друзей себе по уму и душе. А ещё мне казалось, что наши разговоры доставляют Вам удовольствие. Я ошибалась? —Пошлю за тобой завтра днём. Поедем вместе на охоту. А пока… Раз у тебя нет друзей, предлагаю почаще бывать в гареме—там бывают хорошие девушки. Быть может, там найдутся и твои соотечественницы? Хотя маловероятно… —Я поищу. Спасибо, господин. Хорошего вечера.Общая комната. Гарем. Чуть позднее.
Тут всегда кипит жизнь—кажется, даже ночью девушки смеются и занимаются своими делами—разбирают купленные на выделенные за работу деньги подарки, иногда ссорятся, чаще сплетничают. Элена бывала тут редко—трижды на праздник, дважды в качестве дарителя подарков, единожды приходила без повода. В основном здесь собирались компаниями—там вот посередине сидят девушки, которые любят посплетничать; позади них сидит троица, не желающих ни с кем говорить—так они выражают протест против дополнительных работ; в другом углу две девушки в красивых платьях, наверное, бывшие фаворитки… В гареме есть иерархия и строгие правила, которые Элене не всегда были понятны… Не всегда были приятны… Девушки встретили тихим шепотом. Кажется, так они обсуждали ради чего «эта дама» пришла в этот раз—что-то подарить, может что-то сообщить или передать? —Элена-хатун, доброго Вам вечера! Что заставило Вас спуститься к нам сегодня? —Дайе-хатун просила зайти узнать как дела… Она прихворала немного. —Надеюсь, ей уже лучше? — В ответ на вопрос калфы, Элена только улыбнулась. —Элена-хатун! — Те самые девушки, сидящие большой компанией, махнули руками. — Садитесь с нами! У нас есть фрукты. —С радостью. — Элена улыбнулась сильнее, даже более искренне, чем при разговоре с калфой. Девушки были одеты в идентичные платья—все почти одинаковые, только размер разный. Главной из них четырех была, несомненно, Эсра—дочь богатого торговца из Бурсы, который отдал дочь в гарем в Манисе в десятилетнем возрасте. Она хоть и очень красива, имеет некоторые проблемы со здоровьем, так что на звание фаворитки претендовать не сможет, хоть и живет среди потенциальных фавориток. Её главная подруга—Тангюль—кто и откуда не ясно, потому что она об этом не говорила, но точно ясно, что она была взята в плен и как рабыня доставлена во дворец, где ей дали новое имя. Говорят, она была наложницей ещё при старшем брате Мехмеда. Двое других—Хюмашах и Фатьма были больше как отдельные две подруги, чем друзья Тангюль и Эсры… Все девушки очень даже хорошо общались друг с другом, как бы не казалось. —Элена-хатун, говорят, Вы много учитесь? Почему же не с нами? —Люблю тишину. В одиночку легче запоминается. А вы девушки веселые… — Комплимент был сомнительным, но для наложниц такие слова и были наивысшей похвалой. — Улыбчивые. —Шехзаде, говорят, был с Султаном в военном походе? Надеюсь, он в добром здравии? —Ну конечно! Шехзаде Мехмед так часто тренируется и так много учиться—он силен и здоров, я уверена! —Хюмашах, пусть Элена-хатун ответит, она ведь фаворитка. Господин в порядке, Элена-хатун? —Конечно он в порядке—всё как и сказала Хюмашах. А вы? Вы все в порядке? —Хвала Всевышнему, Элена-хатун, в гареме спокойно—многие делают успехи… Может, и мы заслужим расположение Шехзаде? Мы всё ждём и ждём, когда же он заметит нас, но пока… Увы… —У Шехзаде жена красивая, говорят… Гюльбахар-хатун. —Гюльбахар-хатун? — Вот о ней-то Элена ещё не слышала. Девушки удивились—по вытянувшимся лицам стало понятно. — Жена? —Да, а Вы не знали? Она жила тут какое-то время, а потом Султан Мурад отправил её в Дидимотиху… Эсра добавила почти шепотом: —Шехзаде и она законные супруги, но Султану об этом не сообщили… Он узнал, когда Гюльбахар-хатун была уже беременна… Отправили её в ссылку за поступок её мужа… Бедная девушка… —После этого никому о ней ничего неизвестно… Ох… Несчастная девушка… —Никому такой судьбы не пожелаешь… —А кто родился у неё вам известно? — Не смотря на внешнее спокойствие, в голове у Элены был беспорядок—рой мыслей в буквальном смысле этого слова. —Говорят, мальчик—наследник. Но Шехзаде Мехмед его не видел, как и его мать с тех пор, как её сослали в другой город… —Что ж… Ясно… Спасибо за разговор, девушки. — Они поднялись вслед за ней, желая проводить пришедшую. Она отряхнула платье аккуратными движениями и двинулась на выход, а за ней в большой коридор вышла младшая калфа. —Кто такая Гюльбахар? Девушки говорили про неё. —Гюльбахар красавица… Я её помню хорошо—бледнолицая и испуганная пришла в гарем Амасьи… Была ниже травы, да тише воды, много училась, даже с девушками не сидела—всегда одна. И как только её заметил Шехзаде Мехмед… Мне не известно. Она быстро стала фавориткой, но от этого более смелой не стала… Приняла ислам и стала Гюльбахар, а затем и с господином совершила Никах. Один Всевышний знает, за что Султан так жестоко обошелся с ней и отправил так далеко… Но разве могу я осуждать нашего Повелителя? —Нет, конечно. Спасибо, Перил-калфа, я пойду к себе—голова разболелась совсем. —Может быть, попросить подготорить для Вас хаммам, Элена-хатун? Или позвать лекаршу? —Не надо. Я просто немного устала. Отдохну, да и голова пройдет. Хорошего вечера. —И Вам! Новость о существовании у Мехмеда жены очень встревожила Элену… Ей казалось, что забота принца о ней значит нечто большее, чем просто забота о пленнице… Неужели она ошиблась? На пути в покои она столкнулась с Эсмой и Хатидже—они поклонились и, встав позади, направили вместе в покои. —Эсма, ты или к себе и отдохни—весь вчерашний день на ногах. Если что я позову. —Конечно, госпожа, как скажете. Когда Эсма скрылась за поворотом, Элена остановилась и спросила, повернув голову за плечо: —Ты знала о Гюльбахар-хатун, Хатидже? — Служанка кивнула. — Почему же мне не сказала? —Я думала, что ты знаешь. Ну, по крайней мере… Пока ты не сказала откуда ты. —Идём ко мне. Шехзаде сильно близок с ней? —Давно нет. Ну… Её же сослали… Я не знаю, Элена, клянусь жизнью. Меня вообще мало это интересовало—я была совсем девочкой, когда она тут жила—меня учили моим служебным обязанностям, а не рассказывали про фавориток прибывшего господина. —Чего ты оправдываешься? Я же просто спрашиваю, Хатидже. —Мне показалось, ты злишься. Элена буркнула себе под нос: —С чего бы мне злиться? Мы… Всё… Не важно… Поможешь мне переодеться и иди к себе. Хочу лечь спать пораньше. —Конечно. Когда вместо выгулянного платья на девушке оказалась белая спальная сорочка, а служанка покинула покои, хозяйка прошлась туда, да обратно, но затем все же взяла в руки бумагу и перо с чернилами. Решила писать на сундуке—там и плоско, и хорошо видно, ведь, как-никак, свечу можно было поставить так, чтобы освещался весь лист, а не только часть. «Если все так, как говорит Хатидже(с её-то опытом в любовных отношениях), и если Шехзаде действительно что-то ко мне чувствует, то у меня никак не укладывается в голове—как можно любить другую, когда у тебя есть жена и ребёнок? Хотя, быть может, Гюльбахар выросла в гареме и привыкла к здешнему порядку(наложницы и фаворитки, я имею ввиду), так что для неё наличие у мужа фавориток вполне нормально? Я в любом случае не такая! Я не стану одной из многих—это я знаю точно. Господи, как мне стыдно за то, как быстро мои чувства к Димитрию сменились на чувства к принцу-мусульманину. Пусть Господь защитит меня, наставит на путь истинный и не оставит в беде—пусть эти непонятные грешные чувства быстрее пройдут. Меня не столь пугает Гюльбахар-хатун, сколь пугает факт наличия у совсем молодого Мехмеда жены и, судя по описанию её характера и внешности, они действительно близки… Я не хочу быть оставленной одним из немногих людей, кому я стала доверять и считать близким.»